скачать книгу бесплатно
Он пригласил меня в кабинет, и мы прошли вместе с Нарой, но дочь он попросил оставить нас.
– Чем занимаешься? – без дальних слов спросил Кязым.
Так звали отца Нары, и так она его звала, когда была сердита на него, и в последнее время она, кажется, почти постоянно его называла по имени. Я видел его впервые, и он мне не понравился, не нравился давно заочно, и не нравился сейчас, когда я его впервые увидел, как говорится, воочию, хотя я все время мысленно уговаривал себя быть объективным по отношению к нему, все-таки, он – отец Нармины, моей любимой девушки. Но быть объективным не получалось. Субъективность не позволяла. Однако, неприязнь, видимо, у нас была взаимной. Он хмуро, даже не пытаясь изобразить на лице подобие гостеприимной улыбки, оглядел меня с ног до головы и, кажется, остался недоволен осмотром. И тут я решил позлить его, немного повалять дурака, хотя это, я вполне сознавал, было небезопасно: и без того жидкие, не укрепившиеся отношения могли вообще растечься лужей и улетучиться. Но дьявол уже проснулся во мне. Его вопрос застал меня, когда я разглядывал довольно приличную репродукцию картины Ван-Гога «Подсолнухи» в натуральную величину и в дорогой раме.
– Да вот, – сказал я, запоздало отвечая на его вопрос, поднося кулак к глазу и глядя на картину, будто через подзорную трубу, как это делают специалисты, – Пытаюсь определить, это подлинник, или… Нет, вроде, непохож…
Он проследил за моим взглядом и уставился на меня своими выпученными совиными глазами.
– Ты ей не пара, – сказал он.
Видимо, у него была такая манера: говорить в лоб, без лишних слов, без обиняков. Впрочем, не знаю. Не думаю, что со всеми он мог бы себе это позволить. Со мной мог. И потому, было видно, позволял с удовольствием, любуясь собой и гордясь своей прямолинейностью. И говорил так, чтобы я не забывал свое место…
Квартира у них была, конечно, шикарная, и кабинет его напоминал музей, где были собраны разные редкие и дорогие диковинки. Жили они в старинном архитектурном престижном доме на самом престижном месте города, мебель и ковры дорогие, и видимо, зазывая меня к себе, он рассчитывал, что я оробею, столкнувшись с такой яркой, режущей глаз роскошью, и пойму, наконец, разницу между их и моей жизнью. А сам не мог понять такой простой вещи, что меня в их доме интересует и волнует только одно – Нармина, и мне начхать на все остальное, не исключая и дорогую репродукцию «Подсолнухов».
– Садись, – сказал Кязым, не глядя в мою сторону.
– Я уже сижу, – сказал я.
И правда, мне надоело ждать приглашения и маячить посреди кабинета, как наказанный школьник, и я сел буквально за секунду до того, как он сказал.
– Ты, говорят, участвовал в боях?
– Участвовал.
– А тебя как, посылали, мобилизовали, кто-то просил, требовал?
– Нет, я сам пошел. Добровольцем.
Он помолчал, видимо, осмысливая мой ответ, хотя, насколько я знаю, он обо мне был отлично осведомлен.
– Ты хочешь жениться на моей дочери…
Это не прозвучало, как вопрос, но я тут же решил ответить, перебив его.
– Да!
– Я не закончил, – он предупреждающе вытянул руку и поднял перед моим лицом указательный палец, украшенный перстнем с большим сверкающим бриллиантом. Показать, что ли хотел? Я посмотрел на камень. Говорил он медленно, солидно (потому и перебить его было нетрудно), хорошо поставленным, жирным голосом.
– Ты хочешь жениться на моей дочери, – начал он заново нарочито терпеливым тоном, как говорят с идиотами, и тут внес существенную поправку, – На моей единственной дочери, и в то же время идешь на войну, рискуешь жизнью, хотя никто тебя не просил об этом, никто не отправлял, не мобилизовал, идешь добровольцем… Как это понимать?
Я немного выждал паузу, взглянул на него, на обстановку в кабинете, на фальшивого Ван-Гога.
– Боюсь, что не смогу вам объяснить, – сказал я, стараясь придать голосу как можно больше мягкости и вежливости.
– Это меня не удивляет, – сказал он и долго, пристально посмотрел на меня, – И часто с тобой происходят необъяснимые вещи?
– Бывает, – сказал я.
Теперь я ответил ему тем же долгим взглядом, смеясь в душе над его непоколебимой уверенностью, что он может решать за нас наши судьбы, что может решать мою судьбу.
