Жажда крови

– Теперь можешь говорить? – спросила она, отступая на шаг, но не отводя глаз.

– Немного… – прошептал мужчина.

Он пытался разглядеть её лицо, но свет фонарика падал на него, оставляя её в тени.

– Хорошо, – сказала София, и в голосе её вдруг зазвенела решимость. – Я помогу тебе. А ты выведешь меня отсюда. Договорились?

Он не ответил. Только смотрел. И в этом взгляде было что-то, отчего у неё сжалось сердце.

Она шагнула к нему, схватила за кусок древесины и рванула. Кол не шелохнулся. Будто врос в плоть, в кость, в саму вечность.

– Стой… – прошептал он. – Не делай этого…

Но она уже не слышала. Добралась до стены с хламом, и подняла толстую, тяжёлую палку, больше похожую на дубинку. Вернулась. Встала над ним. Свет фонарика мерцал, отбрасывая длинные тени на стены. Казалось, сама тьма наблюдала за ней.

– Если я сломаю верхушку, – сказала она вслух, будто убеждая себя, – то смогу вытащить руку. Просто… надо быть аккуратной.

Она замахнулась. Удар. Глухой треск. Кол обломился, за ним второй и третий… Она потянула за руку, и та медленно, с тихим хрустом, освободилась.

– Не делай этого, – шептал он, уже громче. – Уходи… Пока не поздно…

– Выхода нет, – оборвала она. – Я уже проверила. Ты мне нужен. Если я встану на твои плечи, смогу выбраться. Ты выдержишь?

Она окинула его взглядом.

– Да, ты выдержишь, – сказала она, больше себе.

– Ты не понимаешь… – его голос стал громче. – Я убью тебя, если ты освободишь меня. Я чувствую её… она рядом.

Он посмотрел на её ногу. На тонкую струйку крови, что медленно ползла по голени, как змея.

– Кровь… она зовёт меня. А я уже не могу сопротивляться.

– Мне плевать, – сказала София, и в её голосе не было больше ни страха, ни жалости. Только решимость. – Если я не выберусь, умру здесь. От голода. От боли. От этого проклятого вина. Так что молчи!

Она положила телефон на землю. Наклонилась. Оперлась на его грудь. И потянула за вторую руку.

Его тело напряглось. И в тот момент, когда рука освободилась, она резко отпрянула.

Упала. Снова на раненую ногу. Крик застрял в горле.

– Ещё чуть-чуть – прошептала она, поднимаясь.

Она выпила ещё. В глазах двоились. Комнату качало, как на корабле в шторм.

Когда его левая нога была свободна, он смог приподняться, чувствуя как грудь освобождается от кола . Но это уже был словно не он. Парень потянулся к девушке, и когда она повернулась, испугалась, поэтому упала и отползла. Он же выдернул последнюю ногу из ловушки, и упал на землю. Его глаза стали красными, когда он пополз к ней.

– Что с тобой? – закричала она.

Он не ответил. Только ускорился. Словно змея, скользнул по полу и в мгновение оказался рядом. Вырвал щепу из её ноги и жадно припал к ране. Язык коснулся кожи. Она закричала. Пыталась отбиться, но руки были слабы. А через несколько секунд, голова закружилась сильнее и в глазах начало темнеть.

Глава 6

Артём вцепился в ногу девушки, как дикий зверь – судорожно, с отчаянием, с голодом, в котором уже не осталось разума. Он жадно пил, глотая кровь так, что каждый глоток отдавался в тишине подвала громким, почти мучительным эхом. Стены, казалось, вздрагивали от этого звука, а капли, падавшие с его подбородка, оставляли на земле тёмные пятна.

Он отпрянул резко, будто от удара током. Грудь его вздымалась, глаза метались, но в них уже вспыхивало нечто иное – не просто жажда, а одурманенный голод. Он почувствовал, как силы возвращаются. Облизал клыки – они горели, точно раскалённые иглы. Медленно, будто подчиняясь чужой воле, он начал подниматься по телу девушки, принюхиваясь к её запаху – к сладковатой, тёплой ароматике крови.

