Карта убийцы

Девлин угостил их чаем с печеньем. Боди встал у двери в сад, скрестив руки на груди, и ни к чему не притронулся. Он так пристально, с такой злобой смотрел на печенья, что Блю испугалась, как бы они не пропитались его ненавистью и не испортились. Брат умел сделать так, чтобы ее еда становилась отвратительной на вкус.

Кухня оказалась гораздо чище, чем дома у Фордов, и в ней вместо прогорклого жира пахло тостами и кофе. Девлин наблюдал за своими гостьями, похлопывая себя по животу. Он сказал, что сам есть печенье не будет, но они просто обязаны угоститься; затем он поболтал с Бриджет о погоде, о том, как они сюда добрались, заливаясь краской всякий раз, когда та смотрела ему прямо в глаза. Блю взяла четвертое печенье и положила его в карман, на потом.

Девлин проводил их в комнату в глубине дома. Воздух в ней был насыщен запахом благоуханий и воска.

– О господи, как же здесь красиво! Ты только посмотри на эти хрустальные шары, Блюбелл, ты только посмотри на… О боже, это алтарь? А это руны? О, они просто потрясающие! – Бриджет металась от стола к маленькому столику, разглядывая маятники, разложенные на кусках бархата, резные чаши, похожие на сложенные крылья, заполненные десятками разноцветных гладких камешков. Стены были обиты бордовым бархатом, а крошечные кусочки хрусталя вокруг лампы на потолке преломляли неяркий свет в радугу.

– Но трогать ничего нельзя! – предупредила Бриджет, хотя можно было не опасаться этого, поскольку до смерти перепуганная Блю все равно не осмелилась бы к чему-то прикоснуться. В комнате было темно и тесно; мускусный запах трав не давал свободно дышать. Девочке захотелось домой.

Делвин стоял, обхватив руками свое округлое брюшко; всякий раз, когда он кивал, у него расцветал третий подбородок.

– Не желаете сесть? – Делвин указал на круглый стол посреди комнаты. На столе была вырезана пятиконечная звезда, в середине лежала колода порядком замусоленных карт Таро.

Бриджет объяснила, что происходит. Девлин слушал ее, разглядывал Блю, кивал, напевал что-то себе под нос и время от времени заливался краской. Подавшись вперед, он посмотрел на девочку так пристально, что та смущенно отвела взгляд.

– Теперь я вижу, что вы имели в виду, когда говорили со мной по телефону. Они просто поразительные – янтарь с бирюзой, словно туманность Улитка^[15], но только наоборот. И он уже окончательный, да? Цвет глаз? Я слышал, у детей цвет глаз со временем меняется…

– Обычно цвет глаз становится постоянным к концу первого года жизни, – сказала Бриджет; по мере того как росло ее возбуждение, ее южный акцент усиливался. – Блюбелл родилась с бирюзовыми глазами, а янтарный цвет добавился со временем.

– И что вы думаете по поводу своих очаровательных глаз, мисс Блюбелл? – спросил Делвин, опуская свое лицо к самому столу, чтобы встретиться с девочкой взглядом.

Пожав плечами, Блю попыталась придумать какой-нибудь вежливый ответ, но тщетно. Она ощупала карман юбки, убеждаясь в том, что печенье по-прежнему там. Да, печенье было там. У нее мелькнула мысль, останется ли оно вкусным, когда она вернется домой.

– И давно у тебя эти… способности? – продолжал Девлин.

Блю не знала, что ему ответить. Колотить деревянной ложкой по соуснице – это способность? Возиться с младшей сестрой, сидящей в пустой ванне, пока мать слезами загоняет себя в сон, – это способность? Она могла постирать свои вещи в стальной раковине на кухне, могла разогреть суп и консервированные бобы, могла пропеть все слова «Пусть круг откроется, но не сломается!» Что имел в виду этот странный мужчина? Ей всего пять лет, она ничего не знает.

