banner banner banner
Идеальный гражданин
Идеальный гражданин
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Идеальный гражданин

скачать книгу бесплатно


После того, как я ответил на все вопросы, мне предложили поесть. На столе в миске лежала порция тюремной еды – мясо с картошкой. Я поел ее, параллельно говоря, что думал, что в тюрьмах кормят хуже. Я немного ошибался, потому что такую еду как в день заезда в дальнейшем давали не часто.

Моя статья и тогда и в дальнейшем, у всех вызывала интерес. Обычно сажают за кражи, грабеж, нанесение вреда здоровью, наркотики. Экстремизм же это довольно необычно. У всех вызывает удивление, как можно сесть в тюрьму за убеждения, а не из корыстного интереса. Тем более, если твои убеждения, ты отстаиваешь только словом, а не совершаешь ради своих идей теракты.

У всех остальных были банальные статьи, мелкие кражи и грабежи. Был один интересный молодой коммерсант, обвиняемый в грабеже в особо крупном размере, хотя судя по его рассказам, его должны были привлекать за мошенничество, несмотря на то, что он сам особо не понимал, за что его арестовали. В целом в «Воднике» я не встречал каких то известных заключенных, либо просто проходящих по серьезным уголовным делам. Да и людей с относительно высоким социальным статусом там было не особо много.

Саня Белорус рассказывал нам всем как правильно вести себя в неволе, как заходить в камеру, о чем можно говорить , а о чем нельзя. Мне повезло, что я вновь столкнулся с человеком, прошедшим тюремную жизнь. В принципе я еще на воле активно интересовался всей этой темой, а также в движении часто приходилось сталкиваться с людьми прошедшими зону. Поэтому я в целом заехал подготовленным. В тоже время многие попадают в тюрьму без такой подготовки, от чего испытывают в дальнейшем большие проблемы.

В целом надо запомнить, что в неволе не приветствуются те, кто прибегает к помощи органов для решения своих проблем с другими людьми. Поэтому не надо рассказывать о том, что вы писали на кого-то заявления, или проходили свидетелем по какому то делу. Конечно другая ситуация если вы писали заявление на сотрудников правоохранительных органов, в связи с исполнением ими своих служебных обязанностей. Но об этом на всякий случай тоже лучше сразу не говорить, лучше втереться к людям в доверие и уж потом ставить их в известность. На мой взгляд, в принципе, не надо лишний раз писать на кого либо заявлений, если речь идет о конфликтах с гражданскими лицами. Лучше решать проблемы самостоятельно, но если уже были такие случаи на воле, то желательно о них не распространяться. Конечно, есть мнение, что надо сразу говорить о таких случаях, мол, если потом вскроется, то будет только хуже. Но на практике такое достаточно редко всплывает, во многом из-за того, что большинство составленных заявлений не приводит к возбуждениям уголовных дел.

Тоже самое, касается и сотрудничающих с органами стукачей. Но если написанные заявления еще можно как то оправдать, то стукачество – это практически непростительный проступок. Поэтому, тут могу только посоветовать не стучать по жизни, вести себя порядочно.

Не приветствуются гомосексуалисты, лица делавшие кунилингус. К моему удивлению, также отрицательно относятся к заключенным, кто целовал девушек, которые занимались с ними оральным сексом. Понятно, что так делают практически все, но логику этого понимать не надо, просто необходимо фильтровать свою речь, а если не умеете этого делать, то тогда лучше вообще не рассказывать про свою личную жизнь.

Также отрицательное отношение к лицам с длинными волосами, пирсингом, большим количеством сомнительных татуировок. Конечно, наличие этих атрибутов не означает, что вы плохой человек, но тюрьма это такое место где в людях скапливается много негатива, который они стремятся куда-нибудь выплеснуть, поэтому очень часто будут искать то, к чему можно прицепиться.

К вечеру я сел играть в домино с Белоруссом. В один момент открывается дверь, и заводят новенького. Это был первый человек, кого я увидел, проходивший по 228 статье, ч.2. – Хранение наркотиков. Его поймали за покупкой метамфетамина, но у него был большой стаж употребления наркотиков.

«Два-два-восемь» и тюрьма

На сегодняшний день самой распространенной статьей УК, по которой попадают в заключение, является 228 и стоящие с ней рядом: 228.1 – 234, связанные с хранением, производством, сбытом наркотиков, содержанием наркопритонов. Если более конкретно, то наказание отбывают более 138 тыс. человек осужденных по «наркотическим» статьям, то есть 26% от общего числа отбывающих наказание в виде лишения свободы. Эта статья УК даже получила название «народной». Число осужденных по этой статье растет год от года. Параллельно растет популярность идей о смягчении антинаркотического законодательства – вплоть до легализации легких наркотиков. Люди говорят: распространение и хранение наркотиков вообще не такие уж опасные деяния, либо же их общественная опасность сильно преувеличена. Да, мол, есть серьезные наркотики вроде героина, уничтожающие личность и здоровье человека, но карать за употребление, например, марихуаны или гашиша нерационально и несправедливо. Но я как человек, уже не первый месяц находящийся в тюремных застенках и повидавший достаточно много обвиняемых по наркотическим статьям, могу сказать, что опасность даже легких наркотиков не то что переоценена, – но, на мой взгляд, даже недооценена.

Типичный обвиняемый по статье 228, даже если он на протяжении жизни употреблял в основном легкие наркотики, это человек, который на воле особо ничем не увлекался, не имел высоких стремлений. Официальная статистика показывает, что большинство осуждённых по 228 статье не работали на свободе, не имели постоянной занятости. Как отметил один мой сокамерник: «Когда покурил траву – ощущения такие, как будто ты весь день работал, сильно устал, и не хочется ничего делать». И действительно, от чрезмерного употребления «травки» человек часто теряет желание искать престижную работу, учебу, заниматься спортом, не говоря уже об участии в политической жизни общества.

