скачать книгу бесплатно
Русский остаток
Людмила Николаевна Разумовская
В судьбе главной героини романа просматривается судьба целого поколения, которое почти поголовно состояло из Иванов, не помнящих родства, и к лучшим представителям которого постепенно возвращалась родовая, историческая и духовная память. Перед каждым из них тем или иным путем раскрывались семейные тайны, разворачивалась история рода. И каждая такая история заставляла задуматься о тайнах Большой Истории, о причинах и смысле той непомерно великой крестной ноши, которая легла на Россию в XX веке и под которой стонет и сгибается она по сию пору. Роману дано прекрасное и точное название «Русский остаток». В нем угадывается отсылка к известным апостольским словам: «Хотя бы сыны Израилевы были числом, как песок морской, только остаток спасется».
Людмила Разумовская
Русский остаток
© Разумовская Л.Н., 2016
© Сретенский монастырь, 2016
Отвага правды, покаяния и любви
Книга, которую вы сейчас открыли, может и, как представляется, непременно должна стать событием для каждого из ее читателей и для всей современной отечественной культуры. Ее автор, Людмила Разумовская, известна и в нашей стране, и за ее пределами как превосходный драматург, остро чувствующий время, проницательно и честно отражающий его духовные и социальные проблемы. Тонко и точно исследуя глубины человеческих душ, она сумела создать разнообразные, сложные, противоречивые, подчас неожиданные в своих проявлениях характеры.
Такие пьесы драматурга, как «Дорогая Елена Сергеевна», «Сад без земли», «Медея», «Сестра моя Русалочка», «Конец восьмидесятых», «Владимирская площадь» и другие, со времени своего создания и по сей день идут на подмостках многих театров Европы, Азии, США, Канады. На родине, в России, у каждой из них была своя драматическая, но порой и счастливая судьба.
И вот перед нами новое произведение Л.Н.Разумовской, написанное на этот раз в жанре романа. Очевидно, в такой смене писательского амплуа была своя внутренняя логика и необходимость: роман – наиболее универсальный и наиболее свободный литературный жанр, который позволяет сочетать драматическую остроту конфликта, стремительность и напряженность диалога с авторскими комментариями и неспешными философскими раздумьями о времени и о героях. В романе могут спокойно соседствовать вымысел и строгий исторический факт или документ, лирические сцены и политическая публицистика. Одним словом, жанр романа наиболее близок самой жизни, во всей ее сложности и полноте.
В своем первом опыте обращения к большой прозе, который представлен ныне на суд читателя, Людмила Разумовская показала, что как человек и как художник она вполне созрела для создания произведения очень значительного масштаба и духовной силы.
Масштаб этот раскрывается постепенно, и поначалу пространство повествования кажется довольно камерным. Героиня романа Галина, провинциальная девочка из неблагополучной и неполной семьи, вырывается из постылой обстановки родного дома, приезжает в Питер и поступает в университет. У нее беспорядочные представления о жизни и людях, случайные знакомства и связи. Казалось бы, волей случая, увязавшись за подругой в авантюрную поездку на окраину Москвы, она встречается с великой и пожизненной своей любовью. Поистине, по слову Пушкина, случай может стать «мгновенным орудием Провидения».
У героини говорящая фамилия – Преображенская. Именно с приходом настоящей любви начинается постепенное преображение, углубление и просветление ее личности. И любовь эта показана автором сильно, пронзительно, с очень редкими в наши дни высотой, благородством и нежностью. Однако перед нами далеко не только любовный и уж совсем не дамский роман.
