Две розы

М оё детство прошло крайне необычно по сравнению с моими старшими братом и сестрой: вместо сказок на ночь мама и папа читали мне книги о врачебном деле, лечении, хирургии и подобном – только под них я засыпал. Прежде чем начать ходить, я научился читать. К семи годам в доме не осталось ни одной книги о медицине, которую я бы не прочитал. В школе учился на четвёрки, изредка появлялись тройки, но по биологии всегда была стабильная пятёрка. Так я и закончил школу. Поступив в Медакадемию, я снискал гнев и раздражение отца – он не хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Сначала он начал избегать меня, затем перестал разговаривать, а когда я перешёл на третий курс – выгнал из дома.

П еребравшись в общежитие, я много потерял, но и приобрёл не мало: друзья, девушка, но что важней – опыт. И в теории, и в практике я был лучшим на курсе, а второй была моя девушка – Мария. После окончания бакалавриата, магистратуры, аспирантуры с отличием мы с Машей поженились. Свадьба была крайне скромной – только расписались в органах ЗАГСа и всё. После этого мои отношения с родственниками окончательно ухудшились: сестра и брат, также как и отец, перестали со мной общаться, сказали только, что я оскорбил отца тем, что пошёл по его стопам. Я долгое время ломал голову над их словами. В какой-то момент я слёг с нервным истощением. Мария заботилась обо мне всё это время. Она же сообщила моей маме о моём состоянии – она приехала к нам в тот же день и после, почти каждый день посещала нас. Моя мать – Юлия Николаевна – за всё время моей болезни ни слова не говорила об отце, даже мои вопросы о нём игнорировала.

Ч ерез месяц я полностью восстановился и встал на ноги. Мама решила какое-то время пожить у нас, но я отговорил её, убедив, что отцу без неё плохо. Мы же с Машей устроились на работу в центральную городскую больницу хирургами. Через два года мы были лучшим в районе. Через три – в городе. Через четыре – в стране (негласно). Многие люди приезжали в небольшой уральский городок, чтобы попасть к нам на приём… Однако… в нашей семье намечалось прибавление. В два раза! Мария носила близнецов под сердцем, двух девочек! Мы с нетерпением и огромной радостью ждали Юлию и Евгению… однако случилось ужасное. В один из дождливых дней поздней осени в нашей квартире раздался телефонный звонок… Мария подняла трубку:

– Здравствуйте! Квартира Бо'гуцких! Что?! – Я сидел в своём кабинете, писал какую-то научную статью и потягивал горячий кофе с молоком и двумя кубиками сахара-рафинада, когда услышал звук падения телефонной трубки на пол. Бросив всё, я выбежал на шум. В дверном проёме столкнулся с Машей. Она была вся в слезах. – Витя!

– Что?! Что случилось?! Кто звонил?! – Я увидел разбитую в хлам телефонную трубку, лежащую посреди коридора.

– Твоя… твоя мама! – Сквозь слёзы пролепетала она.

– Что-то с ней?! Что-то с отцом?! – Я понял, что Маша не может говорить, поэтому завёл её в кабинет, усадил в кресло и подал кружку с кофе. Сам же, взяв телефон и набрав мамин номер, завис в ожидании. Шёл гудок за гудком, гудок за гудком, гудок за гудком… стихли… я услышал чьё-то дыхание. – Алло! Мама?! Это ты?! Что случилось?!

– Здравствуй, Витя… – Это был голос отца. – Приезжай.

О н бросил трубку. Его голос был крайне холодным, будто мертвец мне только что прошептал на ухо. Маша, осушив кружку, более-менее успокоилась, но всё равно не могла говорить. Мы оделись и выехали по адресу к дому, в котором меня явно никто не ждёт.

