скачать книгу бесплатно
– Это моя семья, – нехотя процедил сквозь зубы Хобан Фэнг, указывая на трёх вошедших грумок. – Жена – Келли, и наследницы – Риз и Эль.
По этикету он обязан представить свою семью наймасту, имеющему императорскую печать, дабы показать благонадёжность и открытость. «Пусть ему и совсем не хочется этого делать, но пришлось», – с садистским удовольствием подумал Илор. Хобан, в частности, и все грумы в целом вызывали у него глухое, тщательно скрываемое раздражение. Эти льняные волосы, пепельная кожа, отливающая синевой в проблесках кристаллов соли… Он привстал, чтобы поклониться семье Хобана, а затем поднял глаза…
Перед ними стояли, ожидаемо, две пепельно-льняные грумки. А вот третья, самая молодая, совсем ещё девочка… Она пыталась прятаться за спинами старших, но живые, весёлые глаза горели таким любопытством, что невозможно не заметить этот свет. Казалось, он пробивал насквозь большой обеденный зал, вылетал в окно и долго-долго плутал по далёким туннелям, пока не скрывался в темноте неизвестных территорий.
Когда Илинич увидел эту девушку, его ненависть цепным псом сорвалась с привязи, круша перегородку между «хлебай дерьмо» и «тонким светом», и устремилась к младшей наследнице Фэнгов. Илор схватил сбесившуюся не ко времени ненависть в самый последний момент за конец оборвавшейся цепи. Он почти физически почувствовал, как руки обожгло напряжённым железом.
Какая наследница, каких, к чёрту, Фэнгов? Илор Илинич пятнадцать лет назад участвовал в той самой операции. Он видел дарнов, о, да! Он убил много дарнов…
Ненависть, корябающая его изнутри долгие годы, не находя выхода, наконец-то увидела свою цель. Девушка казалась бледноватой, вытянутой вверх и хрупкой, как тростинка. У неё были детские круглые глаза и нежный срез скул. Бело-серое муслиновое платье в пол без всяких украшений – праздничная одежда грумок (обычно они носили плотные штаны и просторные рубахи, ничем не отличаясь от своих мужчин) висело на Эль, словно сшитое не по размеру. Хотя Илор видел, что оно тщательно подогнано по фигуре. Фамильный признак дарнов – невероятно длинные пальцы – схвачены в плотные коричнево-серые перчатки, туго затянутые на хрупких, синеватых запястьях, но декану имперского отряда для специальных назначений достаточно было просто увидеть непропорционально вытянутую на фалангах форму, чтобы понять, кто перед ним. Он улыбнулся Эль так, что ей стало не по себе, торопливо вскочил с места и вдруг очутился совсем рядом.
– О, – сказал наймаст, как бы ненароком опуская ладонь на перчатку Эль. – Ваша младшая дочь просто непревзойдённая красавица.
Эль удивилась, когда поняла, что его пальцы настойчиво давят на руку. Шатен более чем непристойно прощупывал её сквозь перчатку. Девушке показалось, что под кожу заползли тысячи крохотных муравьёв.
– Как интересно, – не переставая перекашиваться своей зловещей улыбкой, произнёс он. – Как здесь становится интересно…
Что-то и в этой фразе, и в его голосе переливалось непонятное и страшное. Девушка умоляюще посмотрела на Хобана, не решаясь нагрубить гостю. Её поразило, что отец точно заметил неприличное поведение наймаста, но отвёл глаза. Эль впервые в жизни видела его таким растерянным. Остальные начальники гильдий, присутствующие на обеде, судя по нависшей тишине, в которой резко прекратилось брямканье посуды и звон бокалов, не понимали совсем ничего.
– Сними перчатку, – прошептал Илор Илинич, наклонившись к уху Эль так близко, что она чувствовала его дыхание, и щёки кинуло в жар.
Хобан стоял всё ещё неподвижно, а Келли уже судорожно одной рукой прижимала к себе Риз, а второй непроизвольно тянула Эль от этого страшного человека. Она опомнилась первой.
