скачать книгу бесплатно
Вопреки ожиданиям Луиса Эва вовсе не испытывала в этот момент потерю рассудка от желания, а скорее наоборот, ею овладело сильнейшее раздражение. Липкие прикосновения любовника, как и его банально-пошлые комплименты, только усилили это чувство.
– Не сейчас, Луис! Перестань немедленно! Идиот, ты что не видишь, в каком я сейчас состоянии? Думая своим нижним полушарием, ты в одно мгновение позабыл о девочке? Не думал, что будет, если она прямо сейчас войдёт в комнату и увидит, как ты лапаешь меня, а? – презрительно произнесла Эва, с силой убирая руки мужчины от своей обнажённой груди.
– Да, брось ты злиться, любимая. Сейчас закрою дверь на замок и … – спокойно произнес он, одной рукой стягивая с загорелого торса чёрную бельевую майку, другой ловко поворачивая защёлку.
– Пошёл ты к чёрту. Сказала же – я не в настроении! Читай по губам: не хочу ни тебя, ни секса с тобой, ни даже видеть твоё лицо так близко к моему. НЕ ХОЧУ! – девушка яростно оттолкнула Луиса, но мужчина, казалось, её слов не слышал. Не обращая ни малейшего внимания на грубый отказ, он уверенно отрезал Эве пути к отступлению и приблизился почти вплотную.
– Детка, тебе сейчас просто необходимо расслабиться. Ты слишком напряжена и агрессивна, поверь, я знаю отличный способ… – Луис провёл кончиком языка по самому краю мочки и теплым шёпотом дыхания проник в ухо. Поцеловал шею и крепко притянул к себе. Эва напряжённо сжалась и скрестила руки на груди: «Я же сказала НЕТ!» – прорычала она и оттолкнула мужчину сильнее и резче, чем первый раз, намереваясь непременно причинить ему боль. Упорство Луиса выводило из равновесия и, окажись в её руках в этот момент увесистый предмет, она непременно обрушила бы его ему на голову. Эва мечтала только об одном – чтобы её наконец оставили в покое. Мечтала поскорее избавиться от плаксивой капризной племянницы, а заодно и от любовника, который задержался в доме намного дольше обычного. Все мысли в этот момент шептали только о желанном уединении под аккомпанемент фортепиано и виолончели, и бокале-другом прохладного белого савиньон блан, или наоборот в ночной клуб – и так, чтобы до утра и без памяти… Утром следующего дня всё обязательно само собой прояснится. В минуты отчаяния нужно помолчать, подождать, подумать, и возможно тогда, в благословенной тишине спокойного ума, Эванжелина Муньос расслышит ответ Вселенной на вопрос о том, как именно следует поступить с Эмилией и есть ли смысл ждать обещанного Луисом чудесного избавления.
Мужчина тем временем, не обращая ни малейшего внимания ни на слова любовницы, ни на её сопротивление, продолжил осуществлять желаемое. Годы, проведённые в тюрьме, сделали его безразличным к человеческим страданиям. Однажды ему даже пришлось убить человека, но об этом Луис предпочитал не вспоминать, понимая, что в том мире, где он существует сейчас, для выживания необходима твёрдая уверенность в том, что собираешься сделать. Ни сомнений, ни колебаний. Задумал – действуй. Пусть это незаконно, аморально и идёт вразрез с интересами других. Хотя, на первых порах своего криминального образования, юноше, воспитанному в духе гуманизма Сервантеса и воскресной мессы, было довольно нелегко принять грубое несовершенство мира и обречённость его на страдание. Ещё в тюрьме Луис разорвал свою душу, словно страницу, пополам и лучшую половину надёжно спрятал, оставив от неё лишь способность обезоруживать людей своей манерой добро и проникновенно смотреть в глаза, будто разделяя чужую боль. Он легко входил в доверие к людям, быстрый ум в сочетании с природной эрудицией сделали из Луиса непревзойдённого мошенника и удачливого карточного игрока. Хотя и ему порой изменяла удача; в квартире любовницы он скрывался от мести почтенного полицейского начальника, которого по незнанию обыграл в покер и высмеял перед почтенной публикой в одном известном подпольном казино.
Луис никогда не унывал и тем более не имел привычки менять свои планы. В тот самый момент его упругое желание, плотно прижимаясь к бёдрам девушки, нетерпеливо пульсировало, испытывая быстро нарастающее возбуждение от сопротивления, – он решил идти до конца любой ценой. Мужчине даже показалось, что за прерывистым дыханием скрывается взаимность и что тело любовницы непременно скажет «да»… Однако девушка медлила с ответом, по-прежнему с силой отталкивая его и упрямо убирая потные от желания руки любовника. Луис, обезумев от страсти, окончательно потерял над собой контроль. Всего мгновение – и из тёмного бессознательного, поддаваясь древнему инстинкту, вырвалось на свободу дикое похотливое животное, агрессивно повалило девушку на кровать и резко проникло в неё, зажав ладонью рот.
Эва боролась. Сопротивлялась изо всех сил. Громко стонала и отчаянно впивалась ногтями в бицепс его сильной руки, а другой рукой пыталась исцарапать лицо. Луис, не медля ни минуты, руками, сотканными из стальных нитей сухожилий и сильных мышц, словно наручниками, сковал тонкие запястья девушки. Затем, хищно улыбнувшись, продолжил не спеша, глубоко с наслаждением истязать свою обездвиженную жертву, открывая ей невиданные прежде грани наслаждения…
Ближе к финалу пьесы Эва сдалась, и оба синхронно, глядя в друг другу в глаза, сыграли последнюю высокую ноту… Обессиленные от наслаждения, в полном изнеможении, они лежали какое-то время, почти не подавая признаков жизни. Спустя час сознание постепенно вернулось к обоим и окружающее пространство вновь обрело свои тусклые сумеречные краски, а спёртый воздух отозвался в носу пряным запахом борьбы в бреду страсти… Луис заговорил первым:
– Эва, я же говорил тебе, что знаю лучший способ снять напряжение.
Девушка довольно кивнула и провела рукой по его шее. Под тонкой кожей в одно мгновение расплылась глубокая царапина, и Луис вскрикнул от неожиданно сильной боли.
– Луис, не советую впредь так шутить со мной, а то ведь в следующий раз я обязательно выцарапаю тебе глаз. Или оставлю такой шрам, который до конца твоих дней будет напоминать обо мне твоему самоуверенному отражению.
– Именно за это я так тебя люблю, mi linda, – мужчина довольно слизнул капельку крови со своей ладони и прикоснулся ею к лицу девушки.
– Можешь ещё раз оцарапать меня или разбить вазу о мою голову, только прошу, не отдавай Эмилию в приют до отъезда в Париж. Нет таких задач, которые не имеют ответа, и твою я постараюсь решить сам, – Луис приподнялся на локте и восхищённо посмотрел на плавные изгибы безупречного тела своей любовницы. Нежно поцеловал полные влажные губы и откинулся на спину.
– Милый, – равнодушно ответила Эва, – у тебя немногим более месяца, и если не справишься, то я не раздумывая отвезу девочку в приют, а твое имя навсегда сотру из списка своих контактов, договорились? Кстати, с чего это ты так о ней печёшься? – она удивлённо заглянула в его необычного цвета глаза, стараясь в их глубине разглядеть ответ.
