Заклинания волшебного пера. Том 2

– Ты будешь брать меня на занятия, а я выручу тебя с уроками. Вот увидишь, что со мной учёба станет намного веселее, – предложил белый мышонок.

– Ну хорошо. Давай попробуем, – согласился мальчик.

После разговора зверёк убежал в свою норку, а Петя крепко заснул. Наутро он встал пораньше и стал разбирать свой портфель. Вынул оттуда ненужные вещи: сломанные игрушки, смятые листы и обёртки от конфет. Вот и место для мышонка освободилось.

День в школе прошёл замечательно. Ребята в классе читали стихотворение об осени. Петя очень старался, так как хотел, чтобы его новый друг гордился им.

Вернувшись домой, сын снова обрадовал родителей, когда сообщил, что будет делать все уроки самостоятельно.

Теперь время за домашним заданием казалось Пете безумно интересным. Вместе с учёным мышонком они совершали невероятные путешествия в мир знаний и превратили учёбу в увлекательную игру. Друзья задавали друг другу вопросы, обсуждали разные темы по учебной программе и вместе делали школьные проекты.

Так прошёл целый год. На следующий день рождения Пети крёстная тётя Нина восхищалась его познаниями в палеонтологии, а родители гордились своим умным и самостоятельным сыном.

Откуда я всё это знаю? Да я и есть тот самый учёный мышонок. До сих пор живу вместе с Петей, только теперь помогаю в учёбе его дочке Маше.

Виктор Булгаков

Сказки большого ёжика

Сказка из книги «И тогда земля отдохнёт…»

Карл был из породы мальчишек – вот и всё. Когда его мама, фрау Октавия, вытащила из жидкого цемента за помочи новый голубой костюм, в котором находился двухгодовалый Карлхен, отец мальчика невозмутимо пожал широченными плечами: «Что ты, это же только начало!»

Это оказалось и вправду только скромным началом. В три года Карлхен, счастливо ускользнув от родителей, пытался проникнуть в клетку, где заманчиво переливался чёрным и оранжевым необыкновенный мех. К глубокому огорчению обладателя этого меха знакомство не состоялось из-за нелепой бдительности сторожа, вежливо доставившего сердитого мальчика слегка побледневшим родителям. На этот раз папа Эрнст ничего не сказал, а только покрутил головой. Когда же в возрасте пяти лет Карл повис на строительных лесах на высоте шестнадцатого этажа и отец собственными глазами увидел это и собственными руками за ворот вытащил мальчишку, мама Октавия плакала, а папа деревянным голосом пообещал, что если только ещё когда-нибудь и так далее, то Карл узнает, откуда у него растут ноги.

Ждать пришлось недолго. Карлхен познакомился с этим общедоступным разделом анатомии после того, как на чужом мотоцикле, на который он сел «просто так, побибикать», влетел в витрину магазина искусственных тканей.

Дальше родителям запоминались редкие дни, когда к вечеру они с удивлением замечали, что мальчик уже спит, а стёкла в квартале целы, и никто не пришёл жаловаться, и даже пудель госпожи Вентцель как-то так осторожно гулял, что не попался Карлу на глаза.

А потом начались уже воспоминания Карла.

И чем дальше, тем эти воспоминания были грустнее. Отец приходил с работы всё более хмурым. Мать всё чаще сидела до поздней ночи за шитьём, так что, поднимая сквозь сон голову, Карл постоянно видел её согнутые плечи, только контур, потому что дальше стояла лампа.

А однажды отец пришёл не то весёлый, не то испуганный, глаза его блестели и щурились, а губы были плотно сжаты. Они долго шептались с матерью.

А потом все переезжали на новую квартиру. И дворик у них был маленький, а улицы почему-то вообще не было. И так прошёл почти целый год.

Вечерами мать долго читала маленькому Карлу старинных сентиментальных немецких поэтов. И то ли от умиротворяющих идиллий Гебеля, то ли оттого, что дворик был маленький и не было соблазна привязать консервную банку к чёрной хризантеме на конце хвоста у пуделя Вентцелей, – но Карл стал задумчивым, тихим мальчиком. Его неукротимый темперамент ушёл внутрь, и только внимательные глаза дяди Рихарда безошибочно угадывали, какое сильное впечатление производит на мальчика любой пустяк.