Галина Преображенская долгое время не знает, что фамилия ее указывает на принадлежность к священническому роду. Она думает, что отец был посажен в тюрьму за уголовщину, и всеми силами стремится вырвать из сердца память о нем. В ее судьбе просматривается судьба целого поколения, которое почти поголовно состояло из Иванов, не помнящих родства, и к лучшим представителям которого постепенно возвращалась родовая, историческая и духовная память. Они каким-то чудом продирались к правде, казалось бы, навсегда для них закрытой. Исконно русское правдоискательство является главным достоинством автора романа и его героев. Все они продвигались в трудных поисках правды непрямыми путями, часто ошибаясь, падая, переживая перемены и катастрофы в своей личной жизни. Перед каждым из них тем или иным путем раскрывались семейные тайны, разворачивалась история рода. И каждая такая история заставляла задуматься о тайнах Большой Истории, о причинах и смысле той непомерно великой крестной ноши, которая легла на Россию в XX веке и под которой стонет и сгибается она по сию пору. И не просто задуматься, а выстрадать, пропустить через сердце эту тяжесть и боль, всем существом приобщиться к ней, а значит, укорениться в родной почве, получить прививку к общему могучему древу Русского Креста. В результате масштаб романа оказывается поистине огромным.
Людмила Разумовская сочетает в себе женскую способность к чуткому пониманию и сопереживанию личной и общей боли – и поистине мужественную отвагу в обнаружении, назывании, бескомпромиссно правдивом и беспристрастном осмыслении всех самых трудных тем русской истории XX века. Таких, например, как Февраль 1917 года и его перекличка с февралем перестройки, как личность и политика Сталина, как трагедия и роковые ошибки движения генерала Власова, причины и ход чеченской войны, роль Запада в трагической судьбе России, последствия олигархического захвата власти.
Все эти и многие другие, не менее острые и больные темы поднимаются и обсуждаются на страницах романа в трудных спорах, в захватывающих, динамичных диалогах, построенных с настоящим драматургическим мастерством. Самое главное их достоинство в том, что в ходе этих предельно искренних разговоров ломаются привычные, умело навязанные нам штампы и стереотипы и правда проступает во всей своей сложности и многогранной, подчас противоречивой полноте. Причем ни сам автор, ни его герои вовсе не настаивают на том, что это – правда в последней инстанции (такого рода заявления обычно принадлежат людям столь же самоуверенным, сколь интеллектуально и духовно ограниченным). Нет, последняя точка здесь отнюдь не поставлена, и читатель может включиться в дальнейшее осмысление этих жизненно значимых тем. В таком приглашении к духовному и интеллектуальному сотрудничеству в сфере постижения наиболее спорных страниц нашей истории, думается, еще одно несомненное достоинство книги.
Честность, бесстрашие и силу души автор книги обнаруживает и в выявлении самых болевых проблем нашего современного общества с его культурным одичанием и вопиющей безнравственностью. При этом, глубоко сострадая бедствующему и вымирающему народу, Л.Н.Разумовская не впадает в крайность народобожия, не делает попыток национального самооправдания. В ее романе мы находим честное и трезвое признание и беды, и вины человека и народа, а также горький, но убедительный диагноз гибельных процессов, происходящих в России и мире.
В то же время книга Людмилы Разумовской не оставляет чувства безнадежности. Напротив, в ней проступает Свет, который «во тьме светит, и тьма не объяла его». Свет истины, веры, добра проникает в души главных героев романа и постепенно разрастается, утверждается в них. Герои показаны в трудностях своего духовного роста. По мере того как изменяются, преображаются они сами, меняются и их взаимоотношения. Чем взыскательнее становятся они к самим себе, чем строже судят себя за совершённые когда-либо грехи и проступки, тем терпеливее, мягче, благодарнее они относятся друг к другу, тем мудрее принимают то, что происходит в их жизни – даже самые дорогие утраты, даже собственный земной конец.
Роману дано прекрасное и точное название – «Русский остаток». В нем угадывается отсылка к известным апостольским словам: «Да пусть хоть как песка морского, несчетно будет сынов Израилевых, спасется лишь малый остаток». И в самом деле, сейчас, как никогда, мы можем воочию убедиться, что широкий путь ведет к погибели. Увы, многие из наших современников предпочитают, не задумываясь, идти именно этим общим путем. Но каждый из нас подобно героям романа Л.Н.Разумовской может войти в спасительный «русский остаток», если решится встать на узкий и трудный путь правды, веры, милосердия, покаяния и любви.