Ч ерез семнадцать минут мы были на месте: пятиэтажный кирпичный дом, стальная дверь, свисающие лоджии, занавески на окнах. Выйдя из машины, я окинул взглядом давно забытые очертания здания. На четвёртом этаже увидел тёмную фигуру – отец. Я почувствовал, как наши взгляды пересеклись. Он скрылся в глубине комнаты. Я помог Маше выйти из машины и вместе мы зашли в подъезд, поднялись на нужный этаж. Позвонив в дверной звонок, нам открылась дверь. По ту сторону порога стояла Лиза.

– Здравствуй, сестра.

П ромолчав, она ушла куда-то. Мы зашли, разделись и прошли по коридору в зал: в комнате было много людей, но тишина стояла гробовая, изредка прерываемая всхлипываниями каких-то пожилых женщин. Что-то внутри меня постепенно холодело, но я не мог понять отчего.

– Что случилось? – Вырвалось из меня нечто, что должно было остаться лишь мыслью.

В се обернулись. В глазах было что-то с трудом читаемое: ненависть, волчья злоба, невероятное горе и полное разочарование. Толпа расступилась, и я увидел отца… он стоял на коленях перед ящиком средних размеров глубокого чёрного цвета. Я ожидал холодный полный безразличия взгляд в мою сторону, но его не последовало. Мы с женой медленно направились вдоль своеобразного коридора, стены которого смотрели на нас так, будто хотели разорвать. Наконец мы достигли… гроба! Внутри чёрного ящика лежала мама: руки у неё были скрещены на груди, а сама она источала спокойствие… особенное её лицо с замёршей улыбкой. Маша уткнулась мне в плечо и зарыдала, а я не знал, как реагировать и что сказать, даже слеза не упала. Краем глаза заметил, что отец смотрит на меня. Он встал и куда-то вышел. Я двинулся за ним, Маша за мной. Так мы дошли до кухни.

– Что с ней случилось?

– Сердце остановилось.

– Причина?

– А сам как думаешь?! – Он с яростью и в тоже время с беспомощностью посмотрел мне прямо в глаза. – Убирайся из моего дома!

– Это и мой дом тоже. Я здесь родился.

– К сожалению. В последний раз говорю – убирайся.

– Как хочешь.

М ы развернулись и пошли на выход. У самой двери нас выловила сестра.

– Стой.

– Что ещё? Мы уже уходим.

– Через два дня похороны. – Сестра отвела взгляд и больше ничего не хотела говорить.

– Спасибо.

Я открыл дверь. Передо мной стоял брат. Мы явно были удивлены видеть друг друга. Оба молчали. Вдруг я получил удар в челюсть и вписался в тумбочку, что стояла у двери.

– За что?!

– А сам как думаешь?! – У брата был тот же взгляд, что и у отца.

Я встал ровно и мыс Машей вышли из квартиры. Брат хотел, было, меня догнать, но сестра его остановила. Выйдя из подъезда, мы сели в машину и уехали.

М аша по дороге домой заснула – видимо окончательно её доконала та атмосфера, которая царила в моей родной квартире. До дома ехали почти час. Затем ещё часа три просто катались по городу и окраинам – домой не хотелось совершенно, вернее не хотелось заходить домой в таком паршивом состоянии. Но зайти всё равно пришлось. Я разбудил Машу, и мы поднялись домой. Я сделал ей горячего чаю и усадил отдыхать в мягкое кресло.

– Что они имели в виду, говоря: «А сам как думаешь?!»?

– Я думаю, что они говорили о моих отношениях с семьёй. Мама была единственной кто не отвернулся от меня и поддержала моё решение стать врачом. Отец, сестра, брат меня осуждали и я уверен, что они говорили обо мне не лестные слова в её присутствии. А когда я заболел, и мама начала меня навещать, думаю, их отношения тоже начали портиться.

– Только не вини себя в её смерти… Витя.

– Что?

– Обещай мне…

– Отдыхай. – Я встал, подошёл к Маше и укрыл её пледом.

– Обещай! – Она хмуро посмотрела на меня и протянула мне свой мизинчик.

– Хорошо, обещаю. – Я обхватил её пальчик своим. Она улыбнулась, что постоянно вызывало у меня умиление. Я нагнулся к ней и поцеловал в носик. – Отдыхай.

