Рыжий демон осенних потерь

Ника была больше бабушкой для меня, чем Феликсу. Он ее и слушался, и побаивался, но демонстративно подчеркнуто. Родители моего бывшего мужа погибли в автокатастрофе, сразу оба, и Михаил Ефимович несколько лет растил внука сам. Пока в его жизни не появилась Ника, воспитатель моего детского дома. Фил не смирился с тем, что ему пришлось делить внимание и любовь обожаемого деда с кем-то еще даже, когда уже преодолел пубертатный период. Может, женитьбой на мне он как бы отомстил Нике, думая, что сможет оттянуть часть моей привязанности от нее. По справедливости: чтобы и Нике меньше любви досталось. Вообще-то не смог, но так никогда и не узнал об этом. А теперь уже не узнает.

Все у нас было запутано с Феликсом. Пока смерть одним ударом не разрубила этот узел. Теперь Ника оставалась просто любимой с детства Никой, только моей, а не бабушкой бывшего мужа.

Я открыла дверь своим ключом, тихонько зашла и застыла на пороге, с нежностью разглядывая теплый затылок с пушистыми, хотя и поредевшими волосами.

В квартире пахло старыми духами, которые все время, пока я знала Нику, сопровождали ее. Сколько не спрашивала, она всякий раз называла другой бренд, но пахло-то от нее все тридцать лет одинаково. Я когда-то специально искала подобные духи – терпкая хрупкость осенних листьев, капля красного тягучего ликера, чуть сладковатого, на донышке запаха – пряный, но подвыветрившийся ветивер. Перенюхала тучу духов. От селективных до самых дешевых, что пылятся в маркете между женскими прокладками и средством для мытья посуды, но ничего подобного так и не нашла.

– Хочешь чаю, Алена? – слышала Ника уже не очень хорошо, но какое-то шестое чувство у нее определенно всегда было развито.

– Нет, я уже… Под завязку. Кристя когда вернется?

– Не знаю, – она крутанулась на вертящемся офисном кресле, покачала головой, посмотрев на меня. – Аля, я, кажется, старею. Ни моего опыта, ни воспитательных способностей на эту девочку не хватает. Она делает все, что хочет, и я никак не могу на это повлиять.

– Вовсе не стареешь, а жалеешь, – уточнила я. – Ты всегда всех жалеешь, кроме себя.

Это было правдой. Весь наш детский дом со своими бедами бежал к Железной Нике. Кажется, для нее никогда не существовало личных проблем. Ника растворялась без остатка в наших синяках, ссорах, разбитых коленках, ночных кошмарах.

Мягким дуновением сквозняка принесло легкий шлейф ее невероятных духов. Это всегда погружало меня в детство. Стоило возникнуть неуловимому аромату, время переставало существовать. Он пушистой ниткой сшивал зазоры между прошлым и настоящим.

– А помнишь… – Ника вдруг засмеялась, словно прочитала мои мысли. – Как ты прогуливала школу? Твоя классная, Елена Сергеевна, звонит мне: «Алена опять игнорирует занятия». Я в комнаты: тебя в спальне нет, в общей тоже нет. Перезваниваю: «Скажи честно, ты где?». Уверяешь, что в классе, сидишь на уроке. Тогда Елена Сергеевна заходит еще раз в кабинет: вдруг ты и правда в школе и просто вышла из аудитории. Я опять тебе звоню, а ты с таким раздражением отвечаешь: «Да в школе, в школе я! Просто никто меня не видит». И так искренне…

– Не помню, – улыбнулась я. – Неужели такое было? Наверное, по улицам шлялась.

– А, может, и в самом деле превращалась в человека-невидимку?

– Ты серьезно?

– Честно говоря, к вранью ты никогда не была склонна, – уже без улыбки подтвердила Ника.

– А к чему тогда? – мне стало интересно, так как Ника редко пускалась в воспоминания.

Впрочем, я и сама не очень любила погружаться в детдомовские времена. Хотя самое лучшее оттуда – Ника и Никита – остались со мной на всю жизнь, я, в принципе, была не из тех, кто с отчаянием цепляется за прошлое.

Феликс как-то в сердцах сказал: «Ты слишком легко расстаешься». Я тогда переспросила: «Ты имеешь в виду – с людьми?». Так как этот разговор произошел вскоре после развода, из уст бывшего мужа фраза прозвучала как комплимент. Но он покачал головой: «Со всем. С прошлым».

– Ты была хорошей девочкой, – пробормотала Ника.

