скачать книгу бесплатно
Несмотря на то что Алли – это я так назвала сестренку – поначалу показалась мне совершенно ненужным элементом в нашем волшебном замке, со временем до меня дошло: о лучшей подруге для игр, такой милой и такой ласковой, и мечтать не приходится. Не припомню, чтобы Алли когда-нибудь плакала или капризничала, как это обычно свойственно малышам ее возраста. Вьющиеся кольца золотисто-рыжих волос, огромные голубые глаза. Не ребенок, а ангелочек такой. Понятно, что Алли в избытке обладала тем естественным очарованием, которое притягивало к ней всех без исключения. Попал под этот шарм и мой отец. Однажды, вернувшись домой после долгого отсутствия, Па Солт при виде малышки так сверкнул глазами, что я невольно ревниво отметила: на меня папа так никогда не смотрел. Я вообще росла стеснительной девочкой, сторонилась незнакомых людей. А вот Алли, напротив, была душа нараспашку, и эта ее открытость и доброжелательность по отношению ко всем без исключения еще более располагали к ней.
Ей все давалось легко. Удивительный ребенок! Особенно заметные успехи она делала в музыке, а также во всех водных видах спорта. Помню, как отец обучал нас плаванию в нашем огромном бассейне. Я отчаянно боролась с тем, чтобы не уйти под воду и кое-как удержаться на плаву, а моя младшая сестренка мгновенно почувствовала себя в воде словно рыба. Прямо такая маленькая русалка. А я к тому же еще и качку не могла переносить. Стоило мне только ступить на борт судна, и меня тут же одолевала морская болезнь. Это случалось даже на огромной, ослепительно красивой папиной яхте под названием «Титан». Когда отец бывал дома, Алли буквально умоляла его покатать нас по озеру на своем гоночном швертботе «Лазер», который всегда был пришвартован на нашей частной пристани. Я лежала, скрючившись, припав к неровному днищу лодки, а отец и Алли в это время лихо управлялись с парусом, контролируя скорость движения, с которой яхта мчалась по зеркальной поверхности озера. Обоюдная страсть к парусному спорту сближала их. Мне такая близость с отцом и не снилась.
Хотя Алли получила музыкальное образование в Женевской консерватории, где зарекомендовала себя как очень талантливая и перспективная флейтистка, способная успешно выступать вместе с каким-нибудь профессиональным оркестром, она тем не менее после окончания консерватории предпочла заняться именно парусным спортом, заделаться, так сказать, полноценным яхтсменом. Сейчас она регулярно принимает участие во всевозможных регатах и даже выступает за Швейцарию на некоторых международных соревнованиях.
Когда Алли исполнилось три годика, папа привез домой очередную сестренку, которую назвал Астеропой в честь третьей звезды Плеяд.
– Но звать мы ее станем Стар, Звездочка, – сказал отец, широко улыбаясь и обращаясь к нам троим, Марине, Алли и мне, пока мы разглядывали новое пополнение в нашем семействе, лежавшее в переносной колыбельке.
К моменту появления в нашем доме Стар я уже была почти взрослой девочкой, даже занималась дома с частным преподавателем, а потому появление очередной сестренки не произвело на меня такого ошеломляющего впечатления, как это в свое время случилось с Алли. А затем, спустя всего лишь полгода, в нашем доме появился еще один младенец. Трехмесячную малышку назвали Келено, но Алли тут же переделала ее имя в Сиси. Разница в возрасте между Стар и Сиси составляла всего лишь три месяца, а потому неудивительно, что они с пеленок были неразлучны. Просто самые настоящие близнецы. Они и разговаривали между собой на своем особом детском языке, понятном только им двоим. Кстати, многие словечки из этого языка они до сих пор используют в своей речи, когда общаются друг с другом. Словом, эти двое создали свой собственный мир, закрытый для нас, всех остальных сестер. Ничего не изменилось и теперь, когда обеим уже за двадцать. Верховодит в их компании Сиси, хотя она и младшая. Плотного телосложения, с кожей цвета темного ореха, полный контраст в сопоставлении с бледнолицей и тоненькой, как тростиночка, Стар.