– Извините, Илор, – Келли Фэнг слабо, но мило улыбнулась наймасту. – Я разделяю степень вашего восхищения, но мы здесь – существа периферийные, отсталые, со своими нормами поведения. Эль не может снять перчатки.
– Почему? – Илор только что заметил супругу Хобана. Его взгляд наконец-то пробился сквозь плотную пелену странной сонной погружённости в себя, которая заволокла глаза, он оглянулся по сторонам, возвращаясь в реальность.
Келли посмотрела с надеждой на понимание:
– У девочки кожная болезнь. Она стесняется оголять руки. Поймите и простите её.
Илор медленно убрал ладонь. Опомнился. Сегодняшняя миссия – уладить вопрос с серными. У него нет полномочий для другого дела, которое выглядело гораздо важнее, чем все грумьи рудники вместе взятые. Он не может решать этот вопрос самостоятельно, необходимо получить распоряжение свыше. Декан пошёл на поводу у эмоций и заставил семейство Хобана насторожиться.
Выворотник случись! Илор-«тихий свет» постарался вложить в голос всё очарование, на которое был способен:
– Ах, простите! Я крайне непочтителен…
Речь его зажурчала медовым ручьём:
– Вы сможете меня простить, юная баронесса, если я скажу, что не смог сладить с восторгом, попав под ваше очарование?
Илор понимал, что напряжённого Хобана сладкими речами он не обманет. Начальник соляных смотрел в упор, растерянность в его взгляде сменилась осознанием, страхом и ненавистью. Женщины семьи Фэнгов выглядели недоумёнными. В большей степени из-за того, что никто в грумгороде не считал Эль очаровательной. Милой, бесшабашной, дружелюбной, надёжной, язвительной – да. Но – очаровательной? Увольте.
– Как неловко, – засмеялся декан искренним смехом. – Давайте продолжим трапезу.
Он вернулся на своё место, пытался шутить и непринуждённо веселиться, даже выразил желание послать кого-нибудь за запасами вина, которое было припрятано наверху в его палатке, но повисшее напряжение снять не смог. Идею с вином никто не поддержал, а Келли, сославшись на плохое самочувствие, быстро ушла, уведя девочек с собой. Для собравшихся вместе грумов такая приличная и тихая совместная трапеза казалась невыносимой, и все вздохнули с облегчением, когда Илор поднялся и щёлкнул пальцами, призывая своих баров.
– Твою ж в кочерыжку мелкого посола, – сказал Хобан, когда опасные гости покинули грумгород.
– Твою ж…
***
В комнату Эль Хобан зашёл уже под вечер. Он походил в раздумье из угла в угол, заложив руки за спину и не обращая внимания на вопросительные взгляды Эль, которые она кидала на него, не смея открыть рот. Наконец отец остановился посередине комнаты.
– Эль, – сказал Хобан. Он опустил глаза. – Тут есть дело… Это не совсем потому, что случилось. Просто…
Он боялся напугать её и старался говорить, как можно беспечнее, совсем непохоже на самого себя, поэтому Эль поняла: что-то случилось. И очень серьёзное.
– Ты же отпрашивалась с Тинаром Моу в поход в дальние пещеры?
– Пап, – осторожно произнесла Эль, заглядывая ему снизу вверх в глаза. – Это меня интересовало пять лет назад. И ты не пустил.
– Тогда не пустил, – сердито буркнул Хобан Фэнг. – А сейчас – отпускаю. Можешь идти.
Эль всё ещё не понимала, к чему он клонит:
– Мне тогда десять лет исполнилось. Мы Соль Земли искали. А что, скажи, мне сейчас делать с Тинаром Моу в дальних пещерах? Говори всё, как есть.
Хобан снова прошёлся из угла в угол, попыхтел в бороду сердито и наконец решился:
– Ладно, скажу… Дело в том, что тебе опасно пока здесь оставаться. Этот паршивый наймаст…
– Но он же ушёл? Я слышала, как вы говорили с Дондаром, что он ушёл.
