скачать книгу бесплатно
– Нет, у нас еще оргвопросы, – послышался снова голос Двенадцатого. – Пятый, разрешите предоставить вам слово?
– Да, конечно, хотя вопрос больше касается Первого, так как сейчас его период. Нам необходимо обсудить очень важный момент. – Пятый встал и оглядел товарищей. – Следует отметить, что если мы уедем, сочельник, а также Святки пройдут уже без нашего присутствия. Поэтому… Поднялся многоголосый шум.
Не понимая, что делать, он молча смотрел на пламя костра.
– Иди домой, – шепнул Одиннадцатый, – тебе уже туда всё принесли и около двери аккуратно сложили. Не благодари…
Под впечатлением от произошедшего он медленно пробирался к дому. Впереди над парком возвышалась многоэтажка, где в квартире его ждала жена.
Представив ее лицо, он подумал: «С месяцами странно как-то вышло, лишь бы принесли все по списку. Ей ведь точно все равно: первое января или первый день».
* * *
– Просыпайся, так и не встал!
Голос жены разорвал тишину спальни.
– Боже мой, что опять?
Яркий свет люстры не давал открыть глаза.
– Как ты это сделал?
– Что, что сделал?
– Ты еще вчера продукты заказал?
– Продукты… ах да.
Все, что я хотела, принесли! И так много, я таскать замучилась.
Сон пропал. Он вскочил с кровати и выбежал в коридор. Весь пол прихожей был завален набитыми пакетами.
– Я смотрю, ты и себя не забыл. – Она достала из ближайшего пакета бутылку водки со скачущими на фоне красного солнца оленями.
Он посмотрел на довольную жену.
– Какое сегодня число? – спросил он.
– Ну ты даешь! Первый день года, – ответила она.
Камилла Ибраева
Магистрант Театрального института имени Б. Щукина, специальность «театральная драматургия и сценарное искусство». Обучалась в Открытой литературной школе Алма-Аты по специальности «проза».
Участник 13-го Семинара молодых писателей, пишущих для детей (г. Таруса, Россия), проекта «Драма. KZ» (г. Алма-Ата, Казахстан), 18-го Международного форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья (г. Ульяновск, Россия) и Международной драматургической лаборатории русскоязычных авторов «Портрет времени» (г. Таллин, Эстония).
Лонглистер 16-го Международного конкурса драматургов «Евразия» (Россия).
Святочная дилогия
1.
Дед Серафим озирался по сторонам, прикладывал ладонь к уху – не идет ли кто? Пока его не было, старый сквер одичал. Лет сто назад сюда кто только не хаживал – студенты спешили на каток, старушки собирали хворост, детишки катали снежных баб. А деду непременно перепадал двугривенный или полтина – человеческая дань за ангельские труды. Оставалось лишь встать под луч здешнего фонаря и мысленно попрощаться с подлунным миром до следующего откомандирования.
Дед Серафим вывернул карманы тулупа – последний день Святок на исходе, а монетки никто не подал. Над дедовской головой покачивался старинный фонарь – временами неверный искусственный свет мигал, а то и вовсе гас.
«Глядишь, совсем затухнет, – с ужасом думал дед, – что тогда?»
Через минуту-другую дед Серафим уже был за пределами сквера, на незнакомой извилистой улочке, поджидал припозднившихся прохожих.
Вот застучали по мостовой каблучки – навстречу деду шла девушка. Дед Серафим заглянул в сердце отроковицы ангельским взором – чего там только не было: лица, вещи, адреса…
– Дочка, помоги, подай Христа ради, – взмолился дед Серафим.
Девушка остановилась, неуверенно опустила руку в карман. В кои-то веки выбралась на ночную распродажу, за новыми туфельками. Лишних денег в кармане не было. Дед видел, как в девичьем сердце суетится бесенок. Через мгновение девушка уже спешила прочь, опустив глаза. Из кармана ее куртки высунулся крошечный бесенок и показал деду дулю. Вот черт, соблазнил-таки девицу черевичками!
Дед Серафим вздохнул – если до полуночи человеческую монетку заполучить не удастся, волшебный фонарь погаснет, путь на Небеса закроется до следующих Святок. Придется деду Серафиму коротать год на Земле, мериться силами со всякой нечистью.
