скачать книгу бесплатно
– Ну, а я вот как-то сразу так и подумал, – серьёзно заявил Габринус и от Души рассмеялся.
– Что, куда теперь? – окончательно придя в себя, спросил Рагнир.
– Если не знаешь куда идти, то это значит, что для тебя открыты абсолютно все Пути…, но нам, конкретно, как я уже говорил, нужно на Север, – задумчиво произнёс негласный предводитель отважной тройки, – правда, через пару часов будет закат, так что остановимся на ночлег здесь, …место вроде располагает: обзор хороший, недалеко река, – что ещё надо, чтобы встретить вечер в приятной сердцу компании.
На том и порешили. Скинув с себя всю поклажу, друзья, не торопясь, принялись разбивать лагерь. Собрали хворост, развели костёр, принесли воду, поставили на огонь котелок для чая и еще один – для похлёбки, в который положили прихваченные из дома свежие овощи вперемешку с кусками нежнейшего вяленого мяса ягнёнка, сдобренного нотками ароматного шалфея…, посолили, поперчили и оставили тушиться. За сим нехитрым времяпрепровождением, усталость, накопившаяся за день, быстро сошла на нет, а манящие запахи готовящегося ужина, хоть и будоражили воображение изрядно проголодавшихся путешественников, всё же приносили им некоторое успокоение открывающейся перспективой…, до звенящего ощущения счастья, конечно, было ещё далеко, однако, предпосылки к нему уже виднелись на горизонте.
Легкое томление в ожидании походной трапезы под незатейливую мелодию потрескивающего костра незаметно для человека перезагружает любое сознание…, и даже самое заиндевелое из них постепенно раскрепощается, начиная вбирать в себя всю полноту чувств и ощущений, всю дикость и первозданность энергии этого сильнейшего образа.
– Да, уж, не хлебом единым жив человек, – вымолвил Верега, жадно поглощая только что снятую с огня похлёбку.
– А чем же ещё? – смеясь, проговорил Рагнир.
– Как чем…? Горячим бульоном, нежнейшим мясом и добрым элем.
– Ну, с элем, положим, может выйти промашка.
– Ничего…, чай тоже подойдёт…, кстати, что там с ним…?
А чай в это время спокойно попыхивал на остывающих угольках костра, насыщаясь ароматным дымком, запахами окружающего пространства и пропитываясь волной багряного закатного зарева, способной примирить и самые дерзновенные Души.
– Почти готов, – отозвался Рагнир.
– Тогда не соблаговолите ли вы, молодой человек, налить этому сгустку могучей первобытной энергии чашу приготовленной вами амброзии для сугрева и более полного отдохновения его неистового Духа.
– Какому еще сгустку…? – вопросительно изогнул бровь Габринус.
– Он перед вами, – Верега взял многозначительную паузу, повернулся в профиль и, втянув, насколько позволяла стройность, свой живот, замер на месте, давая зрителям проникнуться и насладиться величием момента, способного, по его глубокому убеждению, перетряхнуть глубинные основы Душ и разметать по разным сторонам твердыни разума у наблюдавших сей потрясающий воображение образ зрителей. Средоточие добродетелей и божественной ярости во плоти… Разве ты, о, скопище вселенской мудрости и кладезь сокровенных знаний, не видишь этого…?
– Ну, если на то пошло, то кладезь сокровенных знаний определенно видит сгусток могучей первобытной энергии, – расхохотался Габринус.
Так, за шутками и дружеским подтруниванием друзья встретили окончание первого дня своего увлекательного похода.
***
Проснувшись с рассветом, Рагнир развёл огонь. Тут же поближе к теплу после промозглой ночи потянулись и его сотоварищи.
– Да…, путешествие определённо перестаёт быть томным… У меня всё тело закоченело, купаясь в лучах этого ночного светила с именем Месяц. Дайте же скорее чего-нибудь горячего, согреть мои оледеневшие чресла, – пробурчал проснувшийся Верега.
– Вчерашнюю похлёбку будешь…? Горячая уже…, – предложил Рагнир.
– Благодарствую…, конечно, буду, а то как-то, уж, совсем не можно нормально двигаться в суровых условиях прохлады такой.
Тем временем Габринус со слегка заспанными глазами неспешно колдовал над каким-то отваром. Он побросал в горячую воду смесь чёрного и иван-чая, добавил кусочки сушёных яблок и груш, опустил веточки ароматной душицы, дал раствору настояться и перелил тот в верегову чашу. Затем осторожно примешал к нему капли росы, что ещё вчера были собраны Рагниром, отхлебнул немного, причмокнул и передал братину сотоварищам. Друзья, внимательно наблюдавшие за всем этим долгоиграющим священнодейством, благоразумно молчали. Однако, приняв напиток, Верега всё-таки не смог удержаться от язвительного замечания:
– Ну, и как…, стоило так долго корпеть над обычным чаем?
– А ты попробуй, – предложил Габринус.
Верега сделал глоток, потом ещё один, и вместе с разливающимся по телу приятным теплом утреннее ехидство из него мало-помалу улетучилось. Он взял себя в руки, приосанился, в той мере, какая оказалась возможна при его нетривиальной комплекции, приободрился, взбрыкнул и заразительно растёкся перед собратьями в довольной желеобразной улыбке:
– Жить, как говорится, хорошо, други вы мои верные! – его огромное тело, слегка гоготнув для разгона, стало потихоньку колебаться и, наконец, видимо, поймав ритм, вольготно и ярко, от Души рассмеялось в полный голос.
– Божество актёров потеряло в тебе сподвижника своего…, уж, больно переменчивы настроения твои сегодня, друже.
