скачать книгу бесплатно
Гагарина, 23. Тени последнего лета
Гая Ракович
Прошло двенадцать лет после событий, описываемых в первой книге «Гагарина,23».Конец семидесятых, Алма-Атинская область, посёлок Трикотажный.В жизни Тимура и его верной соратницы Аи много приключений.Домовая решает изменить свой социальный статус – выйти замуж. Во что обернётся блажь бородатой авантюристки для некоторых жильцов панельной хрущёвки?Паутина смутной тревоги облепила улицы и дома посёлка. Странное нашествие воробьёв вызывает недоумение – от птиц приходится отмахиваться, как от назойливых мух.Кто-то напада?ет на женщин. Большинство обывателей говорят о засланных враждебным Западом вредителях, некоторые предполагают, что это дело рук местных бандитов. Есть, однако, и те, кто шепчутся о чёрных тенях. Если это так, то откуда, как и почему появились жуткие пришельцы? Сможет ли группка стариков-пенсионеров из дома номер 23 на улице Гагарина решить проблему Трикотажного?
Гая Ракович
Гагарина, 23. Тени последнего лета
Часть 1
Глава 1
За дверью с табличкой «Распорядитель», в кабинете с картотечными шкафами, у массивного письменного стола две женщины обсуждали тревожные новости.
Одетая в чёрное помощница в основном слушала. Распорядительница – полная дама в вязаной кофте – говорила. Сначала медленно, будто подбирая слова, чтобы не сорваться на крик, потом, не удержавшись, всё быстрее, громче.
– Новый отдел прогнозирования рекомендует подготовить как можно больше резервных мест для непредвиденных переселенцев… Как, откуда, из чего? С нашими ресурсами! – распорядительница принялась расхаживать вдоль шкафов, стремительно разворачиваясь на каблуках. – Знаешь, откуда они прибудут? Из посёлка Трикотажный, и источник проблемы – дом номер 23 на улице Гагарина!
– Но там давно ничего особенного не происходило. Откуда такие выводы? – помощница по-птичьи наклонила голову набок.
– Это же аналитики, не нам чета, – посчитали, прикинули и вывели. Подробностями не поделились. Сколько лет прошло с последнего серьёзного происшествия… с м-м-м… Барановской, кажется, и её ребёнком?
– Двенадцать, я несколько раз писала отчёты о доме и мальчике.
– Да-да. Ребёнок умер, его оживили, переживали, что он превратится в упыря. Напомни, что там за эти годы изменилось? Только самое важное, как ты умеешь, – распорядительница, обойдя стол, села в большое мягкое кресло, сняла очки, кивнула и, закрыв глаза, приготовилась слушать.
Польщённая помощница откашлялась, вернее, откаркалась:
– Тимур после оживления не обратился. До трёх лет иногда беспричинно кусался и нервничал в присутствии албасты, но постепенно эти странности прошли.
Живёт на два дома: у родителей – Лизы и Тахира – и в соседнем подъезде, у Анны Борисовны Гольдман – бабули. Отец и мать Тахира умерли, братья и сёстры разъехались. Родственники Лизы присылают лишь открытки к праздникам, поэтому привязанность Гольдман к ребёнку всех устраивает – есть кому присмотреть.
Мальчик много читает, хорошо учится, ладит со школьным домовым. Общается с обитателями междустенья. Албасты – защитница, почти всегда находится рядом – лежит серой тряпкой в портфеле или кармане. Тимур дружит с соседской девочкой А?ей, более того – они одноклассники.
– Любовь? – распорядительница усмехнулась, не открывая глаз.
– Не думаю. Крепкая детская дружба.
– Девочка знает о необычных способностях друга?
– Знает и верит – смутно помнит, что видела странных существ до того, как пошла в школу. Тем более, проделки албасты происходят в присутствии Аи.
– Что можешь сказать о доме? Какие там люди?
Помощница пожала плечами:
– Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних…квартирный вопрос только испортил их.
– Запретный самиздат читаешь? – распорядительница открыла глаза. Заметно повеселев, шутя, погрозила пальцем. – Поступим так – лети туда и наблюдай днём и ночью. Вмешивайся только в случае крайней необходимости. Твоя задача – если не остановить, то хотя бы сократить количество переселенцев, а то получается, что у нас не небесная канцелярия, а проходной двор. Командировку я тебе оформлю сама, получишь премиальные и за переработку – внакладе не останешься.