От печальных мыслей деда отвлекла чья-то тяжелая поступь: кто-то ступал по мостовой твердо, уверенно. Наконец из-за угла показалась фигура в длиннополом пальто. Фигура кричала что-то в плоскую, с яблочком посередке пластинку, посматривала на прикрепленный к запястью циферблат. Дед Серафим заглянул в сердце приближающейся фигуры и ахнул – здесь не было ничего, кроме стопок зеленых банкнот, перетянутых резиновыми кольцами. Фигура смерила деда, протянувшего руку за подаянием, надменным взглядом и неспешно исчезла в сумерках.
Впору было заплакать, но – хвала небесам – на мостовой показался человек с четками в руках. «Никак монах», – подумал дед Серафим и обрадовался. Чаял найти в монашеском сердце сочувствие, но уперся лишь в бесконечные стеллажи со свитками предписаний. Благообразный человек с недоверием покосился на старца. «Что за городской сумасшедший, – прикидывал он, – надел тулуп поверх рюкзака, всклокоченный, небритый. Не пьяница ли? Дам такому денег – пропьет. А я расхлебывай потом плохую карму». И человек попятился от деда.
– Куда же ты, сын мой? – прошептал дед Серафим вслед удаляющемуся человеку.
До полуночи оставалось четверть часа. Старец осел на тротуар, устало закрыл глаза. Что ж, придется погостить здесь до следующих Святок – терпеть унижения от людей, отбиваться от чертиков. Дед Серафим не сразу заметил, как кто-то мягко, но настойчиво теребит его за плечо. Дед размежил веки и увидел перед собой маленького мальчика, протягивающего монетку, – тот, видно, убежал вперед по тротуару, оставив родителей позади: издалека доносились голоса, зовущие малыша обратно.
– 3-з-з-здравствуйте! Возьми-и-и-и-ите, па-па-пажалуйста, – сказал мальчик, краснея.
Его горячее сердце пылало, ждало, примет ли странный старичок подношение.
Дед Серафим крепко обнял мальчика, незаметно перекрестил, подмигнул на прощание.
Мгновение спустя старец стоял в заснеженном сквере – над головой еле теплился огонек засыпающего фонаря. Дед Серафим скинул тулуп, под которым оказались большие белые крылья, разжал ладонь с монеткой и растворился в световом конусе.
А мальчик, пожалевший заплутавшего ангела, наутро перестал заикаться.
2.
По мостовой шла девушка. Мимо проносились экипажи, пробегали посыльные и мальчишки с газетами. Город погрузился в предрождественскую суету – ресторации отворили двери настежь, словно призывая откушать изысканные яства, коробейники норовили подсунуть поздравительную открытку или сахарного петушка. Девушка ничего этого не замечала – что-то очень сильно ее тревожило.
На левом плече путницы сидел черт – уверенный в себе господин в модном костюме, лаковых штиблетах и с нафабренными усами. Никто бы и не подумал, что это служитель преисподней, если бы не крохотные рога, видневшиеся поверх черных приглаженных волос.
– Ступай смело, – шептал девице на ухо черт, – тут даже думать не о чем! Все решено!
– И вовсе не решено, – возразил бесу ангел, притулившийся на правом плече девушки. Ангел был светел, почти прозрачен; за хрупкими плечиками виднелись два белоснежных крыла.
– Ну, хорошо-с, – принялся рассуждать черт, – что мы имеем-с? Перво-наперво, папенька с маменькой не обрадуются, ежели узнают. Папеньку удар хватит, а маменька слезы в три ручья станет лить. Еще бы – какой конфуз, какой позор!..
Услышав нечистого, девушка ускорила шаг – право же, о чем раздумывать? Совсем скоро она доберется до переулка, где живет старая докторша, примет микстуру, и все решится само собой.
– Не слушай, – тут же обратился к девушке ангел, – и вовсе не такие папенька с маменькой. Узнают – подсобят. И замуж выдать не откажутся.
– Позвольте-с, – ухмыльнулся черт, – за кого же замуж выдавать? Ваш кавалер еще третьего дня получил записочку, а до сих пор не явился – неужто в преисподнюю провалился?
Девушка чуть не заплакала, но сбавлять шаг не стала – чем быстрее она дойдет до старухи-знахарки, тем скорее завершится этот бессмысленный спор в ее голове.