Дальше – больше. От тяжелых наркотиков сильно снижается сексуальное влечение. Каково было мое удивление, когда я в дальнейшем узнал, что находящийся со мной в одной камере в течение двух месяцев женатый человек заявил о том, что интимные отношения у него с супругой были месяца четыре назад. На вопрос о причине, почему у молодого парня такие проблемы, он ответил, что ему попросту не хотелось. Вообще, у наркоманов, как правило, большие проблемы с личной жизнью: ни жены, ни детей, ни постоянного сексуального партнера – или вообще сколько-нибудь насыщенной жизни.

Хотя попадается и другая крайность: когда наркоманы очень в раннем возрасте заводят детей, не имея при этом хорошего заработка, жизненного опыта. Когда общаешься с абсолютно глупым, неуверенным в себе, неприспособленным к реальной жизни человеком, удивляешься: чему он вообще может научить детей? Что он им даст, если человек ведет себя сам как ребенок?

Наркоман в камере не читает книги, не занимается спортом; только и делает, что смотрит телевизор. С ним часто сложно поговорить на какие-то интересные темы. Хорошо, если из него получается хотя бы просто слушатель.

Удачная ситуация складывается, если наркоман попадает в спецблок, где сидят обвиняемые по другим статьям, не связанным с наркотиками. Тогда у него появляется шанс исправиться, взяться за голову. Не раз видел примеры, как люди, лишенные доступа к наркотикам, меняются и становятся читающими, спортивными мужиками. Беда, если они оказываются в камере с такими же наркоманами; тогда разговоры на приличные темы сменяются на воспоминания о том, как кто «употреблял», и человек возвращается на путь деградации. Еще хуже, когда наркоман оказывается в корпусе или в камере, где из-за коррупции в органах ФСИН заключенные имеют доступ к наркотикам. Тогда эффект от изоляции от общества стремится к нулю.

Еще одним интересным открытием является тот факт, что большинство наркоманов и наркоторговцев имеют диаметрально противоположные интересы с обвиняемыми по политическим и экономическим статьям. Большинство обвиняемых по статье «Мошенничество» и практически все политические не признают своей вины, считают себя несправедливо преследуемыми, поэтому они всячески заинтересованы в максимальном соблюдении закона в судах, в объективном рассмотрении дела. Обвиняемые по «наркотическим» статьям – напротив, почти всегда признают вину, берут «особый порядок» и чаще всех остальных обвиняемых предлагают деньги следователям, оперативникам, судьям, прокурорам – с целью уйти от наказания или получить меньший срок. Таким образом, интересы наркоманов состоят именно в усилении коррумпированности судебной системы.

Часто говорят о том, что по пути ослабления антинаркотического законодательства идет весь мир. Однако страны, где легализованы легкие наркотики, можно пересчитать по пальцам; а других странах наказания за статьи, связанные с наркотиками, зачастую являются более строгими, чем в РФ.

К примеру, фигурант известного дела «Джонс против США» (2013 г.) получил за попытку продажи 5 кг кокаина пожизненное лишение свободы – при том, что употребление легких наркотиков в Калифорнии (где его судили) легализовано. Приговор был отменен верховным судом США лишь из-за процессуальных нарушений. Для сравнения: в России за то же самое преступление человек получает 10–15 лет, а один из таких осужденных, сидящих в «Матросской тишине» за 24 эпизода продажи кокаина, получил восемь лет лишения свободы. Поэтому – даже при сравнении с ведущими западными демократиями – антинаркотическое законодательство в РФ далеко не самое жесткое.

Поэтому надо понять, насколько наркотики пагубны для общества и отдельных людей. Употребление их приводит к деградации личности, превращению активного, деятельного человека в пассивного, ленивого «овоща». Так что предложение легализовать легкие наркотики, смягчить антинаркотическое законодательство, выглядит достаточно безответственно. Вместо этого для эффективной борьбы с наркотиками, для защиты общества необходимо принять следующие меры:

полностью оградить заключенных от возможности употребления наркотиков в СИЗО и колониях, истребив коррупцию в системе ФСИН;

уничтожить коррупцию в судах, чтобы обеспечить неотвратимость наказания за хранение и продажу наркотиков;

широко распространять в обществе информацию о реальных сроках по «наркотическим» статьям, так как многие попавшиеся на наркотиках признаются, что на свободе даже не представляли, сколько могут получить по «два-два-восемь».

Конечно, осуществить все это на практике довольно сложно, но необходимо: именно такие меры смогут обеспечить моральное и физическое здоровье нации.

Возвращаясь к Макарову, он был типичным заключенным, попавшимся по статье 228. Целыми днями он ничего не делал, только спал или смотрел в стену. Как и многие по данной статье, с которыми мне предстояло в дальнейшем встретиться, он плохо выглядел, ничем не интересовался, медленно соображал. Конечно, по 228-ой статье иногда попадаются и относительно адекватные люди, еще не успевшие попасть в зависимость от наркоты, но большинство это уже неполноценные люди, у них нет великих жизненных стремлений, тяги к знаниям, наркотики рождают в них пассивность и очень часто попадание в СИЗО помогает этим людям избавиться от зависимости. В тюрьме я окончательно убедился, что был прав, когда на воле выступал против легализации наркотиков.

Этот парень, Александр Макаров, опять же, как и большинство по данной статье, вины отрицать не стал и надеялся, что особый порядок приведет к минимальному для него сроку. Как и многих других, по данной статье, его избивали при задержании, полиция с отвращением относится к попадающимся по статье 228. Как я позже узнаю, эта статья самая распространенная в РФ, особенно среди молодежи. Даже горько осознавать такой уровень падения нравов в обществе.