– Ладно, давай перейдем к девочкам не очень хорошим. Ника, а ты хорошо с Марысей… ладила? Как вы вообще жили?

Она вздохнула.

– Тебе обязательно сердце рвать?

– Брось, – махнула я рукой. – Не выдумывай. Это было давно и неправда. Да и тогда-то… Ника, ты же знаешь, из меня жена так себе получилась. Нам с Феликсом лучше бы вообще оставаться друзьями. Какого черта я тогда вообще на эту авантюру со свадьбой согласилась?

– Вы были совсем юными, – напомнила Ника. – И влюблены.

– Просто торчали друг у друга перед глазами круглые сутки. Когда ты меня взяла на все лето на эту вашу чертову дачу.

– Твою, – сказала Ника.

– Чего? – я не поняла.

– Дача теперь твоя. Я оформила дарственную месяц назад.

– Зачем? – открыла я рот.

– Я там уже целую вечность не появлялась, добираться тяжело. Кристя пока еще вырастет. Ты же ее не обидишь, когда меня не станет?

Я рассердилась:

– Ника, перестань. Перепиши все на Кристю. Мне это не нужно. И Марыся… Может, еще объявится.

– Ты от Феликса ничего, кроме малюсенькой квартирки не взяла, я же знаю.

– А ты почему после смерти Михаила Ефимовича в свою старую квартирку вернулась?

– У меня были причины, – Ника поджала губы.

– Вот и у меня причины: не хочу…

–Тебя никто не спрашивает, – Ника в мгновение ока стала Железной. – И фирма… Кто будет теперь заниматься? Продавать срочно надо, пока не посыпалось. Только ситуация зависла. Через три месяца можно было бы в наследство вступить, и фирму на торги выставить. Но пока Марыся в розыске числиться, мы ничего сделать не можем. Она – наследница первой очереди, и я, как опекун Кристи, пока ситуация зависла, никаких прав не имею. Да и опекунство, пока с Марысей не выяснится, оформить не могу.

– Ну, от меня-то ты чего хочешь?

Она достала из-под стола корзинку с разноцветными клубками, аккуратно надела на спицы парочку соскочивших петель. Ника никогда не сидела без дела. Если не раскладывала пасьянс, то вязала жуткий разноцветный шарф. На моей памяти, она только однажды его закончила. Подарила мне на свадьбу. А когда мы с Феликсом развелись, забрала назад, распустила и принялась за вязание заново.

Я спохватилась, оторвала взгляд от гипнотического мелькания спиц:

– Ника, ты не хочешь говорить о ваших отношениях с Марысей? Я тебя спрашивала, как вы с ней поладили?

– Ну, почему не хочу? Нормально я с ней поладила…

– Ты же понимаешь, что я имею в виду…

Ника вздохнула.

– Никитка заезжал. Спрашивал о том же самом. Держался очень официально, все еще дуется на меня из-за вашей свадьбы с Феликсом. Столько лет прошло, а он никак не успокоится.

– Ну и что ты ему рассказала?

– Тоже, что и тебе.

– Значит – ничего, – поняла я. – Ника, я очень ценю твою способность хранить секреты, но, понимаешь ли, ты можешь дать зацепку, где искать Марысю.

– А зачем? – Ника была убеждена в своей правоте. – Если кто-то не хочет, чтобы его нашли, не стоит этого делать.

– А вдруг это она причастна к тому, что случилось на даче? Или она в опасности? Или… вообще…

Я махнула рукой. Не хотелось говорить слово «смерть» в этом доме.

– Да с чего Марыся причастна к смерти Феликса? – искренне удивилась Ника. – А опасность… Тебе ли не знать, что эта лисица выберется из любой передряги?

– Не начинай, – я не любила вспоминать о своей глупости.

– Вот-вот. Отсидится, раны залижет и объявится.

– Ника! Давай, колись… Что значит, раны залижет? Она уже…

– Ну, – неохотно произнесла Ника. – Пропадала несколько раз Марыся. Помнишь, через месяц после свадьбы она объявилась с маленькой Кристей на руках? Так вот… Ее несколько дней не было, Феликс собирался уже в розыск подавать. Да уж… Устроила она.

Я кивнула.

– Почему вы не сказали мне, что ее не было несколько дней?

– А ты и не спрашивала, – пожала плечами Ника.

И в самом деле – я была так поражена внезапным «отцовством» Феликса, что в частности не лезла.

– И потом еще несколько раз исчезала. Где-то раз…

Ника задумалась.