Ангел, прочитавший мысли путницы, еле заметно взмахнул крылами – девушка завернула за угол и увидела двух прелестных детей, мальчика и девочку. Оба были ряженые – на девочке был большой пестрый платок, накинутый поверх тулупчика, мальчик же пытался совладать со скоморошьей шапкой – та так и норовила съехать на лоб. Завидев девицу, разрумянившиеся на морозе малыши улыбнулись и запели рождественские колядки. Тоненьким голосам вторили крошечные бубенцы на шапке мальчика. У девушки внезапно потеплело на сердце – она вручила каждому певчему по двугривенному и невольно залюбовалась детьми. Идти к старухе уже не хотелось. А вдруг и у нее родится вот такой же мальчик? Или такая же девочка?..
Черт, услышав мысли девушки, скривился, лениво поднял руку и щелкнул пальцами. В ту же секунду мальчик и девочка переменились – исчезли веселая шапка с позвякивающими бубенцами и нарядный платок, пропал игравший на щеках румянец, завяли улыбки. Теперь перед девушкой стояли два жалких, дрожащих на холоде существа – в их глазах не было ничего, кроме невыносимой муки и мыслей о хлебе насущном. Какой-то сердобольный прохожий кинул бедным детям краюху хлеба – они набросились на кусочек как волчата, каждый силился откусить побольше.
– Да-с, – заметил бес, – детей надобно заводить при муже, при достатке-с. И даже тогда черт знает что из них вырастет.
Девушка опустила глаза и поспешила прочь – что ж она стоит на одном месте? Знахарка, наверное, заждалась. А насчет детей – все верно, еще не время, успеется.
Вот и до старухиного дома уже рукой подать. Осталось пересечь торговые ряды и свернуть в переулок. Путница двинулась вдоль украшенных к Рождеству прилавков и витрин магазинов.
Ангел тихонечко подул в сторону одной из витрин, и девушке вдруг очень захотелось посмотреть, что за товар купец разложил за сверкающим стеклом. Она подошла ближе и ахнула: в углу витрины покачивалась деревянная лошадка, далее слева направо были разложены детские вещи – кружевное платьице и костюмчик матроса, чепцы с атласными лентами и туфельки с перепонкой, плюшевые мишки и фарфоровые куклы, в противоположном углу витрины стояла детская коляска. Девушка невольно представила себя с ребенком на руках – ей захотелось зайти в магазин и непременно что-нибудь купить.
Сделать этого она не успела – бес достал из кармана сюртука портсигар, вынул папиросу, закурил и принялся пускать в сторону витрины колечки дыма. В то же мгновение витрина преобразилась: теперь здесь были вешалки с дамскими нарядами – такие девушка видела только в журналах мод. Между вешалками были красиво разложены перчатки, ожерелья, ридикюли, шляпки и веера…
– Ну-с, – шепнул черт, – что лучше – стать мамашей на горе опозоренным родителям или жить в свое удовольствие, сохранив честное имя? А как же молодость? Как же фигура-с?
Девушка разозлилась на себя – к чему эти терзания? Довольно! Раз решилась – так надо идти. До дома знахарки оставалось каких-нибудь полквартала. Путница пошла быстрым шагом – к черту все сомнения!
Ангел принялся что-то нашептывать девушке на ухо, умолял, срывался на крик, но все было напрасно. Тогда крылатый посланник закрыл лицо руками и заплакал.
Девушка уже достигла конца торговых рядов – оставалось только завернуть в нужный переулок и отыскать старухин дом…
О! Надо же – кто-то соорудил на перекрестке рождественский вертеп. Странно, что никто из прохожих им не интересовался, словно тот был невидимым. Девушка тоже хотела пройти мимо, но все-таки решила подойти поближе. Фигуры внутри вертепа были выполнены в натуральную величину. Черт ухмыльнулся – кого могут растрогать деревянные истуканы? Ангел наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Девушка приблизилась к фигурам. Вот Мария – молодая женщина, закутанная в покрывало, а вот Иосиф – муж Марии, вифлеемский плотник. Оба склонились над новорожденным сыном. Путница подошла еще ближе, чтобы рассмотреть фигурку младенца. Заглянула в соломенную колыбель и столкнулась с внимательным взглядом больших карих глаз – в яслях лежал живой ребенок. Девушка не могла оторваться от новорожденного – а тот продолжал смотреть на нее лучистым, исполненным любви взглядом. Это были глаза Спасителя. Неизвестно, сколько времени прошло – девушка так бы и стояла у колыбели, если бы чудесное видение вдруг не рассеялось, как мираж. Только в воздухе остался едва уловимый запах сена.