Еще днем Саня Белорус сказал сокамернику коммерсанту-грабителю, Денису, что он должен днем поспать, потому что вечером им надо будет «копать дорогу». Я много знал про жизнь за решеткой, но про какую то «дорогу» слышал впервые. Как оказалось, дорога это межкамерная связь, которая заключается в том, что заключенные, как правило, при помощи веревок, передают из камеры в камеру различные вещи, в основном записки, сигареты, чай, сахар, иногда доходит до более редких вещей таких как телефоны, наркотики или даже животные. Обычно дорогу организуют с помощью веревок, которые выкидывают из окон, полагая связь между другими камерами, которые подцепляют веревки, привязывают к ним груз, часто кладя его в носок или в сумку, привязанную к веревке. Бывают и другие виды дороги, например когда веревку просовывают через вентиляцию или даже через канализационные трубы (так называемая «мокрая дорога»).

В нашей камере Саня Белорус хотел сделать дорогу прокопав отверстие в потолке, возле отопительной трубы, соответственно под утро надо было замуровать это отверстие. Однако вечером, как оказалось, в камере выше нас никого не было, либо там была так называемая «шерстяная хата». «Шерстяными» за решеткой называют тех заключенных, с кем не держит контактов основная масса заключенных. «Шерсть» это своеобразная каста неприкасаемых среди заключенных, которые по тем или иным причинам не держат связь с остальными. В шерсть могут быть изгнаны стукачи, лица сдавшие своих подельников, извращенцы. Соответственно, если с шерстяным не будут держать общения, то порядочны арестант напротив, о общения отказаться не может, поэтому организация межкамерной связи становится обязанностью.

Возвращаясь к «дороге», постукивая по трубе и крича в окно, мы поняли, что делать дорогу через потолок не вариант, поэтому пришлось пробовать наладить дорогу через окно. Однако для этого необходимо было найти какую либо палочку, чтобы сделать «удочку». И с помощью нее подцеплять веревку, которую будут спускать к нам сверху, так как несколько решеток и проволок мешали просто взять и вытянуть руку в окно. Поначалу мы пробовали сделать удочку из веника, но у нас это не получилось. Пришлось оставить попытки наладить дорогу до завтра. Вообще положение дороги довольно разнится от СИЗО к СИЗО. Межкамерная связь запрещена приказом Минюста. ТО что в СИЗО организованы дороги легко заметить по куче веревок, выкинутых из окон. О том, что в СИЗО есть межкамерная связь знают все, и администрация смотрит на это сквозь пальцы, лишь перед проверками предупреждая заключенных о необходимости приостановить дороги на время проверки. Да и проверяющие наверняка знают о том, что в СИЗО действуют дороги. С ними не борятся по разным причинам. Частично из-за коррупции в рядах ФСИН, частично опасаясь сопротивления арестантского собщества и конечно одна из причин это банальная лень сотрудников ФСИН. Во всех СИЗО Москвы организованы регулярные дороги, разница в той степени в какой администрация закрывает на них глаза. Исключение составляют только спецблоки различных СИЗО, СИЗО-3 (Лефортово) и «Кремлевский централ» 99/1, шестой спецблок «Матросской тишины».

Дороги создают определенные проблемы для заключенных, так как при организации дороги, то есть, ее налаживании, создается много шума, от перекрикивающихся через окна заключенных, однако, несмотря на шум и комаров я уснул достаточно быстро.

К слову сказать, что дороги действуют круглый год, поэтому всю зиму заключенным приходиться спать в куртках.

Еще в день заезда Саня Белорус рассказал нам об одной особенности тюремной жизни. В соответствии с правилами внутреннего распорядка (ПВР) администрация назначает дежурного по камере, который должен отвечать за порядок в камерах, присутствовать во время обыска. Каждый день дежурный менялся. На деле к этому относились чисто формально, обязывая по утрам, на проверке, подписываться в журнале о том, что человек ознакомился с тем, что его назначили дежурным. Помимо этого дежурный должен делать доклад, то есть сообщать, сколько человек находится в камере. Зачем это нужно, разве сами сотрудники не знают, сколько человек в камере? Ответа на этот вопрос никто дать не может. Так вот, как нам объяснил Саня Белорус, порядочный арестант не должен подписываться в журнале дежурств и делать доклады, по его словам, делая это, ты идешь на сотрудничество с администрацией. Как и смысл дежурства, смысл отказа от него был мне не особо ясен. Но я решил посмотреть на поведение других на проверке и от этого отталкиваться.

И вот часов в 10 утра настало время утренней проверки. Когда сотрудники СИЗО вошли в камеру, мы выстроились возле своих кроватей.

– Кто дежурный? – спросил начальник режима СИЗО.

– Нет дежурных, – ответил Саня Белорус.

– Тогда назначим. – ответил сотрудник и велел казаху расписаться.

Саня Белорус мимикой и жестами напомнил казаху, что расписываться он не должен.

– Я не буду! – ответил казах.

У него спрашивали причину, говорили, что в противном случае его подвергнут дисциплинарному взысканию, но он отказывался. Даже не стал писать от подписи в журнале. В итоге сотрудники ушли ни с чем, а Саня Белорус похвалил казаха. Вообще, что касается дежурства то надо смотреть на реакцию окружающих и исходя из этого действовать. Для любого здравого человека дежурство не значит автоматического сотрудничества с администрацией. Это просто формальность, не нарушающая принципов. Поэтому смотрите на остальных, если все не расписываются, то не надо без нужды идти против коллектива, портить свою репутацию. А администрации вы уже отдельно можете объяснить ситуацию. Главное не жаловаться, не говорить, что вам угрожают, а сказать мол, «Мне еще с людьми сидеть, я понимаю, что обязан расписываться, но отношений с заключенными портить не хочу». Вас могут пугать карцером, но если вы тихо сидите, а не расписываются все, то шансы, что вас отправят в карцер, минимальны, ввиду ограниченности мест там. Конечно, можно сказать, что не надо плыть по течению и идти за толпой, но разве какие то дежурства это не то ради чего стоит идти на принцип.