Помощница кивнула, запрыгала с одной ноги на другую, развела руки в стороны и, обернувшись огромной вороной, покружив под высоким потолком, с карканьем исчезла в яркой вспышке. В воздухе остался запах озона. Распорядительница одёрнула кофту, нацепила на нос очки и, тяжело вздохнув, пошла организовывать резервные места.
Глава 2
С охапками красных цветов Марьи Коревны Тимур и Ая спускались с горы. Кеды промокли ещё ранним утром от высокой травы, напитавшейся ночной влагой, но оно того стоило. Пузырьки счастья то и дело взрывались где-то внутри, у самого сердца. Было так хорошо, что слёзы выступили – Тимур отвернулся от Аи, проморгался. Не заметила?
Завтра, в понедельник, начнётся последняя неделя учебного года. О-ох, как хорошо – целое лето впереди… каникулы! Родители уехали на курорт подлечить маму. Она всё время болеет «по-женски». Что это – непонятно, но так, вздыхая, говорят взрослые. Может, в семье появится малыш. Тимуру всё равно – у него уже есть почти что сестра – верная подруга Айка; ещё Мок – албасты всегда старается быть рядом (только вот сегодня не взял её с собой); бабулин демон-хранитель А?врум и домовая Мила с призраком вредного, но симпатичного кота Пирожка.
Пока родители в отъезде, поживёт у бабули – в его распоряжении гостиная с телевизором, большим книжным шкафом и Айкой в соседней квартире. Если выйти на балкон, можно будет разговаривать с подругой даже поздними вечерами, когда все спят, потому что окно её комнаты находится на расстоянии вытянутой руки. Целый месяц счастливой жизни!
– Смотри, как красиво! – Ая резко остановилась и показала глазами на вид внизу. – Тополя как свечки на зелёном торте.
Тимур кивнул – посёлок как большой, потерявший чёткую форму торт, щедро намазанный зелёным кремом, раскинулся под ярко-синим небом. Среди разноцветных марципанов крыш и белых зефирок цветущих деревьев тянулись вверх свечи тополей.
– В этом году пух будем поджигать? – Тимур ухмыльнулся, напомнив об опасной забаве поселковой ребятни – поджигании мгновенно вспыхивающих сугробов тополиного пуха.
– Да ну, что мы, маленькие? – отмахнулась Ая.
Как только вышли на первую улицу, которая так и называлась – Подгорная, наткнулись на разгневанных бабулю и тётю Айгуль – маму Аи.
– Это что за сюрпризы?! – в голосе бабули звенел металл, – я не захожу в гостиную, боюсь разбудить, а ты в это время по горам гуляешь? Не позавтракал, панамку забыл, отправился в опасный поход без сопровождения взрослых – это уму непостижимо!
– Вот я всё отцу расскажу, когда приедет! – тётя Айгуль схватила Аю за руку.
– Ну мам!
– Не мамкай, бессовестная! Улизнула из дома ни свет ни заря, а если бы с вами что-то случилось и никто не знает, где вы?
– У тебя же ноги мокрые, ужас! Я эти кеды выброшу – самая вредная обувь, сплошная резина, прямой путь к ревматизму и больному сердцу.
– Это тебе, – Тимур протянул букет диких пионов, – я больше так не буду.
Обещание – набор ничего не значащих слов. Конечно же, будет и не раз, но бабуля замолчала, приняла цветы и обменялась улыбками с соседкой, обнимающей свой букет, вручённый дочкой.
– Как вы нас нашли? – Тимур попытался перевести разговор на другую тему.
– Люди показали, а то мы уже в милицию хотели звонить, – ответила тётя Айгуль.
Тимур представил, как люди, встречая двух женщин, останавливались и, крутясь как флюгеры, показывали пальцами в сторону гор.
– Вы, молодой человек, зубы не заговаривайте. Марш домой, па?рить ноги и завтракать, вернее, уже обедать.
Так и шли – впереди, как арестанты, мальчик и девочка – оба худенькие, в мокрых кедах. Сзади конвой из двух женщин с дикими пионами в руках.
