скачать книгу бесплатно
– Да вы что? У нас уже третий тур кончается. А был и второй, и первый…
В глазах его Волчек прочла: «Откуда вы свалились, милая барышня?» И она обрадованно выпалила: «Значит, нельзя?» – чем привела лысого человека в еще большее недоумение. Он опытным глазом осмотрел ее с головы до ног и произнес:
– И вот что, девушка… Поверьте моему опыту… Не стоит вам поступать. Вас все равно не примут. Не теряйте время.
Эти слова развернули счастливую Волчек на 180 градусов, и она с глазами, полными мольбы, сменила счастливую интонацию на тон заправской попрошайки. Может, эта разительная перемена в голосе, подкрепленная отчаянием в глазах, может быть, еще что-то изменили ход событий. Человек сдался:
– Пойдете в последней пятерке.
И быстро ушел, очевидно удивляясь разнообразию человеческих типов и их нечеловеческих желаний.
Галина вошла с последней пятеркой среди девушек модельного типа. Претенденток усадили на скамеечку у стены, на них в упор смотрела вся «тяжелая артиллерия» Вахтанговского театра – не менее сорока знаменитостей: Толчанов, Шихматов, Понсова… И вскоре выяснилось, что соседство Волчек с фотомоделями не обещает ей ничего хорошего. Члены комиссии сначала хихикали, глядя на стеснительную толстушку, перемигивались между собой и что-то нашептывали друг другу.
– А я была абсолютно спокойна, – говорит Волчек, – я же в отличие от других совсем не хотела поступать в Щукинское. Мне-то как раз было все равно – примут, не примут…
Когда Волчек, похожая на девочку, нарядившуюся депутатом Верховного Совета из глубинки (коса, уложенная в пучок, синий пиджак в полоску с плечами, юбка ниже колен), начала читать прозу и басню, смех членов комиссии перешел в нескрываемый хохот. С повизгиванием смеялась прекрасная характерная артистка Понсова, очевидно почувствовав в абитуриентке родственную душу. Другие, вытирая слезы, махали руками, просили прекратить декламацию и не мучить уважаемую комиссию, чем окончательно запутали абитуриентку.
В общем, трагедия неожиданно перетекла в комедию с хэппи-эндом, который случался в начале карьеры не у одного актера.
– Все свободны, – сказал председатель жюри. – А ты, – обратился он к Волчек, – подойди к столу.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – И вот тот путь – от сцены до стола комиссии – был путь в эту очень страшную и жестокую профессию. Я шла, и каждый шаг отзывался мыслью: «Сейчас они будут говорить, что я бездарная, что у меня нет никаких данных». Там, может быть, было шагов-то десять – пятнадцать, но я помню каждый. «Только бы не разрыдаться». Подошла к столу и, как осужденная, ждала приговора, голову опустила на грудь.
И вдруг…
– Ты принята. Товарищи, против никого нет? – услышала она чей-то голос.
– Нет, нет… – пропели все на разные лады с преобладанием мажорных.
И тут сценарий о гадком утенке, в жизни которого справедливость наконец восторжествовала, дал осечку и пошел не в ту сторону. Вместо счастья и радости из глаз неожиданно брызнули слезы.
– Я не хочу в ваше училище! Это мать! Она стоит там, внизу! Заставила! Я не хотела. Я хочу во МХАТ. Во МХАТ!
Она размазывала по щекам слезы, рыдала, и монолога ее было не разобрать. Выскочила из аудитории, за ней кто-то побежал, она не помнит даже кто, и убеждал горячо:
– Ты глупенькая. Ты ничего не понимаешь. Во МХАТе тебя засушат.
Во МХАТе, куда Волчек пришла на третий тур, таких ярких представлений уже не было. Никто не смеялся, когда она читала прозу Шолохова и басню Крылова, слушали строго. Во МХАТе, судя по всему, педагоги более серьезные, не развлекались за счет нестандартной внешности своих абитуриентов. Поэтому ни у кого из них не возникло желания проверить пластические возможности Волчек, и, к ее радости, показать танец не попросили.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Александр Михайлович Карев, ректор Школы-студии МХАТ Вениамин Захарович Радомысленский со студентами. В верхнем ряду: крайний справа – Петр Фоменко, пятый справа – Игорь Кваша, девятая справа – Галина Волчек
– А вокал? Ведь песня входит в программу наряду с танцем.