– Раз пять за эти десять лет.

– Вот это да!

– Вот тебе и да, – подтвердила Ника. – Исчезала дней на пять, плюс минус, возвращалась грязная, худющая, глаза запавшие… Феликс ее в клинику сначала возил.

– И что сказали? – спросила я.

Все-таки нужно было хоть немного интересоваться семьей бывшего мужа. Но кто знал, что это может пригодиться?

– Дромомания.

– Синдром бродяжничества? – удивилась я. – Он же бывает только у подростков.

– Как видишь, есть исключения.

Конечно, я встречалась в своей практике несколько раз с синдромом неодолимого желания уйти из дома. Внезапный порыв покинуть все среди ночи, не взяв с собой даже самое необходимое, не предупредив близких. По моему опыту синдрому подвержены, в основном, мальчики от двенадцати до семнадцати лет, хотя некоторые из моих коллег говорят, что среди «дромоманщиков» встречаются и девочки, я с таким не сталкивалась.

И не слышала, чтобы подобное приключалось с кем-то, кто довольно давно вышел из пубертатного возраста.

– В общем, – подытожила Ника. – Подождем, пока Марыся объявится и все прояснит. А тебе, извини, но…

– Кристя?

Ника кивнула.

– Идет. Я в окно вижу. Лучше вам пока не сталкиваться.

На улице снова моросило. Машину я оставила вечером у «Лаки». Домой добиралась на такси, так как «трезвый водитель» в пятницу вечером обычно нарасхват, и нужно было заказывать часа за три до того момента, как я спохватилась.

За всю дорогу до остановки не встретила ни одного прохожего. Дома казались темными пятнами, почему-то фонари еще не горели, хотя сумерки вовсю уже налились черным. Мне до дрожи в коленках захотелось оказаться на своем диване, завернувшись в плед.

Мой дом для меня – островок покоя и безопасности. С тех пор как Феликс купил мне после развода квартиру – безропотно, пытаясь загладить вину – это всегда было так. Мое первое и пока единственное СВОЕ жилище. С моими правилами и законами.

По утрам я ем кашу. Гречневую, перловую, овсяную. Ещё детдомовская привычка. Варю крупу, стараясь, чтобы она оставалась упругой, кидаю в нее огромный кусок масла. Днем я могу совсем не есть, или схватить на бегу, что попало. Но утром я обязательно должна съесть тарелку рассыпчатой каши.

Вечером я включаю старый торшер – оранжевый, с большими кистями, таких не продают сейчас. Он остался от деда Феликса, я уперла его в качестве дележа имущества при разводе. Достаю из шкафа тщательно свернутый утром старый плед. Даже в самую жару достаю этот плед, грозящий расползтись на лоскуты в любой момент. Я купила его давным-давно с первой получки. Мне спокойно, когда он просто рядом. Нужно трогать его застиранную до прозрачности мягкость под желтым светом сквозь кисти и бахрому. Это то, что меня примиряет с любой действительностью – грустной или радостной, в зависимости от обстоятельств.

Это мои ритуалы, которые позволяют в любой ситуации чувствовать себя живой и защищенной. Тарелка с кашей с утра и старый плед под торшером вечером – жизнь продолжается.

К ним я всегда спешу после сумасшедшего дня.

Хуже третьего этажа в доме без лифта мог бы быть только пятый этаж в доме без лифта. Обычно я не замечаю этих восхождений, но сегодня будто на каждую ногу прицепили по гире. Я подумала: как странно, что неприятные разговоры наливают тяжестью ноги. Какая, казалось бы, связь?

Подъезд щелкал автореле, на каждом этаже расстилая дорожку света, и вновь загружал тьму за спиной. На моей площадке датчик движения почему-то сработал не сразу, и я чуть не наступила на какой-то сверток у порога. Доля секунды – подсознание заставило меня притормозить из-за странного запаха.

Когда наконец-то щелкнуло, и свет зажегся, я в ужасе уставилась на нечто окровавленное, лежавшее перед дверью моей квартиры. Небольшое тельце, серая шкурка слиплась бурыми пятнами.

Ухнуло в затылке и покатилось тошнотворным комом в район поджелудочной железы. Закрутило солнечное сплетение, я еле сдержалась от рвоты, когда наклонилась, чтобы получше рассмотреть ужасный сюрприз.

Сначала мне показалось, что при жизни этот комок был кошкой, но через секунду я разглядела длинные уши и куций хвостик. Заяц. Или кролик, я не очень разбираюсь. Вероятность того, что зверек сам прискакал умирать под дверью моей квартиры, резко стремилась к нулю.