М аша с уставшим, но довольным видом повернулась на бок, положила ладонь под голову и вскоре уснула. Я же сел у себя в кабинете и весь остаток дня и всю ночь провёл в раздумьях… обо всём на свете, о произошедшем сегодня, но в тоже время ни о чём. Положив голову на руки, я уснул.

С квозь сон я почувствовал, что стало теплее – видимо Маша укрыла меня чем-то. Хорошая она у меня… Проснулся я уже под утро. На плечи был накинут плед, которым я вчера укрыл Машу. Откуда-то потянуло свежесваренным кофе и молочной пенкой! Я встал, сладко, но нехотя потянулся, свернув плед, положил его на стул, побрёл на любимый запах. Мой кабинет соединялся с кухней длинным коридором. Аромат лёгкой струйкой вился лозой по стенам, полу, потолку и расползался по всей квартире. Твёрдым шагом я летел к эпицентру. До входа в кухню остался шаг… зазвонил телефон в кабинете. Звонок был настойчивым. Я остановился на расстоянии полушага… ненавидя этот звонок, я быстрым шагом вернулся в кабинет и резким движением снял трубку.

– Здравствуйте! Слушаю!

– Богуцкий Виктор Павлович?

– Да, это я! Кто вы?!

– Старший лейтенант полиции Марков. Прошу вас приехать в наше отделение: улица Маршалла Жукова, дом тринадцать.

– Что-то случилось? Для чего мне к вам ехать?

– Для опознания.

Я хотел что-то сказать, но почему-то медленно положил трубку и повернулся. В проходе стоит Маша в кухонном фартуке и теребит полотенце в руках…

– Что с тобой? Кто звонил? – Я моргнул. – Где Маша?

П ередо мной стояла Лиза в фартуке и с полотенцем в руках.

– Где Маша?

– Да. Именно это я и спросила. Где она?

Ч то-то в моей голове щёлкнуло. Я сорвался с места, накинул пальто на плечи и выбежал на улицу. Залетев в свой автомобиль, с третьего раза я всё-таки его завёл и поехал по адресу. Мчался, как мог быстро. Остановился у самого участка, оставив за собой длинный тормозной след. Курившие возле забора полицейские от удивления пороняли сигареты и двинулись было ко мне, но я быстро выпрыгнул из машины и забежал в отделение. На входе столкнулся с каким-то офицером.

– Так, стойте! – Старший лейтенант заградил проход собой и остановил меня руками. – Кто вы?

– Виктор Богуцкий! Я спешу! Отойдите!

– Так, спокойно. Пройдёмте со мной.

О фицер провёл меня через пост дежурного, и мы по лестнице пошли куда-то вниз, затем по холодным коридорам в самый центр отделения.

– Куда мы идём?

– Так, скоро узнаете… – Повисло некоторое молчание. – Так, понимаете, у нас в одном здании расположен и следовательский отдел, и оперский, и – Мы завернули в одну из комнат: посреди неё стоял стол, на нём, судя по всему, лежал человек, покрытый какой-то тканью, возле него стоял врач с повязкой на лице, перчатках, бахилах и очках немного запотевших. То, что было вокруг них, я не видел – всё моё внимание было сосредоточено на столе. – криминологический. Так, у вас всё готово? – Обратился офицер к доктору.

– Да. Вся документация уже готова. Смерть констатирована.

– Чья смерть? Простите.

– Так, это мы и хотим уточнить. – Марков посмотрел на врача. – Так, подойдите к столу, пожалуйста. – Я почувствовал его руку, подталкивающую меня вперёд. Я подошёл к столу, врач откинул ткань. На столе лежала… – Так, вы узнаёте эту девушку?

– Нет, не узнаю. – На столе лежала какая-то незнакомая мне девушка с холодной бледной кожей, пустыми серыми глазами и переломанной шеей.

– Так, вы уверены?