О.Б.Сокурова,
доктор культурологии,
доцент Института истории Санкт-Петербургского государственного университета
Часть первая
1
Галина выросла в небольшом северном рабочем поселке на берегу Белого моря под Архангельском. Воспитывали ее мать и бабка – обе на ножах. Отца Галина не знала и ничего о нем не слыхала, это была запретная тема. Мать пропадала на работе, а потом еще где-то, возвращалась поздно, бабка никогда не ложилась спать, не дождавшись дочери, и только для того, казалось маленькой Галине, чтобы закатить ей скандал.
Этих скандалов Галина боялась больше всего на свете. Ее сердце сжималось в комочек, она забивалась в угол кровати, зарывалась в подушки, чтобы ничего не слышать и не видеть, но подушки не помогали. Ругань начиналась с легкого бурчанья бабки, когда та вставала с постели, чтобы отодвинуть засов, который специально задвигала, чтобы мать не сумела тихо и незаметно войти и лечь спать. Мать отвечала привычно раздраженно. Бабка, цепляясь, повышала голос. Мать бросалась в крик. Через минуту бабкины истошные вопли уже слышали все соседи, в стенку начинали стучать. Мать грозилась повеситься, в ответ бабка бежала топиться. Утром они мирились, чтобы на следующий вечер начать все сначала.
Бабка потихоньку пила, мать – гуляла.
Да и как же ей было, молодой, одинокой и красивой (а Галинина мать была красива), не гулять, когда надежды выйти замуж в послевоенной России не было никакой? Не выходить же за местных инвалидов иль пьяниц. А тех, что потрезвее, уже давно держали на привязи бдительные леспромхозовские жены.
Маруся крутила романы с вольными, приезжавшими за кругляком шоферами, за которыми не мог уследить ничей ревнивый глаз по причине удаленности расстояний.
После таких кручений Маруся частенько уезжала в город и делала запрещенные аборты.
Возвращалась тихая. Ходила озираясь. Глядела виновато.
Бабка еще больше ярилась. Галина ничего не понимала.
Она уходила на берег моря. Подолгу бродила по песку вдоль кромки тихо шелестевшей волны и тоненько пела все известные ей благодаря радио оперные арии. У нее был слух, она легко запоминала. Очевидно, это одинокое пение помогало ее маленькой душе освободиться от невыносимого груза нелюбви, царящего в их доме. Она возвращалась успокоенная. И давала себе слово во что бы то ни стало, когда вырастет, разыскать отца. Все, что она знала о нем, это его фамилия, которую они с матерью, в отличие от бабки, носили. Обе были Преображенские, а бабка – Воронина. Нет, и еще имя: Сергей. Она была Галина Сергеевна.
Об отце Галина мечтала страстно. Все, что она ощущала как хорошее в жизни, было связано для нее с образом незнакомого ей отца. Она наделяла его всеми изумительными качествами героя и даже полубога. Как-то раз она осмелилась спросить кое-что об отце у бабки. Та, обычно сразу набиравшая в рот воды, на этот раз, пребывая в периоде бурной ссоры с матерью, мстительно выпалила:
– В тюрьме твой отец! Ясно? На каторге! В лагерях!
В сердце маленькой Галины словно вонзили длинную острую иглу, она замерла и похолодела так, что у нее побелели губы и кончики пальцев на руках. Она бы, наверное, упала в обморок, но бабка, заметив неладное, подхватила ее и уложила на диван. С ней сделалась тихая истерика. Она перестала разговаривать, почти ничего не пила и не ела. Напуганные мать с бабкой, заключив временное перемирие, повезли Галину к врачу. Врач прописал витамины и что-то еще, через месяц она поправилась.