– Тебе не понять… Только настоящий мужчина, проигрывая пари, навсегда теряет часть самого себя. Вы, женщины, умеете плакать и быстро забывать ошибки, а после неудачи с изящной быстротой электрического ската вы погружаетесь на самое дно торгового центра и копошитесь в золотом песке бессмысленных покупок, порой забывая даже дышать. Вы, в отличие от мужчин, ловко манипулируете своими желаниями, выдавая их за истинную осознанную необходимость. Словом, ты и такие, как ты, всегда смогут договориться со своей совестью, а для меня важны мои принципы. Во что бы то ни стало я хочу вернуть долг покойной сестре, может, тогда я снова стану целым, как прежде… Эмилия – живое напоминание мне о том, чего я, увы, не сделал, но был обязан. Послушай, Эва, обещаю, тебе делать ничего не придётся, просто доверься моему предчувствию… Жди…
Сволочь с раннего утра
Квартира на Rua de Fialho. Семь часов утра. На высоком барном стуле, по-турецки скрестив ноги, завтракает задумчивая Эванджелина. Девушка медленно накалывает на вилку каждый компонент салата по отдельности: авокадо, помидор, сельдерей, латук и две небольшие креветки, – завтрак, начисто лишенный аппетита и настроения. Отодвинув от себя тарелку на край стола, девушка сделала небольшой глоток несладкого крепкого кофе и посмотрела сквозь открытое окно на улицу. Сквозь бахрому сухих пальмовых ветвей ей улыбнулись шафраново-жёлтое солнце и небо цвета яркой утренней бирюзы. Воздух в Рио это время суток был ещё чист, свеж и прозрачен. Утренний бриз отнес остатки смога в океан и рассеял суетливую пыль уже забытого горожанами прошедшего дня над водной гладью. Медленно зарождался новый прекрасный день, а вместе с ним и надежды на всё, что не сбылось вчера. Так уж устроен ум человека, что мысли опережают тело на многие дни, а порой на месяцы или целые годы, а день сегодняшний проскальзывает капельками воды на ладошках в то время, пока мы умываем своё заспанное лицо. Эва всегда жила будущим, но вместе с тем обожала утро именно за то, что в тишине могла побыть наедине с собой в моменте. Старалась встать на час раньше, чтобы неторопливо насладиться прохладной тишиной и гармонией нового дня своей жизни, под аккомпанемент тихой фортепианной музыки. Однако этим утром девушку ничего ровным счётом не радовало. Мысли о судьбе Эмилии омрачали всё, к чему невольно прикасался взгляд: салат казался вялым и пресным, кофе горчил, а календарь на часах говорил о том, что день принятия решения уже настал…
– Господи, за что мне всё это? Почему именно мне и именно сегодня предстоит решать чью-то судьбу? Слишком сложно и слишком ответственно. Любой выбор, который я сделаю сейчас, определенно изменит и мою жизнь тоже, – подвела итог Эва, испытывая одновременно жалость к себе и едкие угрызения совести поводу судьбы ребёнка. – Не ясно и не понятно, что же мне следует предпринять? Если рассудить по совести, то я должна остаться работать в Бразилии; собственными руками заживо похоронить свою карьеру, а вместе с ней и перспективу удачно выйти замуж; при этом официально удочерить Эмилию и следующие десять лет изображать из себя добрую, заботливую, любящую мать, – неудобные варианты тут же отозвались спазмом где-то внутри, и виски немедленно заболели, оказавшись стиснутыми мыслями, совершенно не подходящими по размеру, словно не разношенные новые балетки.
– Думай, Эва. Думай! Если я отвезу девочку в приют, что тогда? Разумеется, я сделаю это ненадолго. На год или вроде того? Определённо, ничего страшного с ней там не произойдет. Другие дети там живут всё своё детство, и ничего. Не слышала, чтобы в приютах убивали или насиловали, государство отвечает за них, – в памяти тут же всплыли кадры из субботней программы новостей, где супруга мэра лично присутствовала на открытии нового муниципального приюта, в котором, по её словам, дети будут жить намного лучше, чем в некоторых бразильских семьях. Летиция Мело Грасси, некрасивая рыжая толстуха, нескромно увешанная безвкусными бриллиантовыми побрякушками, лицемерно улыбаясь, рассказывала о том, что детишки в приюте ни в чем не будут нуждаться и все как один получат хорошее среднее образование. И, дескать, она, ответственный попечитель и любящая «крёстная мать», лично проследит за тем, чтобы «все сироты Рио-де-Жанейро навсегда забыли горький вкус предательства и ощутили силу нашей искренней христианской любви…» Затем Летиция любезно проводила журналистов в просторные светлые комнаты с разноцветными обоями, коврами и стеллажами, полными книг. Картину неописуемого счастья дополняли радостные физиономии детишек с щеками, полными шоколадных конфет. Нарядные сорванцы восторженно скакали по кроваткам и благодарили добрую тётю за новый красивый дом… В момент просмотра репортажа Эва, разумеется, не поверила ни жене мэра, ни её показной добродетели, ни даже детишкам в одинаковых синих шортах, на которых болтались необрезанные ценники. Безусловно, её смутили конфеты… На момент даже показалось, что худые голодные дети их увидели впервые в жизни и оттого запихнули сладости в рот по дюжине штук одновременно.
Тем не менее с прошлой субботы в её мироощущении многое изменилось. Накануне злополучного утра стало ясно, что Луис не сдержал своего обещания, а до отъезда в Париж осталось немногим более недели. Времени ждать больше не осталось и необходимо было срочно что-нибудь предпринять. После репетиции Эва решительно отправилась в муниципальный приют. Ноги при этом отказывались идти в направлении унылого здания, обнесённого серым бетонным забором, которое напоминало скорее тюрьму, чем приют, где счастливо живут маленькие дети. Однако, присмотревшись повнимательнее, она увидела на стеклах разноцветные рисунки, пёстрые шторы и пурпурную герань. «Уфффф», – напряженно выдохнула Эва и уверенно направилась к входной двери. Попыталась войти, с силой потянув на себя тяжёлую дверь, но… Её внезапно остановил телефонный звонок – возбужденный голос подруги сообщил о том, что каким-то невероятным чудом им достались два пригласительных билета на закрытую вечеринку в Belmond Capocabana Palace. Планы мгновенно изменились. Времени для общения с директором приюта не оставалось, ведь надо было многое успеть: подобрать подходящий наряд, уложить волосы, сделать маникюр, макияж. «Приют подождёт до завтра», – успокоила себя девушка и немедля поехала в сторону центра. При этом в глубине души испытав едва различимое чувство удовлетворения от того, что разговор не состоялся.
Мысли о приюте вернулись вновь перед самым выходом из дома, когда ослепительная в своей красоте Эванджелина посмотрела в зеркало. Отражение выглядело безупречно: тонкая талия была закована в тугой корсет, а воланы пышной короткой юбки подчёркивали точёную форму изящных ног. Девушка несколько раз кокетливо покружилась у зеркала на тонких атласных шпильках и поправила причёску. Внезапно, мило улыбнувшись отражению, пришла в полнейший ужас: на неё смотрели грустные глаза сестры, и тонкая бледная мраморная рука покойницы нежно расправляла непослушные крупные пряди, разделяя их и укладывая их локонами. «Камилла, – простонала Эва и зажмурила глаза от ужаса. – Прости, родная. Мне очень жаль твою Эмилию, но всё уже решено! Завтра мы поедем с ней в приют. Но я обещаю тебе, что буду навещать племянницу и привозить подарки, сладости, игрушки. Буду забирать на выходные, чтобы сходить вместе на пляж. Эмилия ещё совсем маленькая и быстро ко всему привыкнет. Не на свалку же я её собираюсь выбросить! В конце концов не я её рожала и не мне за неё отвечать. Да и перед кем, собственно, отвечать? Родных у нас с тобой не осталось и упрекнуть меня никто не сможет. Камилла, сестрёнка, ты всего-навсего игра моего воображения и головная боль от решения, которое ты так любезно на меня взвалила», – успокаивала себя Эва, с усилием расставляя мысли на свои места и пытаясь отыскать злость, которая поможет вернуть самообладание.
