скачать книгу бесплатно
«Погиб и третий рейх, и третий Рим.
Тиранам и вождям одна дорога-
В учебники истории. Но ИМ…»
Саша ПОЛЫНСКИЙ.
– Хайль! Старый маразматик.
Надменное припухшее лицо с маленькими поросячьими глазками не удосужилось повернуться в сторону чересчур веселого и нагловатого старика с такой же толстой и рыхлой рожей. Внимание сидящего было глубоко сосредоточено на камине, на ногах, которые ближе прижимались к огню, борясь со знобящим холодом во всем теле. Желтые костлявые пальцы старательно цеплялись за плед. И только светлая лысая макушка одиноко торчала крупной поганкой на фоне коричневого материала в клетку. Дряхлый шеф почти спал. Тишина и тепло разморили его. И он, не сопротивляясь естественной неге, похрапывал. Думал иногда о чем-то очень далеком, очень давнем, неприятном, что заставляло его вздрагивать, настороженно поворачивать голову в сторону темной дубовой двери.
Так и сейчас: вздрогнув, ойкнув, повернул голову. Углядел ершистые редкие волосинки на седой голове Мюллера, снова отвернулся и выпукло уставился на камин.
Старый ветеран национал-социалистской, хоть и с киечком, но довольно бодро прошагал к сидящему. Нагнулся, посмотрел в лицо. Выпрямился, постучал по висящему щиту ордена меченосцев.
– Чего приуныл? Встрепенись. Какие наши годы.
Швенд болезненно жался в кресло, слезливо глядел на живой огонек нескольких горящих головешек. Но отвечал еще достаточно громко, зло и с оттенком действующего повелителя.
– Мои годы уходят под камин, – простужено хрипел он. – Душа моя, как эти тлеющие угли: горят, но тепла уже не дают. Короли низвержены: холопы на тронах.
Настырный экс-гестаповец еще раз нагнулся к Швенду: – Ты заболел? У тебя горячка?
Но, заметив в зрачках злой отблеск, успокоился. Шумно ввалился в рядом стоящее кресло. Поправил отвисший живот и удобней усевшись, ехидно загнусавил:
– Это вы-то, короли? – противно захихикал, – вы реликтовые существа.
– Заткнись. Сам ты ящер доисторический. Много ты знаешь. Кроме, как языки вырывать, ничему не на учился.
Мюллер удовлетворенно посмотрел на шефа.
– Швенд, вас давит старческая немощь. Пейте теплое молоко.
– Ты что, старый висельник, лечить меня пришел? Наверное сдать решил, пока я еще не помер. – Старик как бы очнулся от летаргического сна и шалено уставился на дряблую рожу Мюллера, – что ты несешь, хрен собачий. Сам ты грыжа маразматическая.
– Ну вот, уже и обиделся. Всегда так. – Редкий плешивый ежик экс-гестаповца на голове вызывающе топорщился, раздражал. – Я живу, как я хочу. Поэтому не унываю. Не забиваю свои мозги, как ты, несъедобной дрянью. Короли, холопы. – Мюллер желтым ногтем постучал по подлокотнику кресла. – Надо пить молоко. Тогда не так мрачна жизнь. Мао, вон, прекрасно удовлетворяет себя на меню мозгами молоденьких обезьянок. Чем не эликсир для здоровья.
– Э-э. Чтоб ты сдох раньше меня. Трупы меньше вони испускают, чем ты. – Швенд гордо запрокинул голову. Двойной подбородок вытянулся, как перед награждением. – Мы были избранным народом. А евреев никто никогда не избирал. Но они проникают во все щели власти, как ядовитый газ.
Мюллер надоедливо шаркал палкой по полу, беззлобно посмеиваясь над словами старого партийного товарища.
– У вас не хватает ума выжидать. За год в дамки. Императоры. Августейшие.
– Да, жизнь коротка. Очень коротка. Столько всего хочется. И всего за одну богом проклятую жизнь. Потому и спешка. Ошибки. Роковые. Народу зря погубили.
– Ха-ха-ха! – Живот Мюллера заходил, как при родах. – Все вы наци старостью чокнутые. Скорцени тоже подобное начал брюзжать. Когда суд господень приближается, о народе слезно помышляете. Саркофаг деревянный что ли за дверью музыку поджидает?
– Ты мне мораль не суй, черный эсэсовец. Ты куда больше народу погубил.