– Извини, Габринус, извини, друг, злость с утра обуяла, перемёрз, наверное. Благодарю за чай. А чем тебе так актеры не угодили?
– Слишком, уж, переменчиво нутро этих служителей Мельпомены…, сегодня они думают так, завтра – по другому, послезавтра – опять по новому. На пьедестал у них возносится то, что производит вокруг себя больше всего шума…, ему они поклоняются, его боготворят, ему дары приносят и к нему стремятся…, истинной же сутью вещей в таком сообществе интересуются весьма и весьма скромно. Мерилом успеха для представителей сей лицедейской братии является лишь слава да гром фанфар, причём чем выше будет уровень децибел, тем, по их разумению, лучше…, так тщеславны они. Предмет их гордости то, что способны заставить они уверовать других…, мало, правда, при этом заботясь, во что конкретно… Да, быть может, они гордятся собой и своим искусством, но при этом всегда остаются слишком неуверенными в себе, жадно ловят они восхищённые взгляды толпы, алчно лакают похвалу из её рук, жаждут, чтобы научили их верить в самих себя. Зрители нужны им, и неважно какие…, только в их присутствии проявляется в них некое показное мужество, коленопреклонённая добродетель и лицемерное сострадание. Заставить окружающих поверить хотят сии чуткие натуры, что внутри они так же хороши собой, как и снаружи. В общем, не по нраву мне они…, слишком дурной запах от них исходит.
– И что же, никакого позитивного отклика в Душе твоей они не вызывают…?
– Смех мой они вызывают, чем тебе ни позитивный отклик?
– Постой, учитель, по твоему мнению выходит, что все актёры – тщеславные, самовлюблённые и неуверенные в себе глупцы…?
– Конечно же, нет…, ты забыл добавить лицемерные сластолюбцы, слизывающие плевки обожания разлагающейся толпы и лелейно вскармливающие ими своё собственное чудовище – больное себялюбие… Но и среди людей, не сделавших лицедейство своей профессией, часто встретишь вот таких вот обманщиков. Правда, надо отдать должное…, в куче навоза всё же нетнет, да и можно отыскать настоящую жемчужину, глубокие здоровые Души, чистые родники, ищущие и созидающие…, но так их мало…
Завершив завтрак, друзья стали собираться в путь…, сегодня им предстояло двигаться вдоль реки, течение которой, как заметил Габринус, имело то же направление, которого придерживались и они сами, а посему было решено строить плот. Вооружившись топорами и пилой, друзья отправились вдоль берега реки на поиски подходящих для строительства деревьев. Верега, как самый опытный, шёл впереди, по дороге рассуждая о достоинствах путешествия на всевозможных плотах и огромной важности правильной их постройки.
– В бытность мою, мальчишкой… Да, да, сразу прерву ваш только начинающий поднимать голову скепсис, этот могучий колосс, которого вы имеете Честь лицезреть перед собой, когда-то был мальчишкой. Так вот, будучи мальчишкой, я страстно желал переплыть реку, протекавшую вблизи дома моей матушки, но плавал я, надо сказать, весьма отвратительно…, кстати, сейчас моё умение в этом вопросе к сожалению также не претерпело значительных изменений… Сколько раз пытался я построить какое-нибудь достойное плавсредство, но каждый раз, восходя на результат моих недюжинных усилий с великими ожиданиями, низвергался я вместе с оными в пучину речную, хорошо ещё, что происходили сии события недалеко от берега, и я, слава Предкам моим, благополучно добирался до берега. И вот, после очередного кораблекрушения решил я пойти в ученики к местному плотнику. Помню, эксплуатировал он меня нещадно, заставлял работать почёрному, чувствовал, наверное, что нужно мне было от него только одно – научится строить то, что будет устойчиво держаться на воде. Но, не позволяя себе скатиться в омут саможалений и наблюдая за ним, как он работает, какие деревья выбирает для строительства, я стал постепенно осознавать свои ошибки и по ночам строил собственный плот. Когда пришло время его опробовать, счастью моему мальчишескому не было предела…, гордо и возвышенно стоял я на своем «Линкоре», таково было его название…, грудь моя в полном молчании величаво вздымалась от осознания Высоты, свершённого мною, ветер картинно обдувал растрёпанную шевелюру, глаза метали молнии, и пусть, скорость моего «Линкора» была сравнима со скоростью старушки, ковыляющей с клюкой во время неспешного променада, для меня он казался верхом совершенства…, печать Гения моего лежала на сим Творении. Ах, юность… Сошёл я тогда со своего плота на берег уже раскачивающейся походкой бывалого морского волка с глубоким внутренним осознанием законченного духовного преображения, на чьё лицо, обветренное пронизывающими северными холодными ветрами в порывах яростного и безудержного воображения, падала тень лёгкого снисходительного пренебрежения при взгляде на всех сухопутных двуногих, не знающих шелеста глади морской…, поистине, я даже чувствовал солёный привкус Ветра во рту на нашем небольшом пресноводном водоёме, чьи берега изрядно заросли тиной и лягушки изливали в песне смех свой над каждым, дерзнувшим переплыть его.
– И что же было потом…? – спросил Рагнир.
– Ну, что…, от плотника я ушёл…, Знания, которые были мне нужны, я взял…, а дальше у каждого свой Путь.