Оставался крошечный шанс, что кто-то в нашем подъезде разводит кроликов, и один из них, сбежав, попал в фатальную передрягу. Но эта версии не выдерживала никакой критики.

Мне подбросили под дверь мертвое животное. Все еще не веря в подобную дичь, я зачем-то осмотрелась по сторонам. Словно ожидала, что сейчас кто-то выскочит – сверху или снизу по лестнице, закричит: «Сюрприз! Ну, Алька, испугалась?!». И объяснит, что это муляж из магазина розыгрышей. Я никогда не видела в магазине розыгрышей ничего подобного, но в тот момент очень хотелось, чтобы это была пусть и мерзкая, но шутка.

Но секунды шли, датчик, обманутый моей неподвижностью, выключился, погрузив площадку в темноту. Снизу из приоткрытого окна несло дождем и свежестью, у кого-то сверху громко работал телевизор, а я стояла столбом перед мертвым подброшенным зайцем и все не могла прийти в себя.

Тренькнул смс-кой телефон. Я машинально ткнула в сообщение. Неизвестная косметическая фирма. «Успейте получить продукт для лица». Какая нелепость, подумала автоматически. Что значит – продукт для лица? Мне стало смешно, я хихикнула, но через мгновение поняла, что приближается истерика.

Кстати, телефон… Нажала на вызов, выдохнула:

– Кит, у меня тут мертвый заяц.

– Какой заяц? – Кондратьев в данный момент поражал своей тупостью.

Казалось, ну что непонятного?

– Точно мертвый, – с досадой пояснила я. – У моего порога.

– Ничего не трогай, – ответил Кит. – Сейчас пришлю ребят.

– И не собиралась, – меня передернуло.

Никита отключился, а я с чувством выполненного долга – перекладыванием проблемы на широкие плечи Кондратьева – сиганула вниз, перепрыгивая через две-три ступени.

Подъехал Юра Тапин – верткий и большеносый друг Кондратьева. Почему-то я думала, что Никита вышлет наряд с автоматами, ну, так, наверное, мне с перепугу хотелось, но оперативник явился в единственном числе.

Я наотрез отказалась подниматься к месту «происшествия», Юра Тапин отправился наверх сам, вышел через несколько минут, держа на отлете черный мешок для мусора.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? – спросил он, когда избавился от мешка. – Тебя явно хотели разыграть. Налицо мелкое хулиганство.

– Мелкое? – в моем голосе прорезалось негодование.

Тапин кивнул:

– Тушка явно куплена в магазине или на рынке. Ее полили искусственной кровью. Тут даже жестокое обращение с животными не вырисовывается.

– А угроза жизни? – предположила я.

– Тебе угрожали?

Я подумала:

– Нет.

– Ты кого-то на учет ставила в последнее время? Наверное, один из твоих подопечных трудных подростков выследил тебя и отомстил таким образом.

Он так и сказал «подопечных трудных подростков».

Я пожала плечами. Естественно, что среди моих подопечных есть персонажи с издерганной психикой.

– В общем, иди домой и выпей какого-нибудь успокаивающего.

– Спасибо тебе. А чего Кондратьев сам не приехал?

– Ума не приложу. Он в управлении сейчас чаи гоняет. Вы не поссорились?

– Вроде, нет, – я пожала плечами.

И в самом деле. Чего Никита сам не приехал успокаивать меня?

– Ну, ну, – Тапин откланялся, скорчив рожу «не мое дело, разбирайтесь сами».

Остаток вечера я провела за очень неприятным занятием: составляла список подозреваемых. Просмотрела файлы тех, кого я отправляла в колонию для несовершеннолетних. За последние пять лет получилось три человека. Но один из них три года назад снова отправился уже во взрослую тюрьму, другой еще не вышел, а семья последнего уехала из города в столицу прошлой осенью. Из тех же, что стояли у меня на учете, сотворить такое не мог никто и в то же время кто угодно.

Затем, на всякий случай, перебрала всех соседей и коллег по работе, но ничего прояснить не смогла.

Недоброжелатель оставался за пеленой плотного тумана.

Глава 4. Штопая в сердце дыры

Странно, что Фил не перевел свой офис в какой-нибудь престижный бизнес-центр. Поближе к центру города, там, где вывески кричат едкой неоновой рекламой на огромных билбордах. Основанная еще его дедом контора, как и прежде, ютилась на окраине в бывшем заводском здании грязно-белого цвета. Так как столовая давно почившего в бозе предприятия еще почему-то продолжала работать, в коридоре несло подкопченными сосисками и свежеиспеченными булочками.