И снова утро. Бесконечно долгое, с привкусом похмелья. Во сне к Эве снова приходила сестра. Смотрела в глаза, дрожала будто бы от холода, шевелила губами, но слов было не разобрать. Камилла казалась встревоженной и грустной. Эва заплакала во сне и тут же проснулась. Совесть пробудилась синхронно и начала методично протыкать сердце остриём булавки, словно портниха тонкую ткань. «Ответь честно самой себе: на какой такой пляж я поведу Эмилию на выходные? Я же буду в это время в Париже», – честно ответила себе девушка и грустно произнесла: «Она останется в Рио совсем одна. Маленькая одинокая сирота среди таких же изувеченных одиночеством и ненужностью детей улиц. Конечно, Эмилии будет нелегко, но я-то еду в Париж, чтобы обеспечить ей будущее! Когда девочка вырастет, я оплачу хороший колледж», – наконец нашла себе оправдание девушка, но отчего-то честно, не кривя душой добавила: «Эва, ты омерзительная, бесчувственная, жестокая сволочь. Оправдать себя может каждый, даже серийные убийцы имеют веские мотивы совершать преступления! Но меня Бог обязательно за это накажет, потому что предательство оправдать нечем. Эмилия, прости, детка, я не могу поступить иначе. Прости, Камилла. Прости, сестричка», – Эва вышла на балкон и закурила. Вернувшись на кухню, сделала ещё глоток кофе и прикрыла отяжелевшие от слёз веки. Вечеринка до дурноты кружила голову похмельем, а впереди ещё столько всего предстояло сделать.
«Эва, ты опять начала курить? Какого дьявола, ведь удалось продержаться почти три месяца! Ерунда, разве сможет кто пережить подобное и не закурить», – заговорила сама с собой девушка и от досады всплеснула руками.
– Мама? – малышка Эмилия пришлёпала босыми ножками в кухню. Тётя по привычке сидела на стуле, обхватив колени руками, а волосы были забраны в высокий хвост. Профиль женщины на фоне яркого солнечного света был немного размыт, и девочке на мгновение показалось, что это мама сидит на стуле и смотрит в окно. – Ой, простите, тётя Эва, – малышка немного смутилась, опустила свои заспанные глазки и принялась рассматривать танцующие на полу тени пальмовых ветвей. – Вы знаете, а дядя Луис очень хороший и он говорил правду, – смущаясь произнесла девочка. – Сегодня во сне я видела маму. Она мне сказала, что мы скоро уедем отсюда. Только куда – не сказала. Может быть, вы знаете? – она вопросительно посмотрела тёте в глаза и улыбнулась. Смешно вышло от того, что два передних зуба у малышки уже выпали, а им на смену ещё не успели вырасти новые.
– Нет, этого я не знаю, – соврала Эва. – Завтракать будешь? Мне скоро на репетицию, думай быстрее. Хлопья или омлет?
Разговаривать с ребёнком в полвосьмого утра ей совершенно не хотелось. Тем более если у малышки огромные грустные голубые глаза и она «по ошибке» называет тебя «мамой». Раздражение немного растаяло от тёплого дыхания девочки, когда она подошла ближе и поцеловала тётю в щёку. Эва вздрогнула и резко отвернулась. На её глазах снова выступили слёзы, и она попыталась скрыть их, делая вид будто ресница попала в глаз. «Кого же мне сейчас жальче? Себя или ребёнка, которого я завтра собственноручно собираюсь отослать в приют святой Катарины?» Вопросы, терзавшие сердце многие дни и не находившие ответа ни в одном из известных Эванджелине эгоистичных оправданий, наконец вылились потоком горячих, не сдерживаемых слёз. Решительная прежде девушка впервые в жизни не была уверена, как ей следует поступить.
– Эмилия, уйди немедленно в свою комнату, мне нужно побыть одной, – грубо скомандовала Эва, наспех проглатывая слёзы и тыльной стороной руки вытирая глаза.
– Хорошо, тётя. Простите меня. Можно я включу мультфильм? – послушно ответила девочка, нервно комкая в руке ткань на короткой юбочке в крупный зелёный горох.
– Да, Эми, включай, что захочешь, только выйди из комнаты.
Эва негодовала, понимая, что самое слабое звено в истории с девочкой лопнуло, и браслет из пустых обещаний уже рассыпался одинокими бусинами по полу и закатился под кровать, одиноко стоящую у стены. Не собрать ни единой, как ни старайся. Время вышло. «Где Луис? Трус и подонок, его нет уже два проклятых дня, и он ни разу не позвонил! Весь этот цирк – его рук дело. Нелепая фантазия бездарного фокусника – оставить девочку ещё на неделю здесь в надежде, что всё по волшебству само собой решится – полнейший бред. Тянули, тянули и дотянули до тех пор, пока ребёнок привык. Папа Луис и мама Эва. Чушь! Пускай сам теперь всё объясняет девочке. Заодно сочинит новую милую сказку про приют, где лучше, чем дома, и добрых воспитателей, которые будут ей на ночь рассказывать истории про розовых слоников и пушистых ангелов… Тьфу. Как я вообще дала себя уговорить на такое? Реши я эту проблему сразу, мне бы сейчас не было так больно… Стоп! – резко прервала ход собственных мыслей Эва, – Что значит больно? Где больно?! Эмилия просто побочный продукт вожделения моей глупой покойной сестры к трусливому смазливому обманщику и трусу. Ненавижу французов. Все как один бабники! Высокие отношения, любовь, страсть, блеф… всё ложь. Что это за мужик, который не умеет ни контролировать себя, ни предохраняться?! Сделал ребенка и удрал. Герой! Эмилия, конечно, милая девочка и вроде бы особых проблем с ней нет. Пока. Но год-два, и она вырастет и станет для меня настоящей обузой. Мои-то годы уходят без обратного билета. Мне недавно исполнилось двадцать шесть, а после тридцати мне останется только „стоять у воды“ во втором составе, печально размышляя о том, чего уже вернуть нельзя! Время – это то, чего у меня нет. Второго предложения поехать в Париж в любом случае больше не будет… Да и какая в самом деле из меня мать? Я не создана, чтобы заботиться о ком-то и вытирать своими руками чей-то вечно сопливый нос. Решено окончательно и бесповоротно: завтра же отвезу её в приют. И точка».
– Только как же ей об этом сказать? – Эва изо всех сил стукнула ладонью по столу, отчего испытала неожиданное удовольствие и боль одновременно. Вилка при этом громко звякнула об тарелку и зелень рассыпалась по стеклянной столешнице, нарушив гармонию изысканно задрапированного к завтраку салата. «Странно», – пронеслось у неё в голове: «Оказывается, физическая боль кроме страдания может принести вполне реальное облегчение! Нет, чего точно нельзя делать, так это нельзя позволять эмоциям управлять моей жизнью! Эмилия определенно не моя история, и нужно срочно перестать об этом думать…»
Когда Эва вернулась с репетиции, Луис уже ждал её дома. Ослепительно улыбнувшись ровным рядом крупных зубов сквозь давно не стриженные и неухоженные усы, которые смешно закручивались в уголках рта, он достал бутылку шампанского, откупорил пробку и протянул прямо с порога тонкий изящный бокал. За дни отсутствия он сильно похудел и выглядел немного усталым.
– Ничего не говори, любимая. Сначала выпей. Нам сегодня есть, что отпраздновать, – он возбуждённо отхлебнул и загадочно закивал волнистой гривой угольно-чёрных волос. При этом в глазах яростно блеснул лукавый огонёк, а полные губы по-кошачьи загадочно растянулись в хитрой улыбке.