– Ты на войне был, кажется, контужен? – спросил он с некоторым участием в голосе.
– Нет, только ранен, – сказал я.
– Так, так, – раздумчиво проговорил он, – Тебя выгнали из Университета?
– Не восстановили, – уточнил я.
Он некоторое время молчал, что-то усиленно обдумывая и, кажется, даже на минуту забыл о моем присутствии здесь, в кресле напротив него. А когда заговорил, у него был совершенно другой тон, добрый, участливый.
– Я много хорошего слышал о твоем отце, – проговорил он, – Он был, как утверждают, вполне приличный, нормальный человек… В кого ты такой?
Разговор с ним о моем отце был мне крайне неприятен, и я промолчал, не отвечая на его вопрос. Тем более, что и вопрос был риторический.
– Послушай, у меня есть для тебя деловое предложение, – сказал он после паузы, радостно хлопнув в ладоши, как будто предложение это уже стало реальностью, – Просто мне сейчас пришло в голову… В университете тебя не восстановили, но высшее образование, все-таки получать надо, ты согласен?
– Да, – осторожно ответил я, не понимая еще какую игру он затеял, но чувствуя нутром – что-то затеял, и мне следует быть настороже.
– Ты же не можешь оставаться без высшего образования, правда? Надо становиться специалистом, в дальнейшем зарабатывать, кормить семью, ты согласен?
– Да, – сказал я.
Что-то он часто стал обращаться ко мне за согласием, с чего бы это?
– Так вот, у меня к тебе деловое предложение: поступить в Москве, в Российскую Таможенную Академию… У меня там хороший знакомый, поможет…
Я опешил.
– А почему именно в Таможенную Академию?
– А почему нет? – сказал он, – Это близко к той профессии, которую ты хотел приобрести, тому, чему ты учился, точнее – недоучился, да и потом – почетно… Будешь хорошо зарабатывать. Семью кормить ведь придется. Не забывай…
Это упоминание о будущей семье согревало мне сердце, и я растаял.
Он подошел к бару, достал два вызывающе искрящихся бокала, бутылку виски, поставил на столик, плеснул в бокалы по глотку, поднял свой бокал и сказал:
– Это хорошее предложение, подумай… Возьми бокал, выпьем за будущего таможенника. Мудрецы говорили: вернуться с пол дороги зла, уже добро…
– Что вы имеете в виду? – не понял я.
– Я имею в виду твое незаконченное обучение.
– Чем же профессия юриста – зло?
– Нет, я в том смысле, что эти негодяи не восстановили же тебя, а ты им на зло возьмешь и поступишь аж в самой Москве, где учатся студенты со всего мира, пусть знают!.. Да, да!.. Тебе следует учиться на таможенника, – слишком уж подозрительно, настораживающе-прямолинейно и безаппеляционно заявил он, – Спасать отечество от всякой заразы, которую нам заносят с чужбины.
Слова эти были явно не из его репертуара; стоило немного с ним поговорить, как становилось ясно, что патриотическими идеями он не страдает, и потому мне показалось, что он немного – и даже намеренно топорно – подыгрывает мне, моим убеждениям, и даже немного издевается при этом. Мне стало неприятно, я осторожно поставил бокал на инкрустированный столик, до которого боязно было дотронуться, до того он выглядел хрупким (как и бокал, кстати), и сухо ответил ему:
– Я подумаю.
– Ты считаешь, что это плохая профессия?
– Нет, не считаю.
– Ну вот, видишь. Ведь все равно надо кем-то стать…
– Ну, а как же?.. – начал я и не договорил, надеясь, что он не забыл главную причину, по которой я пришел сюда.
Он подождал, чтобы я закончил фразу, не дождался и сказал:
– Ты думаешь, что в наше время и в моем кругу найдется болван, готовый отдать дочь за парня без высшего образования, без хорошей профессии? Это смешно…
Сказать по правде, этот вопрос меня тоже мучил, и я был в какой-то степени готов, что он обязательно возникнет при разговоре, и потому нерешительно сказал:
– Но ведь можно и… так сказать, параллельно… Не обязательно для этого ждать, чтобы тебе выдали диплом…
– Посмотрим, – сказал он, – Жизнь покажет – параллельно или перпендикулярно. Ты почему не выпил?
Я машинально отпил глоток из бокала, поставил его на столик и под пристальным взглядом Кязыма, кивнув ему, покинул кабинет в растрепанных чувствах, понимая только одно: ни к чему конкретному насчет наших отношений с Нарой мы с её отцом не пришли.