– С пением у меня было плохо, и я отказалась петь. «Ну, возьмите хотя бы “до”», – сказал мне концертмейстер с орлиным профилем. Я молчу, как ребенок, которого при гостях заставляют прочесть стишок. «До», – тянет концертмейстер, глядя на меня. Я молчу. На третий раз поняла: или надо убегать, или открыть рот. И я сказала «до». «Хватит», – обрадовался он.
– Как вы думаете, помогла ли вам записка, которую вам дал Ромм?
– Не думаю. Я часто думаю про другое – если бы меня не приняли во МХАТ, пошла бы я в Вахтанговский? С позиций прожитых лет могу сказать – пошла бы. А тогда со своим максимализмом – точно нет. Точно так же и сегодня, если бы сказали: «“Современник” закрывают, иди в другой театр». Я придумала бы какое-нибудь другое дело, но другого театра в моей жизни не было бы.
1954
{МОСКВА. ПРОЕЗД ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕАТРА. ШКОЛА-СТУДИЯ МХАТ}
Студийная лестница. Здесь в перерывах между парами курят, треплются и крутят флирты. Волчек в ожидании подруги нервно смотрит на часы. К ней подходит тип весьма странной наружности. Его тощая фигура болтается в лиловом костюме явно с чужого плеча. Он, как ему кажется, живописно курит, держа руку на отлете так, чтобы все видели его мизинец с длинным холеным ногтем.
«Тоже мне, Пушкин нашелся», – думает она про себя и смущается его насмешливого взгляда в упор.
– Угостить папироской?
Он небрежно протягивает ядреный «Беломор». Она с деланым безразличием берет из пачки папиросу, не глядя на него, прикуривает и глубоко затягивается, чем приводит его в восторженное замешательство, – на его курсе девчонки «Беломором» не балуются.
Так встретились Галина Волчек с Евгением Евстигнеевым. Но до этой судьбоносной встречи на студийной лестнице в своих отношениях с мужчинами Галина уже имела определенный опыт. Первую любовь она не помнит или делает вид, что не помнит. Зато с удовольствием вспоминает Андрея Арапова, ставшего впоследствии известным хирургом. Он был уверен, что только дружит с этой полной и необычной девочкой, но она-то тайно вздыхала по нему. Природная застенчивость при отсутствии опыта не позволяла ей перейти к активным действиям и добиться, как умели это делать некоторые ее подружки, взаимности.
Она не умела читать классиков и смотреть фильмы про любовь как руководство к действию и в мужеско-женских отношениях в любом возрасте занимала позицию, не позволяющую ей перейти в категорию женщины-вамп. Хотя попытки выступить в знойном амплуа предпринимала. Так, после первого курса осенью подруги встретили Галину немой сценой. Перед ними предстала блондинка с безжалостно вытравленными и стрижеными волосами. Отчаянность поступка подчеркивала косая челка над смеющимися глазами и особенно ярко, с вызовом накрашенный рот.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВА, сокурсница Галины Волчек, актриса театра «Современник»: – Она ли это?! – подумали мы. – Еще год назад Галка тихо сидела в коридоре на диванчике в мужском пиджаке, как обкомовский работник. Волосы у нее были в пучке, и шпильки все время выскакивали на пол. Тихая такая была, даже забитая. А ведь из известной семьи, могла бы быть и посмелее. А тут явилась раскрашенная… Тогда же не было передачи «Про это» и никто не целовался на улицах. Мы все были закомплексованы, зажаты… Хотелось раскрепощения – надеть полосатую жуткого цвета майку, накрасить губы… И вроде бы таким образом к сексу приблизиться. Я сама кокетничала напропалую.
Студенческий спектакль «Хитроумная влюбленная»
Любопытно, что самая молодая на курсе Волчек производила впечатление опытной. Во-первых, всегда выглядела старше, была не вертлява, не суетилась, отчего имела репутацию «тертой жизнью», и поговаривали даже, что у Волчек был аборт. Но аборта никакого не было.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Я не бойкая была в вопросах любви. Никогда никого не доставала. Я не выбирала. Я ждала и отвечала. Или не отвечала.