Однако мать выжидающе смотрела на нее.

– Они были всегда, – наконец сказала Блю, поскольку не смогла вспомнить, когда не делала всего этого.

– И они говорят с тобой?

– Кто?

Девлин пожал плечами.

– Ты мне скажи. Ду́хи, наставники, помощники, хозяева… у нас есть имена для всех голосов, которые мы слышим, а другие не могут слышать. – Он понизил голос до шепота. – Я называю свой ангелом.

Бриджет хихикнула, но Блю покачала головой.

– Они тебе ничего не говорят? А как насчет того, что происходит у тебя в голове? Ты слышишь их голоса в своих мыслях?

Блю снова покачала головой, и мать сникла.

– Они не вызывают у тебя никаких чувств? Радости, печали, возбуждения?

Блю начала было снова качать головой, но сдержалась, увидев поникшие плечи матери. Она подумала про все те ужины, от которых ей пришлось отказаться, о том, что они вышли из автобуса, не доехав до нужной остановки, и все это только ради того, чтобы привезти ее, Блю, сюда, к этому мужчине, по причинам, которые она не понимала. От нее явно чего-то ждали.

– Иногда, – осторожно произнесла Блю, и мать распрямила плечи, а Девлин приободрился, и тогда она добавила: – Да, люди вызывают у меня разные чувства. – И если задуматься, это была правда: Боди ее пугает, Арлу ей жаль. Ну а мама… даже тогда Блю не смогла сказать, какие чувства вызывает у нее мать.

– Ты можешь описать мне их? Эти чувства?

– Ну, это как если бы кто-то печальный или… – И Блю не знала, что ей сказать, потому что единственными ее чувствами были чувства матери, их отношения были такими близкими и доверительными, что рассказывать о них этому жирному мужчине с его полукруглыми очками и хрустальными шарами было самым настоящим предательством.

– Все в порядке, – заверила ее мать, – можешь говорить. – И она кивнула, приглашая Блю продолжать.

– Ну, если мама расстроена, они мне покажут, что она чувствует, ну, они заставят меня чувствовать то же самое. – Девочка стиснула руки под столом.

В темном углу комнаты, вдали от преломленных хрусталем радуг и холодной бирюзы будды, стоял Боди. Теперь Блю уже была чуточку выше него. Боди опустил голову, его бледные руки обхватили живот, черные глаза превратились в дыры, проникнуть в которые Блю не могла.

Девлин продолжал говорить, и Блю перевела взгляд на него, чтобы не видеть своего брата. Девлин расспрашивал ее добрых полчаса: способна ли она ощущать чувства других людей, снились ли ей когда-либо сны, которые сбывались, бывали ли у нее пророческие видения? Девочку просили прикоснуться к различным кристаллам и сказать, что она чувствует: радость или печаль, покалывание или онемение. Аромат благовоний становился сильнее.

– А что ты можешь сказать обо мне? – спросил Девлин, и стул скрипнул под его весом. Взяв карты Таро, он перетасовал их, поглаживая колоду ладонью перед тем, как ее снять. Он пододвинул карты Блю. – Попробуй – прикоснись к ним и проверь, сможешь ли ты зарядиться моей энергией.

Блю протянула руку к картам. Они оказались теплыми.

Стулья были неудобные, слишком большие для Блю, а стол слишком высокий, поэтому она подобрала под себя ноги. Так стало гораздо удобнее, однако мать, сидевшая прямо, сказала:

– Карты тебе что-нибудь говорят? – словно движения дочери свидетельствовали о том, что она готова заглянуть в будущее.

– Говорят? – подхватил Девлин. Бросив взгляд на Бриджет, он снова посмотрел на ее дочь. Бриджет в порыве рвения положила ладонь ему на руку, и у него на лбу навернулась бисеринка пота.