Мюллер пренебрежительно косил в сторону совсем упавшего духом старика.
– Я выполнял ваши приказы, всех наших партийных бонзов. Я солдат. И не будь я Мюллером, вы меня точно также, как и прочую чернь, сожгли бы в лагере на том же огне, что и евреев.
– Слушай, не дави меня, а! Я и без тебя много о чем думаю. Чего приплелся? Говори и проваливай.
– Герр Швенд, вы начали писать?
– Какое тебе до меня дело, псина смердячая.
Старик противно сплюнул в камин.
– Заметно. В гнилую философию вдарился. Хочешь отмыться перед историей в своих мемуарах. Вряд ли получится. Мы вне закона. И это уже история. О тебе тоже немало сказано. Ты ничего не сможешь ни добавить, ни убавить.
Швенд никак не среагировал. Только подрагивающие пальцы начали выдавать закипающее в нем бешенство. Мюллер понял, что достал шефа. Несколько минут помолчал. Швенд постепенно успокоился, невесело протянул:
– История выводит интересную закономерность:
Германия тогда великая, когда Россией правят бездари.
– И наоборот, – не к месту, с веселой иронией резюмировал второй старик. – Германии еще долго процветать. В этом веке в России не предвидится интеллектуальное правительство. Или хотя бы порядочное большинство в советниках. Большевики практикуют равенство, серость, лицемерие. Таланты отставляются на последние места. Преданность начальнику прежде всего. В свое время мы тоже с этого начали и плохо кончили.
– Ну и что. Слава господу нашему, что хоть все так происходит, – резко перебил Швенд. – Он-то хоть к Германии благоволит, – повернулся к Мюллеру, – но ты, я думаю, не за этим сюда приплелся, чтобы выматывать из меня остаток оптимизма.
Экс-гестаповец подвинулся ближе к огню.
– Босс, не знаю, как начать. – Начни проще.
– Американцы конфиденциально просят помочь убрать одного русского.
Швенд нейтрально молчал. Кисло смотрел на слабеющий огонек в камине.
– Кто американцы?
– Руководство спецслужб.
– Конкретней.
– Полковник Динстон.
Шеф недовольно поморщился.
– Если б ты знал, дорогой мой кат, как я им не верю. Не могу верить при всем моем желании. Янки от того и богаты, что всех оставляют в дураках.
– Они платят, – очень осторожно вставил Мюллер. – И платят очень хорошо.
– Что мне их деньги. И тебе зачем они? Я сам этого дурачка полковника могу сто раз купить со всеми потрохами и столько же раз продать. У нас имеется досье на этого потрепанного ястреба с пришитыми крыльями. Ты же сам прекрасно знаешь, что Динстон деловое ничто. Он крупный политический разведчик только на бумаге. Тем более, для тебя говорю, что у них своих исполнителей, как котов не вешаных.
Мюллер неловко похрустел старческими косточками.
– Ему свои мешают. Да и мы лучше ориентируемся в здешней местности.
– Если мешают, значит, янки со своей сапожной головой не ту ноту тянет. Или вы уже, дорогой группен-фюрер, в политике такой же профан, как и горластый Динстон.
– Какое нам дело, с какой скрипкой сидит американец. Главное, что нам на руку его предложение.
– С какой стати на руку?
– Отбрасывание коммунизма подальше на восток.
– Ты что, дебил? Какой восток? Какой коммунизм? Вспомни, где живешь. Не морочь мне голову. Ступай прочь.
Но хитрый Мюллер не уходил. Выждал время, пока Швенд снова успокоится.
– Заскучал я. Хочу тряхнуть стариной. Ребята просят работы покруче. Засиделись.
– Так что тебе от меня нужно? Иди, стреляй.
– Динстон предупреждает, что дело не из легких.
Швенд снова вскипел.
– Тебе, что, на лапу дали, что ты все грызешь меня. Хочешь стрелять, стреляй. Трудно-сиди дома. Газетчиков на наши следы навести желаешь. Или думаешь, что здесь, в Кордильерах глубоко зарылся. Пластик твой на морде не поможет, если начнут допытываться. Я не понимаю тебя. В пустые авантюры суешься, как молодой. Мимо ночной вазы мочишься, а гонор свой на газеты суешь. Если хоть один репортер сунется в мои ворота, я ему укажу твои. И пусть у тебя в заднице свербит. Ничему вас история не учит. – Швенд яро смотрел на огонь, будто разговаривал не со старым товарищем по партии, но с божественными бликами в камине, которые помогали ему ощущать дыхание истории. – Забыл Эйхмана? Тот тоже думал, что уже его никто никогда не увидит. А вон как вышло. Вывезли его в; чемодане евреи, как куклу рождественскую и все. Канул в лету, как дурачок с елки. А ведь далеко не дурак был Карлуша.