Живой, надо сказать, такой запах. Бодрит.

Я нашла нужный кабинет и постучала.

Антона, исполнительного директора предприятия Фила, я не видела уже тысячу лет. Вернее, мы вообще встречались всего пару раз в жизни, и я почти его не помнила. И с нескрываемым удивлением уставилась на абсолютно незнакомого человека – невысокого, крепко сбитого, начинающего лысеть. На лбу – глубокие поперечные морщины, вялый, уже впадающий рот, под глазами сине-желтые тени. Прекрасный костюм и дорогущие часы не исправляли ситуацию.

Как так? Он же ровесник моего бывшего мужа, а словно… лет на двадцать старше! Управляющий Фила выглядел изрядно потрепанным жизнью.

Наверняка Антон появлялся на похоронах Феликса, только я все как-то очень смутно помню. Не нужно было пить Никины травки для спокойствия. От некоторых их них пьянеешь сильнее, чем от спиртного. Так что похороны прошли как в тумане. Очень густом тумане.

А каким Антон был десять лет назад?

Черт! Слишком уж пристально я его разглядывала. Это явно переходило все нормы приличия.

В голосе Антона прозвучало искреннее восхищение:

– Алена, Бог мой… Ты все такая же красавица! Будто и не было десяти лет…

– Скажешь тоже…

Как только он заговорил, напряжение ушло. Голос у Антона был мягкий, обволакивающий. Я вспомнила, что Феликс особенно ценил в Антоне прекрасного переговорщика: «У него просто магическая способность уговорить даже черта лысого поставить свечу в храме во славу Господа».

– Мои соболезнования, – вспомнил Антон. – Я хотел подойти на похоронах, но не знал, насколько это будет удобно…

Да уж. Там наверняка все испытывали неловкость. Действующая жена исчезла, а соболезновать бывшей…

– Да чего уж там, – пробормотала я. – Ты верно сказал – десять лет.

Затрезвонил мобильник, Антон, поморщившись, отключил его.

Я посмотрела по сторонам:

– А где твоя секретарша? У тебя же должна быть секретарша?

– Отпросилась сегодня. Ребенок заболел.

Он развел руками, словно стесняясь своей добросердечности, и улыбнулся.

– Так что кофе не могу предложить. Представь, до сих пор не разобрался, как эта адская машина работает…

Он кивнул на хороший кофейный аппарат.

– Да и не надо. Дело к вечеру, обойдусь.

Мы прошли в кабинет. Там на удивление было очень современно, вкусно пахло свежими типографскими красками и хорошим одеколоном.

Я присела на гостевой диванчик. Разглядывая обстановку, заметила настороженность в глазах Антона, когда он думал, что отвлеклась.

Конечно, он тоже в некоей растерянности. Не знает, к кому перейдет дело. Ника была права, на сегодняшний день я пока самая первая претендентка на все эти совершенно ненужные мне богатства.

И да. Если Марыся так и не объявится, я вполне могу доказать, что Кристя – не родная дочь Феликса. И хотя я не собираюсь ничего подобного делать, Антон-то этого не знает.

– Я пришла просто поговорить, – успокоила. – О Феликсе.

– А предприятие…

– Мы решим это позже, хорошо?

Он кивнул, понимая.

– Пока работай, как прежде. Ника не собирается вмешиваться в дела, она никогда в фирму не лезла, а теперь – и подавно. Ты же знаешь…

– Знаю, – если он и думал о чем-то неприятном, то ничем это не выдал.

– Я тоже в бизнесе ничего не понимаю, мой удел – хулиганистые малолетки. И это люблю, в отличие от всех ваших дел с тендерами, сметами и поставщиками. Все останется как прежде, по крайней мере, пока…

Развела руками. Намерения гипотетически вернувшейся Марыси никто из нас не мог предугадать.

– Хорошо. Так о чем ты хотела поговорить?

– Я же сказала – о Феликсе. Обо всем, что его беспокоило. О партнерах. Клиентах. Особенно – о конкурентах.

– Все это я подробно рассказал операм, – покачал головой Антон. – Давай начистоту. Не поверю, что у тебя нет подвязок в тех кругах, и ты не можешь в любой момент узнать все, что хочешь.

– Ну, да, – согласилась я.