– Какая неожиданная встреча! Глазам своим не верю! Рассказывай, что произошло на этот раз и где твою костлявую задницу столько дней подряд носило? – не скрывая своего раздражения, ответила Эва. Она схватила бокал и, резко вильнув бедром, грубо оттолкнула Луиса. Прошла в гостиную и, не снимая с усталых ног туфли, уселась на диван и положила икры на подлокотник.
– Эва, детка, ты до невозможности сексуальная, когда злишься. Представь, у тебя сегодня особенный день и целых два повода, чтобы радоваться. Возможно, даже напьемся, – Луис растянул длинную паузу, желая посильнее заинтриговать собеседницу.
– Твои соображения по поводу того, что мне делать сегодня вечером, оставь при себе и выкладывай живее, что ты имеешь в виду, говоря о том, что я должна радоваться? Загадки сейчас неуместны! – залпом осушив бокал, прошипела раздражённая и усталая после репетиции Эва. – Хотя… У меня тоже есть, что сегодня с тобой отпраздновать, папа Луис.
– Детка, ты только представь – через пару дней ты больше не увидишь ни меня, ни Эмилию. Я всё устроил, – прошептал ей на ухо Луис, едва касаясь губами кончика мочки. Обнял сзади её обнажённые плечи, скользнул пальцами в глубокое декольте тонкой туники.
– Тоже мне новость! Спорим я даже знаю, почему это произойдёт: тебя, герой, скорее всего, посадят, а Эмилия сразу после завтрака отправится в приют. Или я что-то путаю? – торжественным голосом произнесла девушка. – И вообще, немедленно убери свою руку с моей груди. Я не в настроении!
– Ты даже ни капельки по мне не соскучилась? Эва, мы прожили полтора месяца вместе как настоящая семья, и тебе совсем не жаль, что я завтра уеду? – Луис недвусмысленно посмотрел девушке в глаза, пытаясь рассмотреть там хоть ничтожно малую пылинку её стерильно чистой души. Тщетно.
– Ба! Да у тебя сердце холоднее, чем у рептилии! Можно я буду называть тебя «моя божественная игуана»?
– Называй меня как тебе угодно. Муреной, скользкой гадюкой, бездушным крокодилом – всё равно. Довольно с меня всей этой сентиментальной чуши! Выкладывай, что там у тебя, и немедленно проваливай. Мне надо собирать вещи, через неделю я уезжаю в Париж, – Эва гордо вскинула голову, и золотые локоны небрежно рассыпались по плечам.
– Эмилия не будет жить в приюте, – уверенно отчеканил Луис.
– Ты что решил её удочерить? Или нашёл, кому её продать подороже? – яд сочился из каждого произнесённого ею слова, и девушка почти потеряла свою привлекательность за хищным оскалом острых жемчужно-белых зубов.
– Нет, Эванджелина, ты права, ты даже не ящерица, ты омерзительная ядовитая змея. Бесконечно рад, что с завтрашнего дня никогда больше тебя не увижу. Запомни, Луис сдержал своё слово: Эмилия будет жить и учиться в балетном училище, притом за счёт заведения. Я заключил весьма неплохую сделку, согласись?
Мужчина гордо произнёс свой монолог, словно дал пощёчину, и презрительно отвернулся от собеседницы, не удостоив даже коротким дерзким взглядом. Затем направился в гостиную, где в глубоком кресле, поджав ноги, сидела малышка, сжимая в маленькой ручке своё любимое лакомство – вафельный рожок с мороженым, и неторопливо обкусывала шоколадно-ореховую глазурь. Глаза ребёнка увлечённо следили за мельканием картинок на экране телевизора, и Луис, стоящий совсем близко, ничуть не привлёк её внимания.
– Эми? Малышка.
– Да, Луис, – не отрывая взгляд от экрана, улыбнулась она.
– Иди ко мне, детка. Ты знаешь, завтра мы с тобой отсюда уедем, – он бережно взял на руки девочку и усадил к себе на колено. – С завтрашнего дня ты будешь жить и учиться в лучшем балетном училище Бразилии и сможешь стать такой же известной и красивой балериной, как мама. Поверь, тебе там будет хорошо. В школе много точно таких же девочек, как ты, и у тебя обязательно появятся друзья. К сожалению, мне придется оставить тебя там одну, но это ненадолго. Обещаю, что буду тебя навещать.
– Луис, не уезжай, пожалуйста, я не хочу без тебя там жить, – девочка обхватила руками в его сильную шею и расплакалась. – Луис, миленький, пожалуйста, не бросай меня. Не хочу я ни в какую школу. Хочу остаться здесь с тобой и тётей Эвой.
– Брось реветь, малявка. Сказал же, буду тебя навещать по выходным. Честно-честно! Прости нас и пойми, тётя Эва скоро уезжает в Париж, а у меня даже дома нет, чтобы тебя забрать. Обещай, что не будешь плакать и капризничать, – смотреть на маленькую беззащитную мартышку, перепачканную молочным шоколадом, было невыносимо больно, и мужчина малодушно отвернулся, понимая, что ложь, безусловно, не спасет его от угрызений совести. Приходить в гости по выходным – дешёвый рекламный трюк для домохозяек, а мужчины устроены иначе. Можешь – говори, не можешь – молчи, чёрт тебя подери.
– Буду плакать! Буду! Буду! – раскапризничалась девочка. – Вы все меня бросаете! Сначала мама, потом ты и Эва. Никому я не нужна. Совсем никому. Все вы обманщики, хотите поскорее от меня избавиться и придумали вашу школу с балеринами, – не унималась она. – Не нужны мне друзья, не хочу балериной быть, я хочу здесь с вами.
Луиса поразила и удивила внезапная перемена в поведении ребёнка. Всего в один миг девочка стала смелее, серьёзнее, взрослее. Прежде она никогда не капризничала, вела себя скромно, робко, молчаливо… Внезапно услышать такое?! «Как же больно должно быть у тебя на душе, малышка, если ты с такой обидой мне это говоришь?» – подумал Луис и крепко обнял Эмилию. Поцеловал в лоб и прижал к себе сильнее, чем обычно. Девочка на этот раз его оттолкнула и обиженно отвернула лицо.
– Эми, мартышка, не говори так, пожалуйста. Мы тебя не бросаем. В школе тебе будет хорошо. Обещаю. Ты научишься танцевать точь-в-точь как твоя мама. Камилла будет смотреть на тебя с небес и гордиться, – Луис сказал первое, что пришло на ум, и остался вполне доволен своей находчивостью. Хотя как вообще может быть доволен человек, говоря ложь тому, кто тебе безусловно верит?
– Я люблю тебя, – искренне добавил Луис, чувствуя облегчение от того, что хотя бы в этом остался честен.
– Ты правда меня не бросаешь? Мы будем видеться с тобой? По выходным? Ты честно, честно-причестно, любишь меня? – с надеждой произнесла Эмилия, посмотрела дяде в глаза и уткнулась мокрым от слёз носом в его тёплое плечо.