На следующий год в доме появилась очередная малышка – Тайгете. Я же стала звать ее просто Тигги, частично потому что ее короткие темные волосики торчали в разные стороны, словно у ежика из известной сказки Беатрис Поттер про Кролика Питера.
На тот момент, когда нам привезли Тигги, мне уже исполнилось семь лет, и с самого начала я, что говорится, положила на нее глаз. Она была самой слабенькой из всех нас. В детстве Тигги переболела всеми возможными детскими болезнями, которые обрушивались на нее одна за другой, но все испытания малышка сносила стоически и никогда ничего не требовала. Спустя несколько месяцев папа привез домой еще одну крошку, которую звали Электрой. Марина сбивалась с ног, валясь от усталости, обихаживая такую большую семью. Часто она просила меня посидеть с Тигги, пока та преодолевала очередную простуду или воспаление легких. В конце концов, врачи диагностировали у нее астму, после чего ее лишь изредка вывозили в коляске на прогулку, чтобы – не дай бог! – густые туманы и морозный воздух, характерные для женевских зим, не вызвали у малышки новых осложнений.
Итак, Электра стала самой младшей моей сестрой. Надо сказать, ей удивительно подходит это имя. Она буквально источает это самое электричество, то есть бьет током по любому поводу. К тому времени я уже привыкла к младенцам с их маленькими капризами, но Электра оказалась, пожалуй, самой непредсказуемой и самой капризной из всех моих сестер. Живая, подвижная, как ртуть. Одно слово, Электра. С ее появлением в доме не стало ни минуты покоя. Каждый день с утра и до позднего вечера постоянно слышался ее громкий плач, то и дело переходящий в истошный визг. Ее истерические вспышки гнева, всегда сопровождающиеся громким плачем, который до сих пор стоит у меня в ушах, – вот, пожалуй, самое яркое мое детское впечатление тех лет. Но и повзрослев, Электра осталась такой же буйной и непредсказуемой.
У нас троих – Алли, Тигги и меня – имелась для нее специальная кличка: Трики или Каприза. Мы все трое стояли перед нею навытяжку, только бы у сестрички снова не случился резкий перепад настроения. И все же, если честно, то признаюсь, что бывали минуты, когда я буквально ненавидела ее за тот раздрай, который она учинила уже одним своим появлением в нашем доме.
Но вот что интересно. Стоило только Электре узнать, что у кого-то из нас, сестер, случилась неприятность, и она тут же первой мчалась на помощь, с готовностью подставляя свое плечо. В ней вообще начисто отсутствует эгоизм, а ее щедрость поистине безгранична.
Итак, с появлением Электры все мы, домочадцы, затаились в ожидании седьмой сестрички. Ведь мы, шестеро, получили свои имена в честь любимого созвездия папы – созвездия Плеяд. А его, как известно, зовут еще Семь Сестер. Словом, до полного комплекта не хватает еще одной сестры. Мы даже заранее знали, как ее назовут. Меропа. Вопрос лишь в том, когда и откуда она приедет в наш дом. Но прошел год, потом еще один, и еще. А младенцы в нашем доме больше не появлялись.
Хорошо помню, как однажды я вместе с отцом стояла возле телескопа в его обсерватории. Мне уже исполнилось четырнадцать лет, наступала пора пробуждения во мне юной женщины. Мы с папой приготовились наблюдать за затмением. По словам отца, всякое затмение – это своего рода сперма, оплодотворяющая человечество. Во всяком случае, перемены, сопряженные с этим небесным явлением, всегда неизбежны.
– Папа, – вдруг неожиданно для самой себя обратилась я к отцу. – А ты привезешь когда-нибудь домой седьмую сестричку?