Дядя Рихард похож на большого чёрного ёжика. Он часто приходит в гости, садится у окна, пьёт крепкий дымящийся кофе и неторопливо рассказывает о гномах, о волшебных травах, из которых можно готовить лекарства, о страшных битвах маленьких человечков с муравьями и осами, полосатыми как тигры и огромными как те вертолёты, которые каждый день трещат и гудят над крышей нового дома.

Больше всего Карлу хочется однажды поохотиться за таким крылатым тигром и повесить его жёлтую шкуру с прозрачными крыльями на стене над кроватью.

Дядя Рихард угадывает его желание и говорит вполголоса, таинственно наклонясь к уху мальчика:

– А хочешь в такую страну? Поедешь со мной?

И Карл совсем не замечает, как иголка останавливается в руках у мамы и отец искоса напряжённо смотрит на большого чёрного ёжика и маленького глазастого сына.

День за днём проходит, а дядя Игель только таинственно отмалчивается. Но однажды наступает волшебный вечер.

Это особенный вечер.

Во-первых – потому что перед этим появился первый цветок в маленьком сыром дворике.

Во-вторых – потому что весь день голубой воздух пахнул не только намокшей цементной стеной, но и чуть-чуть сухим медовым ароматом летнего луга.

В-третьих… И вот только Карл успел донести запахи и краски до постели, чтобы по привычке перед сном подумать обо всём хорошенько и «повоображать», когда никто не мешает, – как вдруг пришёл большой чёрный ёжик и папа встал навстречу ему, как будто чей-то день рождения и надо пожелать что-нибудь очень нужное и хорошее. И мама, вся как струнка натянутая, сделала два шага и остановилась.

А потом был семейный совет, на который вскоре пригласили и его, Карла.

Ёжик свернулся в клубок, и его умные бусинки заблестели у самых глаз мальчика:

– Карлхен, ты не будешь бояться больших жёлтых ос? Не будешь скучать без больших пыльных городов, где много машин и по вечерам на стенах вертятся цветные картинки?

– Подумай, – сказала мама, – ты ведь никогда-никогда не вернёшься сюда. И самый маленький котёнок станет для тебя громадней тигра. И пудель фрау Вентцель – как громадный чёрный лев.

– А консервная банка – как дом? – спросил Карл. – Вот здорово!

Ёжик развернулся и коротко рассмеялся.

– Ну, я думаю, всё ясно, фрау Октавия. А когда мальчик вырастет, он сможет вернуться или остаться – как захочет.

Потом был большой синий месяц, и все шли в каком-то непролазном лесу, потом спускались куда-то вниз, вниз, вниз… И вдруг показались матовые, чуть блестящие паруса. Настоящие парусные корабли! Как у Васко да Гамы!

А потом – несколько дней морской болезни.

Чёрный ёжик приходил иногда и гладил Карла по голове и улыбался. С ним приходил большой дедушка с седой бородой и грустными серыми глазами.

Карл очень злился на себя, что такое волшебное путешествие проходит для него как в тумане. Иногда палили блестящие пушки. Наверх разрешалось выходить лишь изредка и не всем сразу. Но зато никакая Африка, никакая Америка не могли сравниться с тем, что можно было оттуда увидеть!

Дикие джунгли стояли сплошной стеной, а в них, раскачивая громадные стволы, прыгали огромные звери с большой автобус ростом. Из воды с плеском высовывались пучеглазые морды, раскрывая такие пасти, что в них можно въехать на велосипеде – как раз по раздвоенному языку.

А какие солдаты стоят у пушек! В старинных плащах, со шпагами, с копьями.

И снова и снова его укладывали в гамак противная тошнота и головокружение.

* * *

Каждый раз, когда раскалывалось над палубами небо, Карл видел изрытую белыми и чёрными воронками, вздыбленную застывшими в мгновенном свете водоворотами воду. И вдруг загадал, что если ещё раз увидит звёздочку наверху, то всё будет хорошо, а что – всё, – он и сам не знал.

Снова сзади зашагали – быстро-быстро.

– Карлхен, в гамак! – негромко приказал голос дяди Рихарда.

– Сейчас, – умоляюще сказал Карл: ему обязательно надо увидеть звёздочку.