– Честно-причестно, Эми. Обещаю, что всегда буду любить тебя, – он нежно гладил рукой её спутанные волнистые волосы, тяжело переживая предстоящую разлуку. Внутреннее чутьё подсказывало, что они больше не встретятся никогда…
– Как прикажете всё это понимать? – Эва стояла неподалёку, скрестив руки на груди и нервно постукивая каблуком. Вся эта сцена прощания начинала изрядно действовать ей на нервы, и, злобно поджав губы, девушка демонстративно отвернулась, указывая жестом следовать за ней. Но Луис не торопился. В этот самый момент ей больше всего на свете захотелось оказаться рядом с ними! Обнять обоих за плечи и стать частью семьи. Однако подойти означало проявить слабость. Одиночество, амбиции и страх надели на лицо Эвы стальную маску бесчувственности и высокомерия, спрятав семена живой души глубоко под толщей гордыни и тщеславия. И вот сейчас одно маленькое семечко неожиданно начало прорастать, пробивая себе путь в сердце, словно в сухой каменистой пустынной земле. Окружающее пространство, словно воздух после дождя, наполнилось любовью, согрелось тёплым светом детской улыбки и нежно прикоснулось ладошками к холодной змеиной оболочке её души, отчего чешуйки обсыпались, обнажая нежную девичью кожу… «Эми… детка… я тоже тебя люблю» – едва не закричала от нестерпимой боли Эванджелина. Но сдержалась. Затем резким движением выдернула крохотный росток нежности из души, бросила под ноги, растоптала и быстро удалилась в свою комнату.
– Вижу, ты совсем не рада моей идее с балетным училищем? Отчего же? – Луис вошёл следом за ней, крепко сжимая в руке странного вида конверт.
– Нет, ну что ты, разумеется, я рада! Ты у нас такой добренький, такой правильный и великодушный. Маг, чародей, благородный рыцарь, – слушай, если начистоту, то меня от всего этого спектакля уже тошнит. Пойди-ка ты лучше расскажи Эмилии, за что тебя на этот раз разыскивает полиция, – агрессивно набросилась Эва. Понимая, что раздражение от того, что она оказалась в оппозиции против самой себя, заставляет буквально закипать кровь в жилах и что сдерживать себя дольше нет больше сил.
– Причём тут я? Проблемы есть только у тебя одной. Все алчные жестокое демоны живут в голове у тебя, а не у нас с Эмилией! Разберись в себе и успокойся наконец! Я всё устроил, как и обещал, что не так? Твоя племянница будет жить в училище до своего совершеннолетия, и тебе, милая, даже не придётся договариваться со своей совестью, когда будешь нечаянно вспоминать Эмилию. Кстати, о совести. Не уверен, что ты знакома с ней, как, впрочем, и с состраданием к людям. Ты эгоистична до самых кончиков обесцвеченных волос, и кабаре ждёт тебя вместе с твоей лицемерной улыбкой королевы на час…
– Спасибо за комплимент. Не буду с тобой спорить, это вообще не имеет смысла. Позволь полюбопытствовать, как ты смог её туда устроить? Там всего-навсего двадцать бесплатных мест, и то для одарённых детей, а наша толстушка Эмилия даже ходить нормально не умеет, – не воспринимая упреки Луиса, но будучи заинтригованной таким неожиданным поворотом событий, довольно спокойно спросила Эва.
– Во-первых, не двадцать, а двадцать одно бюджетное место, – улыбнулся Луис. – И поверь мне, наша малышка Эмилия очень даже одарённая девочка. Вот увидишь и скоро убедишься во всём сама, – он с энтузиазмом протянул Эве смятый жёлтый конверт и торжествующе вздёрнул бровь. В этот самый момент его лицо озарилось светом уверенности в себе, делающей мужчину особенно привлекательным.
– Смотри внимательно: это плата за все годы её обучения и гарантия её безопасности.
Эва взяла в руки увесистый конверт и с нетерпением начала его открывать. Руки немного дрожали. Разорвала бумагу в неподходящем месте, и на пол высыпались фотографии – тридцать две омерзительные цветные фотографии с участием одного хорошо ей известного уважаемого человека.
– Луис, глазам своим не верю! Скажи мне, что это монтаж, – выражение ужаса и непонимания застыло на лице девушки. – Ты вообще понимаешь, что я держу сейчас в своих руках?! Да этого подонка надо упрятать за решётку до конца его дней! Мразь! Нужно немедленно передать фотографии в полицию.
– Э… нет, детка. Ты ничего не докажешь. Будет грязный скандал, его лишат должности, и что? Вместо него будет назначен другой такой же точно извращенец, и всё повторится с начала. Пока эти снимки у нас, Эмилия в безопасности, а этот мерзавец будет вести себя намного скромнее.
– Как же так, Луис? Это же дети! Совсем маленькие беззащитные дети! Какое же он чудовище! Животное, вовсе он не человек, – Эва гневно затрясла фотографиями прямо перед лицом своего любовника, словно он был виноват во всём произошедшем на снимках. – Таких ублюдков надо немедленно кастрировать!
– Тише, тише, не кипятись, он своё обязательно получит. Не видать ему на старости лет ни почёта, ни уважения, ни покоя. Главное, что ты должна знать, Эва, то, что наша мартышка не уедет в муниципальный приют. Поверь, там ужасы ещё пострашнее происходят каждый день и детей бессовестно продают за деньги. Мир намного страшнее, когда с ним сталкиваешься в реальности. Вот только выбора у нас нет. Хотя ты ещё можешь передумать и удочерить Эмилию.
– Правда твоя, Луис. Выбора нет, и интернат – лучшее решение из всех, вот только скажи, пожалуйста, откуда ты взял эти снимки? Это же настоящий динамит и зажженный фитиль в моих руках! Как?
– Всё просто и не просто одновременно, – я месяц за ним следил. Ежедневно был рядом с отцом большого семейства и уважаемым в Бразилии человеком. Кстати, у него четверо детей, ты знала об этом? Да, и он же попечитель благотворительного детского фонда «Дети нашей жизни» – вот кто у нас действительно благородный рыцарь без страха и упрёка. Однако ты знаешь, Эва, я прошёл тюрьму уже дважды и научился хорошо разбираться в людях. Человек – он как дерево. Высокое, стройное, сильное, здоровые корни, размашистые ветви и широкий ствол… Но стоит только отковырнуть нечаянно кору не в том месте, и древесина под ней вся до дыр изъедена червями. Труха… Поверь мне, у каждого человека есть своя червоточина, надо только суметь её найти.
– Интересно, а что ты думаешь обо мне, – лукаво спросила его Эва и пристально посмотрела в глаза.
– Вижу, Эва, что ты редкая стерва. Красивая, сексуальная до безумия, но, к сожалению, совершенно бесчувственная. Скорее всего, ты проживёшь свою жизнь бестолково меняя любовников, и состаришься, подобно Коко Шанель, в одиночестве. Встретишь смерть на стерильных отельных простынях без единой близкой души рядом. Тебя за всю твою долгую жизнь никто не сможет полюбить, потому что твоя красота холодная, а сердце чёрствое и сухое, словно известняк. Такие, как ты, прозрачны для людей и надолго не цепляют взгляд. Да, деньги, думаю, у тебя будут в избытке, но ты никогда не сможешь купить на них настоящее счастье.
– Благодарю. Да ты, оказывается, ещё и провидец! Великий знаток человеческих душ! Счастье?! – с сарказмом произнесла девушка, – если захочу узнать однажды, что это такое, непременно спрошу тебя об этом… Все неудачники в мире оправдывают себя тем, что они нашли счастье, и что оно определённо не в деньгах, – парировала Эва, язвительно задрав свой красивый нос. Больше в жизни она ненавидела, когда её критикуют, тем более когда сказанное кем-то мнение отличается в корне от её собственного, к тому же имеет весьма сильные аргументы.
– Надеюсь, ты всё сказала? – сурово ответил мужчина и презрительно посмотрел в лицо растерянности своего оппонента. Затем резко вложил фотографии обратно в жёлтый разорванный конверт с эмблемой Western Union и небрежно бросил на кровать. – Сегодня же отнеси их в банк, арендуй ячейку и запри там надежно, чтобы никто не знал об их существовании. Будь внимательна, он, возможно, наймет кого-то, чтобы за тобой следить. Поэтому ни минуты не жди и отправляйся в банк.