Путница улыбнулась и пошла прочь. Ни к какой знахарке она не пойдет. Пора домой – папенька с маменькой наверняка уже накрыли ужин к сочельнику.
Черт, услышав мысли девушки, тотчас же исчез – как будто его никогда и не было. Ангел возликовал – достал из-под крыла серебряную дудочку и принялся играть. Всю дорогу путнице казалось, будто рядом кто-то наигрывает волшебную мелодию.
А по возвращении домой девушку у парадного поджидал помянутый чертом кавалер. В руках он сжимал бархатный футляр с обручальным колечком – ему непременно хотелось сделать невесте предложение сюрпризом, в канун Рождества.
Проза
Ключевой мотив рассказов Анастасии Фрыгиной – проницаемость границы, отделяющей видимый мир от невидимого, реальный от мистического. Перед вами, в сущности, системное исследование тех порталов, окон и дверей, сквозь которые возможно проникнуть из одного пространства в другое, а еще о власти, с которой один мир действует на другой.
В рассказе «Мария» таким порталом оказывается встреча с медведем один на один в тундре, а в «Ане» – лес и речка. Звучащий, дышащий и совершенно живой лес, среднерусский в «Ане», северный в «Марии», – одна из главных удач этих текстов. «Неспелая и сухая малина с кривых почерневших кустов», «сладкий гнилой чад леса», «хрупкий дерн вперемешку с обломками иголок», туман – «водная взвесь, разведенная в воздухе», буро-коричневый кочкарь, вершина сопки, покрытая лишайником, – для описания леса и тундры здесь найдены и точные, и свежие слова. Оба рассказа неожиданно обнаруживают: то, что на школьных уроках литературы называется «образ природы» и ассоциируется с классикой или прозой деревенщиков, совершенно возможно и в современной словесности. Подобных объемных, душистых, но совершенно не тягомотных описаний природы не случалось в нашей литературе очень давно. В этом с большой зоркостью увиденном, услышанном, унюханном лесном пространстве разворачиваются идеально подходящие ему события. Органичное соединение действия и хронотопа, сюжета и языка – еще одно достоинство прозы Анастасии Фрыгиной. Перед нами автор со своей оригинальной темой и неповторимым голосом, который, подобно лесному царству в этих рассказах, обладает неодолимой властью над сердцами тех, кто его слушает.
Майя Кучерская
Анастасия Фрыгина
Преподаватель, писатель. Окончила магистратуру «Литературное мастерство» Высшей школы экономики, до этого училась в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова на геологическом факультете.
Один из авторов книги «Хранители времени» по результатам проекта студенческих экспедиций «Открываем Россию заново», один из авторов альманаха «Пашня» (выпуск 3). Попала в лонг-лист премии «Лицей» (2018) с поэтической подборкой и в лонг-лист конкурса «Ннигуру» (2019) с повестью «Этого не может (не) быть». Преподавала creative writing взрослым и детям в Павильоне книги на ВДНХ, в школе «Летово», в школе № 1520 имени Капцовых и в Creative Writing School. Сейчас преподает литературное мастерство в школе «Летово».
Мария
Каменных рек Пангеи не взять рукой.
Олег Медведев
Она отстранено поворошила ногой маслянистые шарики шикши, примерилась и наступила всем весом, вминая их в мягкую травяную подложку. Обманчиво черные ягоды полопались, открывая водянистую прозрачную сердцевину. Никто шикшу не ест, разве что медведи, но и те лишь глотают жадно мелкую ягоду вместе с листвой и жесткими стебельками. Глотают, но не переваривают, и их встречающиеся на каждом шагу кучи пестрят черными точками. Не думать о медведях здесь невозможно, они просовывают свои косматые головы в мысли, видения и сны, принося неизбывный страх. Странный страх, первобытный. Он сопровождает каждый шаг, и ничем и никак не отвлечься. Восприятие обостряется, и ты непрерывно сканируешь окружающую территорию каждым из доступных тебе органов чувств. Но страх почти не мешает, потому что не мыслится как нечто инородное. Он неотделим от всего здесь – от широкой палитры осенней тундры, от серого щебня редких вершин, от кишащей крупными телами готовых к смерти рыб сладкой воды, он растворен в ней и в плотном от надоедливого гнуса и комарья воздухе.