На какое-то мгновение мне показалось, что мощная, сильная фигура отца застыла на месте. У него был такой вид, будто на его плечи вдруг обрушилась вся тяжесть мира. Он не повернулся ко мне, а продолжал возиться с телескопом, настраивая его на оптимальную резкость, но инстинктивно я поняла, что мой вопрос очень сильно расстроил его.
– Нет, Майя, я не привезу седьмую девочку. Никогда. Потому что я так и не нашел ее.
* * *
Впереди показались знакомые заросли густых елей, которые закрывали наш дом от любопытных глаз со стороны озера. Я даже разглядела фигуру Марины, застывшую в ожидании на пирсе. И тут до меня постепенно стала доходить вся ужасная правда того, что случилось. Отца больше нет.
Нет больше того человека, который сотворил для нас, его принцесс, самое настоящее волшебное королевство, и больше некому продолжать творить эту сказку.
2
Едва я ступила на пирс, как Марина тут же крепко обняла меня за плечи. Не говоря ни слова, мы побрели в сторону дома, петляя между деревьев по широкой, сбегающей вниз лужайке. В июне наш дом находится на пике своей красоты. Роскошные сады, окружающие его со всех сторон, утопают в цвету, так и маня обитателей дома вглубь, на поиски потаенных тропинок и спрятанных от посторонних глаз гротов среди этого цветущего изобилия.
Сам дом был построен в конце восемнадцатого века в стиле Людовика XV; он и сегодня поражает своим элегантным великолепием. Четырехэтажный дворец со стенами, окрашенными в водостойкую краску бледно-розового цвета, высокие решетчатые окна, островерхая крыша из красной черепицы, увенчанная башенками по всем четырем углам. И внутреннее убранство дома соответствующее. Современная роскошь в ее самом рафинированном виде: на полу повсюду толстые ковры, почти в каждой комнате мягкие, объемные диваны. Словом, все располагает к комфортному и удобному обитанию в этих стенах. Мы, девочки, занимали спальни на самом верхнем этаже, откуда открывается просто потрясающий вид на озеро, не затененный кронами деревьев, растущих внизу. Апартаменты Марины тоже располагались на одном этаже с нами.
Я мельком глянула на нее и подумала, какой же у нее усталый вид. Взгляд ее добрых темно-карих глаз затуманен, под глазами залегли густые тени, губы плотно сжаты, никакого намека на улыбку, обычно порхавшую по ее устам. Марине уже далеко за шестьдесят, но, конечно, этих лет ей ни за что не дашь. Высокая, с точеными чертами лица и орлиным взором, всегда подтянутая и элегантная, она, безусловно, была и по-прежнему остается красивой женщиной. А безупречный вкус и умение одеваться с самым настоящим шиком немедленно выдают в ней французские корни. Когда я была девочкой, Марина носила свои густые темные волосы распущенными, но сейчас она скручивает тяжелые шелковистые пряди в объемный узел на затылке.
В голове у меня крутилось множество вопросов, один из них следовало задать незамедлительно.
– Почему ты не позвонила мне сразу же, как только у папы случился сердечный приступ? – спросила я, входя в дом. Мы вошли в гостиную с высокими потолками, выходящую окнами на каменную террасу, сбегающую эстакадой вниз. По всему периметру террасы выстроились вазы с ярко-красными и золотистыми настурциями.
– Поверь мне, Майя, я хотела позвонить, умоляла его позволить мне сообщить тебе и всем остальным девочкам, но он очень расстроился, узнав о моем намерении. И я вынуждена была подчиниться его желанию.
Все понятно! Папа попросту запретил Марине связываться с нами, а ослушаться его она не посмела. Ведь он же здесь король, а Марина – всего лишь одна из его верных и преданных придворных дам. Или, вполне возможно, обычная служанка, не смеющая перечить своему грозному хозяину.
– А где он сейчас? – задала я свой следующий вопрос. – У себя в спальне? Можно мне зайти и взглянуть на него?
