скачать книгу бесплатно
Я бегу во двор. А за плечами —
груз веков. А мне и дела нет.
Мудрым, долгим взглядом, чуть печально
правнучка устало смотрит вслед…
«Погадайте по ладошке…»
Погадайте по ладошке,
только – о былом.
По раскатанной дорожке
я бегу в свой дом.
Худо-бедно, за плечами
шесть неполных лет…
Кто-то умер. Мать в печали.
Папы дома нет.
Мама чёрную повязку
траурную шьёт.
Мама плачет. Маме тяжко.
Мама воду пьёт.
У окна повисло знамя…
Что ей – властелин?
Мы тогда ещё не знали
слова «пластелин».
Мать готовила на плитке
вечерами суп.
Ни про зэков, ни про пытки…
«Сталина несут!»
Новый радиоприёмник
светится глазком.
Нас не звали на приёмы
прежде и потом.
Годы память не заглушат:
шёл за годом год.
Отдавался в наших душах
каждый поворот.
Погадай: от кукурузы —
польза или вред?
Сколько истин душу рушит
в восемнадцать лет?!
Тамадою на застолье
тот, чья жизнь пошла.
Средь державного застоя
молодость прошла.
Нас лепило наше время,
врезалось в сердца.
Нас согнуло наше бремя,
но – не до конца.
Защищаясь, как и прежде,
от душевных ран,
в недоверчивой надежде
смотрим на экран.
Разве это слишком много —
тридцать восемь лет?
Над тревожною дорогой
снова брезжит свет.
«А суть вещей, наверно, в том…»
А суть вещей, наверно, в том,
чтоб кочевать из дома в дом,
переходить из дряхлых рук
в младенческие руки.
А жизни суть – чтоб мудр и тих
сумел прожить от сих до сих,
и каждый год замкнулся в круг,
как кольца древесины.
Но я живу, и белый свет
вдруг озарится, отогрет,
вдруг засверкает, как алмаз,
огнём высоких истин.
И твёрже взор, и зорче глаз,
и голос мой не голос – глас,
и гулко, будто детский мяч,
пружинит шар земной.
Как во дворец, к себе домой
иду – и вдруг – о боже мой! —
нет ни кола и ни двора,
и ни дворца, ни истин…
А древесины мудрой рост
так тих и бескорыстен.
Старинная история
(Из Радифа Гатауллина)
Городок над равнинной рекою Чулман.
По утрам над волною поднимался туман.
Деревянную пристань качала вода.
Над Чистаем неспешно струились года.
Перестань, Зайтуна, не блажи, не мечтай,
нетерпеньем твоим переполнен Чистай.
Ты по-детски надменна, наивна, юна,
что девчонке-гордячке Тукай, Зайтуна?
Пусть Казань говорлива, бурлива, шумна,
пусть стихами Тукая до края полна,
здесь же пристань качает волна от баржи.
На равнинной реке не нужны миражи.
Что тебе этой славы и горечь, и блеск?
Слушай лучше волны шелестенье и плеск.
Невозможен союз, невозможнее нет:
Зайтуна и бездомный, бездольный поэт.
Тёплый воздух по-летнему благоухан.
Всё вас сватал лукавый Фатых Амирхан.
Только вряд ли в мираж этот верил и сам.
Отдохни, Зайтуна, поброди по лесам.
Жаль мне этой давнишней девичьей тоски.
Здесь крепки и привычны традиций тиски.
Промолчи о смятенье, родных не пугай,
и не стой над рекой, не приедет Тукай.
Умирает поэт, и немеет народ.
Молча плакали люди: он умер. И вот
ленту жизни его не раскрутишь назад.
Был ли счастлив Тукай? Или жизнь —
это ад?
Конфетти разноцветным обсыпало нас,
серпантином связало на жизнь – не на час.
При знакомстве он только молчал и краснел.
Всё шутили, а он улыбнуться не смел.
Он застенчив, – твердишь ты, – не шлёт
он письма.
Не могу же, – горюешь, – признаться сама.
Ты по-детски надменна, наивна, юна,
что девчонке-гордячке поэт, Зайтуна?
Я брожу вдоль реки. Огоньки на реке.
Пароходов гудки чуть слышны вдалеке.
Жизнь промчалась, как вихрь, изменилась
страна.
Не грустите, ханум! Улыбнись, Зайтуна!
К Вам придут расспросить через множество
лет:
Расскажите, каким был великий поэт.
И, взглянув на людей, чьи слова так тихи,
Вы прочтёте Тукая живые стихи.
Два языка
Я – черенок иного древа,
привитый чуждому стволу.
Без ложной радости,
без гнева приемлю
трансплантацию свою.
Я со стволом срослась.
Его корнями
нащупываю с миром связь,
его плодами плодоношу,
годами в себе его судьбу ношу.
Я со стволом срослась.
Лишь в непогоду
по капиллярам глухо память бродит.
И тщетно ищет, не находит
иных, неведомых корней.
И возвращается. И ноет.
И бред её, как ритм иного языка,
в висках моих стучит.
И речь моя, как клёкот дикой птицы,
забытыми
созвучьями
звучит.
II. «…Вот она, твоя работа, если ты поэт…»
«От обиды стихов не напишешь…»
От обиды стихов не напишешь
(это будет не стих, а донос).
Только радость, которою дышит
жизнь, воспринятая всерьёз,
средь упорства, тоски и отчаянья —
мимолётный душевный уют,
лишь гармония,
как бы случайная,
только счастье —
стихи создают.
«Как хорошо страницу за страницей…»
Как хорошо страницу за страницей
с утра за стол садиться и писать,
работать, как тилинькают синицы, —
какая это, право, благодать!
А я свои семейные невзгоды
в уме держу, и как мне совладать
с житьём своим, как с морем в непогоду
ревущим? Надо чем-то обладать,
чего я не умею, не умею.
Но я, наверное, всё же научусь.
Я выдержку приобрету, и с нею