Но удар был слишком тяжелым. Она ничего не поняла про каторгу и лагеря, но жуткое слово «тюрьма» ей было известно. Мечтания об отце уперлись в тупик. «Значит, он такой же, как они?» – думала Галина, имея в виду мать и бабку. «А может, они, взрослые, все такие?» Она вспомнила соседа-пьяницу, сквернословящих мужчин у пивного ларька возле поселкового клуба и еще – как в пьяной драке убили брата одной девочки из их класса, и дала себе слово никогда не выходить замуж за этих страшных мужчин, которые пьют, матерятся, убивают и сидят потом за это в тюрьме. Хватит с нее матери с бабкой!
Больше об отце она не мечтала. Теперь она стала мечтать о том, как вырастет, уедет в большой город, поступит учиться и больше – никогда, никогда! – не вернется в свой родной дом, который трудно назвать родным.
Так и случилось. Галина училась хорошо, особенно по литературе, ее ставили в пример. Она окончила одиннадцать (по хрущевской прихоти) классов с серебряной медалью и уехала в Ленинград поступать в университет.
Город ошеломил ее. Потом, когда она осталась тут жить, часто жаловалась на невыносимый климат и недостаток солнца, на дворы-колодцы, загазованность, плохую экологию, усталость от транспорта и людей, но, предложи ей всерьез перебраться в другое место, она не согласилась бы никогда. Город Пушкина, Достоевского и Блока стал и ее судьбой.
2
Галине шел двадцать первый год, она училась на третьем курсе филфака, когда с ней произошло то, что рано или поздно происходит со всеми девушками ее возраста. К этому относились легко, вопрос о браке не обсуждался, а если и обсуждался некоторыми устоявшимися парами, то происходило это намного позже, ко времени, например, окончания учебы. Ну произошло, и ничего особенного. Наоборот, возникала даже какая-то гордость, даже это как-то и льстило, вроде ты стала теперь полноценновзрослой.
Историю своего превращения Галина кратко пересказала закадычной подруге Татьяне, которая давно уже перешла сей невидимый простому глазу рубеж и считалась девушкой многоопытной. Татьяна поздравила ее с важным событием и потребовала подробностей. С подробностями было туго. Все произошло неожиданно на вечеринке с полузнакомым ей молодым человеком; кажется, звали его Алик или Олег и он заканчивал уже физмат; кажется, у него кто-то есть, вроде постоянной барышни или даже невесты, а Галина просто подвернулась под пьяненькую руку, ну расслабился человек, с кем не бывает. Продолжения, естественно, не последовало, и Галина почти забыла об этом происшествии, тем более что наступала летняя сессия, к которой она всегда готовилась серьезно.
Она жила без романов, считая себя практически дурнушкой. Она была чуть выше среднего роста, стройная, с узким тазом и маленькой грудью. Длинные русые волосы носила свободно или просто перехватывала сзади резинкой. Нос с маленькой горбинкой не на шутку портил ей жизнь, втайне она даже мечтала когда-нибудь сделать операцию по его выпрямлению. Зеленоватые с желтизной глаза казались ей кошачьими (в школе ее так и дразнили: Кошачий Глаз и еще Рыжая, поскольку каждый раз по весне ее нежную прозрачную кожу покрывали крошечные точечки веснушек, пропадавшие только летом и доводившие ее до слез). Посередине белых ровных зубов была узенькая щель, которой она стеснялась и потому всегда плотно сжимала красивые полные губы и редко улыбалась.
Сдав сессию, подруги решили прокатиться в Москву автостопом. У Татьяны там жил знакомый художник, который мог их приютить. Галина училась на повышенную стипендию, Татьяне помогали родители: деньги у подружек были. К поездке они тщательно подготовились. Сами сшили себе из вафельного полотенечного материала, предварительно покрасив его в голубой цвет, джинсы, из мешковины – юбки; простые белые футболки, перевязав в некоторых местах нитками, они опустили в краску, отчего получились непредсказуемые, замысловатые узоры. Купили дешевенькие полушерстяные свитера и, сложив все это самодельное (а ля хиппи) богатство в рюкзачки, вышли на Московское шоссе. (В те годы это было еще почти не опасно.)