– Нет, милая. Его там нет. Что скажешь насчет чашечки чая? А я тем временем расскажу тебе и все остальное.
– Если честно, то лучше крепкий джин с тоником, – ответила я, тяжело опускаясь на сиденье одного из огромных диванов.
– Сейчас попрошу Клавдию приготовить. Пожалуй, по такому случаю я и сама не откажусь.
Я молча проследила за тем, как Марина скрылась за дверью гостиной, отправившись на поиски нашей домоправительницы Клавдии, которая жила в этом доме столько же лет, сколько и Марина. Клавдия – немка. Внешне не очень приветливая, но за суровой наружностью прячется поистине золотое сердце. Как и все мы, она обожала своего покойного хозяина. Внезапно я подумала о том, что ждет ее и Марину сейчас, когда отца уже больше нет в живых. Да и какое будущее уготовано всему дому Атлантис после смерти его владельца. Папа ушел…
Впрочем, эти последние слова немного бессмысленны и уж точно никак напрямую не связаны со смертью. Ведь отец всю свою жизнь только то и делал, что куда-то постоянно уходил. Подолгу отсутствовал, где-то странствовал, занимался делами, хотя никто из членов его семьи или прислуги и понятия не имели, чем именно он зарабатывает на жизнь. Однажды я спросила у него об этом напрямую. Во время летних каникул ко мне приехала погостить школьная подруга Дженни. Ее очень впечатлили то богатство и роскошь, которые нас окружали.
– Наверное, твой отец сказочно богат, – почтительно прошептала она, когда мы спускались по трапу папиного личного самолета, приземлившегося в аэропорту Ла-Моль рядом с Сен-Тропе. Прямо возле ангара нас уже поджидала машина с шофером, который доставил нас в бухту. Там мы поднялись на борт нашей роскошной яхты «Титан», огромное судно аж с десятью каютами, и отправились в ежегодный круиз по Средиземному морю с заходом в те порты и города, которые папа выбирал по собственному усмотрению.
Как известно, в детстве не сильно задумываешься над тем, растешь ты в богатстве или бедности. Вот и для меня образ нашей жизни воспринимался как нечто вполне обычное и само собой разумеющееся. Когда мы с сестрами были маленькими, учителя приезжали к нам домой. Мое домашнее обучение завершилось, когда мне исполнилось тринадцать. После чего меня отправили в закрытую частную школу. И там впервые до меня дошло, как сильно отличается наша жизнь в Атлантисе от того, как живут другие люди.
Но, когда я спросила отца напрямую, чем конкретно он занимается, чтобы содержать всю нашу семью в такой сказочной роскоши, он лишь глянул на меня с заговорщицким видом и весело усмехнулся.
– Да вот, занимаюсь потихоньку всяческими чудесами, – был его ответ.
Который не сообщил мне ровным счетом ничего. Чего, собственно, и добивался отец.
Став постарше, я поняла, что Па Солт – самый настоящий фокусник, можно сказать, иллюзионист высшего класса. У него все вещи оказывались на поверку совсем не такими, какими представлялись вначале.
Когда в гостиную вошла Марина с подносом в руках, на котором стояли два стакана с джином и тоником, я вдруг подумала, что после тридцати трех лет, проведенных в этом доме, я по-прежнему не имею ни малейшего понятия о том, кем же на самом деле был мой отец там, в миру, за стенами нашего дома Атлантис. Может, пришло время узнавать?
– Ну, вот и я! – промолвила Марина, ставя стакан с джином на столик передо мной. – Светлая память твоему отцу. – Она приподняла свой стакан. – Упокой, Господи, душу его.
– Да, за Па Солта. Пусть покоится с миром.
Марина сделала большой глоток и поставила стакан обратно на столик, а затем взяла мои руки в свои.
– Майя, прежде чем приступить к обсуждению всех наших дел, мне нужно кое-что сообщить тебе.