Тогда она еще ела шикшу, жадно сгребая растопыренной кистью безвкусную ягоду, весело щелкающую под легким давлением зубов. Когда вертолет приземлился в первый раз, на самом краю обжитого цивилизованными людьми мира. Скученный вокруг рыбзавода поселок и импровизированный аэропорт с выщербленной посадочной площадкой, за ровной гранью которой начиналась тундра.
Точку ту от точки этой в пространстве отделяло чуть больше трех сотен километров, во времени – месяц, поправка, во времени – вечность. Еще поправка – во времени ту точку от этой не отделяло ничего. Чтобы что-то от чего-то отделить, эти что-то надо сначала сопоставить. Сопоставить не получалось, точка та и точка эта находились в двух разных мирах, которые не соприкасались. Там – смерти не было, здесь – смерть была всего лишь смертью. И с этим приходилось учиться жить, им, всем тем, кто не жевал с детства пресноватую юколу, не разваривал в котелке вяленое оленье мясо, тем, кто не пробовал пахучего лахтачье-го жира и не знал, что можно и нужно бить влет сытных осенних чаек. Им приходилось наполняться всем этим, набивать животы, головы и души плотной и осязаемой смертью.
Мария затушила остатки сигареты о подошву резинового сапога и бросила в кусты, хорошо, что никто не видел. Мусорить в дикой природе плохо, но таскать с собой полную окурков пачку она так и не привыкла. В этот раз они встали не очень удачно, от лагеря до реки – метров двести по густому ольшанику, который постепенно изводили на дрова. Сырая красновато-рыжая древесина разгоралась медленно, зато удачной закладки могло хватить на полночи, тогда как смолистый мелкий кедрач выходил за пару часов, и дежурному по печке приходилось вставать по шесть раз за ночь.
Мария спрятала руки в карманы, к середине сентября стало холоднее, и гнус пропал, но у воды еще встречались комариные стаи. Пластиковый пакет с грязным бельем мерно бил по ноге, и это было приятно. В отрыве от цивилизации почему-то начинаешь особенно тепло относиться ко всему ненатуральному. Недаром рассказывают о том, как после полугода вахты буровики чуть ли не целуют асфальт. Земля под ногами сменилась грубоокатанной речной галькой, Мария пнула камень, так что он откатился и плюхнулся в воду.
– Стираться собралась? – Леня-вездеходчик размеренно тянул из воды очередного хариуса, сматывая леску.
Ему как-то удавалось успешно рыбачить без спиннинга – леска, блесна, крючок и все. Никто в партии не смог повторить это фокус, даже Вова, который все свое детство зарабатывал браконьеркой.
Мария молча кивнула.
– Иди вниз по течению, и лучше на другую сторону, иначе мешать будешь.
– Хорошо. Как улов?
– Неплохо. – Леня мотнул головой, рядом с ним на земле бился десяток хариусов, насаженных на длинный свернутый кольцом прут, второй такой же был пока развернут, на нем вяло трепыхалась одна крупная рыбина.
– Там Вова еще.
Мария повернулась, выше по течению на крутом берегу Вова в солнцезащитных очках вглядывался в реку. Резкий наклон вперед, и крюк живодерки вошел в воду. Вова подтащил к берегу крупного кижуча, крюк пробил рыбе брюхо насквозь двумя из трех острых концов. Распрямился, помахал рукой, снял кижуча с крюка и отбросил, чуть не попав в лежащий на земле СКС. Девять патронов, десятый – в стволе. Вова тихо выругался и кинулся поднимать рыбину, пока та не намочила карабин.
– Опять икра будет, – Мария вздохнула, – и опять она стухнет.
– Не будет, он только самцов ловит.
– Прикольно, и как это у него получается?