– Абсолютно.

– Так, хорошо. Простите за беспокойство. Пойдемте, я провожу вас до выхода.

В сё тем же путём мы поднялись наверх, снова прошли через пост дежурного и расстались у входа в отделение. Я глубоко вдохнул, тяжело выдохнул и пошёл к машине.

– Витя! – Раздался голос откуда-то сзади.

Я обернулся и увидел машину скорой помощи. Она остановилась, видимо, у служебного входа в отделение. Открылись задние двери кареты и оттуда вылезли двое санитаров. Они в полуспешке выкатили каталку и куда-то её повезли. Ноги сами побежали за ними. Вскоре я их догнал.

– Маша! – На каталке лежала она… совсем как та девушка в подвале: холодная и бледная кожа, пустой взгляд жёлто-карих глаз. – Что с ней?!

– Мужчина, отойдите! Успокойтесь, пожалуйста!

– Что с ней?! Что с ней?! Маша! МАША!!!

– Что такое?!

Н а шум сбежались полицейские и оттащили меня от санитаров, которые вместе с Машей скрылись в подвале здания. Я же через семь минут в наручниках сидел перед знакомым мне полицейским.

– Так, товарищ Богуцкий, зачем вы напали на санитаров?

– …

– Так, вы знаете ту девушку, которую они привезли?

– …

– Так, кажется, вы её звали Марией.

– Маша.

– Так, верно, Маша. Откуда вы её знаете?

– Маша – моя жена…

– Так, мои соболезнования…

– … будущая мать наших детей.

– Так…

О фицер явно хотел что-то сказать, но почему-то замолчал. Тишина висела с минуту, затем старший лейтенант встал, расстегнул наручники и, выписав мне какую-то бумаженцию, отправил домой. Видимо для меня он больше ничего не мог сделать. Выйдя из отделения, я добрёл до машины, заполз внутрь и просидел в ней не знаю сколько времени. Дома не помню, как оказался. Помню, что на улицах уже горели фонари. Оставив машину на обыкновенном месте, я, как обычно, поднялся на свой этаж, провернул ключ в замочной скважине, открыл дверь, зашёл, снял пальто, разулся, надев тапочки, прошёл на кухню и сел за стол. Вдруг передо мной, по ту сторону стола оказалась сестра. Она с тревогой смотрела на меня.

– Витя. Витя. Витя! – Крикнула она, и я будто снова оказался в своём теле. Посмотрел на неё. – Где ты был? И где Маша?

– Маша?

– Да. Где Маша? – Она взяла мои руки. – Какие холодные. Сейчас я тебе кофе налью.

Л иза завертелась на кухне: поставила чайник на плиту, достала из холодильника молоко, а из кухонного шкафа пару чашек, блюдец и ложек, сахарницу – она терпеть не могла пить кофе без сахара, а со мной она пила только его, так повелось ещё с детства. Через несколько минут обе чашки доверху наполненные ароматным напитком, стояли на столе.

– Ты же не пьёшь кофе.

– Да… давно не пила… помнишь, как в детстве я сидела с тобой, пока родителей не было дома? Ты допоздна не хотел спать, и мне приходилось пить кофе, чтобы не уснуть. Хорошо было тогда дома.

– Хорошо… но потом всё полетело в бездну.

– В бездну?

– Сначала испортились отношения с отцом, затем…

– Не будем об этом…

– Мама умерла…

– Говорю же, не…

– А теперь и Маша…

– Что с Машей? Где она?

Я достал из кармана бумажку, которую мне дал офицер и положил на стол. Лиза пододвинула её к себе, взяла. Прочитав, глаза её расширились, навернулись пара слезинок, она закрыла рот рукой.

– Нет больше Маши…

– Маша… дети… всего месяц остался. – Прошептала сквозь зубы и ладонь сестра.

– У мамы завтра похороны. Пойду спать… тоже не сиди долго – уже поздно.

Я ушёл и заперся у себя в кабинете до самого утра, оставив Лизу одну на кухне с включённым светом.