На центральной улице с гордым названием проспект Ленина, недалеко от ресторана, который в былые времена называли чайной, увидели шумящую толпу. Люди, окружив кого-то, выкрикивали ругательства, размахивали руками, то и дело слышалось слово «муравей».
– Айгуль, отведите детей, им здесь не место, я останусь – узна?ю в чём дело.
– Хорошо, заодно накормлю их.
– Да-да и чтобы ноги попарили, обязательно! Иначе простуды не избежать, – бабуля говорила растерянно, видно было, что её внимание приковано к толпе.
Пока бабуля и тётя Айгуль переговаривались, Тимур обратил внимание на старушку, понуро стоя?щую чуть в стороне от кричавших людей. С нею было что-то не так. Пригляделся – серого цвета одежда, лицо, руки. Всё вокруг цветное, а она СЕРАЯ! Призрак! Тимур уже встречал таких на улицах, во дворах. Они медленно ходили или, горестно сутулясь, застывали на месте, а вокруг кипела жизнь.
Старушка подняла голову – взгляды встретились. Это же соседка по дому – Спиридониха! Тимур видел её рано утром, когда с балкона стучал мухобойкой в Айкино окно, подавая знак, что пора выходи?ть (ещё с вечера договорились пойти на рассвете в горы). Спиридониха копалась в курятнике, втиснутом между гаражами, выстроенными вдоль задней стороны дома, и была жива-здорова.
Тимур, не отводя взгляда от серой фигуры, взял цветы, протянутые бабулей, и был утащен Айкиной мамой. Тётя Айгуль насильно уводила упирающихся, всё время оглядывающихся детей: Ая просто любопытничала, а Тимур пытался, но так и не смог понять, что хочет сказать призрак – старушка шевелила губами, прикладывая руку к левой стороне груди.
Анна Борисовна, вслушиваясь в крики, протиснулась сквозь плотное кольцо возмущённых граждан и оказалась лицом к лицу с виновником скандала – местным дурачком Вовой Муравьёвым, а попросту Муравьём.
Глава 3
Когда-то она жила в семейном бараке, дверь в дверь с соседями – матерью и сыном Муравьёвыми. Сын Вова страдал врождённой нечувствительностью к боли с ангидрозом – редким расстройством нервной системы: он не ощущал холод и тепло. Постоянно ранил себя, обжигался и даже не замечал этого. Следствием болезни была умственная отсталость.
Мать – малограмотная женщина, растила в одиночку больного ребёнка на нищенскую зарплату уборщицы в столовой. Повариха относила пищевые отходы домой, для откорма свиньи, по «доброте души» разрешала Муравьёвой брать остатки еды, что почище, – это очень выручало. Ещё платили небольшое пособие на сына, но такие копейки… Анна Борисовна решила помочь – ходила по инстанциям, оформляла заявления, требования и доказала, что мальчику положены выплаты по стопроцентной инвалидности. Болезнь Вовы была очевидна всем, кроме чиновников.
С тех пор прошло много лет. Муравей – тридцатилетний парень ростом в полтора метра, всегда покрытый синяками и ожогами, зимой и летом слонялся по посёлку, одетый в растянутую тельняшку или клетчатую рубаху. От него плохо пахло, над ним смеялись дети, издевались подростки, а местные алкаши использовали в роли мальчика на побегушках. Но у Муравья было нечто, что иногда останавливало садистов (может, поэтому его ещё не убили), – яркие, излучающие тепло глаза. Их взгляд как бы говорил: «Ну да, вот такой я, Вова Муравьёв, что же теперь поделаешь».
***
Затравленно озираясь, дурачок прижимал к груди свёрток мокрых тряпок. Кто-то из толпы дал затрещину – Муравей дёрнулся, тряпки сдвинулись, и показались крохотная посиневшая ручка со скрюченными пальчиками, улитка уха и часть выпуклого лба младенца. Стоявшие рядом заголосили пуще прежнего.
– Муравей, падла, ребёнка убил – орал какой-то мужчина в затылок Анне Борисовне, на минуту впавшей в ступор от увиденного.
– Я это-о, я-а, – беспомощно блеял Муравей, стараясь поправить развернувшиеся тряпки.