* * *
– Ну, что он сказал? – подступила ко мне Нара в волнении, едва я вышел из кабинета.
– А чего ты ждала? – спросил я.
– Ну, когда?
– Что когда?
– Ну, перестань… Когда?.. Ну, свадьба, ну, я не знаю, обручение, что ли… Когда сватов будете присылать?
– Я смотрю, вам, девушка не терпится замуж выйти.
– Хватит дурачиться, говори!
– Он предложил мне стать таможенником.
– Та… Таможенником?.. Я сказала – хватит дурачиться, – уже всерьез рассердилась она.
– Я серьезно.
Она немного помолчала, осмысливая сказанное мной.
– Но при чем тут таможенник? – удивленно спросила она, – Он не говорил про обручение?
– Нет. Но сказал: когда у тебя будет семья, тебе необходимо будет содержать её, и потому ты должен хорошо зарабатывать.
– Это все?
– Да.
Она удрученно помолчала.
– Я не понимаю.
– Я тоже не совсем. Но если это нужно, чтобы на тебе жениться, то я готов. Ради тебя я готов на все.
– Я все равно ничего не могу понять, – сказала Нара.
– Причем, он сказал, если хочешь жениться на моей единственной дочери, ты должен поступить и учиться именно в Москве, там ты получишь настоящее высшее образование, не то, что здесь. Так он сказал… – Я пожал плечами, чтобы быть солидарным с Нарой в непонимании этого странного заявления пожилого мужчины.
– Мне понравилось то место, где «если хочешь жениться на моей единственной дочери», – сказала Нара, – Остальное я не поняла.
– Мне это место тоже очень понравилось, – сказал я, – Хочешь, мы выйдем, прогуляемся?
После безрезультатного, неряшливого разговора с отцом Нармины, обстановка их квартиры стала давить на меня, мне захотелось поскорее покинуть их дом, вытащить отсюда Нармину; мне казалось, что ей тоже стало трудно дышать здесь.
– Нет, – сказала она, – Сейчас я должна выяснить все про вашу беседу. Поговорю с отцом.
– Бог в помощь, сударыня. Отпускаете меня?
– С болью сердечной.
Я привлек её к себе, быстро поцеловал, пока в прихожую никто не вышел, и покинул негостеприимный дом, в котором жил дорогой мне человек…
Глава 6
Нармина
Так мы с ним в тот день расстались. Я не была против того, чтобы он работал именно в таможне. Где бы ни работал Эмин, я не сомневалась, что он трудился бы честно, добросовестно, но я не понимала, зачем это нужно было отцу. У отца к тому времени было два крупных магазина, оба в хорошем месте, как он говорил – в «ходовом месте», один в самом центре, на самой оживленной улице города; дела у него шли отлично, бизнес процветал, и казалось бы, все его деловые контакты были далеки от таможни… Хотя, кто знает, я в этом не разбираюсь, а он никогда на эту тему не разговаривал дома. Но когда я прямо спросила его об этом, он только сказал мне:
– Если тебе суждено, несмотря на мой запрет, все-таки выйти за этого парня, я бы хотел, чтобы он хотя бы научился зарабатывать, чтобы содержать будущую семью… А то кто он сейчас? Студент-недоучка… Это смешно… То есть, было бы смешно, если б речь не шла о моем будущем зяте и моей дочери… А на таможне поначалу я помогу, выбьется в люди, зарабатывать станет… Я буду опекать его…
– Он вполне самостоятельный человек, – сказала я, – Сражался на войне. Его не надо опекать.
– Не надо опекать!? – отец снисходительно, как на пятилетнего ребенка посмотрел на меня, будто я сказала глупость, – Ты посмотри на него: у него на лбу написано, что он пожизненно будет белой вороной… Его сожрут, сожрут, говорю тебе… Так что, придется контролировать все его шаги…
– Тебе все кажется, что люди обязательно должны жрать друг друга! – запальчиво воскликнула я, повысив голос, раздраженная тем, что мы не можем понять друг друга.
– Это так и есть, – спокойно ответил Кязым.
Когда между нами назревает скандал и непонимание, я и вслух и про себя называю его по имени. Он знает эту мою привычку и беззлобно посмеивается над ней.
– В таком случае, – сказала я, – Его могут сожрать на любой работе, в том числе и на таможне.
– Это вряд ли, – сказал Кязым с несколько загадочным видом, который я не совсем поняла, и потому решила уточнить.