– Зря он имя себе менял. – Как-то не к месту вставил Мюллер.
– Не тешьте себя слепой надеждой, – резко изменил тему Швенд. – Русский вас не ищет.
– Зачем он тогда здесь?
– Будто мало по свету раскинуто эмигрантов из России. Таких, как ты, и прочих, и похожих.
– Нет, раз янки просят, значит это не такой русский, который приехал сюда жить. Надо помочь.
Швенд нервно отдернул полу пледа. Мерцающие тени чучел в рыцарских доспехах жутко оживили стены старинного зала.
– Что с тобой? Ты не обеспечен? Раньше ты был куда как осторожнее.
– Наверное, старая память, злость. – Мюллер, как хищник, следил за живыми огоньками в камине. В зале стало темней. И каждый всплеск пламени криво ворочал мрачные тени от доспехов на стенах. В древнем помещении стало душно и страшновато.
– Ехидна ты старая. Ребят погубишь, – не выдержал и закричал в истерике Швенд.
– Против одного.
– Дурак ты. И тупеешь к тому же. Если б русский был один, просил бы янки тебя? Он подставит. Поэтому платит. Динстон решает свои задачи. И до тебя ему нет никакого дела.
– Ну, это как получится.
– А если получится?
– Не думаю.
– А ты думай. Получше думай. Думай, когда требуется. Потом скулите на все родное болото. Иди, хмырь бешеный, поступай как знаешь. Не мне тебя учить. Не желаешь старчествовать, как все порядочные пенсионеры, ищи смерть в вонючей канаве. Бумаги только принеси по колонии «Дигнидад» и проваливай ко всем чертям. Но за каждого потерянного человека ответишь перед советом.
Старикан начал устало посапывать теплого камина. Мюллер осторожно еще раз глянул на дряхлеющего функционера, неслышно поднялся и бесшумно поплелся вдоль стены, где прямо на древних камнях вперемежку с тевтонским оружием висели портреты видных деятелей последнего рейха. Вышел в гостиную, где долго томились в ожидании Скорцени, Брюнер и еще два напыщенных старика с погонами генералов старой нацистской гвардии.
Они напряженно смотрели на мрачноватого Мюллера. Тот проковылял к ним и тяжело махнул рукой, бессильно опустив голову.
– Можно действовать. Только напрямую не говорите боссу. Все через меня. За каждую потерю он обещал нам головы бить.
– А как сам босс? – участливо поинтересовался легендарный Диверсант.
– Уже не тот. Сильно сдал. Но вы ступайте. Завтра приходите, все обсудим у меня.
Глава двенадцатая
– Да, сэр. Я вас прекрасно понял. Все это мне достаточно подробно рассказывал мой бывший шеф полковник Динстон. Правда, в несколько иной интерпретации. Он был моим начальником, облечен большой долей власти, мне приходилось выполнять его приказы. В вашем вопросе я совершенно нейтрален. Мне безразлична судьба людей, мне неизвестных. Я разведчик, кадровый. Если начну беспредметно сентиментальничать, то от моей миссии в Латине останется паршивое воспоминание. Моя должность обязывает меня быть верным руководству, направившему меня сюда. А также всем имеющимся возможностям поддерживать высокий авторитет Соединенных Штатов.
Маккинрою были привычны подобные откровения, но он внимательно слушал, чтобы лучше понимать своего нового подчиненного, старательного резидента Южной Америки. Вспомнил себя в его годы. Все они мало чем отличались в усердии служить звезднополосатому флагу. Только годы корректируют отношение к службе и идеям, утверждаемым неизвестными авторами. Он не стал ни в чем разубеждать в общем неглупого и верного резидента. Поднялся, прошелся к окну, уселся на подоконник, мельком взглянул на майора. Тот больше вглядывался в глянец своих туфлей и проявлял внешнюю скромность.