Конечно, я могу прослушать записи его разговора с Китом. Длинного, скучного и совершенно ничего не проясняющего допроса. Конкуренты. Ну, конечно, были. И много. Какие-то достались по наследству от деда, какие-то приобретались по ходу дела. Все как на ладони. Ничем вопиюще незаконным осторожный Феликс никогда не занимался. Ну, по мелочи если. Некоторые тендера выигрывались немного подозрительно. А кто в таком бизнесе не мухлюет? В общем же Успенский младший не строил из себя акулу мирового бизнеса: не вкладывал деньги в рискованные, пусть и сулящие заманчивую прибыль проекты, вёл дела аккуратно и сдержанно.

– Хочу услышать то, чего нет в деле. Что ты не рассказал операм.

В этот раз затрезвонил старинный стационарный телефон на большом офисном столе. Антон снял трубку и положил ее перед собой на стол. Теперь там все время будет занято.

– Я не рассказал операм, что накануне трагического дня Феликс собирался встретиться с тобой…

– Мне об этом совсем ничего неизвестно, – удивилась я.

– Странно. Феликс очень ждал эту встречу. Он собирался поговорить с тобой в загородном доме. Насколько я понял, серьезно поговорить.

Я задумалась. Нет, в памяти не всплыло абсолютно ничего. Мы общались с Феликсом за неделю до трагедии по телефону. Я рассказывала об этом пронзительноглазому майору на даче, наполненной ужасом и кровью из порезанной Кристиной ноги. Мы с Феликсом не договаривались о встрече. Разве я бы забыла такое? Мы предпочитали не видеться лично, а если сталкивались случайно где-то в городе, испытывали большую неловкость.

– Ты не ошибаешься? – вопрос прозвучал довольно глупо.

– Как я могу? – удивился в свою очередь Антон. – Феликс о личном вообще редко распространялся. Ты же знаешь…

Я кивнула. Если Нику мы звали Железной Никой, то бывший муж вполне мог носить гордое звание стального Феликса, хотя по крови они и не были родными. Наверное, это свойство несгибаемого деда Успенского распространялось на всех, кто его окружал. Ну, или он подбирал под себя таких людей, как Ника.

– И я запомнил, ведь странно… Даже не то, что он вдруг мне принялся объяснять, почему уйдет раньше. С чего ему оправдываться? Никогда Феликс этого не делал. Не пояснял, куда и зачем он уходит. Как я мог это пропустить мимо ушей? Ошибаться…

Он хмыкнул.

– Главное, в глазах у него такое было… Тоскливое и в то же время с надеждой. Вот как хочешь, так и понимай.

– Ну, может, и не со мной вовсе? – усомнилась я. – Успенский точно сказал: «Я встречаюсь с Аленой»? Или там – «Встречаюсь с бывшей женой»? А, может, просто «встречаюсь с бывшей»? Тогда это совсем другое.

Бывшая жена у Феликса все-таки была одна, а просто «бывших» могла быть хренова туча. Антон задумался.

– А ты права… Почему у меня в голове застряло, что именно с тобой? Я на самом деле точно не могу сказать. Он произнес вроде того, что у него встреча с женщиной, с которой давно не виделся. И что это очень важно. А я ответил: «С бывшими нужно быть осторожнее. Не всегда хорошая мысль – возвращаться к прошлому».

Антон вдруг замолчал.

– Ну, – не выдержала я. – А он?

– Он сказал тогда: «Эта женщина как Черная Луна. До ужаса пугает, но не отпускает».

– И все? – я была несколько разочарована, хотя и удивлена неожиданной поэтичностью Феликса.

– А что еще? Это все. И я ничего про это не сказал на допросе, чтобы тебя лишний раз не тягали. Все-таки…

Он явно собирался сказать, что Феликс был моим близким человеком, и сейчас мне должно быть очень несладко. Так думали все. Наверное, кроме меня. Я в очередной раз поразилась отсутствию собственных эмоций. Это очень подозрительно и значило одно: все спрятано гораздо глубже, чем мне казалось сначала. А когда прорвется… Лучше об этом сейчас не думать.

Лучше поставить крупный знак вопроса в памяти: с кем должен был встретиться Феликс?

– Ты по нему скучаешь? – уже уходя, на пороге вдруг спросила я Антона.

Конечно, прозвучало глупо. Между деловыми партнерами могут сложиться какие угодно отношения, только скучать друг по другу они наверняка никогда не будут.

Но, к моему удивлению, Антон все прекрасно понял. И принял.