– И это правильно, – сказал Габринус. Знание, как и любую истину, надо именно брать…, брать
Правом Сильного…, а не спрашивать чьего-либо дозволения. Только сильный имеет на него Право…, слишком многие немощные получают Знания, а потом не знают, что с ним делать, как только рассуждать о нём…, а многие беззубые рты не имеют Права даже произносить некоторые истины, опошляя своим жалким существованием не только саму их суть, но и слова, которыми они при этом оперируют… Не достойны прикасаться к таким понятиям как Честь и Мужество те, кто, как побитая уличная дворняга, при виде опасности каждый раз поджимает хвост, а после переворачивается на спину и заискивающе показывает живот свой направо и налево. Слишком много людей прячут своё бессилие…, немощь и трусость свою…, за словами добрый и праведный. Всегда нужно брать то, чего жаждет Воля твоя, к чему стремится сущность твоя…, ты должен чувствовать Право своё и Силу взять это…, но также одновременно ты должен быть готов принять и все последствия своих поступков…, принять их и двигаться дальше…, а для этого тебе необходимо твёрдо знать, для чего ты это берёшь, что ты будешь с ним делать, и что сие – есть правильно. И сразу скажу, взять ты должен, потому что ты можешь. Это Право дано тебе…, так что, кто, если не ты…? … Вспомни людей, Соль земли нашей, которые всегда появляются в годины испытаний и делают то, что должно…, и делают они это, потому что могут, потому что чувствуют в себе своё Право и Силу сделать это. В этом и заключается их определённый Высший Смысл, в этом заключается их Всё…
– Учитель, а что значит в твоём понимании «правильно»…? Рамками какими-нибудь сие понятие вообще ограничивается…? И что же…, даже зло причинить – допустимо…?
– «Правильно» – это ни Добро и ни Зло…, это «Правильно». Добро и зло – всего лишь символы. И глупец тот, кто ищет в них знания. Суть этих понятий часто меняется, всё преходяще, а то, что сейчас считается Добром, завтра может оказаться злейшим врагом его. За примерами далеко ходить не придётся…, взять хотя бы месть, инквизицию с её казнями, насильственную культурную и религиозную экспансию, да и многое другое…, но к этому мы ещё вернёмся. А вот, что действительно важно…, на что ты всегда сможешь положиться и опереться…, так это то, что внутри каждого человека, кто смеет называть себя человеком, существует некий нравственный ориентир – Совесть. Так вот, этот внутренний компас ничем и никогда не обманешь…, ни при каких обстоятельствах и никакими ухищрениями…, ты можешь обмануть других, чужих, своих, но себя обмануть тебе никогда не удастся, он всегда укажет на истинную природу твоих мыслей и действий. И если вдруг перед тобой встаёт нелёгкий выбор, и ты не знаешь, как поступить, запомни, всегда поступай правильно, несмотря ни на что, ни на какие трудности и ни на какие сулящие тебе выгоды. Это поможет тебе в будущем примириться со всеми последствиями своих решений, принять их, перешагнуть через них и двигаться дальше по Пути собственного Развития, не теряя при этом по дороге драгоценные крупицы присущего любому человеку ощущения изначального Счастья. И ещё одно, если ты думаешь что-то сделать, и Совесть твоя в целом тебя поддерживает – делай, даже если кто-то считает тебя неправым, даже если все считают тебя неправым, даже если весь мир против тебя. Ты достаточно силён, чтобы ни на кого не оглядываться, и вполне способен справиться с любыми последствиями своих действий самостоятельно, став себе и судьёй, и защитником с обвинителем, и жертвой свершённого тобой поступка.
– А что если сущность моя таки жаждет богатства, денег, злата…, всем существом своим жаждет…, и силу, и ловкость я имею, чтобы взять его, только не мне оно принадлежит…? Значит, по словам твоим, почтенный, украсть я могу его, и должен таки сделать это, – с хитрым прищуром перебил Габринуса невесть откуда взявшийся мужичок.
– Во-первых, богатство – это не деньги и не злато…
– А что…? – сразу перебил мужичок.
– Богатство – это созидающее человеческое начало, а деньги и золото, если рассматривать оное в денежном эквиваленте – всего лишь пыль. Они, по сути своей, опять же только символы, как Добро или Зло, символы власти, рычаги её, если угодно, которые выдумали себе люди, и сами же поставили себя от них в зависимость. Ну, а во-вторых, я про Великое здесь толкую – Знание, Истина, Решения, Поступки, а вы, незнакомый мне молодой человек, – про ничтожные пыль, грязь и копоть.
– Но разве всё, что верно для Великого, не должно также быть верно и для малого? А посему я всё же хотел бы узнать ответ на уже поставленный мной вопрос…, с вашей точки зрения, могу ли я и должен ли украсть символы и рычаги власти, если таки очень хочется…?
– Если вы чувствуете в себе Силу для такого свершения и Право на обладание ими…, знаете для чего они вам, как вы с ними поступите…, и этот поступок вашей чистой здоровой натуре кажется правильным…, вы прекрасно понимаете, во имя какой цели сие затевается…, если вы готовы к последствиям своего решения, к возможным укорам Совести своей, то да…, я говорю вам – украдите, правда, в этом случае, свой поступок вы вряд ли будете характеризовать как кражу…, скорее вы станете рассматривать его как то, что сделать было должно и необходимо.
– Но если таки всё же эта пыль в данный конкретный момент принадлежит другому, как я могу чувствовать Право на обладание ею?
– То есть, все остальные пункты вас, молодой человек, не смущают…? Если вы чувствуете в себе Силу для такого свершения….
– Хватит, хватит! – снова перебил мужичок. Давайте не будем делать друг другу нервы.
– Хорошо, если больше вас ничего не смущает, то при соблюдении всех пунктов, Право своё вы будете чувствовать автоматически.
Выслушав последний ответ, мужичок, так и не представившись, развернулся и быстро пошёл в противоположную друзьям сторону.