П роснулся я под утро полностью опустошённый и абсолютно не выспавшийся. Глаза болели, а в голове отчаянно что-то гудело, солнце сквозь прозрачные занавески освещало всю комнату – на столе отчётливо виднелась пыль. Встав со стула, я пошёл на кухню. Проходя мимо спальни, увидел, что Лиза всё ещё лежит на кровати, спит. Не стал будить её и пошёл дальше. На кухне поставил чайник, турку, достал молоко, пару чашек, открыл пакет с кофейными зёрнами, засыпал их в турку в привычном количестве, включил плиту и начал варить кофе. Тем временем чайник закипел. Сняв его с плиты, обдал чашки кипятком. На кухне уже во всю царил аромат. Через несколько минут снял турку с плиты и на две трети наполнил чашки, остаток – молоко, немного взбитое в пену. Поставил кофе на стол на белоснежные блюдца с уже покоящимися на них серебряными ложечками. Следом за чашками на столе оказались сахарница, тарелки с печеньем одна и конфетами различных родов другая, пара розеточек с вишнёвым и черничным вареньем, чаша с лежащими в ней ломтями белого и бородинского хлеба. Услышал, как в туалете зажурчала вода. Я преспокойно присел и стал ожидать Лизу. Вскоре она появилась в проходе.

– Доброе утро. – Потирая левый глаз, сказала сестра. – Уже и завтрак приготовил.

– Утречка. Так, лёгкий перекус. Присоединяйся.

Л иза присела за стол напротив меня и с нескрываемым удовольствием принялась за кофе. Висела тишина.

– Во сколько похороны?

Сестра только поднесла чашку ко рту, замерла, изменившись в лице.

– В десять поедут на Южное кладбище.

Я бросил быстрый взгляд на часы, что висели у сестры за спиной прямо над дверным проёмом – 07:14.

– Хорошо. Время ещё есть. – Продолжил потягивать кофе. Лиза же продолжала сидеть с чашкой в руках, слегка касаясь ею губ.

– Мне кажется или ты слишком спокоен?

– Тебе кажется. – Я сделал последний глоток, помыл чашку в раковине, оставил сушиться и вышел из комнаты.

– У тебя так и не получилось наладить отношения с семьёй? Хотя бы с сестрой? Прости, перебил.

– Да, не особо у нас отношения ладились. Годы презрения пустили глубокие корни и вырвать их было сложно… Тем более времени на это было мало… – Вдалеке появилась маленькая точка, которая стремительно летела куда-то вниз и через несколько секунд скрылась. – Что это, там?

– «Глубокий и тяжёлый вздох» Упущенный шанс… продолжай.

– Ну, так вот, времени было мало.

М ы с сестрой прибыли на кладбище раньше всех остальных. Не дожидаясь их, мы пошли к могиле. Идя посреди всех этих захоронений, я ощутил странное чувство… столько людей различных возрастов и многим из них ещё жить бы и жить, но они почему-то здесь. Тут я заметил, что почти все надгробия были в форме православных крестов. «Неужели все эти люди здесь по воле Бога?» – подумал я тогда. «Неужели Он не мог всех их спасти от болезней, алкоголизма, наркомании, бандитизма и прочего?».

– Но вывод ты сделал другой.

– Да. До самой последней секунды я верил, что он правильный и истинный.

« В рачи не сумели оказать им достойную помощь» – всплыло у меня в голове. И ведь точно, если бы все врачи имели высокий уровень квалификации, боролись бы и старались бы спасти каждую жизнь, то скольких бы людей на этом кладбище не оказалось бы? С этой мыслью я подошёл к свежевырытой яме, которая вскоре станет маминой могилой.

П од звуки марша похоронная процессия медленно приближалась к нам. За гробом шло много людей в траурных одеждах. Они остановились у ямы, со слезами возложили цветы, какие-то люди опустили гроб на дно, после чего каждый подошёл и бросил горсть земли в могилу. Остаток закидали работники кладбища. Все стояли, приносили соболезнования отцу, брату, сестре, обсуждали мою маму, говоря только хорошее. Примерно через час процессия собралась и отправилась на поминки. Мы с отцом остались. Молчали.