– Украл, где украл ребёнка, урод?! – визжали в один голос женщины.
– Не-э, я не-э.
– Где милиция? Японское море, нельзя самосуд, сядете! Кто-нибудь милицию позвал?
– И сяду, зато буду знать, что от этого нелюдя землю очистил!
Анна Борисовна пришла в себя. Сквозь гомон линчевателей прокричала:
– Во-о-ва, где ты взя-ал ребёнка-а!
– Я это на ре-ечке, я там это…– пытался объяснить Муравей, шмыгая носом, сильнее прижимая страшный свёрток, – я это… ма-аме, – Муравей хрипло зарыдал.
– Слышали? Он ребёнка в речке утопил! Ах ты гадина, тебя самого утопить надо, а перед этим руки-ноги отрубить.
– Что он про мать сказал? С мамашей на пару детей убивают?
– Расступитесь, граждане, разойдитесь! – наконец пришли милиционеры. Анна Борисовна облегчённо выдохнула.
Мимо закрытых на выходной день магазинов по проспекту Ленина в сторону отделения милиции двигалось шествие: впереди шёл поддерживаемый с двух сторон милиционерами, подвывающий от рыданий Муравей, прижимающий к тельняшке трупик младенца в мокрых тряпках; следом, держа ровно спину, неустрашимая Анна Борисовна; а за нею… казалось, что количество возмущённых граждан растёт в арифметической прогрессии. Когда, поднявшись на крыльцо отделения, Анна Борисовна оглянулась, почудилось, что собралось человек сто.
В одноэтажном здании отдела милиции из-за жары распахнули окна. Присутствующих внутри и волнующихся зевак снаружи разделял лишь маленький палисадник и решётки в оконных проёмах.
В отделении все были знакомы с Гольдман – знали, что она какая-то родственница начальника, отдыхающего с женой на курорте. Тахира уважали как руководителя и человека. К слову сказать, в отпуске он не был лет пять, а на курорт поехал первый раз в жизни. Анне Борисовне разрешили быть рядом с Муравьём. Обижать инвалида не хотели, но ведь надо было узнать, что случилось. Его усадили на стул под портретом генсека. Бровастый Леонид Ильич отстранённо смотрел вдаль, демонстрируя полнейшую незаинтересованность в происходящем.
Приехавший на скорой фельдшер всё испортил, подойдя со шприцем к рыдающему, испуганному Муравью.
– Не-ет-не-на-ада-а – завопил Муравей.
Народ на улице притих.
– Пытают! – радостно выкрикнул кто-то.
– Так ему душегубу и надо! Мамашу бы его допросить – узнать, сколько младенцев убить успели.
В лишённом информации сборище одна за другой рождались невероятные версии. Кто-то вспомнил давнюю историю с Лёнькой-людоедом. Жаждущие справедливого отмщения делегаты от народа отправились к бараку дурачка воздать по заслугам его мамаше, провести обыск. К счастью, туда же вовремя прибыли милиционеры, посланные за документами задержанного. Сорванная хлипкая дверь болталась на одной петле, в комнате всё перевёрнуто. Мать Вовы вырвали из рук погромщиков.
Новое шествие двигалось к отделению: избитая уборщица столовой, поддерживаемая милиционерами, и растущий, как дрожжевое тесто, поток зевак, плавно слившийся по прибытии с толпой перед зданием милиции.
Анна Борисовна поглаживала Муравья по плечу, называла миленьким Вовочкой. Он не чувствовал прикосновения, но доброе внимание приятно успокаивало – истерика стихала. Ему предложили попить, и Муравей, кивнув, начал протягивать свою ужасную ношу, чтобы освободить руки и взять стакан с водой, как снаружи усилился шум, и через минуту в комнату ввели всхлипывающую гражданку Муравьёву… Вова закричал, затрясся, ещё крепче прижав начинающий подсыхать свёрток.