– Надеюсь, разговор сей глубокомысленный пойдёт вам во благо, – громко рассмеялся ему вслед Габринус, и вся троица двинулась дальше.
– Пойдёт, пойдёт…, даже не сомневайтесь, – про себя криво усмехнулся незнакомец.
– Ну, и кто это был…? – воинственно спросил Верега. Поверь мне, друже, не каждому рылу полагается слушать откровения твои. Разве не чувствуешь ты опасность, от него исходящую. Слишком, уж, холодные змеиные глаза у этого прикидывающегося простачком лицемера, слишком жестокие. Да, и ходит он так, словно крадётся, будто вор в ночи. Ох, не люблю я тех, кто так осторожно ступает без особой на то надобности. По мне, так шаги настоящего Мужчины должны честно предупреждать о его появлении.
– Ты абсолютно прав, друг мой. Интуиция тебя не подводит. Злобная, завистливая и мстительная химера, страстно вожделеющая власти, скрывается под видом его. Больное себялюбие разъедает его Душу, а полное отсутствие Совести и Любви к людям делает эту погань самым опасным врагом нашим. Только таких, как он сам признает сие чудовище в человеческом обличье, люто ненавидящее весь род людской, только собственное господство для него значимо, только его жизнь в приоритете, всем же прочим, в планах его далеко очерченных, уготована лишь роль рабов да послушных исполнителей его злонамеренной воли. Добравшись до власти, пытается взращивать оно всё самое мелкое, подлое и ничтожное в людях и, прикрываясь для отвода глаз водопадом громких и красивых слов, настойчиво поощряет всё то, что будет способствовать искоренению чистого, здорового духа и неукротимой Жажды Познания у человека. Коленопреклоненными, жалкими и согбенными мечтает видеть сия мерзкая и пакостная тварь всех потомков наших. Подменяя изначальные понятия, коверкая ценности, искажая и извращая желания, Волю их свободную стремиться истребить она, лишить Гордости и Мужества Души людские, отравить клеветой помыслы и втоптать в грязь высшие надежды наши. Только такие, как мы, стоим у неё на пути, те, у кого ещё горит в Душах ярким негасимым светом первородное животворящее пламя, чья Любовь к человеку ещё служит пронзающим мглу маяком всем заблудшим и опорой всем увязшим в трясине сотен навязанных им чуждых мелких желаний. Пусть немного нас…, но и одинокий маяк является ориентиром для идущих и местом желанного отдохновения для утомившихся в борьбе. Пока ещё есть такие, как мы, не умрёт в людях Огонь Познания, не погаснет Первозданное Созидающее Пламя, раскалёнными углями упадем мы в их тлеющие Души, клыками вепря взбороздим их вязкое уныние, суровым свежим Северным Ветром пронесёмся по их затхлым сонным и разлагающимся лощинам, яростной грозовой бурей промчимся над их ошеломлёнными головами, сметём все преграды, разобьём все ложные ценности, разбудим их изнывающее от смертельной усталости сознание, и взовьётся тогда знамя Победы нашей над их повергнутыми идеалами, и лучший мир мы положим к ногам потомков своих или же погибнем в Борьбе…, и даже если потерпим поражение мы в той битве, пусть Верность убеждениям нашим торжествует Победу…, но и после этого, возродясь в детях и последователях, продолжим мы свое победоносное шествие, непреклонные, сильные и свободные.
– Да, уж, силён, брат! Правда, я так и не понял, если ты прекрасно знал, что из себя представляет этот субъект откровенно лицемерной наружности, зачем тогда говорил при нём столь провокационные вещи, которые он способен, да и скорее всего наверняка извратит, представив те в совершенно ином, выгодном ему, свете. Скажи, зачем дразнил ты злобного пса?
– Я рад Врагу своему, рад уму его, изощрённому и хитрому, рад Силе его и Отваге, ибо по его достоинствам смогу я судить о своих собственных…, я рад тому, что могу ненавидеть его от всего сердца, ибо только ненависти должен быть достоин настоящий Враг, но никак не презрения, рад тому, что могу с жаром метнуть в него копьё Силы и Мудрости своей, Духом своим дерзновенным пронестись разрушительным градом по полями его и скрестить, наконец, мечи добродетелей наших, ибо у каждого они свои. Я счастлив узреть Врага своего, счастлив от всего сердца. Только сражаясь с ним, видно чего стоишь ты сам, только в Битве с ним, находясь на волосок от Смерти, постигаешь ты истинное искусство Жить, только поединок закаляет Волю, эту великую разрушительницу любых оков, поэтому хвала всему, что закаляет, хвала Врагам нашим. Всегда ищите Врагов своих, без устали ищите, во всём и во всех, и в самом близком друге вашем, но прежде всего в самом себе, ибо только в противостоянии с ними поднимитесь вы на высоту свою. И пусть Враги ваши, как и Цели всегда будут по-настоящему вас достойны. Вот ещё, что хочу сказать, многие считают, что благая, в их понимании, цель способна возвести всякую войну в ранг священной, способна оправдать любые её методы и способы борьбы…, и ради цели этой, подлинные мотивы которой в подавляющем большинстве случаев лежат в области весьма и весьма далекой от благородства, они готовы реками Кровь лить, как свою, так и чужую, готовы Жизнь положить на алтарь их бога вместе с Жизнями врагов своих, на костёр взойти, жертвенными агнцами стать, пребывая в иллюзии безумного заблуждения, будто бы любая истина доказывается кровью, будто бы пожертвовать собой или же залить всё Кровью недругов своих – это и есть высшее доказательство истины, что только так, наилучшим образом, и можно донести до других смысл исповедуемых ими догм и убеждений, но, увы, и, ах, сие далеко не так, не жертва нужна истине, а борьба и схватка, превозмогание и надрыв сил. Слишком мелки эти люди, слишком поверхностны их суждения, достойная истина выявляется только во время самой Войны, во время жёсткого и непримиримого противоборства, что вскрывает Души людские, будоража и перетряхивая все их глубинные основы, обнажая и вынося на свет сокрытые до этого Мужество и Храбрость. Так вот, это Война, яростным и благородным пламенем своим, вытаскивает из тени действительно благую и наидостойнейшую цель – становление лучшего человека, а кровью, к слову сказать, вообще ничего и никогда не доказывается, это всего лишь жалкое безумие фанатиков, способное, однако, отравить даже самые чистые мысли и ожесточить ненавистью самые светлые людские сердца. Есть, кстати, здесь один весьма значимый момент, все те цели, благовидные и не очень, ради достижения которых люди решаются на разжигание конфликта, всё же становятся ступенями к будущему духовному величию, так как посредством них уже сама Её Величество Война творит лучшего достойного человека. В итоге, всё и вся, и добро, и зло, и знание, и глупость, и мужество, и трусость всех человеческих особей – абсолютно всё идёт в дело становления будущего Великого Человека, а Война здесь играет определяющую роль. Конечно, есть масса нюансов, и существуют личности и даже целые народы, не нуждающиеся в покровительстве сей созидающей стихии, но это скорее исключение из правил, и об этом позже.