– Почему ты так меня ненавидишь? – Начал я.

– …

– Из-за того, что я стал, как и ты врачом?

– …

– Или потому что решил жить так, как мне того хотелось?

– …

О тец начал уходить.

– Ответь! Прошу.

– Да.

– Что «да»?

– Из-за того, что ты стал врачом. – Он повернулся ко мне лицом – Я не хотел для тебя той же судьбы, что и моя.

– О чём ты?

– Ты не поймёшь. Никто из вас не поймёт… только она поняла.

– Так объясни.

Отец достал из кармана своего чёрного пальто пачку конвертов и положил её на могилу мамы.

– Она просила передать. Прощай. – Он развернулся и ушёл.

Б ольше я его не видел. Через несколько дней прошли похороны Маши. Людей было не так много, но зато пришёл брат, а с ним сестра. Это был последний день, когда у меня была семья: брат забрал сестру в Испанию, а земля забрала мою жену и не родившихся детей. Наш и без того маленький городишко уменьшился для меня до размеров двух зданий: дома и больницы. После похорон я прочёл письма, которые оставил отец – это его фронтовые письма домой и ответы мамы ему. Я читал их с удовольствием, особенно те, которые были созданы в концлагере. В одном из них он писал: «Родная, я больше не могу здесь находиться! Сегодня умерло ещё семеро! Итого сорок три за неделю! Сорок три! А скольких всего я не смог спасти – ужас! Смерть каждого – плевок мне в лицо, как врача. Я должен спасать ещё больше людей!». Эти слова ещё больше убедили меня, что мой вывод верный. Он пустил корни.

С тех пор я стал ещё усерднее во врачебном деле: боролся за каждую жизнь, спасал всех кого мог, работал на пределе возможного.

– Прости, мне надо отойти.

Я обернулся и увидел, что у ворот стоит молодая пара. Они явно были удивлены и не понимали, что происходит… я и сам не до конца понимаю. Он о чём-то с ними говорит, они начали кричать друг на друга. Их я слышал отчётливо, так как кричали. Он же говорил тихо и спокойно, поэтому мало что донеслось до меня. Когда Он их успокоил, они исчезли также неожиданно, как и появились. Он вернулся ко мне.

– Я могу продолжать?

– Да, конечно. Прости. В последнее время слишком много людей сюда попадает, но вот во второй раз – единицы.

– А эти?

– Эти в первый… Я верю, что окажутся здесь и во второй, последний раз.

– И что дальше?

– Скоро увидишь. Продолжай.

– Ну, хорошо.

Н очевал я в больнице, ел там же. Ни больничных, ни отпусков. Через два года я сам оказался на месте пациента – я не мог спать, но примерно каждые два-три часа терял сознание ровно на полчаса, а ещё через год потерял ноги – паралич. Решился на ампутацию и поставил протезы. Следующие двадцать семь лет провёл в операционных своего города, год – столицы, полгода – Америки, остатки – в своей родной. Каждая спасённая жизнь убеждала меня, что не Бог спасает людей, а я, своим трудом, своими руками вытаскиваю пациентов с того света. Параллельно я пытался узнать, что это за болезнь у меня. Узнал только, что мои нервные клетки отмирают. Сначала ноги, вскоре должны были отказать руки. Что касалось моих потерь сознания, то американские врачи объяснили, что мой мозг как бы «отключают от сети», а через полчаса включают снова. В какой-то момент я понял, что скоро не смогу помогать людям и тут в нашей больнице появился паренёк с тотальным поражением раком. Меня заинтересовало то, что он был христианином и как-то посетил его палату:

– Вы ведь христианин, верно? – Спросил я его.

– Да.

– И вы твёрдо убеждены, что Бог есть?