Склонившись над шеей, уже приоткрыл рот, почувствовал, как клыки сами собой выдвигаются, готовые вонзиться в мягкую плоть – и внезапно замер.

Зрение возвращалось – не сразу, а словно кто-то постепенно включал свет в тёмной комнате. Сначала – тени. Потом – очертания. Затем – детали. Паутина, свисающая с потолка, дрожала от сквозняка. Пылинки танцевали в слабом свете фонаря, будто в замедленной съёмке. Он видел всё.

– Ещё! – вырвалось у него хрипло, почти животно. Он поднял голову к потолку, рот распахнулся, клыки блеснули в тусклом свете, подобно ножам. Он зарычал – звук, полный боли и ярости, – и снова ринулся к шее девушки…

…и вдруг остановился.

Его взгляд застыл на её лице. На скулах, на линии подбородка, на губах… и на той самой ямочке на щеке – едва заметной, почти призрачной, но такой родной. Та, что появлялась, даже когда она не улыбалась. Та, что делала её лицо светлее, добрее, ближе.

– Жанна… – прошептал он.

Рука дрожала, когда он коснулся её щеки. Кожа была холодной, но прикосновение обожгло, как огонь. Он провёл пальцем по линии носа – маленького, тоненького, такого, что всегда хотелось поцеловать. По губам – полным, чуть приоткрытым. И в этот миг его губы сами потянулись к ним. Он коснулся их, и в голове вспыхнуло: первый поцелуй под осенним дождём, её смех, подобный звону колокольчика, взгляд, застывший на мгновение, прежде чем их сердца впервые забились в унисон.

Он провёл рукой по её волосам…

Тёмные. Прямые. Длинные. Не такие как у Жанны.

– Нет! – выкрикнул он. Вскочил на ноги, развернулся и в ярости ударил кулаком в стену. Камень треснул, но он не чувствовал боли. Лишь жажду. Безумную, всепоглощающую, рвущую изнутри.

– Нет! – прохрипел он снова, сжимая челюсти так, что, казалось, зубы вот-вот рассыпятся. – Уйти… надо уйти…

Он сделал шаг. Затем ещё один. Каждый – словно подвиг. Каждый – будто борьба с самим собой. Кровь на ноге девушки манила, звала, обещала покой, силу, забвение. Казалось, она превратилась в липкую смолу, опутывающую его, тянущую обратно. Но он шёл. Шёл, цепляясь за остатки разума, за образ Жанны, за память о том, кем он для неё был.

Зрение угасало. Темнота сжимала горло, словно петля. Он добрался до выхода. Увидел дыру в потолке – тёмную, подобную пасти. Прыгнул. Сил почти не оставалось, но пальцы вцепились в край. Он вытащил себя наружу, будто из могилы, и оказался под открытым небом.

Выпрямился. Огляделся. Воздух был чист, пропитан ветром и запахом сырой земли. Он прислушался. И внезапно – движение. В десяти метрах что-то шевельнулось в кустах. Он бросился туда и мир погас.

Придя в себя, он увидел перед собой тела несколько зайцев, один из которых ещё слабо дёргался, и белку с отверстиями на шее. Голод утих, но не исчез. Он стал теперь глухой болью, терпимой, но настойчивой. Артём поднялся, осмотрелся. Тело его менялось – мышцы налились, кожа перестала быть прозрачной, как у мертвеца. Он снова стал собой. Почти.

Подкачанный, жилистый, с широкими плечами, каким был до проклятия. Но главное – кожа. Раньше она была мёртвой, бледной, подобно снегу под луной. Теперь – розоватая, тёплая, живая. Он стал похож на человека.

Он вернулся к часовне. Спустился в подвал. Она всё ещё лежала там. Незнакомая девушка, так сильно похожая на любимую.

Артём остановился перед ней. Она лежала, будто раскрытая книга. Грязное платье задралось, одна лямка сползла с плеча, обнажив белый бюстгальтер. Волосы в беспорядке, лицо бледное, но с лёгким румянцем, говорившим о том, что живая.