– Красиво оформил, ничего не скажешь…, но такая вот твоя бескомпромиссная любовь к активным боевым действиям, как в прямом, так и в переносном смысле, всё же мазохизмом каким-то попахивает, – покачал головой Верега, но было видно как радостный оскал дикого зверя, брата по дерзновенному Духу, почуявшего приближение долгожданного смертельного поединка, прорывается сквозь дружеские, слегка укоризненные по тону, умозаключения, и именно смертельного, ибо ни один настоящий Воин не пожелает пощады от самого достойного Врага своего, как никогда он, кстати, не пожелает пощады и от тех, кого любит до глубины Души. И ещё одно, мой воинственный друг, ты как-то, на мой взгляд, вскользь и недостаточно красочно упомянул, что Война обнажает не только лучшие человеческие качества, такие как Мужество или Храбрость, но и худшие, как подлость, трусость, лицемерие и предательство. И такого вот добра на любой Войне всегда более, чем достаточно…
– Да, мой друг Верега, ты абсолютно прав, Рагниру ещё предстоит узнать эту изнаночную и не вполне лицеприятную сторону Познания, хотелось бы, конечно, чтобы случилось сие, как можно позже, но, увы, этого не избежать…, да и не надо…, и не повод это вовсе, грешить на благо Войны, на благо её огромной созидающей силы. Как ни прискорбно, но всё самое низкое и подлое, самое грязное и отвратительное, всё это нужно Жизни, чтобы взрастить достойного человека. Чтобы проявился Великий Человек, должно появиться Великое Чудовище, одно не бывает без другого, в этом и заключается завораживающая Красота Жизни. Каждому человеку предназначен свой Враг, своё Чудовище. В их смертельных объятиях погибнет многое, что дорого сердцу, погаснет юности призрачная улыбка, её светлые трогательные образы, возвышенные искания, – злоба, зависть и подлость убивают их первыми, ведь они ближе всего к сердцам нашим, но закалится другое – непреклонная всепобеждающая Воля, выковывающая истинно Великого Человека. Через сей процесс в той или иной мере проходят все, не обделен будет им и твой Путь духовного восхождения, мой мальчик. Поэтому наслаждайся, пока ещё можно, незамутненным очарованием юности своей, ведь она не повторится. И никогда не жалей ни о чём, ведь всё и всегда складывается именно так, как должно быть. Будь счастлив в любые моменты своей Жизни, даже в те, что несут наибольшие трудности…, особенно в те, будь им благодарен за это, ведь только такие моменты и способны закалить и развить тебя, только с ними открывается настоящая возможность проявить и оценить могучую силу Духа своего и Интеллекта, … и достигнуть Вершины величия, откуда распахивается дверь навстречу звенящим потокам свежего чистого здорового воздуха, в которых сознание твоё невозмутимое может свободно парить над окружающим миром, и потом, по прошествии времени, оглядываясь назад, будущий ты уже не пожелает себе иной Судьбы, акромя этой, ведь всё, что происходило с тобой когда-то, стало необходимыми ступенями к этому животворящему созидающему моменту откровения. Твоя будущая неизбежная Радость намного сильнее всего: сильнее боли, сильнее скорби, сильнее апатии и уныния, – поэтому она не боится всего этого, она желает всего того, что привело тебя к ней, желает себе именно такого Пути. И никогда ничего не бойся, ни Счастья своего, ни Радости, ведь если они с тобой, значит ты их заслужил, ни даже Страха своего не бойся, ведь, преодолев его, ты станешь ещё сильнее. Испытывать Страх – это нормально…, не знают его только слепые, идиоты, пьяные или безумцы, ну, или всё вместе. А чтобы преодолеть Страх, у тебя есть Мужество твоё, верный спутник Воли твоей. Мужество – это способность с достоинством смотреть в глаза своему Страху, способность гордо смотреть в бездну, даже дрожа при этом как осиновый лист, и, несмотря на всё это, не отводить взгляд, не убегать, а делать то, что должно, что велит непреклонная и непоколебимая Воля твоя. И поверь, это Мужество у тебя никто и никогда отнять не сможет, оно внутри тебя, оно неразрывно вплетено в тебя, оно и есть ты, и даже, когда тебе кажется, что потерял ты его, это всё неправда, я смеюсь тебе в лицо от таких мыслей, его невозможно потерять, оно в Крови твоей, в Сущности твоей, растекается стойкой решимостью по венам твоим, это Сила всех поколений твоих Великих Предков, черпай её, Силу эту, как и Волю к Победе, внутри себя, из неистощимого источника своего, из Духа Крови своей, из могучего Духа Рода своего, … и страх уйдёт, сбежит, поджав хвост, как побитая дворняга, ты сильнее его, нет у него власти над тобой и над такими, как мы.