Холодный свинец в голосе Луиса заставил Эву немедленно успокоиться. На этот раз она отчетливо поняла, что перегнула палку и что ситуацию надо немедленно исправлять, пока не поздно. Поддержка Луиса и всё, что он сделал для неё и Эмилии, не укладывалось в голове и вызывало уважение, признаться в котором самой себе означало отступить и покаяться.
– Не сердись на меня, пожалуйста, я, правда, очень-очень тебе благодарна. Всё, что ты сделал для меня и моей племянницы, – настоящее чудо, и я ценю твою помощь.
Луис ничего не ответил на это и, не глядя Эванджелине в глаза, направился прямиком к двери. Его силуэт стремительно удалялся, как вдруг Эва не выдержала и с надеждой в голосе произнесла:
– Луис, не хочешь сегодня остаться? Поужинаем вместе, а после прогуляемся на пляж… – она покорно пошла вслед за мужчиной, который, ступая босыми ногами по элегантному шелковому ковру её самомнения, навсегда покидал дом. Уходил из сегодня без надежды увидеться завтра. Уходя, он навсегда заберёт с собой запах своего безупречного чувствительного к ласкам тела, поцелуи чувствительных улыбающихся губ… Только Луис был способен вернуть Эве улыбку и сделать её безмерно счастливой всего за одну ночь. Эва внезапно осознала, что не готова с ним вот так расстаться. Поняла, что злилась вовсе не на Луиса, а скорее, на саму себя и свои проклятые чувства, в которых боялась признаться. Обижена на свою острую, как нож, страсть к нищему преступнику, к человеку без будущего и без единого шанса начать нормальную жизнь. Такие, как Луис, никогда не изменятся; ощутив вкус свободы, словно затянувшись крепкой ароматной сигарой, он уже никогда не выпустит её из рук. Свобода, – вот чем пропитана кожа самого желанного и самого недостойного мужчины из всех, кого когда-либо встречала Эва. Луис – её собственный демон. Он по сути зеркальное отражение, её собственный крик против законов «нормальной жизни», которые так презирает сама Эва. Луис опасен, потому что ближе него нет никого на свете и никто не в силах понять её так, как понимает её он. Магия его сильных прикосновений лишает рассудка, воли, самообладания. Всё, чего желает гордая Эванджелина Муньес, так это сесть, словно кошка, у его красивых стройных ног, покорно положить голову на колени, ожидая ласки, и не думать… Не думать о том, что ещё одна ночь, и она может решиться на отчаянный, безрассудный шаг – остаться в Бразилии с ним и Эмилией, а там будь что будет. Катастрофа. Как же сильно Эва злится на боль, которую испытывает в те вечера, когда он не приходит, не звонит, не думает о ней… «Господи, я должна сделать всё, чтобы он остался», – отчаянно произнесла про себя Эва, с трудом сдерживая накатившее мучительное чувство предстоящей разлуки. Рубцы от потери сестры еще и наполовину не затянулись, а на горизонте несправедливое прощание с двумя самыми близкими людьми.
– Нет, детка. Эва, любовь моя, я не останусь и говорить нам больше не о чем. Ты сказала более чем достаточно. Ни один настоящий мужчина не сможет остаться с тобой после всего, что услышал. Запомни, я был искренен с тобой, потому что любил. Любил тебя несмотря на твою гордыню, злобу и высокомерие. Я верил, что в глубине твоей души есть солнечный свет, такой же теплый, как у твоей сестры. Я ошибся. Темно там. Словно неоновые лампы трепещут, отражаясь от глянца чёрного мрамора твоего холодного сердца. Наверное, свет таким людям, как ты, вообще не нужен. Хотя мне кажется, что бриллиантам для того, чтобы сиять, тоже нужны лучи солнца. Подумай об этом, Эва. Мои слова – мой прощальный подарок.
Уходя, он подмигнул Эмилии, потрепал по пухлой щеке, чмокнул в макушку и громко захлопнул за собой дверь.
Через месяц Луиса не стало…
Глава 10. Гарпия да Силва
Династия, Эмилия, – это когда представитель фамилии идет по стопам предков или «уверенно наступает на те же самые грабли…»
Эванджелина – Эмилии
С момента последней встречи с Луисом прошла неделя. Пожалуй, это была самая сложная неделя в жизни Эванджелины. Она никак не могла решиться на разговор с директором балетного училища. Упорно и отчаянно девушка оттягивала момент встречи, трусливо надеясь на Луиса. Однако тот сдержал своё обещание и бесследно исчез из её жизни. Эванджелина осталась одна с малышкой Эмилией. Неопределённость ситуации сильно действовала на нервы, и девушка никак не могла решиться сделать последний шаг. Все фотографии и негативы хранились в надёжной банковской ячейке, а копии девушка ежедневно брала в руки; вновь и вновь перелистывала и брезгливо убирала обратно в пакет. Уверенности в том, как именно следует поступить, по-прежнему не было. Душу до краёв переполняли два противоречиво-сильных чувства: страх и негодование. Тридцать два отвратительных интимных снимка словно остановили мгновение до конца света, запечатлев в осязаемой форме грязную порочную связь директора балетного училища с пятью мальчиками. Все дети, судя форменной одежде, были учениками, а самому старшему на вид не исполнилось и двенадцати лет… «Срочно отнести компромат в полицию, а копии в редакцию», – твёрдо решила Эва и добавила: «Флавио должен ответить за всё!». Её обуревало жгучее желание восстановить справедливость – предать фото огласке и посмотреть на резонанс, вызванный этим делом в прессе. Эванджелина прекрасно отдавала себе отчёт в том, что в таких её изящных ухоженных руках находится тот самый детонатор, и одно неосторожное движение способно вмиг обрушить кровлю на голову директора и заодно уничтожить под её обломками репутацию старейшего и самого именитого балетного училища Бразилии. Более века, из года в год, уникальная балетная школа, основанная великими хореографами прошлого, дарила Миру сотни своих талантливых выпускников. Бразильские имена по сей день украшают афиши европейских и американских театров, а само учебное заведение по праву считается гордостью Рио-де-Жанейро. Ко всему прочему училище существует за счёт муниципальных дотаций и на общих основаниях открывает свои двери талантливым детям из небогатых семей. Даёт шанс раскрыть талант и вершит судьбы сотен тех, кто отдал балету свою жизнь, энергию, вручил своё сердце и навсегда связал с ним судьбу. Одна единственная публикация в прессе – и школа изящного искусства, воплощённого в танце, закроет свои двери навсегда. Руки Эвы держат не снимки, но судьбы сотен человек: Преподаватели? Ученики? Что будет с ними? Ежегодно, по окончании последнего семестра самых талантливых выпускников приглашают в самые известные балетные труппы по всему свету. Хореографы высоко ценят бразильских танцоров за редкую красоту, силу, трудолюбие и уникальную экспрессивную эмоциональность… Однако после грязного скандала с педофилией их, вероятно, будут избегать, словно прокаженных, чья плоть в неизлечимых язвах и от которых исходит зловоние. Замараются все… Прервется более чем вековая преемственность традиций русского балета, и величайшая история всей жизни самой Эвы станет постыдным позавчера. Нечем будет больше гордиться. Все молодые годы, полные труда, боли и аскез, вмиг обесценятся… Всё будет напрасно. Эва обречённо взглянула в будущее и тут же себя остановила: «Однако прочь эмоции! Драма и слезы ни к чему. Всё уже свершилось. Лицо на фотографии принадлежит не мне и ответственность моя лишь косвенна! Разумеется, в случае отказа Флавио Гарсии принять Эмилию я с великим удовольствием передам проклятые фотографии в СМИ и полюбуюсь из Парижа на скандал, который за этим последует. Но спешить нельзя. Глупо», – в душе проснулось твёрдое намерение идти до конца, невзирая на непогоду и на тесные новые туфли. «Действовать в отношении Флавио нужно без оглядки, но разумно, словно выслеживая добычу. Соблюдая сперва интересы Эмилии и свои. В случае несогласия директора с условиями мира – быть войне, и это, пожалуй, будет очень даже любопытно…» – подбодрила себя Эва, понимая, что без правильного настроя с такой сложной задачей ей точно не справиться. Откладывать дольше разговор с Флавио было бессмысленно, тем более что до вылета в Париж оставалось чуть более суток.