Блю потерла виски; от сильного запаха у нее начинала болеть голова. Она почесала шею, и снова ее мать вздрогнула, словно любое движение девочки было абсурдно важным.

– Что тебе говорят карты, милая?

– Ничего, – капризно ответила Блю, думая только о том, как вернуться домой.

– Она еще очень маленькая; всего пять лет, кажется, вы говорили? Возможно, потребуется много лет на то, чтобы все это оформилось; я не знаю никого, кто обладал бы такими способностями, еще не достигнув половой зрелости. – Он потрепал Бриджет по руке, та заметно расстроилась, а Блю ничем не могла ей помочь.

– Я могу чем-нибудь помочь ей понять свои способности, отточить их до совершенства? Конечно, у меня тоже есть кое-какие навыки, маленькие таланты – если честно, просто базовые умения, – но у меня есть предчувствие, я просто знаю, что у Блю есть это – понимаете? Настоящие способности! – Женщина схватила руку Девлина и поднесла ее к своей груди, а он, облизнув губы, уставился на свою руку, затем на Бриджет и, наконец, на стол, у которого стоял Боди.

Опустив голову, стиснув кулаки, глаза черные, словно преисподняя. Эти глаза горели яростью взрослого мужчины.

Блю не знала, куда смотреть, она не могла вынести все это.

– Она такая маленькая, – повторил Девлин. – Подождите несколько лет, вернетесь, когда ей будет десять, и тогда попробуем еще раз.

Запах благовоний стал невыносимым, голова раскалывалась от боли.

– Но я ведь могу сделать что-нибудь до тех пор?

Даже с закрытыми глазами Блю представила себе малышку Арлу, оставленную одну в холодной ванне без воды. Она по-прежнему видела гнев в глазах Боди и чувствовала, что он здесь, совсем рядом. Ей стало страшно, что брат уже успел испортить припрятанное печенье.

– Мы проделали такой долгий путь, – сказала Бриджет, и Блю подумала о том, что им придется возвращаться домой, что у нее устали ноги, что мать схватила Девлина за руку, тогда как ей хотелось, чтобы она взяла за руку ее и увела домой.

Открыв глаза, Блю увидела Боди, смотрящего прямо ей в лицо.

Ярость, переполнявшая брата, захлестнула и ее.

Она также ощутила тоску брошенной дома Арлы.

– Ты одинокий, и тебя никто не любит! – крикнула Девлину Блю, чувствуя, как злость заполняет ей голову роем растревоженных ос.

Она подумала про пустое лицо матери в плохие дни, про то, как та рыдает в кровати, думая, что дочь спит, про те страхи, которыми она шепотом делится с подушкой, и высказала все это Девлину, страстно желая о том, чтобы все это испытывал он, а не ее мать.

– Никто тебя не любит, у тебя нет друзей, ты один-одинешенек, тебе страшно, ты ужасный человек! Ты притворяешься, будто тебе все равно, но тебе не все равно! Ты это ненавидишь, ты это ненавидишь, ты… – Блю зажала уши руками и закрыла пальцами глаза; она почувствовала, как кто-то прикоснулся ей к плечу. Она подскочила, не в силах вынести это чувство, и успокоилась только тогда, когда услышала голос матери. Уткнувшись лицом в материнское плечо, она нашла утешение в обнявших ее худых руках, в знакомом запахе длинных седых волос.

– Все хорошо! – прошептала мать. – Все хорошо, милое мое дитя, моя умница!

– О господи, кажется, здесь что-то есть! Вы совершенно правы, мисс Форд, вы были правы с самого начала. С небольшой помощью…

– Моя маленькая умница! – причитала Бриджет.

По интонациям ее голоса Блю поняла, что мать улыбается. Она всем своим телом прижалась к ней.

Блю не понимала ничего из того, что произошло; не понимала, почему Боди так смотрел на нее, не понимала, как все эти слова сорвались у нее с языка.

Но по крайней мере она доставила матери радость.