– Ладно, хорош философию разводить, а то не удержусь, разрыдаюсь, – весело проговорил Верега.
И, обменявшись радостно блестевшими, слегка безумными взглядами, три пары ног, принадлежащие друзьям, усердно потопали дальше на поиски подходящих для строительства плота деревьев. Возле излучины реки, среди обширных лиственных угодий Верега заприметил отдельные островки хвойных представителей лесного товарищества, что, надо сказать, его явно и глубоко порадовало.
– Наконец-то! Нашли то, что нам нужно. Хороший плот делается из сухостоя, кстати, определить сие можно по звучанию древесины, при ударе обухом топора дерево своеобразно зазвенит, – начал свою лекцию Верега. Пригодными для нашей цели являются многие деревья, но лиственные породы в большинстве случаев гнилые внутри, такое дерево быстро намокает и тонет, поэтому, по опыту, лучше искать ель или сосну. Вот к ним-то мы сейчас и подходим, – и Верега, мысленно извинившись перед Лесными Духами и испросив у тех помощи, начал энергично простукивать деревья. Отобрав нужные, он продолжил свой подробнейший инструктаж:
– Я выбрал вот эти три рядом стоящие сосенки и вон ту березку, … валить их будем в сторону реки, так что для начала нам нужно расчистить путь до неё и положить поперёк движения через каждые пару метров длинные жерди-слеги, по которым мы, собственно, и станем, со всей своей решительностью, вытаскивать к месту сборки готовые к транспортировке конструкционные составляющие нашего будущего плота.
После того, как все приготовления были закончены, Верега закрепил тонкое ножовочное полотно на заранее подготовленной деревянной дуге и сделал надрез на одну треть толщины первого ствола со стороны валки дерева, затем сделал такой же надрез на ширину ладони выше первого, несколькими сильными ударами топора выбил древесину из образовавшегося проёма, немного передохнул и надпилил дерево на противоположной стороне чуть выше уровня второго разреза, в это отверстие забил небольшой клинышек и, дождавшись нужного наклона кроны под порывом ветра, двумя резкими движениями быстро подрубил лесного гиганта. Огромная сосна рухнула точно в выбранном направлении. Верега заулыбался:
– Однако, помнят руки ещё…, – вздернув подбородок и выставив на всеобщее обозрение свои обильно подернутые мозолями лапищи, с нескрываемой гордостью проговорил довольный собой лесоруб. Заметили, какой разрез я сделал на противоположной стороне дерева…, так вот, сие имеет под собой очень важную основу, не сотвори ваша надёжа и опора в моём мужественном лице этого, то вот эта вот сосна, всей своей немаленькой массой, падая, могла бы отпружинить на несколько метров назад, где вы, сотоварищи мои беспечные, собственно говоря, и стояли. Чувствуете длань профессионала…? То-то же. Как же вам всё-таки повезло, что отправился я с вами, други вы мои, в некоторых вопросах весьма и весьма беспомощные, – произнося последнюю фразу, Верега расплылся в широченной улыбке.
– Да, да, несомненно, ты очень ценное приобретение для нашего похода, – рассмеялись его друзья, и, недолго пребывая под впечатлением от увиденного, общими усилиями быстро свалили оставшиеся деревья.
Очистив их от сучьев, будущие мореплаватели распилили стволы на шестиметровые бревна и с помощью верёвок по слегам перетащили все к берегу реки для последующей сборки плавательного средства. Затем Верега двумя топорами расколол ствол березы в длину: врубая один топор в середину дерева, в образовавшуюся щель забивал другим клин, вытаскивал первый топор, и всё повторялось. После этого он обтесал половинки березы так, чтобы получилось подобие бруса, затем отпилил четыре двухметровых отрезка и выстругал четыре пятидесятисантиметровых клинышка.
– Эти двухметровые бруски – будущие поперечины, называются ронжины…, к ним мы будем привязывать основные бревна, чтобы получился став плота, его основа.
– А чем привязывать будем, верёвок у нас явно не хватит, – спросил втянувшийся в работу Рагнир.
– Будем использовать вицы. Разводите с Габринусом костёр, а я принесу подходящие для нашей цели деревца.