Но дядя Рихард взял его на руки и отнёс в гамак.

– Нельзя, Карлхен, нельзя, мальчик. Идёт сильный шквал, нельзя оставаться здесь.

Рихард улыбнулся.

– Вот помощник меня сменит – я приду к тебе и расскажу одну интересную историю.

– Про звёздочку?

– А ты откуда знаешь?

Карл слабо улыбнулся и прикрыл глаза.

* * *

– Спишь? – чёрный ёжик наклонился над гамаком Карла.

Тот молча сопел и глядел на Рихарда широко открытыми блестящими глазами.

– Ты здоров?

Карл кивнул.

– Наверху потише. И вахта кончилась.

Карл снова кивнул.

Чувствуя, что от сказки не отвертеться, Рихард примостился рядом с Карлом и начал:

– Пятьсот лет назад – это как десять человеческих жизней, Карлхен, – было на земле Средневековье. Это значит, жили на ней крестьяне в хижинах, рыцари в замках, ремесленники и купцы в городах и короли во дворцах. Ездили на лошадях, на парусных кораблях, а через пустыни – на верблюдах. И ещё были монастыри. Папа Римский, глава всей католической церкви, был тогда так силён, что ни один король не мог с ним сладить. Все его боялись и от страха доносили, ябедничали друг на друга, а тех, кого волокли на церковный суд, сжигали потом на кострах. Это называлось аутодафе́. У Папы были тайные слуги – инквизиторы. Это монахи, которые следили за тем, чтобы никто не вышел из подчинения церкви. А чтобы все думали одинаково, Папа и науку разрешал только церковную. Ты знаешь, она называется богословие. И все мудрецы и учёные были поэтому богословами. Они лечили, наблюдали за звёздами, за природой – и многие из них начинали сомневаться в церковных правилах, а из-за этого и переставали верить в Бога. И вот в одном монастыре, в поседевшей от времени башне, жил молодой алхимик и мудрец по имени… – ёжик задумался – …Гельмут.

– А что такое алхимик? – пошевелил губами мальчик.

– Алхимик? Это учёный, который узнавал, как из одних вещей получаются другие: из бурого камня – блестящий металл, из красноватой жидкости – прозрачные зелёные кристаллы. Алхимики старались постичь таинственные силы этих превращений и особенно хотели научиться двум вещам: сделать из простого камня золото и сделать искусственного человека – гомункулюса, по нашему – «человечка». А этот алхимик не хотел ни того, ни другого. Он хотел сделать звезду.

Карл приподнялся на локте и близко-близко поглядел в лицо чёрному ёжику.

– Да-да, звезду. Он знал, что для этого нужно соединение земной силы и звёздного света. И вот он проделал тысячи опытов и получил много разных вещей, очень интересных и полезных, но звезды сделать не мог.

И пришёл к нему старый и горбатый монах в капюшоне и сказал гнусавым голосом:

– Стало известно святой инквизиции, что в святом монастыре вступаешь ты в сношение с диаволом и хочешь в безумной гордыне своей сотворить то, что лишь Богу угодно было совершить, ибо один Господь за шесть дней сотворил и землю, и небо со всеми звёздами. Отрекись от диавольского наущения, не то Господь покарает тебя на том свете геенной огненной, а святая инквизиция на этом свете – сожжением всенародно на костре, как слугу диавольского.

Задумался Гельмут.

– А может ли быть, святой отец, – сказал он, – чтобы Господь, сотворивший на радость всей природе светлые звёзды, покарал меня за то, что я хочу создать подобие этой красоты на земле, как и он создал своё подобие – человека?

– С кем ты хочешь сравниться, безумец?! – зашипел монах. – Гордыня твоя погубит тебя. Истинно говорю тебе – берегись!

И он ушёл.

А Гельмут дождался восхода Сириуса и, наведя на него зрительную трубу, поставил в том месте, где голубой луч звезды заострялся, проходя через стекло, колбу и по капле вливал в неё раствор из большой бутыли.