После полудня Эванджелина с маленькой Эмилией подъехали к зданию балетного училища. Отворив с усилием массивную, пахнущую свежей краской, резную деревянную входную дверь, они лицом к лицу встретились с сумрачной пустотой прохладного мраморного холла. По коже Эвы непроизвольно пробежали мурашки, а мысль сама собой перенеслась в далёкие воспоминания. Их с Камиллой общее, одно на двоих детство. Точнее, бесконечно долгие и унылые 12 лет училища. Годы, которые лучше не вспоминать вовсе. Как ни старайся, ничего хорошего на ум не приходит. Ностальгия ничуть не бередит душу. Одно лишь графитово-серое, будто стертое в спешке ластиком, размазанное чувство тотального взаимного безразличия, – вот и всё, что связывает интернат со всеми его выпускниками. Мрачные стены старинного особняка быстро забывали своих постояльцев и, провожая, быстро захлопывали за ними двери. «Словно и не было в моей жизни всех этих мучительных лет», – подумала Эва, поднимаясь вверх по по знакомым, истёртым временем мраморным ступеням. Спёртый воздух старинного особняка, как и прежде, дурно пах сыростью, наспех помытыми пыльными полами и старыми бархатными занавесками. Широкий лестничный пролёт тускло освещали два литых латунных светильника викторианской эпохи, а круглые жёлтые лампочки, не подходящие по форме и размеру, заставили Эву поморщиться. Судя по неряшливому запустению, царившему в здании, училище под руководством Флавио Гарсии переживало не лучшие свои годы. В этот самый момент Эва искренне посочувствовала маленькой девочке, что крепко сжимала пальчиками левую ладонь её вспотевшей от волнения руки. «Интернат – здесь заканчивается детство и начинается тюремное заключение ни в чём не повинных маленьких душ. Хотя, в случае с Эмилией это вполне логичный и, пожалуй, последний из всех возможных выход из лабиринта. Грамотное решение сложной жизненной ситуации, в которую попали обе. Жаль девочку – она ещё совсем ребёнок, доверчивая, пугливая, беззащитная», – подумала Эва и почувствовала, что пальцы девочки от волнения стали холодными и увлажнились. Затем она посмотрела на Эмилию с высоты своего роста и попыталась представить себе, что она чувствует в этот момент и почему так сильно, испуганно сжимает её ладонь. Сквозь пушистую копну белокурых растрепанных волос мило розовел кончик курносого носа. «Славная всё-таки малявочка, похожа на мать», – выдохнула про себя Эва и, не говоря ни слова, резко потянула девочку за собой вверх по ступеням.
«Эва, соберись! Возьми себя в руки и делай всё, что угодно, только не смотри ей в глаза. Ни при каких обстоятельствах… Жаль девочку, но это всего-навсего эмоции… моя запоздалая фрустрация на тему материнства, ответственности и родственных чувств», – решила молодая женщина и прибавила шагу настолько, что племянница еле-еле поспевала за ней.
– Тётя, скажите, зачем мы приехали сюда? Почему так спешим? – пищала испуганная девочка, путаясь в собственных ногах и неуклюже наступая родственнице на пятки. Эмилия с самого раннего утра чувствовала, что Эва вела себя довольно странно: суетилась, нервничала, спешила. Затем одела нарядно, причесала и зачем-то привезла её в это хмурое холодное здание. Напугала, дёргая за руку и не говоря при этом ни слова. «Эва, пожалуйста, давай уйдем отсюда», – начала тихо поскуливать девочка, рассеянно озираясь по сторонам.
– Эмилия, прошу тебя, не начинай!.. Бояться не нужно и плакать тоже. Мы с тобой сейчас в балетном училище, где выросли я и твоя мама. У нас тут что-то вроде династии получается, – мягче обычного ответила тётя и даже попыталась изобразить улыбку. Заплачь девочка прямо сейчас, и хрупкий внутренний баланс в душе будет подорван. Эва не выдержит. Сорвётся. Развернётся и убежит вместе с девочкой прочь от унылого склепа, где заживо, в угоду искусству, покоятся радость, игры и детский смех. Господи, сколько же боли предстоит перенести Эмилии, прежде чем она покинет эти холодные стены! «Эванджелина, ты же сама не раз проклинала своё прошлое! Училище – чистилище и ад одновременно. Спаси бедную девочку, а она спасёт тебя. Подумай тысячу раз, прежде чем оставлять её здесь», – шептал внутренний голос, разрывая сердце на части. Однако ум оставался непреклонным. Чувства обреченно склонив голову подчинились логике. Решение принято. Надо действовать быстро, – оборвала цепочку сомнений Эва и стиснула зубы покрепче. Для предстоящей схватки с директором училища ей требуется такой сильный психологический настрой, будто иммунитет для защиты от тяжёлого гриппа. Нужны смелость прочнее авиационной стали и безусловная несгибаемая уверенность в себе.
– Тётя, а скажи, пожалуйста, что такое династия? – не понимая смысла сказанного, робко спросила девочка.
– Династия, детка, – это когда кто-то из детей в семье, по своей воле или против таковой, идёт по стопам родителей. Например, выбирает ту же самую профессию или продолжает семейное дело, – ответила Эва, а про себя добавила: «Или со всей силы наступает на те же самые грабли…»
– Правда? Значит, когда я вырасту, я стану балериной, как ты и как моя мама? – радостно затараторила вдохновлённая услышанным девочка. Слова тёти воскресили в памяти Эмилии те несколько фотографий, что она видела у себя дома в платяном шкафу среди концертных костюмов и украшений: на первом снимке среди нескольких балерин, похожих на сказочных фей с малюсенькими прозрачными крыльями, в пачках-колокольчиках из тончайшей газовой ткани, чуть в стороне стояла мама. Самая красивая из всех, тонкая, изящная, с диадемой в волосах и в объятьях красивого сказочного принца. Мужчина придерживал маму одной рукой за тонкую талию, одетую в плотный открытый атласный лиф, и нежно смотрел ей в глаза… Эмилия часто фантазировала, будто прекрасный герой на фото и есть её папа. Однажды даже наивно произнесла своё предположение вслух… Камилла пропустила вопрос мимо ушей и предпочла к теме больше не возвращаться, удивляясь, как маленькие дети умеют тонко чувствовать мир и разбираются в людях, мельком взглянув на них. Она загрустила и убрала фотографию подальше в шкаф, на полку, что выше её собственного роста. Больше дочка это фото не видела…
На втором снимке мама застыла в прыжке. Прекрасная лесная нимфа в лёгком прозрачном платье с розовой лентой на запястье и короной из цветов на голове. Словно мотылек, она парила в воздухе, не касаясь пуантами пола… Мама казалась ей волшебной феей из сказочного мира. Воплощённой красотой и грацией. Маленькая Эмилия всегда и во всём мечтала походить на неё. Танцевать, как она… Бессчётное количество раз, без спроса доставала из старой шляпной коробки атласные пуанты и примеряла их, неуклюже пытаясь сделать один единственный шаг. Ничего путного, разумеется, не выходило… И тогда, отложив пуанты в сторону, она начинала украшать волосы, пристраивая на макушку головной убор из страусиных перьев с россыпью мерцающих радужных страз… В своих фантазиях Эмилия танцевала на сцене, а мама гордилась ею, тайком подглядывая из-за кулис.