Она дружила с начинающим критиком Аликом Вартановым из компании Левки Збарского, ставшего впоследствии известным художником и эмигрировавшего в США в 1973 году. Их отношения были по-юношески невинны, чего нельзя сказать о другой симпатии Гали Волчек – некоем студенте МГИМО, дружившем с ее отцом. Эти отношения были без особых сантиментов и носили плотский характер. Волчек убеждена, что именно потому этот плейбой не стал в ее жизни чем-то важным и значительным.
Вообще она, несмотря на свою приземленную внешность, была натурой возвышенной, с невидимыми крыльями, и наивной. Она безумно любила французского актера Жана Габена и из-за него прогуливала уроки, клянчила у отца деньги, чтобы в 89-й раз посмотреть фильм «У стен Малапаги». Этот крупный мужчина с большим носом и совсем небольшими пронзительными глазами тревожил в ней не проснувшееся еще женское начало. Было в нем что-то необъяснимо магнетическое – на экране хотелось смотреть только на него, и чтобы он оказался рядом.
Нечто подобное она впервые испытала на лестнице в Школе-студии МХАТ, когда встретила очень странного типа, нелепо одетого в лиловый костюм с чужого плеча. Запах ее мужчины, не объяснимый ни на словах, ни тем более на бумаге, ей показался как будто бы знакомым и притягательным.
В его наглости было что-то зовущее.
– Угостить папироской?
Он небрежно протянул ядреный «Беломор». Она с деланым безразличием взяла из пачки папиросу, не глядя на него, прикурила и глубоко затянулась, чем привела его в восторженное замешательство – на его курсе девчонки «Беломором» не балуются.
После дипломного спектакля «Хитроумная влюбленная» с однокурсниками и педагогами
Этот тип ее поразил. Чем? Как можно объяснить, чем мужчина вдруг поражает женщину? Ну не лиловым же костюмом и выпендрежно залакированным ногтем? В нем был какой-то вызов – в манере небрежно говорить, держаться по формуле «а видал я вас всех», в низком голосе и какой-то странной пластике, с какой тигр держится среди других животных.
Справедливости ради стоит сказать, что для такой свободы, принимаемой некоторыми за развязность, третьекурсник Женя Евстигнеев имел основания большие, чем кто бы то ни было из студентов. Во-первых, он был старше всех года на четыре и кое-что в этой жизни попробовал – успел поработать в театре артистом, умел стучать на барабанной установке и уже в училище поражал всех своей артистической органикой. Его талант был бесспорен.
Впрочем, это никак не являлось аргументом для родителей Гали, которые с первого дня не приняли Евстигнеева.
Студенческая работа. Спектакль «В добрый час»
Дипломный спектакль «Женитьба Бальзаминова». Капочка – Галина Волчек
1956
{МОСКВА. ДОМ НА ПОЛЯНКЕ}
В квартире тихо, хотя все дома – отец, его вторая жена. Галя с Женей в маленькой комнатке. Не работает даже радио. С кухни доносится грохот кастрюль – сигнал того, что нянька Таня сегодня в скверном настроении. Судя по ее лицу, она явно не в духе. Она гремит посудой и беззвучно шевелит губами, сердито шепчет про себя:
– Наша Галька… Мы думали…
Крестится и осторожно выглядывает в пустой полутемный коридор – двери всех комнат плотно прикрыты.
Хоть волком вой – такая атмосфера сложилась в ее любимой квартире на Полянке, как только Женя переехал к ней в комнату. Отец и его вторая жена занимали комнату большую, а молодым выделили крохотную, которую в свое время переделали из кухни.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Что происходит? – спрашивала я себя, хотя понимала: Женя был просто не ко двору. Он был чужой для моих родителей.
– А они как-то показывали Евстигнееву свою неприязнь?
– Ни за что! Все были предельно вежливы, не выясняли отношений, никаких претензий, но это как раз было страшнее всяких скандалов.
При виде будущего мужа единственной дочери родители испытали шок. Перед ними предстало нечто в костюме, рукава которого закрывали ладонь до ногтей. Тип картинно принимал позу, по его мнению, соответствующую положению ведущего артиста из Владимирского драмтеатра, – корпус чуть выгнут вперед, нога в третьей балетной позиции, одна рука в кармане, другая небрежно гуляет в воздухе и совершает хватательные движения при приближении особ женского пола. Их он непременно называл всех без разбору «розочками», раскатисто напирая на «р».