Когда костёр разгорелся, вернулся Верега, неся с собой целую охапку тонких, три-пять сантиметров в диаметре, стволиков березы и молодой ивы. Заставив Рагнира распаривать их в пламени костра и наказав не допускать обгорания, а тем более обугливания коры, сам он стал вырубать в стоящем рядом с ними небольшом сухом дереве станок для формирования виц. Сделав выбоину в стволе, как при валке деревьев, Верега стал углублять ту вниз, формируя своеобразный зуб. После этого в комель распаренной ивы, предварительно расщеплённый пополам, он вставил середину небольшого куска верёвки, свободные концы которой связал, сформировав окружность, закрепил в узле этой окружности палку, помогающую ту скручивать, а вместе с ней и само деревце, закрепленное своей верхушкой с помощью клина в вырубленный им станок, а именно в пространство между зубом и серединой ствола сухого дерева. Таким образом, распаренная и скручиваемая ива постепенно расщеплялась на очень прочные и довольно эластичные продольные волокна. Для предотвращения же перекручивания и последующего разрыва последних, одновременно со скручиванием вокруг своей оси, стволик постепенно обматывался и вокруг самого дерева, в котором был закреплен. Закончив с вицами, Верега замочил те в воде во избежание их засыхания и стал раскладывать с Габринусом и Рагниром на деревянных подложках-слегах подготовленные бревна, толстыми концами в одну сторону, тонкими – в другую, формируя корму и нос будущего судна. Самые толстые стволы деревьев укладывались по краям плота для повышения его остойчивости-устойчивости, кривоватые – горбом вниз. На расстоянии примерно семидесяти сантиметров от обоих краев конструкции, поперёк её длины, по нижней поверхности, в древесине вырубались канавки для крепления виц. Сверху же, вдоль прорубленных внизу канавок, Верега уложил одна на другую по две поперечины-ронжины и закрепил те длинной веревкой из связанных друг с другом деревянных волокон с крайним бревном плота, затем той же самой верёвкой обвязал с ронжинами все нечётные стволы, потом другой верёвкой точно также связал все чётные, не забывая следить, чтобы вицы утапливались в прорубленные снизу борозды для предотвращения повреждений оных подводными камнями. Когда с вязкой плавсредства было покончено, Верега взял подготовленные до этого клинышки и вогнал те при помощи топора и деревянной прокладки с четырёх сторон между двумя уложенными друг на друга поперечинами, распирая их и таким образом затягивая узлы, скрепляющие с ними бревна. В итоге получился готовый плот, размерами примерно два на шесть метров.
– Так, теперь отходим все от нашего покорителя морских просторов на пару метров…, – с серьёзным видом проговорил Верега, – и ждём….
– Чего ждём…?
– Когда Красота сего творения проникнет нам в Душу, – улыбаясь, ответил главный плотостроитель.
– А откуда у тебя такая уверенность, что он вообще поплывёт? – спросил Рагнир.
– Всё дело в правильном дереве, – Верега подобрал валяющийся рядом округлый сосновый спил и кинул тот в реку. Смотри, если дерево погружается в воду не больше чем наполовину, то это есть подходящее дерево. Опыт! Сам себе поражаюсь… Ну, откуда в столь бесподобном теле ещё и столь незаурядный ум!
– Да, уж, от скромности ты, мой незаурядный друг, явно не умрёшь, – смеясь проговорил Габринус. Ну, что, на сегодня, я полагаю, всё…, да и проголодались мы все уже весьма изрядно.
– Это, уж, точно, приободрился Верега. Рагнир, подкинь-ка дровишек в костёр, а то он что-то слегка заскучал…, я же в качестве заключительного аккорда сегодняшнего благословенного дня, шесты нам пойду вырежу, …нужно будет обжечь их для завтрашнего сплавления.
Вернулся он через полчаса, неся с собой четыре жерди, длиною с плот, толстые концы которых друзья совместными усилиями тут же обожгли в огне и отложили в сторону, как и всю накопившуюся за день усталость. Ощущение не зря прожитого дня убаюкивало и успокаивало их взбудораженную нервную систему, привнося в вечерний отдых нотки тягучего приятного блаженства. На костре неспешно пыхтел котелок со сладким крепким чаем, вяленая оленина радовала вкусовые рецепторы, а уютное дружеское молчание благоволило размеренному течению мыслительных процессов, и наши путешественники, поддавшись очарованию такой ненавязчивой атмосферы, в конце концов расслабились. До заката оставалось еще пару часов, спать вроде пока никому не хотелось, тогда Верега, не привыкший долго сидеть без дела, собрал в кучу множество оставшихся после постройки плота тонких веток, взял посудину, в которой они готовили еду, и начал оплетать её ими, превращая в некое подобие корзины.
– Тебе помочь? – спросил Рагнир.
– Нет, мне в радость. Я в своей стихии. Это моя вотчина. И помощи здесь мне не требуется, благодарю.
Спустя некоторое время, всемогущий повелитель своей вотчины вытащил из создаваемой конструкции оплетаемую основу и слегка заузил отверстие. В получившемся горлышке он соорудил что-то вроде дверки, открывающейся внутрь и постоянно находящейся с помощью стопоров в полузакрытом состоянии. Через сию дверку, по его задумке, рыба должна была свободно проникать внутрь, а вот выбраться обратно уже не могла. Закончив с этим, Верега побросал внутрь новоявленной емкости всё съедобное содержимое своих карманов: тут были и крошки, и зерна, даже кусочек несъеденной оленины пошёл в ход, затем он привязал к ней длинную веревку, свободный конец которой прикрепил к стоящему рядом с водой плоту, после чего, чуть поднатужившись, забросил импровизированную корзину подальше в реку. Друзья же его, с комфортом расположившиеся возле костра, внимательно следили за разворачивающимся у них на глазах увлекательным действом.
– Ты, я вижу, никак не уймёшься, – улыбаясь, констатировал Габринус.
– Завтра ещё спасибо мне скажете за мою энергичность.
– Нелегко быть благодарным, когда друг твой не дозволяет помочь себе в его начинаниях…, особенно когда эти начинания целью своей имеют всеобщую пользу. Таково уж свойство всех Благородных Душ – нам ничего не надо даром. Ты ведь и сам, друже мой, я уверен, так чувствуешь. Когда тебе помогают в чём-то или преподносят подарок, всегда же хочется какимнибудь образом достойно отдарить этого человека, что-то хорошее сделать ему в ответ. Только чернь любит получать всё нахаляву. А ты, друг мой, излишне самостоятельный, трудился сегодня, без всякого преувеличения, аки Титан, Батыр или Герой былинный. Так почему не позволяешь нам помочь тебе хоть в малом, чтобы почувствовать сопричастность свою к твоим безусловно великим свершениям…, почему не позволяешь разделить тяжесть трудов твоих праведных и смягчить, тем самым, Совести нашей болезненные укоры.