Дальнейший день прошел относительно насыщенно. Сокамернику чеченцу весь день было плохо, судя по всему ОРВИ. Медикаментов ни у кого не оказалось, поэтому он стал стучать в дверь, чтобы попросить лекарства. Бил в дверь он очень долго, наверное, около часа. Рядом с дверью находилась кнопка вызова сотрудника, но, как объяснил Белорус, нажимать ее, по неписанным правилам, можно только в случае если заключенного выгоняют из камеры. Поэтому сколько чеченец не мучился, на кнопку он не нажимал, а лишь колотил в дверь. Даже когда сотрудники пришли, лекарств ему принесли только через несколько часов. Такой и дальше будет суть медицины в СИЗО. Можно долго мучиться и не дождаться помощи врача.

Кстати о таком правиле недопустимости нажатия на кнопку вызова, я в дальнейшем ни от кого не слышал. Все ею свободно пользовались.

Когда приезжаешь в карантин, у тебя, как правило, практически ничего нету с собой, в том числе еды и сигарет. Остатки моей передачки с ИВС съели очень быстро еще в первый день. Мы все сидели практически без всего. У ребят не было сигарет, им приходилось вытряхивать табак из остатка пачек и засыпать его в самодельную трубку, собранную из консервов. Поскольку я не курю, такими проблемами я не мучился. Доходило даже до того, что ребятам приходилось курить чай. Сам чай мы пили без сахара, потому что его тоже не было, то, что выдавала администрация, хватило от силы на пару чашек. Да и то, чтобы взять этот сахар, надо было вставать на завтрак в 7 утра, чего никому не хотелось.

По началу, два раза в день проходили проверки, утром и вечером. Как и в ИВС вначале проверки заходили сотрудники и узнавали, есть ли жалобы или заявления. Потом начиналась эпопея с дежурством., о которой я ранее упомянул. Далее проходил ритуал, которого я не виде на ИВС. Мы выходили из камеры, вставали лицом к стене, пока нас обыскивали, один сотрудник со здоровым деревянным молотком стучал по различным предметам мебели, в основном железным. Как я позже узнал, так они проверяли целостность конструкции, убеждаясь, что мы ни из чего не сделали заточек, нигде не делали тайников. Параллельно сотрудник визуально осматривал камеру, иногда залезая в наши вещи, часто вместе с сотрудником с молотком заходили иные представители администрации для осмотра. Если сотрудники видели что-то, что казалось им запрещенным, они сообщали об этом, либо выкидывали эти вещи из камеры. И такие проверки в дальнейшем меня ждали каждый день. Вечером было попроще, обходилось без ритуала с молотом и назначения дежурного, вечерняя проверка проходила быстро.

К середине дня казаху пришла передачка от подруги с различными сладостями однако сигарет не было, как мне объяснили в дальнейшем, первые две передачки сделать легко, близкие просто приходят в СИЗО или ИВС и передают что нужно, в дальнейшем процедура сложнее, уже необходимо записываться в электронной очереди на определенное число.

Казах и чеченец были мусульманами и поэтому периодически совершали намаз. Большинство нерусских, попадающих в МЛС, как правило становятся набожными только там. Очень часто свою религиозность они стремятся выставить напоказ. Когда живешь с мусульманами, это вызывает много дискомфорта, потому что из уважения к ним приходится тихо разговаривать, когда они молятся, воздерживаться от посещения туалета. Из-за этого крайне нелегко уживаться вместе.

СИЗО: связь с внешним миром

Нахождение в СИЗО – это естественная изоляция обвиняемого от внешнего мира, и придумана она для того, чтобы обвиняемый не мог угрожать свидетелям или потерпевшим, использовать связи, чтобы повлиять на ход расследования, общаться со своими подельниками – и так далее. Но полностью изолировать человека от связи с внешним миром нельзя, да и не нужно. Поэтому существуют способы, с помощью которых заключенный может передавать информацию вовне, и получать ее оттуда.

Основной и самый законный способ связи – это письма. К 2018 году вовсю действовала достаточно удобная система «ФСИН-письмо». Чтобы не отправлять письмо через Почту России, которое неизвестно когда дойдет, можно отправить за 55 рублей электронное письмо через Интернет. Доставка таких писем осуществляется в течение от одного до трех дней. Если оплачен ответ на письмо, то заключенному предоставляется пустой бланк формата А4. Вы пишете на нем письмо, передаете администрации, затем его сканируют и отправляют адресату. Все это делается довольно быстро, хотя конкретная скорость зависит от сотрудников СИЗО – цензоров. Они принимают и отправляют эти письма, а также следят, чтобы в них не содержалась информация, которая будет препятствовать установлению истины по уголовному делу. Например, если написать о том, что говорил на допросе, что известно следствию и подобное, – такое письмо обязательно передадут следствию. Подобное положение установлено соответствующим федеральным законом. Запомните: если пишете что то по делу, то надо передавать это только через адвоката – и ни в коем случае не через почту.

Другой способ общения с близкими – через администрацию; чаще всего это телефонные звонки. Разрешение на звонки необходимо получать у следователя, суда, если дело передали в суд, либо у начальника СИЗО, если приговор вступил в законную силу. Если еще идет рассмотрение дела, то разрешение на звонки могут и не дать, если суд или следователь посчитают, что звонки могут препятствовать рассмотрению уголовного дела. В чем именно это может проявляться – закон не проясняет. По факту, можно просто так, без объяснения причин, отказать обвиняемому в праве на звонки. На деле суд почти всегда дает разрешение на звонки, а следователи по особо важным делам – напротив, стремятся отказывать в звонках, чтобы оказать на подследственного давление.