– Что именно ты хочешь рассказать мне? – поинтересовалась я, вглядываясь в усталое лицо Марины. От напряжения весь лоб у нее собрался в морщины.
– Ты меня спросила, дома ли еще тело твоего отца. Так вот. Его уже похоронили. Такова была его последняя воля: организовать погребение сразу же после его смерти и чтобы никто из вас, девочек, не присутствовал при этом.
Я уставилась на Марину ошарашенным взглядом. Она что, совсем спятила?
– Ма! Но ведь ты же сообщила мне о смерти папы всего лишь несколько часов тому назад. Сказала, что он умер рано утром, на рассвете… Как можно было организовать похороны за столь короткий промежуток времени? И зачем это надо было делать?
– Майя, твой отец был непреклонен. Он распорядился, чтобы сразу же после его кончины тело доставили самолетом на яхту. На борту яхты его поместили в свинцовый гроб, который, как я думаю, хранился на «Титане» уже много лет. Ждал, так сказать, своего часа. После чего яхта должна была выйти в открытое море. Не приходится удивляться тому, что твой отец захотел упокоиться на дне океана, ведь он так обожал морскую стихию. А своим дочерям он не захотел доставлять излишних огорчений… Решил оградить их от похоронных мероприятий и не делать свидетелями этой скорбной церемонии.
– О боже! – едва слышно воскликнула я. У меня по спине пробежал холодок, и я невольно содрогнулась при последних словах Марины. – Неужели он не понимал, что все мы захотели бы проститься с ним, как положено, по-людски? Как он мог так обойтись с нами? И что мне после этого сказать сестрам? Я…
– Дорогая моя! Мы с тобой дольше всех живем в этом доме. И обе прекрасно знаем: коль скоро речь заходит о твоем отце, то никаких «почему» и «зачем», – тихо обронила Марина. – Полагаю, он захотел уйти в мир иной так же незаметно, как и жил. Не привлекая к себе излишнего внимания.
– Да, жил незаметно, но все и всегда держал под контролем! – неожиданно вспылила я, чувствуя, как во мне вскипает злость. – Порой мне кажется, что он вообще никому не доверял, даже тем, кто его любил и был готов ради него на все.
– Какими бы мотивами он ни руководствовался, озвучивая свою последнюю волю, – возразила Марина, – думаю, со временем вы, девочки, будете помнить лишь одно. Каким любящим и нежным отцом он был для всех вас. Могу утверждать наверняка: вы, дочери, были смыслом всей его жизни.
– Но кто из нас, его дочерей, знал и понимал его? – воскликнула я запальчиво, чувствуя, как на глаза навернулись слезы. – Врач засвидетельствовал его кончину? Он же обязан был выписать свидетельство о смерти. Можно мне взглянуть на него?
– Доктор поинтересовался у меня некоторыми биографическими данными. Место и год рождения, к примеру. Но я сказала, что ничего не могу утверждать с точностью. Я ведь здесь числюсь на правах обслуживающего персонала. А потому я связала его с Георгом Гофманом, семейным нотариусом. Гофман вел дела твоего отца на протяжении многих лет.
– Да, но почему, Ма, отец всегда был таким скрытным? Сегодня, пока я летела сюда, я подумала, что даже не припомню, чтобы он когда-нибудь приглашал сюда, в Атлантис, своих друзей. Изредка, когда мы плавали на яхте, на борт поднимались какие-то люди, скорее всего, партнеры по бизнесу, спешившие на деловую встречу с ним. Они тут же уединялись в его кабинете, а потом почти сразу исчезали. Никаких обедов, никаких приемов и прочих светских мероприятий.
– Твой отец хотел, чтобы частная жизнь вашей семьи всегда оставалась сугубо частной. Бизнес бизнесом, а семья – это совсем другое. Возвращаясь домой, он хотел всецело концентрироваться только на своих девочках.
– Которых он собрал со всего света, а потом удочерил. Но зачем, Ма? Почему?