– Рад, конечно, что вы, други мои словоохотливые, столь высоко оценили потуги мои сегодняшние, – расхохотался Верега. Но, послушайте, дайте и мне познать Вершину Величия своего и насладиться самосозерцанием себя в этом моменте. Мне действительно приятно быть первым там, где я могу использовать все Знания свои и Умения, где я вполне себе компетентен и самодостаточен, где я могу поднять вес, что будет не по силам многим другим…, а если же сие ещё и пойдёт на пользу вам, братья мои, Совестью изрядно наделённые, то Радость верного сотоварища вашего усилится многократно. И поймите, я ни в коей мере не хотел уязвить Гордости вашей трепетной, продемонстрировав сегодня Силу свою могучую и неутомимость, познания свои обширные и скромность безграничную… Ведь счастлив я дарить их вам.
– Ну, раз мотивы твои столь благородны, то позволяем тебе усладить Душу свою нелёгким трудом во благо похода нашего общего.
– Воистину!
Тем временем Солнце опустилось за горизонт, знаменуя конец этого дня и неся свет свой другому, нижнему миру, под сенью которого взращиваются под стать нам достойные противники наши. Обычные звуки смолкли, но обрели силу иные, ночные звуки…, слышнее стал шум ручьёв, шелест листьев, дуновение Ветра, на небосклоне взошла блистающая серебром Луна, и место стоянки друзей накрыло шатром из мириадов Звёзд, рассыпавших завораживающее холодное сияние своё среди чернеющей мглы ночи.
– До чего же красиво, – выдохнул Рагнир.
– Да…, к этому невозможно привыкнуть.
– Подумать только, как дневному небу удается скрывать такое… Целый мир, прячущийся за ослепительно ярким светом Солнца.
– Мир глубок и неоднозначен…, также, как и сам человек…, также, как и его поступки. Запомни, не бывает поступков абсолютно хороших или абсолютно плохих. Многие видят только одну сторону Правды, а ведь у каждого она своя. Вроде, посмотришь на человека и видишь, что поступает он неправильно, но стоит только изменить угол зрения, изменить точку обзора, и оценка твоя может поменяться…, немного поменяться или же полностью перевернуть тебе восприятие ситуации. Никогда ещё абсолютная однозначность толкования не приводила к истине. А в человеке, даже самом злом, на твой взгляд, может быть сокрыто столько достоинств, столько душевных сокровищ, о которых ни он сам, ни окружающие его люди просто не догадываются. Присмотрись к людям повнимательнее, и ты найдешь заросли добродетелей и тысячи поводов любить и уважать их. Выходи из плена стереотипов и навязанных тебе суждений, вдыхай полной грудью чистый, суровый, свежий Ветер, вон из удушливого смрада чужих мнений, прочь от гнилостного запаха разлагающихся душ, доверься себе, своему Чутью, Крови своей, в ней Сила и Мудрость Предков твоих, тебе стоит лишь прислушаться… Подумай…, разве всё, что говорят тебе…, чему учат тебя – Правда…? Взять к примеру Любовь к Людям…, Любовь к Человеку…, разве должна она непременно выражаться в сострадании к нему…, разве это крест, к которому пригвождают всех, кто любит людей…? Нет, говорю я тебе, Любовь выше всего этого, выше любого сострадания и выше любой жалости, ибо она хочет создать то, что любит…, то, что видит…, то, во что верит…, даже если для самого человека это пока не очевидно – она хочет создать Будущего Достойного Человека, и для этого она будет делать всё, что требуется…, она будет делать всё, чтобы приблизить миг его триумфа. Вот, взгляни на себя…, ты испытываешь сострадание к людям, и это есть хорошо, это говорит о том, что не стал ты ещё циником с холодной и безжалостной змеиной душой…, но прими совет старика…, смотри, не захлебнись в нём…, смотри не захлебнись в сострадании своём…, ибо приведёт это только к величайшей глупости твоей…, учись всегда правильно расставлять приоритеты и соизмерять последствия своих решений. Будущему Достойному Человеку, Человеку с большой буквы, нужны Воины с непреклонные душой, а не маленькие жалостливые девочки, трогательно подтирающие слюни за пухлыми изнеженными душонками…, нужны Мужество и Храбрость, а не малодушие и трусость, чтобы сделать то, что должно…, чтобы сделать то, что необходимо… И если ты действительно любишь людей…, если твоя Цель – сделать мир лучше, ты должен, и ты обязан быть твёрд и видеть не только то, что лежит на поверхности…, но и читать в глубине Человеческих Душ.
– Ладно, сотоварищи мои, звёзды звёздами, но и время для отдохновения нашего выделять нужно, – зевая посетовал Верега.
– Согласен, всем спать. Утро вечера мудренее.
Второй день путешествия подошёл к концу.
.***
Проснувшись, Рагнир подошёл к реке, чтобы умыться. Над её поверхностью висела густая молочно-белая, похожая на вату, полоска утреннего тумана. Тонкие лучи пробуждающейся Зари, искрящиеся от преломления в незаметных глазу капельках влаги, яркими стрелами пробивали себе путь в утренней предрассветной дымке. Юноша запустил руки в холодную, почти ледяную, воду и омыл ею своё лицо…, та слегка пахла тиной, но освежала превосходно. Набрав котелок для чая, Рагнир собрался было идти назад, но увидел приближающегося к нему Верегу.