Следствие, суд, начальник СИЗО могут дать сколько угодно разрешений на звонки – хоть сотню. Но обычно дают 20–40 за одно обращение, чего более чем достаточно. Одно разрешение дает право на 15 минут разговора. Как только минуты истекают – в счет идет следующее разрешение (то есть непрерывное общение в течении часа означает трату четырех разрешений). Естественно, звонить можно только на те номера, которые указаны в разрешении.

На звонки заключенных обычно водят раз в неделю. В специальном помещении стоят таксофоны, с которых и звонят заключенные. Все звонки записываются, а при необходимости слушаются.

Со звонками постоянно связаны какие-то проблемы. Например, с какого момента отсчитывать начало положенных пятнадцати минут – с набора номера или с момента соединения с абонентом? Сгорает ли разрешение, если не удалось дозвониться? Самое сомнительное требование, придуманное администрацией: каждое разрешение от суда должно содержаться на отдельной бумаге. То есть если на одной бумаге указано сорок разрешений, то особо придирчивый сотрудник будет трактовать это как одно разрешение. Соответственно, сорок разрешений должно содержаться, по логике ФСИНа, на сорока отдельных документах. Они придумывают это, чтобы им было удобнее вести документацию, но при этом все сотрудники трактуют данное правило по-своему. Давайте посмотрим на это с точки зрения закона и логики: не имеет значения, на скольких бумагах должны содержаться разрешения суда либо следователя. Иначе можно было бы требовать, чтобы решение об избрании меры пресечения на шестьдесят суток было оформлено на шестидесяти листах.

Помимо связи с внешним миром походы на звонки дают возможность лишний раз пересечься с заключенными из других камер. Похожим способом связи являются свидания. На них также могут дать (а могут и не дать) разрешения следователь, суд или начальник СИЗО. Заключенным позволено не более двух свиданий в месяц. В теории, свидание могут разрешить любому человеку – хоть другу, хоть подруге; но на практике разрешение дают только близким родственникам.

Длительность свидания, по закону, составляет до трех часов. Конкретная продолжительность зависит от администрации учреждения. Обычно ограничиваются одним часом. Часто заключенным, чьи близкие приезжают на свидания из других регионов, по личному разрешению администрации продлевают свидания до двух часов. Так, во время голодовки мне дали разрешение на максимальную длительность свидания – три часа.

Свидания похожи на те, что показывают в американских фильмах. Разговоры ведутся по телефону, через стекло. Разница только в том, что в России заключенного от близких отделяет помимо стекла еще и решетка, а расстояние между участниками свидания больше полутора метров. Поэтому дотронуться ладонями через стекло, как в кино, не выйдет.

Разговоры во время свиданий записываются – но, как признаются сами сотрудники СИЗО, никто их не слушает; конечно, если нет специального приказа на конкретного человека, то обычно это делает не ФСИН, а следствие. Но на всякий случай все равно не следует обсуждать на свидании всех и все подряд. Если есть необходимость передать какую-то важную информацию, то можно написать это на листе бумаги А4, обведя текст несколько раз, чтобы было видно, и показать этот текст через стекло.

Но если такой информации много, то лучший способ ее передачи – это свидание с адвокатом. Разрешения на встречи с адвокатом просить не надо: адвокат может приходить неограниченное число раз. Единственным ограничением является количество и заполняемость следственных кабинетов в СИЗО. Чтобы попасть на встречу со своим подопечным, адвокат должен за несколько дней записаться в электронной очереди; либо, встав в живую очередь, пройти на экспресс-свидание, которое длится 20 минут или немного дольше. Также адвокат может прийти со следователем, и тогда обязанность записываться в очередь ложится на следователя. В большинстве СИЗО проблема с визитами адвокатов к подзащитным нет. Исключение составляет «Лефортово», где на 350 заключенных всего шесть следственных кабинетов. Из-за этого адвокаты неделями не могут попасть к заключенным.

Встречи с адвокатом записываются на видеокамеру – без записи звука. Но это официально. Неформально в некоторых кабинетах стоит прослушка, и все знают об этом.

По закону, что-либо не относящееся к делу передавать через адвоката нельзя: для этого существует канцелярия СИЗО, где в течение нескольких дней переданное проверят цензура. На практике, сотрудники ФСИН слишком не заморачиваются и не сильно препятствуют передаче различных материалов через адвокатов. Особенно если передавать их аккуратно, накрыв материалами дела. Исключения касаются только личностей, за которыми установлен особый контроль: у них тщательно проверяют все переданные документы и изымают «постороннее». Поэтому такие люди ходят на встречи с адвокатами с парой баулов документов. Также практика недопуска «посторонних» материалов вовсю действует в СИЗО 99/1, так называемой «Девятке». Там адвокатам даже запрещают записывать что-либо со слов заключенного.

Это законные способы связи с внешним миром. Есть также не вполне законный способ связи – по мобильному телефону. В СИЗО запрещено пользоваться услугами сотовой связи, поэтому их приносят сюда тайными путями. Либо это делается через адвокатов, либо через коррумпированных «фсиновцев». Изредка они попадают в СИЗО через «дорогу с воли». Вероятность того, что в камере будет телефон, зависит от уровня контроля над корпусом. В общих корпусах обыски с изъятием телефонов проходят достаточно редко; пронести телефон достаточно просто, поэтому мобильные есть почти в каждой камере – причем часто это смартфоны.