– Он не просто взял и ушёл. Он обязательно вернётся. И не один…
– Но почему? – спросила Эль. – Что ему от меня нужно?
Ей пыталась вспомнить, что такого опять натворила, раз Хобан сердится на неё.
– Я вовсе не сержусь, Эль, – сказал печально отец, словно прочитал мысли. – Ты не сделала ничего плохого. Только бывают ситуации, когда не смогу тебя защитить.
Эль посмотрела на него с удивлением. Отец казался ей прочным, как окаменевший в доисторическую эпоху монолит соли. Он поймал её взгляд:
– Ну да, сейчас вот как раз эта ситуация. Я не могу сказать, что ему нужно, так как сам толком не понимаю. Но держаться тебе от императорских лучше подальше. И ещё, Эль, нигде, никогда и не при каких обстоятельствах не снимай на людях перчатки, поняла?
Эль почувствовала на своих руках мерзкие прикосновения наймаста, сглотнула ком отвращения, появившийся в горле, и торопливо закивала головой.
– Мы отправим с тобой этого дурня – Тинара Моу, – продолжал Хобан. – Если бы спросили меня, я бы ответил, что одной тебе безопаснее, чем с этим полуфабрикатом для крематория, но если явятся наймасты, то его в армию загребут в первую очередь. А грумам в армию нельзя, и Тинару Моу – особенно. Это ж сколько людей пострадает, если его туда отправить…
Эль немного повеселела. Всё-таки, как ни крути, а с Тинаром – совсем другое дело, не то, что без Тинара. Да и Хобан опять стал родным, до каждой интонации знакомым отцом, не прятал глаза, и не перед кем не заискивал, а притворялся грозным по своему обыкновению. Он улыбнулся ободряюще:
– Отсидитесь в дальних пещерах Эха, там приготовлено, а когда всё выяснится, я за вами кого-нибудь пришлю. Ну, давай, девочка моя, собирайся.
– Прямо сейчас? – удивилась Эль.
Хобан кивнул.
Глава пятая. Побег
– Вот она!
Тинар Моу поправил сползающую верёвку вещевого мешка. Они выдвинулись сразу после обеда, а сейчас стояла уже глубокая ночь.
Пещеры Эха служили в соляном подземелье чем-то вроде путевых слободок чахила на тракте – место для ночлега, отдыха или просто укрытия от вышедшей на охоту стаи кимуров. Здесь всегда старались поддерживать запас просоленной еды и пресной воды в плотно закрытых бочонках. Для ночлега служила пара старых топчанов, списанных из центральной усадьбы грумгорода за ветхостью, а вход в пещеру закрывался массивной дверью, которая двигалась по направляющим рельсам. Кимуры, конечно, не догадывались толкнуть заграждение вбок, так что припасы оставались в относительной безопасности.
Тинар и Эль вошли в пещеру, переглянулись, понимая друг друга с полунамёка.
– Ты думаешь о том же, что и я? – спросил грум, устремляя указательный палец на топчаны.
– Только переночуем, да?
Указательный палец Тинара, описав в воздухе полукруг, переместился к её носу:
– Вот именно.
– Успеем наверх и обратно?
Тинар кивнул.
– Кевир сейчас спокойный. Солевей слабый. За сутки до Ошиаса доберёмся. Сутки туда, сутки обратно. У нас куча времени.
– А ты точно знаешь, как туда идти?
Эль терзали смутные сомнения.
– Спрашиваешь! – обиделся Тинар. – В конце концов, ты сама захотела посмотреть.
Это было правдой. Год назад Тинар вместе с отцом отвозил заказ степным сингам. Вернувшись, Моу с обычным для него лихорадочным блеском в глазах рассказывал о жутком зрелище, которое он ночью наблюдал в стане погонщиков. Огромное стадо чернильно-чёрных коров, тех самых, что дают ценнейшее хмельное молоко, моментально растворилось в упавших сумерках, а сотни глаз, словно сотни красных звёзд, пламенели из темноты. «Это самое жуткое, что я видел в жизни», – клялся Тинар Моу, – «Взгляд из ада, так бы я это назвал», и Эль тут же захотелось увидеть ЭТО.