Много лет назад ему привезли на верблюдах из далёкой пустыни тысячу корзин странной мерцающей породы, которая светилась в темноте. Мало-помалу он превратил её в густую жидкость, такую тяжёлую, что даже свинец всплывал в ней. Земная сила, несомненно, была в этой жидкости, потому что от избытка этой силы у Гельмута на всём теле появились страшные ожоги и даже ресницы стали выпадать. Жидкость жгла холодным огнём на расстоянии и сквозь любую преграду. И вот теперь он выпаривал её каплю за каплей, и на дне колбы тяжко серебрился неизвестный металл.

А шпионы инквизиции каждую ночь подсматривали, как Гельмут дерзко соединяет звёздный луч Сириуса с волшебным эликсиром земной силы и как из этого соединения рождается тяжёлый звёздный металл.

И вот среди ночи в монастыре зазвонил колокол.

– Дьявол, дьявол посетил монастырь, – кричали, бегая от кельи к келье, инквизиторы в чёрных капюшонах.

Гельмут слышал, как они топочут по узкой каменной лестнице. Но он отогнал страшную мысль о костре и торопливо продолжал выпаривать волшебную жидкость на острие звёздного луча и пламени, разведённого под колбой.

Инквизиторы ломали дверь кельи, где работал Гельмут. Дверь уже готова была рухнуть, как вдруг из-за неё вырвались ослепительные снопы зелёного света, и казалось, гром прогремел в келье. С криками монахи разбежались, а когда осмелились вновь войти, келья была пуста. Только на стене навсегда застыла чёрная тень склонённого человека, который, как птицу, бережно выпускал из ладоней белую звезду.

Инквизиторы приказали смыть тень, но она не смывалась. Приказали закрасить её – но она проступила сквозь краску. Приказали вырубить камень на этом месте, но камень, пронизанный лучами земной звезды, был чёрен насквозь в этом месте и ослепительно бел насквозь – рядом.

Тогда келью заперли. И только самые смелые монахи тайком приходили к её дверям помолиться совершившемуся чуду. А ещё осталась сказка, и пока я её рассказывал тебе, буря окончательно утихла. Пойдём, посмотри на Сириус.

И Карл, крепко держась за плечи подхватившего его дяди Рихарда, увидел звезду, мерцавшую и переливающуюся тысячами оттенков над посветлевшей водой на ясном предутреннем небе.

И потом он быстро и крепко уснул. А рядом с ним, свернувшись большим клубком, спал чёрный ёжик. Карлу снились звёзды, а ёжику – бешеные волны, хлещущие через палубу, и море – вместо неба – над головой.

Так и должно было быть.

Теплынь мягкого вечера окутывала землю, перебирая бережными пальцами уставшие от прямых лучей листья. И совсем удивительно на светлом ещё небе дрожала крупная капля звезды.

– А знаешь что, дядя Рихард, – вдруг встрепенулся Карл, – расскажи мне ещё раз про звёздочку!

Рихард мурлыкал тихонько про себя какую-то песенку.

– А я про Звёздочку тебе ещё не рассказывал. – И голос у него сразу стал загадочным.

– Как же, а про алхимика? – удивился Карл.

– То – про Звезду.

– А есть ещё про Звёздочку?

– Наверное, есть.

– Расскажешь?

– Угу.

– Сейчас?

Отрицательно:

– М-м!

– А когда?

– После ужина.

– Придёшь к нам?

– Угу.

У Карла лицо сияло. Что за день!

– Здорово! – тихонько произнёс он.

Рихард вправду пришёл. Снова большой чёрный ёжик свернулся клубком у изголовья маленького Карла и тихонько начал:

– Однажды неподалёку от Млечного Пути появилась на свет Звёздочка. Была она маленькая, но до того ясная, что в небе сразу стало светлее. Ночь как раз была морозная, и звёзды, греясь, играли лучами в ладушки и, сталкиваясь, звенели, осыпая на землю тончайшую алмазную пыль.

– Здравствуйте, – сказала Звёздочка. – А вы кто?

И в ответ звёзды, перемигиваясь, повторяли как эхо:

– Здравствуй! А мы твои сёстры.

Большие при этом смеялись мягким серебристым смехом, а маленькие тонюсенько хихикали. И их смех тоже осыпался на землю дрожащим мерцанием.

Звёздочка посмотрела вниз, туда, куда осыпался звёздный смех, и ахнула: вся земля горела и переливалась голубыми искрами.

– Это там столько звёзд?! – спросила Звёздочка.

