скачать книгу бесплатно
Его бессмысленная сила
вдали от рабства и от зла
так высоко тебя носила
и никуда не унесла…
Под лязг железный, звон кандальный,
сквозь стон отцов и сыновей
поет нежданно и скандально
смешная птица – соловей.
2
Смотри, здесь корень чуда,
здесь чуда корешок.
Не говори: все худо! –
все будет хорошо!
Скажи, художник,
всем ли дается унести
свою большую землю,
как яблоко в горсти?
С ней говорить и слушать,
переливать в тиши
в ее большие уши
тревожный гул души.
В ее большие руки,
свисающие вниз,
дать найденные руды
с железом мысли в них.
В ее большие губы,
твердящие азы,
вложить жестокий,
грубый, карающий язык.
Вот над землею милой
румянится заря.
Неужто это мимо?
Неужто это зря?
В ее большие груди
Влить молоко любви.
Иначе мы не люди.
А надо быть людьми.
3
Давайте делать жизнь
по своему подобью,
на части разложив,
упрямо и подробно.
Из подлых мелочей,
нам захламивших душу,
из мыслей-малышей,
дрожащих, только дунешь.
Сгорая и боля,
из старого, родного,
истлевшего белья
давайте делать снова.
Горит наш детский рай,
трещат его основы,
в который это раз
всё начинаем снова?
Давайте делать так,
товарищи-поэты,
на мужества костяк
наращивая это.
Кладя любовь и мысль
(в начале было слово),
давайте делать мир
в который раз – и снова!
Тактика
Расправив крепкие зады
и мускулы литые,
выходят стричь свои сады
садовники лихие.
А потерять на этом деле
голову – обидно.
Я наклонюсь – на бренном теле
голову – не видно.
Они минуют мой баштан,
и в яркой оболочке
опять мотается башка
на тонком стебелечке!
Виталию брохштуту
Пижон с глазами тоскующими
в заломленной шляпе серой,
скажи мне, скажи, какую еще
мы выдумаем химеру?
Погневаемся, поплачемся ль,
а все себя не обманем:
собой мы, собой расплатимся
за тихий кукиш в кармане.
Миры, созревая, рушатся,
мгновенье равняя с веком,
летим мы, летим и кружимся,
как листья слетают с веток,
лежим, шуршим, пожелтевшие,
а рядом чернеют комли,
и дерево облетевшее
стоит и о нас не помнит.
Биография
Ко мне пришли друзья с таранками,
с раздутой сумкой на боку.
Дарили дерзкими талантами
и дули пиво на бегу.
Вот так мы жизнь свою печатаем
и неумело издаем…
Во всех углах, где мы печалимся,
смеемся, спорим, устаем,
на всех путях – покрытых гравием,
и тех, где сломит ногу черт, –
подстерегает биография:
все изменяется, течет…
Я ехала к тебе на поезде,
снега на горочки легли…
Я ехала к тебе на поиски
в решетки спрятанной любви.
Тогда все было только начато
в земном приветливом раю…
Я ехала к тебе. Я начисто,
в трудах писала жизнь мою.
И завтра, может быть, в вагончике
путем знакомым покачу.
Забьется жизнь моя в агонии,
ударит вечность по плечу…
Пока – антракт. На пену дунули –
и пьем. Зажгли нас – мы горим,
и если думается – думаем,
а если видим – говорим!
Леше Пугачеву
«Встревожено…»
Встревожено,
встревожено,
как на ладонь
положено,
движеньями
предсмертными
дрожат
его предсердия,
нагое,
откровенное,
ногами
окровавленное:
топтали –
не затоптано,
«так-так», –
бормочет, теплое,
и синие
сосудики
вспухают
красной
сутью…
«А, Вы опять рисуете?
Рисуйте, рисуйте…»
«Вчерашняя прачка…»
Вчерашняя прачка
и праведница,
за песни запрячу
я краски лица.
Все дружбы и драки
дробя и двоя,
тревожит и дразнит
гитара твоя.
Рожденные ползать
взлетают – и вниз,
где подлая польза
взывает: вернись!
Где в тесных коробках
напичкан, набит,
тупой и короткий
свирепствует Быт.
Где жизнь как пригожий,