Меры предосторожности заключенных при пользовании телефонами минимальны. На спецблоках же, где сидят люди с более серьезным уровнем дел, телефоны большая редкость, и держатся они недолго. Как правило, это не смартфоны, а самые дешевые кнопочные телефоны – «фонарики». Соответственно, и уровень предосторожности при пользовании телефоном на спецблоке гораздо выше. Обычно телефоны прячут в стены, под пол, даже в салаты и колбасу. По телефону надо говорить тихо, все это время фоном должен работать телевизор или вестись разговоры других сокамерников. Беседовать по телефону можно с ограниченным кругом абонентов – как правило, только с родителями. Те должны заводить для общения новый телефон, сим-карту, разговаривать на балконе или лестничной клетке. Дело обсуждать нельзя, с подельниками общаться тоже. Стоит самый простой телефон около тридцати тысяч. При всех этих условиях лично для меня телефон становился практически бесполезным: в нашем корпусе можно было звонить два раза в четыре дня, попадая на смену не самых дотошных и опытных дежурных. На разговор было всего 20-30 минут в день. Наличие мобильного порождает паранойю, обязанность постоянно хитрить, вертеться, стараться, чтобы телефон не обнаружили. А лично у меня проблем хватало и без телефона.

Кроме того, односторонняя связь заключенных с внешним миром обеспечивается посредством телевизора и газет. Телевизоры есть почти в каждой камере, нет их разве что на карантине, в ИВС, карцере – но там связь с внешним миром ограничена. Так, в ИВС и в карцере недоступны письма, звонки, свидания. Единственный источник связи – это адвокат. В свиданиях с ним ограничить не могут.

Получать информацию можно и из газет. Подписка на них осуществляется через администрацию СИЗО. Подписаться можно на любую печатную продукцию кроме экстремистской, эротической и порнографической. Обычно подписываются на «Ведомости», «Новую газету», «Коммерсант». У нас в шестом корпусе «Матросской тишины» так же бесплатно можно было получать газету «РБК».

Стоит упомянуть последний и малодейственный способ: это связь во время суда. В судебном заседании можно участвовать лично либо по видеосвязи. Когда присутствуешь сам – зависишь от конвоиров и судебных приставов, которые, как правило, запрещают общаться с близкими, пришедшими в суд. Хотя бывают и исключения, когда можно спокойно обменяться парой фраз; при этом передавать устно информацию можно через адвоката, который перед и после заседания имеет право переговорить с подзащитным. Передавать какие-либо материалы можно только через конвоиров – даже официальные документы. Лично мне пробовали передавать материалы, напрямую не относящиеся к делу. Публицистические статьи передать удалось, а вот тексты на иностранном языке конвоиры передавать отказались.

При участии в судебном заседании по видеосвязи – еще меньше возможностей пообщаться с близкими. Все зависит от секретаря судебного заседания, который на свое усмотрение может отключить – или наоборот, включить – звук на телевизоре, транслирующем изображение камеры в СИЗО. Конечно, обвиняемый имеет право на переговоры с адвокатом, но эти переговоры приходится вести во всеуслышание. Возле клетки в СИЗО и в зале заседаний есть специальные телефоны для переговоров с адвокатом, но я ни разу не видел, что бы ими пользовались. Поэтому суд – не лучший способ связи с внешним миром; скорее, это определенная моральная поддержка, возможность увидеть сразу нескольких близких людей.

Куда больше связей заключенный устанавливает с арестованными из других камер, корпусов, СИЗО – во время доставок на судебные заседания.

В тот же день меня повели к психологу. Это стандартная процедура необходимая для определения того в какую камеру в дальнейшем заселить человека и есть ли необходимость для применения к нему мер особого контроля. Я беседовал с молодым парнем-психологом. Вопросы были о том, чем занимался на воле, есть ли вредные привычки, из какой семьи. Послушав мои ответы, психолог сказал, что у меня прямо идеальная характеристика и удивился, что я тут делаю. Я ответил как есть, что боролся за установление нового порядка.

В течение дня Саня Белорус и Денис коммерсант, решили провернуть старый тюремный трюк с магазином. Суть заключалась в том, что другому человеку говорили, что можно сходить в магазин за продуктами. Делалось это тонко, разрисовывая легенду. Выглядела эта версия примерно так. Можно раз в несколько дней взять сумку и пойти в специализированный магазин ФСИНа за продуктами, иногда в сопровождении сотрудника, иногда одному. Для этого надо пойти на проверку с сумкой и сказать, что идешь в магазин.

Изначально так решили развести меня, потому что мол, у меня был рюкзак, и мне легче было бы донести покупки, но я сразу понял этот развод. Поэтому решили развести Александра Макарова, того, кто попался на наркотиках.

Расписывали картину похода в магазин так правдоподобно, что Макаров повелся.

– Если сотрудники будут не пускать в магазин, то они нарушают закон, поэтому если будут останавливать то вырывайся и все равно иди, – говорил Саня Белорус, – И не вздумай набухаться, по возвращении надо будет пройти алкотестер, если напьешься, то больше не отпустят. Да и вообще не пробуй убежать. Ты понял?

– Да я не тупой, я понял. – отвечал Макаров.

Мы все уселись, стали составлять список покупок. Почему то Макаров даже не задумался, что список получился настолько огромный, что один человек точно все это не унес бы.

– А у меня же денег нет, как я все это куплю? – интересовался Макаров.

– Насчет денег не беспокойся. – ответил ему Белорус.

И вот на вечерней проверке Макаров устремляется через сотрудников, с моим рюкзаком и словами «Я в магазин». Сотрудник остановил его и сказал, что для начала надо написать заявление. Очевидно, что сотрудник подыграл нам. Как писать заявление Макаров конечно не знал и я решил продиктовать ему.. К вечеру он написал заявление на имя начальника СИЗО – «Прошу отпустить меня в магазин для покупки продовольственных товаров». После того как мы все прочитали и посмеялись над этим заявлением, Макаров сдал его. Он не заподозрил неладное даже после нашей реакции на заявление, вполне возможно, что это последствия большого наркоманского стажа.

Вечером Макаров случайно нашел за трубой в туалете тонкую железную палочку с загнутым крючком на конце. Это была «удочка», сделанная из кусков проволоки, кем то до нас. Макарова похвалили за это, ведь теперь мы могли спокойно наладить дорогу.