– Тётя, а что, я вправду стану балериной? Самой настоящей балериной? – девочка застыла на месте как вкопанная, не желая делать ни шагу, пока не услышит ответ.
Эва тоже остановилась и, посмотрев Эмилии в глаза, задумчиво ответила: «Безусловно. Обязательно станешь балериной, как я и твоя мама. Жить и учиться будешь здесь. Одна. В этом самом балетном училище. Думаю, настала твоя очередь продолжить нашу балетную династию. Вечером я улечу в Париж по работе, но когда я вернусь в Бразилию… обязательно навещу тебя. Сегодня нам придётся расстаться, но помни, что это не навсегда. Я вернусь за тобой, когда придёт время», – выпалила Эва, желая побыстрее закончить неудобный для неё разговор. Сама-то она прекрасно знала, что банальную фразу «вернусь, когда придёт время» произносят только те, кто не уверены в том, что вообще собираются это сделать.
До двери кабинета директора оставалось всего пару метров, и девушка механически прибавила шаг. Эва хорошо понимала, что беседа будет сложной, поэтому мечтала побыстрее утрясти все формальности. Самолёт вылетает в Париж рано утром, и времени на сборы осталось катастрофически мало. Надо спешить.
– Дядя Луис правда меня не бросит? Он будет меня здесь навещать? – с надеждой в голосе пропищала Эмилия.
– Конечно, будет. Сказала же, никто тебя не бросает. В интернате никто не живёт с родителями, и это закон. Все балерины через это проходят, очень много трудятся, и это плата за успех. Профессия балерины особенная. Здесь танцевать научат всех, хотя вовсе не обязательно, что получится блестяще… Талант есть не у всех, но с большой вероятностью здесь его отыщут, и у тебя, возможно, тоже, – путано произнесла Эва, с досадой глядя на пухлую косолапую и нескладную девочку. – Запомни одно, милая, Луис и я делаем всё это для твоего блага, – немного резко произнесла тётя, как бы давая понять, что продолжать разговор на эту тему больше не желает. По сути, ей не о чем больше было говорить с Эмилией: все оправдания, ложь, обещания – подлость, а в чистых глазах осиротевшего ребёнка вся эта мнимая «доброта и забота» приобретала бутылочно-зелёный оттенок плесени, что так некстати образовалась на единственном ломтике хлеба для завтрака. Но что ещё оставалось Эванджелине Муньос? Ложь от собственного бессилия и проклятый вездесущий Страх предстоящего разговора с директором. Страх ядовито сочился из стен, свисал с потолка пыльными паутинными лохмотьями и неприятно поскрипывал песчинками под тонкой кожаной подошвой её элегантных туфель. Это был тот самый, истинно животный страх встретиться лицом к лицу с Флавио Гарсией… Эве предстояло угрожать, запугивать, шантажировать того, на кого она даже смотреть боится. Не говоря о том, что разговаривать придётся сквозь туго натянутую на лицо фейковую маску уверенности в себе! «Зря я ввязалась во всё это! Ничего не выйдет», – остановилась у двери Эва, желая больше всего на свете убежать отсюда подальше. Во всём происходящем с ней в этот момент было что-то невероятное, сильное и одновременно пугающее до смерти. Решение головоломки, что глубоко сокрыто за гранью добра и зла. Если Эва решится и войдёт, то произойдет нечто такое, что до капли выпьет её прежнюю. Уничтожит или откроет в сознании врата к Источнику неведомой внутренней силы. «Господи, когда же всё это закончится! Как же мне всё это надоело! Луис, Эмилия, директор, это училище и вообще ВСЁ!.. Как же я хочу исчезнуть. Немедленно. Перенестись сию секунду в Париж подальше от всего этого кошмара! Как же хочется закрыться в номере отеля на трое суток, не меньше, выглядывать из-под одеяла только, чтобы переключить канал телевизора или выпить чего-нибудь очень-очень крепкого», – взмолилась Эва, беспомощно глядя в направлении резной палисандровой двери кабинета.
Флавио Гарсия да Силва ожидал их в своём кабинете уже более часа. Мужчина держал во рту незажженную сигару и нервно ёрзал на стуле. Гости задерживались неприлично долго, и воздухе пыльным облаком повисло напряжённое ожидание, которое казалось вполне осязаемым для глаз. Флавио отчаянно хотелось курить, но он пообещал себе сделать это не раньше, чем проклятая гостья войдет в эту самую дверь. Она все не шла и не шла. Приходилось ждать шагов, беспомощно вращая в руке коробок спичек и сдерживая пальцы от такого короткого привычного движения. Сигары всегда помогали Флавио вернуть самообладание. Спасительная пауза, намеренно долгая, помогала сосредоточиться. Ритуал – не спеша, двумя пальцами открыть спичечный коробок, резким движением зажечь спичку и прикурить от неё скрученный в плотный цилиндр кубинский ароматный табак. Кто не курил почти всю свою жизнь, не сможет понять чувства мужчины за пятьдесят, который клятвенно пообещал себе бросить курить и внезапно понял, что эту партию окончательно поиграл. Флавио недавно исполнилось пятьдесят четыре года, хотя выглядел он намного старше своих лет. Однако возраст в его случае придавал его образу определённый шарм. Всегда ухоженный и одетый со вкусом, эстет и сибарит. В любую, даже в самую жаркую погоду, он носил накрахмаленные белые рубашки с запонками, узкие чёрные брюки из тонкой шерсти и приталенный чёрный атласный жилет. Его вытянутое тонкое тело выглядело по-прежнему изящным и подтянутым, хотя заметно ослабло из-за мучившей его последние годы язвенной болезни кишечника. Злой недуг ежедневно истязал мужчину, отравляя каждый, даже самый безобидный приём пищи ощущением, будто его внутренности медленно разрезают на части ржавым старым ножом с зазубринами. Алкоголь был под запретом, но рюмочку- другую дорогого выдержанного ямайского рома после еды он всё же себе позволял, оправдывая это тем, что спокойный сон продлевает жизнь гораздо лучше любого из известных лекарств. Однако с неожиданным появлением снимков даже три порции рома не могли вернуть ему сон, а язвенная болезнь, хитрая змея, ещё навязчивее прошипела о своём присутствии в теле. Угрюмое лицо стало мертвенно бледным, а уголки тонких, бескровных губ вовсе сползли вниз, придавая образу высокомерно-пренебрежительный вид. Сухая кожа, туго натянутая на острые скулы, тонкий крючковатый нос и злые карие глаза, выглядывающие из глубоких впадин глазниц, смотрели всегда резко и агрессивно, делали облик мужчины похожим на хищную птицу: величественного и непроницаемого грифа, сохранявшего спокойствие без единого оттенка эмоций даже в период сильных потрясений. Эва хорошо помнила, когда он, будучи в расцвете своей карьеры, выступал на сцене театра Мунисипаль. Флавио Гарсия да Силва был безусловно талантлив, обожаем публикой и знаменит. Особенно он запомнился в роли Ротбарта из «Лебединого озера» и Джеймса из «Сильфиды». Все роли без исключения ему давались легко, но амплуа злодея как нельзя ярче отражало истинную суть грешной души, закрытой тёмным саваном порока и разврата. Его нутро изнывало от страсти к мужчинам, но обязательства перед родными не давали открыто проявить себя, заявив о своей гомосексуальности, и заставляли нести на себе бремя вынужденного супружества.