На вторые сутки к вечеру девушки добрались до столицы. Татьянин знакомый жил в ближайшем пригороде (теперь это Москва). Выйдя из электрички, они немного поблуждали в темных закоулках и наконец нашли необходимый им крошечный домик.
К счастью, в окнах горел свет: девушки ехали наобум, не предупредив.
Постучали.
– А, привет! – сказал вышедший на крыльцо хозяин, не выразив никакого удивления, словно они расстались только вчера. – Вы откуда?
– А мы прямо из Питера. Автостопом. Представляешь? А это моя подруга Галина. Вместе учимся, на одном курсе, – затараторила Татьяна.
– Анатолий, – представился Татьянин приятель. – Ну заходите, раз автостопом…
– Знакомьтесь, вот, – сказал Анатолий присутствующим в доме гостям. – Барышни из Питера. Автостопом. Татьяна и Галина. Универсантки.
– А я думала, смолянки, – снисходительно оценивая доморощенно-хипповый наряд подруг, сказала полная девица, одетая в дорогую замшу.
Вторая, смуглая, с длинными черными волосами, вся в серебряных украшениях (болгарка, как потом узнали «смолянки»), рассеянно глянула на подруг, стряхнула пепел в блюдце и ничего не сказала.
Гостьи из Питера засмущались.
– Серж, – сказал Анатолий, – займись девушками, а я по такому случаю картошку, что ли, пожарю.
Галина посмотрела в ту сторону, куда обращался Анатолий.
На подоконнике настежь открытого окна, по-турецки поджав ноги, сидел тоненький хрупкий мальчик с яркими губами и пробивающейся темной бородкой. Он курил и смотрел куда-то вдаль, в ночь, на звезды. Его взгляд был спокоен и серьезен.
– Я тебе помогу, обожаю жарить картошку, – сказала Татьяна и удалилась с Анатолием на кухню.
Галина присела на единственный в доме стул (обе москвички сидели на колченогом диване). Перед ними на маленьком столике стояла недопитая бутылка сухого красного вина, из кулька выглядывало какое-то печенье, из другого – кусочки нарезанного сыра.
Комната была увешана картинами и картинками, многочисленные холсты в рамах и без стояли рядами вдоль стен, оставляя минимальное пространство для обыкновенной жизни.
Вкусно пахло красками. (Этот специфический запах всех художественных мастерских сделался потом для Галины любимейшим на всю жизнь).
На полу громоздился старый магнитофон, пел Шаляпин.
Пепельница наполнялась окурками. Все молчали.
– Посиди так, – вдруг сказал Серж, обратившись к Галине. – Я тебя порисую. Можешь?
Галина недоуменно кивнула.
Серж взял картон, пастельные мелки и стал быстро набрасывать ее портрет.
Москвички переглянулись и, о чем-то между собой пошептавшись, вышли на улицу.
Галина сидела не шелохнувшись.
«Идеальная натурщица», – потом говорил Сергей смеясь.
Спустя полчаса все вместе ели картошку, допивали вино и пили чай с печеньем и сыром.
Разговор не особо клеился. Питерские подруги кожей чувствовали: третий (четвертый) – лишний, но обреченно терпели свою лишность.
В третьем часу стали стелить постели.
– Не переживайте, девушки, – улучив минутку, шепнул подружкам Анатолий, – завтра они уедут.
– А мы и не пере… – начала Татьяна, но Анатолия окликнула болгарка, и он ушел к ней спать в другую комнату.
Замшевая стелила себе и Сержу на диване.
Девушек положили тут же: Галину – на раскладушке, Татьяну – на полу.
Погасили свет.
В эту ночь Серж так и не лег к Замшевой.