Глава 4
Богатая фантазиями толпа пережевала различные предположения и выплюнула логичную версию событий, да такую, что сама себя напугала – зеваки содрогнулись от чудовищности преступлений, совершённых Муравьёвыми. Десятки новорождённых приносились в жертву сектантами (в том, что мать и сын – сектанты, уже не сомневались), трупики варили в ба?ке для кипячения белья и съедали, а маленькие косточки закапывали. Надо землю у муравьёвского барака перекопать! Зазвучали призывы написать коллективное письмо в Совет Министров СССР с просьбой казнить преступников, лишить их права на снисхождение гуманного социалистического суда – Муравей ведь умственно отсталый. Начался стихийный митинг. Милиционеры пока не вмешивались, они столпились в комнате с задержанным и его матерью. Как же разговорить, узнать, что случилось?
У окошка дежурного появилось бледное лицо с выпученными глазами.
– Товарищ дежурный, – воровато оглянувшись, лицо придвинулось и, ещё больше пуча глаза, прошептало: – Я нашёл труп!
***
Некий гражданин, посвистывая, прогуливался по проспекту – выходной день, солнышко – почему бы не посвистеть. Прошёл мимо коровы, забредшей из частного сектора. Парнокопытное лениво объедало листву с кустов, росших вдоль тротуара. Свистун под ноги не смотрел и наступил в свежую коровью лепёшку.
– Вот же зараза какая! – он обернулся и с ненавистью посмотрел на коровий зад – хвост монотонно отгонял мух. – Сволочь! Куда я теперь такой пойду?
Хвост равнодушно отмахнулся от крупного слепня.
Широко расставляя ноги (люди, испачкавшие обувь в чём-то плохо пахнущем, имеют обыкновение ходить именно так), гражданин пошёл к неширокой, но быстрой и холодной горной речушке, протекавшей вдоль соседней улицы. Шум воды приближался. «Почему нет людей, где все? Выходной как-никак», – удивлялся гражданин, приближаясь к берегу, заросшему кустами. Подобрал ветку с листьями, помыл ею туфли в проточной воде, намочил носки, забрызгал брюки. Грозя кулаками в небо, проклял всех живущих на свете коров и уже собрался уходить, как взгляд зацепился за…
Невдалеке, под кустом, на мокром песке лежала старуха. Рядом, задрав колёса, окунулась в реку перевёрнутая детская коляска. Её не снесло быстрым течением из-за большого камня, макушка которого высовывалась из потока. Забыв о коровах, гражданин медленно подошёл, присмотрелся. Когда-то он работал санитаром в морге и знал, как выглядит мёртвый человек.
***
В доме номер 23 на улице Гагарина в молодой семье ждали пополнение. Когда жена дохаживала последние месяцы, муж решил привезти из соседней области свою бабушку, одиноко живущую в маленьком домике. Старушка согласилась присматривать за будущим ребёнком, но с условием, что её курочки переедут вместе с ней.
Внук обустроил в закутке между гаражами на задней стороне дома небольшой курятник из сетки-рабицы. Крепкая здоровьем бабушка, Аглая Спиридоновна, которую все называли Спиридонихой, взялась за хозяйство – варила борщи, делала глазунью из яиц от своих несушек, нянчилась с новорождённой правнучкой – все были довольны.
Недалеко от посёлка семье выделили участок земли, который решили пустить под картошку. В злополучное воскресенье молодые поехали сажать второй хлеб советского человека. Спиридониха по многолетней привычке рано встала, проводила внука со снохой, управилась с домашними делами и вышла на прогулку с ребёнком в коляске.
Жара давила, Спиридониха спустилась к воде, перевести дух на берегу реки. Сердечный приступ пырнул ножом неожиданно, необратимо. Старуха завалилась на хлипкую коляску и опрокинула её. В последние мгновения жизни Аглая Спиридоновна увидела, как выпавшую тугоспелёнутую правнучку подхватило сильное течение. Шансов у девочки не было – весной и в начале лета ледяная вода горных рек несётся на огромной скорости, разбиваясь пенными брызгами об острые камни, устилающие русло.
Ниже по течению, стоя по щиколотку в небольшой заводи, Вова Муравей пытался рассмотреть на дне интересные камушки. Солнечные зайчики играли в ледяной воде, прыгали в глаза – мешали. Вова злился, грозил им пальцем. Река шипела, булькала, как кипящий суп в маминой кастрюле, и, особенно сильно булькнув, выбросила к ногам ободранную куклу-пупса в наполовину развернувшемся свёртке из тряпок.