Марина лишь молча посмотрела на меня. В спокойном взгляде ее умных глаз я так и не смогла прочитать главного. Так все же знает она ответ на мой вопрос или нет?
– Я хочу сказать вот что, – продолжила я. – Когда я была маленькой, то воспринимала окружающую жизнь как нечто вполне нормальное и естественное. Но мы-то с тобой понимаем, что ничего естественного на самом деле в нашей жизни не было. Напротив! Она была крайне странной, эта жизнь. Холостяк, мужчина средних лет, удочеряет шесть девочек грудного возраста, привозит сюда, в Швейцарию, чтобы растить и воспитывать их под одной крышей.
– Твой отец был весьма необычным человеком, это правда, – согласилась со мной Марина. – Но что плохого в том, что он взял бедных сироток и попытался дать им шанс на лучшую жизнь? – Мне почудилась некая двусмысленность в самом этом вопросе. – Многие богатые люди, не имеющие своих детей, усыновляют приемных.
– Да, но обычно на такое решаются супружеские пары, – резко возразила я. – Ма, ты в курсе, была ли у нашего отца женщина? Любил ли он вообще кого-нибудь? Я знаю его тридцать три года, но ни разу – ни единого разу! – я не видела его в обществе женщин.
– Дорогая моя! Я прекрасно понимаю тебя. Отца больше нет в живых, и тут до тебя вдруг доходит, что столько вопросов, которые тебе хотелось бы задать отцу, остались без ответа и теперь он уже никогда не сможет ответить ни на один из них. Увы! Но я тоже ничем не смогу помочь тебе. Да сейчас, согласись, и не самый подходящий момент ворошить прошлое, – осторожно добавила Марина. – На сегодняшний день мы должны просто почтить память этого человека, вспомнить, сколь многим обязана ему каждая из нас, и сохранить его образ в своем сердце таким, каким мы все знали его здесь, в Атлантисе: добрый, любящий и заботливый человек. И потом не забывай, твоему отцу было уже далеко за восемьдесят. Он прожил долгую и насыщенную жизнь.
– Да, но он еще гонял на своем «Лазере» каких-то три недели тому назад. И так лихо управлял парусом, словно ему нет и сорока, – возразила я, припоминая этот недавний эпизод. – Совсем он не был похож тогда на умирающего старика.
– Все так! И слава богу, что твой отец не повторил печальный опыт многих своих сверстников, которые умирали долго и мучительно. Как здорово, что вы все, его дочери, будете помнить его таким: здоровым, полным жизни, счастливым. Уверена, именно таким он и хотел остаться в вашей памяти, – утешающим тоном заметила Марина.
– Он не очень страдал в самом конце? – напряженно поинтересовалась я у нее, хотя в глубине души прекрасно понимала: даже если отец и мучился в момент смерти, Марина никогда не скажет мне об этом.
– Нет. Он понимал, что умирает, и был готов к этому. Думаю, Майя, он умер в мире и согласии с Господом. Мне даже кажется, что он был счастлив отойти в мир иной.
– Господи! Но как же мне сказать сестрам, что отец умер? – воскликнула я с мольбой в голосе, обращаясь к Марине. – И о том, что они даже не увидят его тела? Не смогут присутствовать при его погребении… Наверняка они испытают тот же взрыв эмоций, что и я. Узнать, что наш отец просто взял и растворился в воздухе.
– Перед смертью ваш отец подумал и об этом. Георг Гофман, его нотариус, сегодня днем звонил мне. Он заверил меня, а я заверяю тебя, что все вы, каждая из вас, получит шанс сказать своему отцу последнее «прости».
– Даже после смерти папа продолжает держать все под контролем. – Я сокрушенно вздохнула. – Я разослала эсэмэски всем сестрам, но пока никто из них не вышел на связь со мною.