– Не-ет! – отвечали ей. – Это зеркало, в которое мы смотримся зимой.

Тогда Звёздочке очень захотелось увидеть себя в зеркале, и она спустилась пониже – на самый краешек неба.

Как интересно! Оказывается, это только с высоты похоже на зеркало. А здесь – лес, и дома, и какие-то чёрненькие фигурки.

– Это кто? – спросила Звёздочка у сестёр.

– Это? Это люди.

– А зачем они?

– Они иногда смотрят на нас и вздыхают. А иногда пишут про нас стихи.

– А что такое стихи? – Звёздочка, как и все маленькие, любила задавать вопросы.

В ответ сёстры запели и зашептали в такт мелодии, потому что иначе очень трудно объяснить, что такое стихи.

– Ой, как хорошо! – сказала Звёздочка и так заулыбалась, что лучи брызнули от неё во все стороны. Но тут же у неё был уже готов новый вопрос: – А зачем люди вздыхают?

– Чтобы мы знали, какие мы красивые! – отвечали сёстры, щурясь от удовольствия: ведь, хоть и звёзды, они были женщинами.

– Это тоже вроде зеркала, – сказала одна.

– Да, да, – подхватили остальные. – И вообще всё на свете похоже на зеркало, если ты, конечно, настоящее светило: всё тебя отражает.

– Ой! – вскрикнула Звёздочка вдруг. – А что это у них?! – И она показала на людей.

– Это глаза, глупая, – ответила ей одна из сестёр.

– А почему… почему они так похожи на нас? А у других не похожи? Они что, без глаз?

– Вовсе нет. Они даже думают, что видят лучше, хотя и иначе.

– Почему? Разве можно видеть по-разному?

– Можно видеть для себя. А можно – для всех.

– А откуда у них в глазах звёзды?

– Тс! Тс! Тс!

– Тс!

– Тс! – зашикали на неё сёстры и поскорее закутались морозным туманом, чтобы кто-нибудь не услышал. – Это страшная тайна! Тс! Тс!

И сколько Звёздочка ни просила, сёстры лишь больше затуманивались и тускнели.

«Ну и пусть! – Звёздочка, как многие дети, была очень упрямая. – Я тогда сама узнаю».

И вот, как только наступал вечер и звёзды просыпались и открывали глаза, Звёздочка спускалась к самой земле и всё разглядывала людей, всё старалась заглянуть туда, где – так ей казалось, что поделать! – вспыхивают её пленные сёстры.

И вот она увидела человека.

Человек стоял без шапки, в расстёгнутом пальто и смотрел вверх. И он ничуть не удивился, когда с самого края небосклона до него долетело звонкое:

– Ты кто?

– Я поэт, – улыбнулся он, и его глаза встретились с лучом Звёздочки. – А кто ты, я знаю.

– Знаешь? – Звёздочка очень удивилась. – Ты странный. Даже не стал оглядываться по сторонам. Когда я спрашиваю, люди всегда смотрят по сторонам, как будто камень или дерево могут с ними говорить, как я. А один даже бросился бежать вчера. А ты почему такой?

– Мне так на роду написано: я же сказал тебе, я поэт.

– А это как?

– Я смотрю внутрь людей, а потом рассказываю об этом.

– Кому?

– Им, кому же ещё.

– А зачем им об этом рассказывать? Они любят слушать о самих себе? Как мы?

– Ну нет! Такие штуки, которые я им говорю, они совсем не любят слушать о себе. Я ведь говорю правду.

– А ты можешь мне сказать правду?

– Я постараюсь, хотя ты очень красивая звёздочка, а красивым правду говорить трудно.

– Откуда у людей в глазах звёзды?

Человек помолчал.

– Это грустная история, малышка. И тебе лучше не знать её, а то плохо это для тебя кончится: ты и так слишком впечатлительна.

– Но я не могу не знать! Мне надо знать! Я хочу!

Поэт грустно улыбнулся.

– Что ж, кто-нибудь всё равно расскажет. Ты не спрашивала себя, куда это деваются иногда звёзды с неба? Вспыхнет звезда – и скатится по небосклону. Куда?