Леня коротко качнул плечом и в очередной раз закинул леску. Мария неторопливо раскатала резиновые сапоги и перешла речку, холод от воды проник и сквозь портянки, и сквозь шерстяные носки почти сразу, в тундре стремительно наступала зима.
Мария вытряхнула из мешка вещи, с трудом отодрала мыло от прилипшего пакета, надо было все-таки купить мыльницу, и принялась за стирку. Пальцы быстро сводило в ледяной воде, приходилось время от времени прерываться, согревая ладони о внутреннюю сторону бедер, делать паузы на перекур и просто передых. И все же, несмотря на холод, размеренный процесс увлекал, она начала напевать себе под нос, песню за песней, запинаясь и пропуская строчки и целые куплеты. Современные способы получения информации расхолаживают, мгновенный доступ в любой момент времени, кратковременная память постепенно слабнет, а долговременная просто ставит запись на паузу. Так и остаешься один на один с песнями своего детства, да и те приходится собирать по кусочкам, неделями страдая от неспособности вспомнить одну строчку, и никакого «Окей, Google». Вакуум. Зато можно петь без слов, выводить себе под нос бесконечное «м-м-м-м-м-м-м». Почти мантры, шаманские напевы, которые испокон веков слышит эта земля. М-м-м-м-м-м-м, мелодично шумит водяной поток, м-м-м-м-м-м-м, ветер проходится по ольховым кронам, м-м-м-м-м-м-м, кричат высоко над головой перелетные птицы, покидая этот край, пускаясь в бегство от наступающих холодов, совсем скоро эти долины занесет трехметровым снежным покровом, скрадывающим неровности рельефа, сглаживающим тундру в бесконечное ровное полотно. М-м-м-м-м-м-м. Хруст мелкого камня под тяжестью шагов. Под большой тяжестью. Не человеческой. Медвежьей.
Мария подняла голову от воды. На другой стороне реки стоял медведь, крупнее того, с которого содрали шкуру две недели назад, ходил по лагерю, пришлось убить. Не просто крупнее, этот медведь был огромным. И он перекрывал вход в лагерь. И парней на берегу не было. Ни Лени с леской и двумя связками хариусов, ни Вовы с живодеркой и карабином. Девять патронов, десятый – в стволе. Их не было.
До лагеря метров сто, но кричать опасно. Мария медленно выпрямилась. Медведь видел ее, он смотрел прямо на нее. Безучастная морда ничего не выражала. Кричать опасно, бежать тоже. Мария сделала шаг назад, медведь двинулся навстречу, вступая в реку. Двинулся молча, медведи никогда не проявляют особых эмоций, не щерят зубы и не рычат, никак не предупреждают об атаке. Может, он и не будет бросаться на нее, может, его ведет одно любопытство. У медведей нет повадок, они индивидуальны, они непредсказуемы. Расстояние сокращалось, Мария пятилась, пока не уперлась в кедрачовую стену, ограничивающую пойму реки. Надо было решать. Срочно. Бежать или?.. Бежать. До медведя оставалось меньше десяти метров, Мария развернулась и полезла вверх, прямо в остро пахнущую хвоей кущу. Она карабкалась вперед, подтягиваясь на руках, спотыкаясь и соскальзывая, мажась в густой смоле и снова соскальзывая. Медведь ломился за ней, или не ломился. Громкий треск раздвигаемых веток и тяжелый тошнотный запах могли ей только чудиться. Но она не останавливалась, не замедляла бег, хотя какой там бег. Средняя скорость прохода через кедрач по прямой – полтора километра в час, а она карабкалась круто вверх, но она карабкалась от медведя.
Надо было закричать, позвать на помощь. Так и так зверь уже погнался. Но это не пришло ей в голову тогда, она подумала об этом только сейчас. Мария ломилась через кедрач около получаса, может, больше. В какой момент отстал медведь – непонятно, как и непонятно, бежал ли он за ней вообще. Паника – нормальная реакция на стресс. Паника отключает голову, путает мысли и воспоминания. Вся погоня смешалась в невнятную кашу, как будто в ее голову засунули миксер и зажали кнопочку «турбо» на пару секунд. Сильная головная боль это подтверждала, в последний раз так голова болела очень давно, в старших классах, и Мария успела забыть, что бывает так хреново. Но даже это было мелочью, наименьшей из ее проблем. Она понятия не имела, где находится.