– Что же это за одежда на вас, девица? – прошептал он, почти ласково. – Непристойно так ходить. Если вас увидят в таком виде, примут за падшую женщину. Может, и отведут куда-нибудь, откуда не сбежать.

– А может… – добавил тише, – вы уже сбежали? И пришли сюда, но зачем? Что вы искали?

Артём склонился над ней, поправил подол её платья, закрыв обнажённое плечо. Взял её на руки – осторожно, будто боясь сломать, словно хрупкую веточку после зимы. Она была лёгкой, слишком лёгкой, словно всё, что от неё осталось, – это тень человека. Он добрался до дыры, выпрыгнул и положил её на уцелевший пол.

Разорвал край своих штанов и с заботой перебинтовал её рану. Кровь уже почти не сочилась, но он всё равно туго затянул повязку.

– Полежите тут, – прошептал он. – Я скоро вернусь. Мне нужно кое-что сделать.

Он посмотрел в сторону леса, где когда-то стоял крест, где он опустил в землю последнее, что осталось от Жанны. Там, где прошептал ей в последний раз: «Прости…»

Лес встретил его прохладой и тишиной, нарушаемой лишь шелестом листьев. Он шёл по памяти, по следам, оставшимся в сердце. Каждый поворот, каждое дерево, каждый ручей – всё должно было быть знакомым. Но чем дальше он продвигался, тем больше сомнений закрадывалось в душу.

Деревья стояли гуще, будто сомкнувшись в плотную стену. Тропы, которые он помнил, исчезли. Кусты, где раньше цвели дикие розы, теперь были вытоптаны. Он остановился, огляделся.

– Где ты? – прошептал он, глядя в пустоту. – Где ты, любовь моя?

Артём кружился на месте, словно слепой, пытаясь найти хоть что-то. Но ничего. Ни креста. Ни цветов. Лишь тьма, сгущающаяся с каждой минутой.

Десятки минут он бродил, как призрак, по своим же воспоминаниям, цепляясь за образы, которые, казалось, должны были остаться навсегда. Но лес изменился. Или, может, изменился он сам?

Он уже собирался вернуться, когда в тишине раздался странный звук – глухой, рокочущий, подобный грому издалека. Звук двигателя.

– Что же это? – он замер, прислушался.

Из-за деревьев донеслись голоса. Пьяные, грубые, с хриплым смехом. Мужские. И один женский. Потом крик.

Что-то дернулось в груди и он побежал. Как тень, как вихрь, как смерть, пришедшая без предупреждения. Деревья мелькали, земля будто уходила из-под ног, а он летел – лёгкий, быстрый, словно ветер. Он не помнил, чтобы бегал так раньше.

Через минуту он уже стоял за стволом дуба, вглядываясь в происходящее.

Рядом с чёрным автомобилем, которых он раньше не встречал, стояли парни. Один – худой, другой – толстый. Рядом с ними та незнакомка. Она лежала на земле. А позади них, на коленях, блевала другая девушка в голубом платье, её руки дрожали, будто у раненой птицы.

Одежда у них была странная – яркая, обтягивающая, будто из иного мира. Машина тоже – блестящая, угловатая, с фарами, похожими на глаза хищника.

«Быть может они из-за границы?» – мелькнуло в голове.

И вдруг крик повторился.

Один из парней, худой, сел рядом с Софией и резко надавил на рану. Она вскрикнула, задергалась, пытаясь отползти, но сил не было. Лишь слабые стоны, полные боли и ужаса.

– Вот же ироды! – прохрипел Артём, сжимая кулаки.

Он бесшумно вышел из-за дерева, словно тень. Подкрался сзади, схватил обоих за шивороты – и с лёгкостью, почти детской, отшвырнул в сторону. Они пролетели метра три и рухнули.

– Ты хоть знаешь, кто мой батя?! – выкрикнул худой, пытаясь подняться.

– Серёга, застрели этого урода! – простонал толстяк, переворачиваясь на бок и блюя прямо на землю.

Артём обернулся к Софии. Она смотрела на него – глаза огромные, полные слёз.

– Не бойтесь, – сказал он мягко, почти шёпотом. – Я не дам вас в обиду.