– Мистер Рэй, приходит время и ветеран в какой-то период службы начинает учить молодого премудростям профессиональной работы. Но вы сейчас далеко не новичок в службе, должны улавливать не только саму специфику, но и ощущать глубиной своего подсознания подтекст нашей работы. Понимать всю гамму многообразия интересов сторон, находить нужное в нужное время и действовать согласно политическим, экономическим, моральным, психологическим аспектам, сложившимся в мире. Тогда ваш рейтинг в определенных кругах будут высоко ценить. Иначе, – Маккинрой многозначительно постучал по подоконнику фалангой пальца, – останетесь на уровне полковника Динстона. Он знает только то, что говорит. На дальнейшее у него не хватает, скажем мягко, своего ума. Он солдат: не политик. В нашей области ему делать нечего.
– Но позвольте возразить вам, сэр, – резидент недоверчиво смотрел на своего нового патрона, – почему же тогда полковник так высоко посажен в Вашингтоне, читает лекции.
Эксперт снисходительно улыбнулся мягкой улыбкой родителя своему дитяти:
– Не в Вашингтоне, в Лэнгли. Это тоже одна из игр, затеянных с дальним прицелом. Сам Динстон имеет задачи и уровень исполнения операций по линии рядового состава. Понимаете. Нам нужны некоторые элементы простой службы для сокрытия более далеких целей. Он нам нужен, как некая забавная ширма. Чтобы, например, за его широкой спиной не были видны вы.
– Или вы, – догадливо вставил майор. – Но, глядя на полковника, так не подумаешь.
– В этом и есть наше искусство хитрой простоты. – Маккинрой встал, подошел к резиденту. – Майор, мы мировая держава. Сверхдержава. Могущество наше растет. Наши интересы имеют свое обоснование в каждой стране, в каждом регионе. На нас косо смотрят все, кто имеет возможность сопротивляться. Жизнь требует максимальной гибкости, расчета, дружеских отношений. Даже, если они фальшивы. Мы наказываем своих недругов. Но, – эксперт заговорил тише, отчетливее, – если мы в своем оппоненте можем иметь дружеское лицо, почему нам не договориться. Зачем нерасчетливо озлоблять группы, которые при иных обстоятельствах могут быть дружественны к нам и даже союзниками. Это большая политика. И политик, майор, думает совсем иными критериями, чем солдат. Понимаете?
– Как не понимать, сэр. В книжках тоже так объясняют. – Резидент старался умнее ловчить, тоже не осторожно забредая в дебри пустой риторики. – В верхах идут свои игры, тайные расчеты. А мы, солдатики, гадай: как поступать, чтобы угодить своим начальникам и не скривить общую линию высокого руководства. Тут политика не поможет. Здесь нужно врожденное чутье карьериста. Нужна информированность. Мы крутимся между ваших шестеренок подмазкой для ваших глобальных целей. Наши бока трещат, как пивные бочки. Наши нервы всегда на пределе. Мы гадаем на кофейной и мозговой гуще. А с нас требуют так, будто мы обо всем извещены лучше, чем наши начальники. Через месяц-два вас переведут ближе к центру, сюда же приедет другое подобие мистера Динстона, и снова начнется вариться такая же вонючая каша, как и до вас.
Маккинрой уважительно кивнул:
– Похоже, жизнь вас здорово загрузила. Вы глубокомысленный пессимист.
Рэй не поднимал головы. Голос его становился капризным.
– Последние два года я не понимал, что делал. Жалованье, правда, соответствующее. Но все равно непривычно и обидно.
– Считаете, что вас недостаточно оценивали как резидента?
– И это тоже, – неожиданно вспыхнул майор. – Мне сорок лет. Это возраст, когда сам себе начинаешь давать критическую оценку и как работнику, и как личности. И если она не сходится с той, которую предлагает начальство, то неудовлетворенность начинает накапливаться во всем. Тщеславие есть тщеславие. Никуда от этого не деться.
Маккинрой уважительно посмотрел на подчиненного и кивнул головой.
– Что ж, майор, значит вы достигли того возраста, когда начали глубже понимать подводные камни большой и малой политики. Сейчас вы имеете, и я подтверждаю это своим присутствием, шанс проявить не только политическую гибкость разведчика, но и порядочность состоявшегося офицера. Ваше понимание той задачи, которую я перед вами. Ставлю, ее решение вами определят ваше лицо на значительно долгое время в вашей служебной карьере. Эксперт остановился на мгновение, посмотрел на замершего майора, и с большим внушением продолжил: – Вашу личность, ваше положение, ваш авторитет, имидж, наконец, ваше место в картотеке компетентных сотрудников аппарата.