Он выходил на крыльцо, курил, подсаживался к Галининой раскладушке и, улыбаясь, что-то говорил ей, тихое и ласковое. В темноте лицо его низко склонялось к ней, и она видела совсем близко его улыбающиеся губы и светящиеся радостью глаза. Он тихо целовал ее лоб, нос с горбинкой, плотно сжатые красивые губы. Она молча лежала, почти не дыша, боясь пошевелиться, замирая от мысли, что Замшевая все это видит и слышит. (Татьяна после утомительной дороги спала как убитая.)
Под утро так и заснули: она – свернувшись калачиком на раскладушке, он – пристроившись подле нее на полу и положив голову на ее подушку.
Когда Галина проснулась, все уже встали. Как и говорил Анатолий, болгарка и Замшевая (с заплаканными глазами и злая) уехали в Москву. Замшевую она больше никогда не встречала, а вот в огромной квартире болгарки (она была дочерью дипломата, иногда спонсировала молодых художников из любви к русскому искусству) им с Сергеем впоследствии приходилось иногда ночевать.
– Доброе утро. Как спала? – спросил Сергей, ласково улыбаясь.
Она встала с раскладушки, и он обнял ее, полусонную и теплую.
Сегодня он показался ей выше ростом и старше. Он и действительно был старше ее на три года и почти на голову выше.
– Пойдем, я тебя умою.
Они вышли во двор, Галина стала аккуратно, стараясь не разбрызгивать воду, плескаться под рукомойником.
– Сними это, – попросил он, указывая на крашеную футболку, – я хочу на тебя посмотреть.
Галина подняла на него полные ужаса глаза.
– Хорошо, потом, – улыбнулся он. – Ты ведь не убежишь никуда? – И стал осторожно вытирать чистым полотенцем ее лицо.
– Ты очень красивая, знаешь? Ты мне очень нравишься. Я хочу тебя рисовать. Я хочу тебя.
У Галины все похолодело внутри; она не знала, что отвечать; с ней никто так не разговаривал, да она никогда бы и не поверила словам о своей красоте и желанности, но в его голосе не было насмешки, а в глазах – только искреннее любование ею.
День прошел суматошно и быстро. В полдень позавтракали, потом приехали какие-то актеры (понедельник в театрах – выходной день), потом решили пойти искупаться километра за два на речку, возвращались полем и березовым перелеском, когда уже садилось солнце. Актеры (один – азербайджанец, второй – русский, москвич) попили с народом чая, попели Окуджаву и часов в двенадцать ночи засобирались на последнюю электричку в Москву.
Азербайджанец, кроме Окуджавы, страстно исполнивший «Очи черные», глядя в Галинины желто-зеленые глаза своими азербайджанскими черными очами, успел сунуть ей в руку клочок бумажки с записанным телефоном и сказал, что непременно будет ждать звонка, на что Галина, пожав плечами, дала понять, что ей это совсем неинтересно. Сергей, наблюдавший сцену, только усмехнулся в свою молодую бородку, а потом подошел к Галине и молча обнял ее, и это хозяйское его объятие ей страшно понравилось. Она невольно прижалась к нему плечом и боком и впервые, еще не отдавая себе отчета, инстинктом ощутила эту извечную женскую жажду прилепиться к мужчине ребром, под его защитительный покров.
Ночью, когда Анатолий с Татьяной удалились в соседнюю комнату, Галина молча позволила себя раздеть. Ей было страшно.
– Ты очень красивая, – повторил Сергей. – Не бойся, я ничего не сделаю, пока ты сама этого не захочешь. Я хочу, чтобы ты привыкла ко мне, слышишь?
Она благодарно кивнула, и они мирно, по-братски обнявшись, заснули.
– Ну как? – спросила ее на следующее утро Татьяна.
– У нас ничего не было, – скромно ответила Галина.
– Да-а?.. – удивилась Татьяна. – У нас тоже! – И она громко расхохоталась.
Через пару дней Татьяна засобиралась домой. (Что-то у них с Анатолием, по-видимому, не сложилось.)