– Георг Гофман сказал, что прибудет сюда, как только узнает, что ты уже на месте. Но, Майя, пожалуйста, прошу тебя! Никаких дополнительных вопросов. Я понятия не имею, о чем именно он собирается говорить с тобой. А сейчас пойду, попрошу Клавдию, чтобы она приготовила тебе горячего супчика. У тебя же наверняка с самого утра во рту не было и макового зернышка. Останешься в доме на ночь? Или отправишься к себе, в Павильон?
– Суп похлебаю здесь, а ночевать пойду к себе, если ты не возражаешь. Хочется побыть одной.
– Конечно-конечно, какие разговоры! – Марина подалась ко мне и обняла за плечи. – Я понимаю, какой это ужасный удар для тебя. И мне очень жаль, что снова весь груз ответственности ложится на твои плечи, в том числе и ответственность за всех твоих сестер. Но твой отец попросил, чтобы именно тебе я сообщила первой. Не знаю, но, быть может, хоть это послужит тебе некоторым утешением. А сейчас пойду к Клавдии и попрошу ее подогреть суп. Думаю, мы обе заслужили право на небольшой перекус.
После ужина я посоветовала Марине немедленно отправляться спать, поцеловала ее на прощание, пожелав доброй ночи. Было видно невооруженным взглядом, что она вымотана сверх всяких сил. Прежде чем уйти к себе, я поднялась по лестнице на четвертый этаж и заглянула, по очереди, в каждую из комнат своих сестер. Все в этих комнатах осталось прежним, таким, как было тогда, когда их обитательницы выросли и выпорхнули за стены Атлантиса, разлетевшись в разные стороны. И по-прежнему каждая комната несла на себе отпечаток индивидуальности своей хозяйки. А когда сестры время от времени заглядывали сюда, в отцовский дом на берегу озера, собираясь вместе, словно голуби у поилки с водой, судя по всему, ни у кого из них не возникало ни малейшего желания что-то поменять в интерьере своей комнаты. Кстати, и у меня тоже.
Я открыла дверь в свою детскую и подошла к полке, где хранились мои самые драгоценные детские сокровища. Сняла с полки старинную фарфоровую куклу, которую папа подарил мне, когда я была совсем маленькой. Как всегда, он сопроводил свой подарок очередной увлекательной сказкой. Якобы когда-то, давным-давно, кукла принадлежала одной маленькой русской аристократке – графине. Но девочка выросла и забыла про свою куклу, а той было очень одиноко и холодно в заснеженном московском дворце. Папа даже сообщил мне имя куклы – Леонора и добавил, что все, что ей нужно, это пара любящих рук своей новой хозяйки.
Я вернула куклу на прежнее место и взяла коробочку, в которой лежал папин подарок по случаю моего шестнадцатилетия. Открыла коробку и извлекла из нее кулон на золотой цепочке.
– Это лунный камень, Майя, – помнится, сказал мне отец, когда я уставилась на камень, отливающий необычным матовым блеском. Но стоило упасть лучу света, и тут же в самой его глубине вдруг вспыхивали голубоватые искорки. Камень был в оправе из крохотных бриллиантиков.
– Этому украшению очень много лет, гораздо больше, чем мне самому, – признался отец. – С ним связана одна весьма интересная история. – Он замолчал, словно прикидывая, продолжить свой рассказ или нет. – Может быть, в один прекрасный день я расскажу тебе эту историю. Думаю, пока это украшение слишком взрослое для тебя. Но когда-нибудь, со временем, оно очень подойдет тебе.
Отец все рассудил правильно. В свои шестнадцать лет я, как и большинство моих школьных подружек, предпочитала увешивать себя с ног до головы дешевыми серебряными безделушками, а на шее у меня болталась кожаная тесемка с огромным массивным крестом. Я ни разу не примерила папин подарок. Так он и провалялся в коробочке все эти годы. Пылился на полке, забытый всеми.
Но сейчас я надену эту цепочку с кулоном и стану носить папин подарок постоянно.