– Отец узнает, голову оторвёт, – вздохнула она больше по традиции.
Конечно, Эль не собиралась сидеть в этой скучной пещере, как загнанный в ловушку кимур. А всё потому, что…
– Тинар! – она хлопнула себя ладонью по лбу. – Мы совсем забыли о лагере наймастов, которые торчат сейчас на выходе из штольни. – Вот же твою в солёную кочерыжку…
Эль пользовалась любимым ругательством Хобана исключительно тогда, когда его не наблюдалось рядом.
– Это же из-за них нас сюда сослали. Нельзя попадаться им на глаза. Особенно…
Эль перекосила лицо, изображая шрам-улыбку Илора Ильинича. В ответ Тинар состроил смешную рожицу, скособочив нос:
– Прорвёмся… Нашла, о чём беспокоиться…
Он скинул с плеч тяжёлые мешки, которые собрали в дорогу родители, присел на топчан, стал развязывать узлы. Солонина, фляга с квасом, сушёные фрукты…
– Есть что-то интересное? – Эль наклонилась над ним.
– Всё, как всегда. О, смотри, тебе ещё одна пара перчаток… И тёплые свитера. Слушай, они нас тут до зимы держать собирались? Свитера точно нужно взять. Наверху ночью может быть холодно.
Эль зажмурилась от предвкушения. Только пару раз ей удалось посмотреть на кевир из входа в штольню. С тех пор её не отпускало ощущение восторга от огромного пространства, такого яркого, что сразу заболели, а потом заслезились глаза, и невероятного количества запахов, одновременно упавших на неё.
В этот мир, открывающийся за порогом штольни, Эль тянуло с необычайной силой, она просто с ума от безысходности сходила, думая, что проведёт всю жизнь под землёй, в удобном, но ограниченном куполе. Здесь никогда не шёл дождь, не падал снег, всё застыло в солёном кристальном великолепии, и время замерло тоже. Где-то высоко над головой происходила настоящая жизнь. Там постоянно всё менялось, как рассказывали Эль. Дули ветра и палило солнце. Деревья прорастали тонкими былинками, чтобы стать мощными великанами, а потом – стареть в достойном величии. Трава зеленела, желтела, засыпала под белым холодным ковром, чтобы пробудиться по весне снова. Всё крутилось по кругу, но у каждого существа круг этот размыкался в собственную линию – единственную и неповторимую.
Ризи её совсем не понимала, Ризи не нуждалась в этом огромном мире, он её пугал. Главным свершением для сестры было удачное замужество, устройство своего дома и возможность как можно реже покидать его. Келли и Хобан и слушать Эль не хотели, они запретили даже заикаться, что она собирается выйти на обратную сторону земли. Только Тинар разделял её страсть к путешествиям.
Они выкинули из мешков всё, что показалось им лишним в дороге, расстелили одеяла на топчанах, вырезанных из соляного монолита, и легли переждать остаток ночи. От волнения Эль совсем не могла уснуть, хотя устала. Её утомил не длительный поход по туннелям за пределы внутреннего грумгорода, а приём жуткого гостя. Она старалась забыть случившееся, словно неприятный сон, но кривая улыбка красивого наймаста так и стояла перед глазами. От воспоминаний о беспардонных прикосновениях начинали покалывать кончики пальцев. Впрочем, это была ещё одна особенность Эль. Вот у Тинара от переживаний всегда крутило живот, а у неё немели ладони, по пальцам пробегали резкие искры, и руку начинало жечь.
Эль поворочалась на жёстком топчане под умиротворяющее дыхание тут же сонно засопевшего Тинара. Тот высвистывал носом затейливую, смутно знакомую мелодию, от стен отражался мягкий свет, одеяло пахло домом и сушёными травами, которыми Келли перекладывала бельё. Но боль не давала покоя.
