скачать книгу бесплатно
Не говоря ни слова, она по очереди открыла все окна в классе. Начиналась весна. Мы стали смотреть, как флажки шевелятся, будто оживают и начинают дышать. Так и хотелось помочь им: разделиться бы всем поровну и дуть на них из всей силы – тогда бы они забились.
Учительница встала и закрыла окно.
– Начнем урок, – сказала она.
Димка толкнул меня в бок и показал на дверь. Там стоял мой младший братишка Женька, которому исполнилось всего четыре года. Он увидел меня и потопал ко мне через весь класс. Ребята засмеялись.
– Здравствуйте! – удивленно сказала учительница, но Женька не ответил, он даже не повернулся к ней и продолжал топать ко мне.
– А ну, марш домой! – попросил я.
– Володя, – захныкал Женька, – у нас папку сегодня на войне убили.
– Чего ты выдумываешь?!
– Я не выдумываю, – обиделся Женька. – Мамка письмо получила и теперь плачет.
Я кинулся из класса, Димка за мной. Женька бежал сзади.
Дома я распахнул дверь – у нас было много народу. Где-то там, за народом, голосила мама. Я повернул обратно, в дверях столкнулся с Димкой, проскочил мимо него и бросился на верхний край деревни, туда, за деревню. Димка опять побежал за мной. Где-то позади кричал Женька, он далеко отстал, но все бежал и кричал.
Я остановился возле землянки, которую мы с Димкой вырыли, когда еще не ходили в школу. Здесь было тихо, но где-то недалеко опять закричал Женька. Я не стал ему отвечать. Я сел у входа в землянку – можно было забраться и внутрь, но там было грязно. Подбежал запыхавшийся Димка и сел в сторонке.
– Володя! – кричал Женька. – Володя, где ты?
Мы с Димкой молчали. Женька заплакал и пошел обратно в деревню.
– Плакать будешь? – спросил меня Димка.
Я не ответил.
– Когда отца убивают, – можно.
– Толку-то, – откликнулся я.
– Толку нету. Говорят, легче бывает.
Было слышно, как в деревне беспокойно лают собаки, где-то за рекой ухнул выстрел.
– Вот у меня отец хоть и живой, а считай, без отца, – сказал Димка. – Еще хуже. Один стыд только.
– Ты его разве помнишь?
– Жить неохота, – сказал Димка.
– Может, он хороший человек был?
– Ну и что? А если он против русских шел?
Я не ответил. На другой день мы вырезали из нашего лозунга флажок, который мне полагался за отца. Мы воткнули его в парту, а потом сели за нее и стали рядом сидеть. Тут я опять понял, что отца у меня больше нет и уже никогда не будет. Мне захотелось плакать, но я сдержался и не заплакал, только, пока я сдерживался, из глаз у меня выпала одна капля и стукнулась о парту. Я быстро стер ее рукавом, чтобы Димка не заметил, но он все равно успел заметить.
– Ты меня не бойся, – сказал он. – Давай, если что. Он положил свои руки на парту, а на руки положил голову, будто устроился спать. Я сделал то же самое. Было так тихо, что показалось, война кончилась и такая тишина стоит везде. Но мы-то знали, что она не кончилась.
Мы еще полежали так, а потом пошли домой. Мы шли тихонько, потому что мне было страшно идти домой.
– Хочешь, я с тобой пойду? – предложил Димка.
– Хочу.
У нас дома стояла тишина. Мама, обняв Женьку, спала на своей кровати, а тетя Варя, Димкина мать, сидела с ней рядом.
Она увидела нас и замахала руками:
– Идите к нам, к нам идите. Поешьте там чего и никуда не убегайте, я скоро буду.
Я остался у Димки на ночь, и мы с ним спали вместе, а утром опять пошли в школу.
Потом война ушла из СССР и шла в других странах, но наших людей все равно там убивали. Весной мы сделали еще два флажка, и от лозунга осталось флажка на три, не больше. На войну его могло не хватить, а другого лозунга у нас не было.
– Может, обойдется, – сказал я.
– Должно обойтись, – кивнул Димка.
– Уж теперь война скоро кончится, немножко осталось.
Когда до конца первого класса осталось месяц или полтора, к нашей учительнице после ранения приехал капитан. Кем он ей был, мы не знали, наверно, женихом, потому что везде ходил за ней и даже один раз пришел к нам на урок. Пока учительница занималась с четвертым классом, он рассказывал нам про войну. Конечно, учительницу никто не слушал, все слушали его. У нас в деревне своих капитанов не было, а все больше были солдаты, и живого капитана мы видели в первый раз.
Он рассказывал, рассказывал, а потом почему-то спросил у меня:
– У тебя отец по званию кто был?
– Сержант, – ответил я, вскочив. Я сказал не «сержант», а «сел-жант», потому что «р» у меня не получалась.
– Ты не умеешь выговаривать букву «ры»? – засмеялся капитан. – Милый, тебя на фронт ни за какие пряники не возьмут.
Я замер. На фронт я не собирался, но одно дело, когда не собираешься, и другое – если тебя туда и не возьмут.
– Нет-нет, не возьмут, – продолжал капитан. – Ты сам рассуди: что решает успех боя и в конечном счете успех войны? Наступление – правильно?
Я кивнул.
– А что решает успех наступления, успех атаки? Многое, но прежде всего в самом начале атаки наш боевой клич, по которому русского человека знают и боятся во всем мире. Допустим, мне надо поднять своих солдат в атаку. Я поднимаюсь, устремляюсь вперед на врага и кричу… Что я кричу?
– Ура! – догадался я, но у меня получилось не «ура», а «уа».
– Ура!
– Петя, Петя! – учительница попыталась остановить капитана, но он не стал ее даже и слушать.