– Не знаю…

– Жил на свете человек. Родился в таком-то году, кончил школу там-то и тогда-то. Поступил в колледж там-то и тогда-то. Окончил его тогда-то. Женился на такой-то. Имел столько-то детей. И было у него в глазах пусто, как в анкете. Это такой листок, в котором пишут всё самое неинтересное о себе. И вот сидел он однажды летом в своём саду в таком-то местечке недалеко от такого-то города, пил чай и смотрел на звёзды. И случилось так, что какая-то звёздочка взглянула на него в тот самый момент, когда он глядел на неё. Звёздочке показалось, что она падает в ледяную пыльную пропасть – так пусто было в глазах этого человека.

«Что же ты такой пустой внутри? – с ужасом спросила звёздочка. – Я бы не смогла так».

А он вдруг заплакал. И сам удивился. И вправду было очень странно смотреть, как из абсолютной пустоты потекли слёзы. И так это было непонятно, что звёздочка задрожала от боли и крикнула: «Не сиди так! Сделай что-нибудь! Пойди куда-нибудь!»

«Мне нечего делать и некуда идти, – сказал человек. – Если бы я знал, куда идти! Идти – это очень здорово! Я помню, что когда я жил в таком-то году в такой-то деревне и мне было семь лет, я очень любил топать босыми ногами по пыльной дороге. Но это было давно, столько-то лет назад, и я забыл, куда именно мне хотелось идти».

И он заплакал ещё сильней.

И тогда звёздочка крикнула: «Смотри! Я сейчас упаду и разобьюсь на две части. И одну часть ты возьми и сделай себе новые глаза. И ступай искать другую часть».

И звёздочка скользнула по небосклону и – бах! – разбилась о землю.

А человек почувствовал сильный ожог – как будто ему вставили раскалённые угли вместо глаз. Всё вокруг вспыхнуло, и дом стал нестерпимо аккуратным, а клумбы в саду отвратительно симметричными. И он встал и пошёл по тёплой дороге, оставляя в пыли твёрдые отпечатки каблуков.

Он прошёл много миль. Он бережно заглядывал в глаза каждому встречному, стараясь увидеть то, что жгло и не давало покоя ему самому. Ноги отказывались ему служить, одежда изорвалась, кожа высохла и огрубела. Но кто бы его ни встретил, не мог забыть. И вот однажды в большом пыльном городе, возле тёплой и грязной стены дома, подле которого лавочник торговал квасом и сосисками, он увидел её. Ничего в ней такого не было, но это была ОНА!

И звезда родилась второй раз. Она родилась на земле, её теперь звали Гельмут, и она была сыном тех людей. Но – странное дело! – их глаза не погасли. Только свет стал мягче и добрее, немного грустный, пожалуй, свет. А Гельмут рос и взрослел. Он всю жизнь искал, как отец, и всю жизнь ждал – как мать. И встречные навсегда запоминали его глаза.

А звёзды – они с тех пор опасаются спускаться низко. И всё-таки нет-нет да и сорвётся одна, прокатится по небосклону – и нет её. Это значит, ещё кто-то отправился искать то, что некоторые смешные люди называют счастьем. А другие спрашивают у них: «Да какое же тут счастье-то? И мотайся всю жизнь по белу свету, ни тебе поспать вдосталь, ни попить всласть. Сухота одна!» А сами смотрят на небо пустыми глазами: не скатится ли звезда?

Да куда же ты? Эх! Так я и знал.

По густо-синему краю неба тянулся наискось едва заметный длинный след.

«Ну что ж! – вздохнул Поэт. – Ещё кто-то встретит свою звезду, ещё одна звезда родится на свет. Так, значит, надо».

Ирина Гусева

Варенькины варежки

(из серии сказок о ремесле вязания)

На опушке дремучего леса стояли домик да дворик. Жили в домике охотник – дед Макар – и внучка его Варенька. Варенька с малых лет осталась без родителей: матушка угасла, когда девчушка была совсем крохой, а отец погиб зимой на охоте. Братьев-сестёр у неё не было. Дед Макар давно жил один в своём охотничьем домике, вот и забрал внучку к себе: вдвоём веселее. Да и Варенька за домом приглядит, пока старик охотится.

У деда Макара ещё пёс охотничий был, звали его Буран. Так и жили втроём. Дед с Бураном на охоту уйдут, а Варенька по хозяйству хлопочет: кашеварит, стирает да прибирает.