И вот вечером мы по очереди цеплялись удочкой за проволоку в окне и тянули ее, чтобы таким образом, чтобы не разорвать ее. А когда это наконец удалось, мы смогли наладить связь с остальным СИЗО. Первым делом Белорус переписал все наши данные, то есть ФИО, возраст, статьи, откуда мы. Это общепринятая практика в СИЗО. Считается, что все про всех должны знать. Это делается, чтобы можно было, например, найти своих подельников или знакомых, или вычислить стукачей, непорядочных арестантов. Поэтому реагировать в штыки на это не надо. Если человек постыдного за собой не чувствует, то для него нет никаких сложностей, чтобы продиктовать свои данные.

После того как мы отправили письмо с нашими данными наверх, привязав его к опущенной в окно веревке, нам прислали своего рода гуманитарную помощь: сигареты, чай, сахар. Уже когда большинство легло спать, Белорус получил так называемый «прогон». Это было письмо к нам от смотрящего (ответственного со стороны заключенных) за карантином. Когда получали прогон, его содержание необходимо было довести до всех в камере, поэтому белорус разбудил нас всех и зачитал прогон. В основном там содержались общие слова, пожеланиями всего самого светлого, а также повторялось, о чем говорил нам Белорус днем, что не надо расписываться в журнале дежурств. После прослушивания прогона мы легли спать, а Белорус всю ночь стоял на дороге, то есть держал связь через нее. Он специально для этого переехал на кровать ближе к окну. По тюремным правилам дорожники (ответственные за дорогу) не спят по ночам, а высыпаются днем, когда дорога не функционирует.

Только мы проснулись, как оказалось, как оказалось, что Макаров умудрился накосячить. За день до этого Белорус поинтересовался, кто проснется утром на завтрак. Когда оказалось, что проснуться собирается только Макаров, Белорус попросил того разбудить его на завтрак и заодно взять на всех сахар. Макаров согласился, однако поутру никого не разбудил, сам съел завтрак, взял на себя сахар и выпил с ним чай. Естественно, за этот поступок Макарову сделали замечание остальные сокамерники.

На утренней проверке вновь встал вопрос о назначении дежурного. В этот раз администрация выбрала Макарова. Несмотря на то, что до него дважды доносили, что делать этого не надо, а потом еще и на проверке Белорус об этом напомнил, Макаров подошел и послушно расписался в журнале дежурств. После проверки по этому поводу начался скандал. За свой поступок Макарову пришлось весь день слушать приколы и издевательства над собой. Макаров, либо в силу природной некоммуникабельности, либо из-за длительного употребления наркотиков, не мог нормально оправдаться. Этот человек с одной стороны не стал с самого начала признавать свою неправоту, с другой стороны не придерживался своей позиции до конца, постоянно меняя свое мнение, когда на него давили. В итоге к нему к нему отнеслись достаточно снисходительно, договорившись не портить ему жизнь, но об инциденте сообщить по дороге мы были обязаны.

Поддержание чистоты и порядка в камерах лежит на заключенных, на карантине сотрудники особенно напоминали нам об этом, отчасти проверяя нашу склонность к противостоянию давлению, отчасти из-за того, что на карантине, только что прошел ремонт. Постоянно сотрудники задавали вопросы – «Почему на стене какая то отметина?», «Почему пол грязный?», «Почему половины веника нет, вы его скурили?». Иногда доходило до смешного, когда сотрудники приходили фотографировать состояние карантина, чтобы потом показать начальству. Или спрашивали, почему там так грязно, показывая на урну. Мы все равно решили убраться, не потому что фсиновцы так сказали, а потому что самим стало неприятно жить в бардаке. Изначально шли разговоры о том, что Макаров за свои косяки должен убираться за всех, но его пожалели и сошлись на том, что он должен убраться только в туалете.

Вообще пример с Макаровым показывает, что в тюрьме не надо лишний раз идти против толпы, слушать чему тебя учат более опытные сидельцы. А даже если надо поступать по своему, не плывя по течению, то необходимо быть готовым идти до конца, твердо придерживаясь своей точки зрения. Конечно, не надо забывать про коммуникабельность, если человек активно общается, слушает других, умеет вызывать симпатию то ему многое способны простить. Макаров не придерживался этих советов, за что до перевода в другую камеру, его в мягкой форме гнобили, называли дежурным или дневальным. Хотя до жести не доходило, его пускали за стол, делились с ним передачками.

В СИЗО если ты обладаешь какими то навыками, это очень ценится среди сокамерников. Например, человек может уметь готовить или делать стрижки и подобное. Когда узнается что человек работал по профессии, которая может пригодится в застенках, к нему сразу обращаются за помощью. Это с одной стороны резко поднимает авторитет среди заключенных, с другой стороны порождает кучу новых обязанностей.

Для меня такими навыками оказались мои юридические знания. Наверное, чаще всего именно к юристам другие заключенные обращаются за помощью. Поэтому меня начали просить составлять апелляции. У большинства нет средств на платных адвокатов, а адвокаты по назначению, как правило, не обжалуют заключение под стражу. Поэтому рассчитывать приходиться только на себя, а в данном случае пришлось рассчитывать на меня. Чеченец и казах попросили написать апелляции на их меру пресечения, а Белорус на смягчение приговора. Казаху и чеченцу я сразу сказал, что шансы на то, что в апелляции их отпустят низкие, они не москвичи, казах еще и безработный. Но в тоже время они прекрасно понимали, что если ничего не делать, то шансы выйти еще ниже, поэтому я дал им некую надежду. С Белорусом же ситуация иная. Он получил всего 4 месяца за то, что украл водку из магазина. Если он не обжалует решение, то его увезли бы в лагерь, отбывать пару месяцев наказание. Понятное дело никому не хочется ради двух месяцев переезжать неизвестно куда на лагерь, особенно учитывая бесчеловеческие условия перевозки заключенных. Если же он обжалует решение суда, то эти 4 месяца проведет в СИЗО, а учитывая недавно принятые поправки в закон, и того меньше. Так как, до вступления приговора в законную силу, один день в СИЗО равен полутора дням в лагере общего режима. Поэтому он был заинтересован хотя бы в самом факте обжалования приговора, с просьбой смягчить его.