Девушка вытянула ноющую руку перед собой, повертела запястьем, расстегнула ремешки на перчатке. Тонкая кожа на кончиках пальцев растрескалась, как пересушенный пергамент, трещины тут же намокали сочащейся влагой и разъедались ещё больше. С руками творилось что-то непонятное, Эль не помнила, чтобы эта кожная болезнь проявлялась у неё таким образом. Словно чужак своим наглым прикосновением занёс заразу.
Эль подула на растрескавшиеся подушечки, стало немного легче. Она помахала рукой перед собой, собираясь опять надеть перчатку…
Но что это? Там, где секунду назад прошлась ладонь, тонким пламенным росчерком высветился какой-то знак. Он напоминал недоделанного кимура, словно кто-то начал рисовать соляную кошку, но провёл округлую линию морды и одно ухо, и забросил. Эль закрыла глаза, а когда открыла, знак побледнел, но продолжал светиться. Он таял в разреженном воздухе соляной пещеры, и по мере его истощения уходила боль.
Когда огненный знак, похожий на голову одноухого кимура, совсем исчез, умиротворённая Эль уснула.
Утром руки уже не болели, только ныли, словно отходили от онемения. А когда Эль с Тинаром вышли к небольшому подземному озеру, обозначавшему близкий выход на поверхность, она уже вообще не чувствовала в пальцах ничего необычного.
– Смотри! – Эль обрадовалась, увидев издалека деревянное сооружение, напоминающее длинную плотину.
Это высилась градирня для накачивания соляного раствора. В конце плотины располагалась мельница, а солёная вода под силой ветра сливалась по туго связанным пучкам тёрна, на которых постепенно нарастали кристаллики.
Несколько раз отец брал Эль с собой в объезды градирен, и она видела, как эти кристаллики стряхиваются в гладко выделанные деревянные бочонки. Когда бочонок наполнялся доверху, на нём ставился фирменный знак «Озорный сол», и товар отправлялся покупателям.
Под «озорный» – имелся в виду «озёрный», а «сол», конечно же, означало «соль», так кто-то из неграмотных рабочих скопировал с образца по ошибке. Когда Хобан увидел этот «озорный» и «сол», он схватился за голову, но исправлять оказалось уже поздно: товарный знак закрепился. Пришлось оставить, и теперь на всю округу «Озорный сол» славился как «самый натуральный сол в мире». Этот продукт был элитным, нежным, насыщенным и поставлялся в высокие дома, туда, где за него могли дать настоящую цену. В отличие от каменной соли, серые глыбы которой рубили на приисках, грубо дробили и продавали мешками всем подряд.
«Озорный сол» условно проводил границу «большого» грумгорода, на другом берегу светился маячком выход на поверхность. В тот самый мир, о котором, сколько себя помнила, мечтала Эль.
– Подкрепимся? – Тинар снял с плеч котомку и стал развязывать туго стянутые верёвки. Градирня высилась последним символом дома перед миром, который ни Эль, ни Тинар толком не знали.
Вскоре на свет появился ломоть уже чуть зачерствевшего хлеба, тщательно запечатанная горлышком бутылка самого настоящего пенного кваса, а напоследок Тинар с торжественным видом достал небольшую головку жёлтого сыра, который явно спёр на кухне.
– Налетай. Потом будут только солонина и сухофрукты, если по пути ничем лучшим разжиться не сможем.
Эль нисколько не сомневалась в способности Тинара «разжиться» по пути, но сейчас не заставила себя долго ждать, тут же схватила и хлеб, и сыр, отламывая куски руками, прямо зубами начала стаскивать печать с горлышка квасной бутылки.
– Когда поднимемся, ты глаза-то прикрой, – со знанием дела посоветовал Тинар Моу. – Нам, рудокопам, как на поверхность выходить, если не подготовиться, ослепнуть можно. Там, наверное, уже день сейчас.
Он немного подумал, шевеля губами, что-то вычислял, затем вздохнул:
– Точно не скажу, но, кажется, день.
Тинар достал тёмные очки, повертел их в руках, нацепил, сдвинув на затылок. Опять полез в свой чудесный мешок, немного похудевший после трапезы, вытащил ещё одни очки, протянул Эль:
– Ты наверняка не подумала об этом.