Я подошла к зеркалу и застегнула у себя на шее миниатюрный замочек на изящной золотой цепочке, потом принялась внимательно разглядывать сам кулон. Вполне возможно, у меня немного разыгралось воображение, но мне показалось, что лунный камень буквально фосфоресцирует на моей коже. Я непроизвольно прикоснулась к нему пальцами и, подойдя к окну, бросила взгляд на Женевское озеро, все в мерцающих огоньках.
– Покойся с миром, мой дорогой Па Солт, – едва слышно прошептала я.
И, пока воспоминания детства не нахлынули на меня с новой силой, поспешила побыстрее покинуть комнату и заторопилась на улицу. Прошла по узенькой тропинке к своему отдельному жилищу, где я обитала, став взрослой. Совсем рядом, всего лишь в паре сотен метров от Атлантиса.
Входные двери в мой дом под названием Павильон никогда не запирались. Что ж, при такой вооруженной до зубов охране, которая бдительно несла свою службу по всему периметру наших владений, едва ли кто-нибудь рискнул бы проникнуть в мой дом и выкрасть там что-то из моих скромных пожитков.
Я переступила порог дома. В гостиной возилась Клавдия, включала свет. Я тяжело опустилась на диван, чувствуя, что очередная волна отчаяния накрывает меня с головой.
Итак, я та самая старшая сестра, которая никогда не покидала родительский дом.
3
В два часа ночи зазвонил мой мобильник. Я не спала. Просто лежала на кровати, тупо размышляя о том, почему я никак не могу разразиться слезами, чтобы оплакать кончину отца, как положено. В желудке у меня что-то стиснулось и перевернулось на все сто восемьдесят градусов, когда я увидела, что на дисплее высветился номер Тигги.
– Алло? – проговорила я в трубку.
– Майя, прости, что звоню так поздно, но я только что прослушала твое сообщение. У нас ведь там, в горах, очень слабый сигнал и связь практически отсутствует. По твоему голосу я поняла, что случилось что-то серьезное. С тобой все в порядке?
Голосок Тигги, такой ласковый, такой нежный и родной, подействовал на меня благотворно. Я почувствовала, что вместо мертвого булыжника, в который превратилось мое сердце, внутри меня снова затеплилась жизнь.
– Да, со мной все в порядке, но…
– Па Солт?
– Да. – Я замолчала, хватая ртом воздух, не в силах продолжать от охватившего меня напряжения. – А как ты догадалась?
– Сама не знаю как… То есть знаю… У меня сегодня с самого утра было дурное предчувствие. Я тут отправилась на болота на поиски нашей молодой лани, которую мы окольцевали всего лишь несколько недель тому назад, и обнаружила ее мертвой. И почему-то в ту минуту я вдруг подумала о папе. Но постаралась тут же отогнать от себя нехорошие мысли. Решила, что просто расстроилась из-за лани. Папа что? Он…
– Тигги, мне так жаль огорчать тебя… так жаль… но… Сегодня рано утром папа умер. Точнее, это уже было вчера, – машинально поправила я себя.
– Ах, Майя! Не может быть! Что случилось? Что-то с его парусником? Кстати, при нашей последней встрече я ему говорила, что он должен завязывать со своей порочной практикой – гонять на «Лазере» по озеру в полном одиночестве.
– Нет, никаких происшествий на воде. Папа умер дома. Сердечный приступ.
– Ты была рядом? Он сильно страдал? Я… – Голос Тигги сорвался. – Не могу даже представить, что папа мучился перед смертью.
– Меня, Тигги, к большому сожалению, в этот момент не было дома. Я находилась в Лондоне, гостила у своей подруги Дженни. Между прочим, – неожиданно я поперхнулась, вспомнив кое-какие подробности, – между прочим, именно папа и уговорил меня отправиться в эту поездку. Сказал, что мне нужно проветриться, пожить какое-то время вдали от Атлантиса.