Каждому из них я помог составить апелляцию, мне было приятно помочь тем кто просит, да и занять себя чем то. После того как все прочитали свои жалобы, каждый благодарил меня. «Вообще все четко расписал, они просто обязаны отпустить меня после такой жалобы» – восхищался чеченец.

Чуть позже продолжилась тема с «Походом в магазин». Теперь уже Макарова убеждали, что он должен искупить вину и сто процентов сходить в магазин. Заявление с просьбой отпустить его в магазин вернули, и сотрудники в шутку сказали, что надо написать еще заявление с просьбой выдать ему деньги на покупки.

За день до этого мы обсуждали, какую то непроверенную информацию, что на содержание каждого заключенного государство тратит 2.500 рублей в день. То есть на воду, еду, свет, тепло. И на следующий день мы передали эту информацию для Макарова, будто на каждого заключенного непосредственно выделяют по 2.500 рублей в день, которыми он может распоряжаться. Естественно в такое мог поверить только наркоман со стажем. Я продиктовал Макарову новое заявление «Прошу выдать мне 7.500 рублей (так как Макаров в тюрьме уже три дня) для похода в магазин».

– А мне точно дадут эти деньги? – изумленно вопрошал Макаров, глядя на заявление.

– Ну конечно, это же твои деньги. – отвечал белорус.

– Что ты сразу не сказал, что это мои деньги?

– Блин, ты бы видел, с каким жлобским лицом ты это произнес! – с претензией сказал белорус и передразнил Макарова.

Сотрудники уже позже прочитали заявление, посмеялись и отдали обратно. Макаров видимо так и не понял, что над ним пошутили. Одно из заявлений мы вечером отправили по дороге, чтобы все СИЗО могло посмеяться. Второе оставили на карантине.

Такие шутки в СИЗО это обычное дело. Люди придумывают их, чтобы хоть как то отвлечься от повседневных проблем. Бывали, например, случаи когда к новенькому подходили и интересовались есть ли у него шапочка и плавки для бассейна? На удивленные вопросы отвечали «Ты, что не знаешь почему СИЗО называют «Водник»? Из-за того, что у нас есть бассейн». Соответственно, новоприбывший писал близким, чтобы ему прислали принадлежности для бассейна. Изумленные родные собирали посылку. Какой смех стоял, когда человеку в камеру заходили ласты, очки для плавания, шапочка. Поэтому в СИЗО надо быть очень бдительным. Хотя конечно ничего критического с человеком не произойдет. Если вдруг он попадется на развод. Очень часто заключенные называют в СИЗО друг друга по кличкам. Если у человека нет клички, то ее дают сокамерники. Саня был Белорусом, потому что был из Белоруссии, меня назвали «юристом», казаха решили называть «якутом», Макарова – «дежурным» или «дневальным», Дениса-коммерсанта долго думали, как назвать, то ли Иисус из-за внешнего сходства, то ли москаль. Остановились на последнем. Часто человек не хочет принимать на себя ту или иную кличку, демонстративно не откликается на нее, но против коллектива не попрешь. Часто используют такой метод, как кричать в окно «Тюрьма старушка, дай погремушку» после чего из других камер начинают выкрикивать свои варианты кличек. Могут выкрикнуть откровенно дурацкую, например «кирпич», и потом ходи с ней. Конечно, по правилам можно отказаться от предложенных вариантов, но не все знают о праве на отказ. Поэтому лучше всего придумайте кличку заранее. Обычно при переезде в другую камеру никто не узнает о старой кличке, люди редко при заезде представляются прозвищем, а когда все таки, сообщаешь, как тебя называли в прошлой камере, то часто слышишь «да нет, как то не подходит это прозвище».

Вечером мы налаживали дорогу, отправляли наверх сообщения о косяке Макарова, через некоторое время нам ответили, что с ним будут решать, когда его переведут из карантина в камеру постоянного содержания.

Где то посреди ночи к нам завели пополнение. Людей оказалось больше чем койко-мест, поэтому на часть народу принесли раскладушки, а один таджик так и остался без спального места, всю ночь, проведя за столом в полусонном состоянии. У всех переписали данные и передали наверх, ввели в курс дела, как и что происходит в СИЗО.

Утром на проверке вновь встал вопрос о дежурствах. И вновь на вопрос «Кто дежурный?», Белорус дал ответ «У нас нет дежурных».

– Так, ты что самый умный?! – сказал оперативник, – А ну пошли со мной.

Белоруса увели с матрасом и вещами. Несмотря на это новенький, Игорь отказался расписываться в журнале дежурств. В отсутствии Белоруса Макаров осмелел, не захотел вновь убираться, как раньше обещал, огрызался. Но мы все равно ставили его на место, всячески над ним подшучивали. Например я написал на листе список тюремных мастей, и попросил Макарова выбрать кем он собирается стать на зоне. Как мы смеялись, когда Макаров вычеркнул всевозможных «шнырей» и «козлов» и оставил только пуекты «мужик» и «вор в законе».

Белоруса через некоторое время вернули. Оказалось, что его на несколько часов отправили на сборку – помещение для ожидания заключенных, без каких либо удобств. Придя обратно, Белорус жаловался, как жестко спать на полу сборки. Мы рассказали про «выбор» Макарова, что Белорус от удивления широко раскрыл глаза. А потом лежа на кровати продолжал шутить над Макаровым.