– Ура! – еще раз закричал он и, вдруг смолкнув, обвел нас бешеным взглядом. – И что мне на это отвечают мои молодцы, ваши отцы и старшие братья?
– Ура! – закричали ребята, прыгая через парты и набрасываясь друг на друга.
Мы с Димкой молчали. Капитан подошел к нам и, запыхавшись, сказал мне:
– Тренироваться надо. Будешь тренироваться – получится.
– Петя, перестань! – крикнула учительница.
– Все-все, я устал, я ухожу. – Капитан направился к двери. – Атака закончена, враг разбит. Молодцы, ребята!
– Ура! – еще раз прокричало несколько голосов.
Когда урок кончился, мы с Димкой пошли в нашу землянку.
– Ты не обращай внимания, – сказал Димка.
– Ян так не обращаю. Дурак он.
– Ясно, дурак, – согласился Димка.
– Слушай, Димка, а пойдем сейчас к нему и скажем: «Ты не капитан, а дурак».
Димка промолчал.
– Пойдем, Димка! Ничего он нам не сделает.
– Не надо, – сказал Димка. – Он еще обидится и не пойдет больше на фронт. Пусть идет – может, фашиста убьет. А война кончится, ему и без нас скажут, что он дурак.
– А если не скажут?
– Ну, что ты! Еще как скажут! Вот увидишь, после войны дуракам никакого житья не будет.
– А что с ними можно сделать? – спросил я.
– Не знаю, – сказал Димка. – Наверно, учиться заставят. После войны знаешь, как все будет?
– Как?
– Ну, как? – Димка замялся. – Войны не будет, – сказал потом он. – Вот так.
Через несколько дней первый класс у нас с Димкой закончился, а война все еще шла. Это был май 1944 года.
<1966>
В общем вагоне
Давно, очень давно Волков не ездил в общем вагоне, а тут пришлось. Это было время летнего пассажирского наводнения, и поезда, как волны, один за другим шли к дальним западным и восточным берегам, с шумом сшибаясь на вокзалах и каким-то чудом все же расходясь по сторонам. Волков прошел в последний вагон и стал проталкиваться среди ног и спин. Сесть было негде: всюду люди и узлы, и узлы походили на людей, а люди на узлы – те и другие двигались, толкались и искали свободное место. Волков встал у самого выхода из последнего купе и снял пиджак.
Духота в вагоне стояла невыносимая. Люди быстро вспотели и теперь пылали, словно костры, разожженные друг возле друга. Капли пота на их лицах сверкали, как искры, – казалось, вот-вот они затрещат, разлетаясь по сторонам, но в самый последний момент люди торопливо гасили их платками. Поезд уже должен был двинуться, но почему-то все стоял и стоял.
Прямо перед Волковым на скамье сидели две девушки лет по 17–18 и мужик в соломенной шляпе. Четвертое место было занято странного вида остроконечным узлом, родство которого с мужиком даже не надо было доказывать, – восседал как его родной сын. Волкова этот узел раздражал. Только потому, что его принесли раньше, он занял место, а человек должен стоять на ногах.
– Папаша, – не вытерпел наконец Волков, – а узел-то можно бы убрать, а?
– А там водка, – сказал мужик.
– Ну и что?
– А ничего. Оно, конечно, можно и водку под лавку засунуть. Вот ты и сядешь.
– Спасибо, – буркнул Волков.
Только он сел, поезд тронулся. По вагону сразу же прошелся ветерок, и люди зашевелились, задышали, стали приглядываться друг к другу. В ожидании время остается как бы всего лишь с одной часовой стрелкой: оно утомительно и неторопливо. Но вот ожидание кончилось, минутная стрелка снова пошла по кругу, и люди сразу стали другими, словно в них тоже заработали какие-то важные части, которые были выключены. Мужик рядом с Волковым вдруг о чем-то забеспокоился и заерзал на своем месте, посматривая то в одну, то в другую сторону. Потом он повернулся к Волкову.
– Далеко едешь?
– Нет.
– Это, смотря, как рассматривать, – философски заметил мужик, – а то можно сказать, что и до Москвы недалеко.
– Можно, – согласился с ним Волков, – но я до Москвы не доеду, я утром сойду.
Мужик кивнул головой, но не успокоился. О чем-то размышляя, он еще раз кивнул и после этого спросил:
– Это какая же остановка у нас утром будет?
– Комарове.
– Комарово, – мужик обрадовался. – Вот как. Так бы сразу и сказал, что Комарово.
– Они вот тоже в Комарово вылезать будут, – он показал рукой на девушек. – У меня там дружок до войны жил, Ванька Андриянов. Может, знаешь такого?
– Нет, не знаю, – сказал Волков. – Я там еще не был.
– Значит, в первый раз. Посмотри, посмотри. А я в Комарово был. Давно был, до войны еще. Мы там с Ванькой Андрияновым на бухгалтерских курсах вместе учились. А ты-то туда в гости едешь?
– Нет, не в гости. В командировку.
– А-а-а, ишь ты.
Видно, перед поездом мужик выпил и теперь мог беседовать хоть со всем вагоном. То и дело он засовывал ногу под скамью и передвигал там свой узел. Вид при этом у него был сосредоточенный и внимательный. Потом он ставил ногу на место и начинал крутить головой, словно проверяя, все ли в ней хорошо. По всему было видно, что мужик страдает, а страдать он, конечно, не хотел. Поэтому, решившись, он осторожно подтолкнул Волкова локтем, и когда тот обернулся, зашептал, показывая пальцем под скамью:
– Ав сумке-то водка.
– Да-да, – сказал Волков, не зная, что на это надо отвечать.
– Давай, – предложил мужик, сладко прищурившись.