Борис Израилевич Волчек, человек в высшей степени интеллигентный, мягкий, не выносил его плебейских манер, не понимая, что таким образом провинциал Евстигнеев прикрывает перед новыми столичными родственниками комплексы человека неблагородного происхождения. А мать, Вера Исааковна, жившая отдельно от мужа и дочери, даже не считала нужным скрывать от зятя своей антипатии.
На крыльце Школы-студии МХАТ. У дверей Михаил Козаков
Евстигнеева не приняла и женщина из народа – няня Таня. Именно она запросто озвучивала мысли, которые другие не произносили в силу деликатности.
– Наша Галька… Мы думали, она выйдет за какого самостоятельного, а она вон что привела. Как ему не стыдно лысому ходить? Хоть бы какую шапчонку надел.
Подобно чеховскому Фирсу, она сокрушалась о непутевости своей воспитанницы, выдавая настроение кухонным шумом.
Галя не могла вынести тягостной атмосферы всеобщего неприятия возлюбленного и сама предприняла радикальные шаги – она собрала вещи и сообщила мужу, что надо уходить. Женя не сопротивлялся, потому что и ему было трудно выносить двойственность своего положения – любимый муж, не принятый родителями супруги.
Когда Галина объявила, что уходит из дома, Таня сказала:
– Если родишь сына и хочешь, чтобы я его любила (хотя ребенка не было и в проекте), то назови его Борис Израилевич.
Так простая деревенская женщина строила в семье Волчек дипломатические отношения, искренне любя всех и не желая ни с кем ссориться. Но Галину с ее крутым нравом и максималистскими замашками было не остановить.
Я представляю, как молодая пара взяла единственный фибровый чемодан, скорее всего коричневого цвета, шагнула за порог. За дверью остались надежная крыша, налаженный быт, любимый отец, с которым совсем испортились отношения, и его новая супруга.
Когда прошло время и возрастной максимализм не испарился, а вошел в берега, Галина смогла иначе оценить поведение отца. Борис Волчек после развода с первой супругой не мог позволить себе до совершеннолетия дочери приводить в дом женщину. И вот, когда, казалось бы, пробил час и отец готовился легализовать свою личную жизнь, в доме появился Женя, который не хотел ничего дурного. Однако размеренная жизнь семейства Волчек разладилась.
– Куда же вы отправились с единственным чемоданом? Квартиру сняли? – спрашиваю я ее.
– Что ты, денег на квартиру не было. Я помню, что в первый вечер мы проболтались в городе, ночевали на улице – спасибо теплые дни стояли. Потом скитались по друзьям и знакомым, которые сами снимали углы. И наконец с помощью какой-то умелицы сняли свою первую комнату на Кутузовском проспекте, недалеко от того дома, где жил Брежнев. Деньги на комнату нам дала моя мать.
Вера Исааковна хоть и была женщиной твердых правил, но от неприкаянности единственной дочери ее сердце дрогнуло. Няня, как верный оруженосец, таскалась за «своей девкой». У нее были своеобразная речь и свой особый взгляд на мир. Ее высказывания Галина пересказывала друзьям, и с их легкой руки фразочки «от Тани» гуляли по всей Москве.
Пока молодые не обосновались на Кутузовском, Таня жила у матери Галиного приятеля Алика Вартанова. Она прошла с воспитанницей по всем съемным квартирам, опускаясь в дешевые сырые подвалы или взлетая в лифте в престижных домах. Когда у Гали с Женей, ведущих широкую жизнь не по средствам, кончались деньги, она ссужала им из своих скудных запасов.
Итак, Волчек и Евстигнеев в 1956 году начали самостоятельную жизнь, которая длилась семь лет и была наполнена счастьем. Так, во всяком случае, ей тогда казалось.
После первого спектакля «Вечно живые», 15 апреля 1956 года
Я прошу Волчек реконструировать события того времени.
– Какой характер носили ваши отношения с Евстигнеевым?
Она пытается найти слова, более подходящие к тем давним своим ощущениям. Вот они молодые стоят на мхатовской лестнице – два странных человека: тощий, лысоватый молодой мужчина со смеющимися глазами и девушка, особенная, странная, которая не проходит по списку первых и даже вторых красавиц курса.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Поначалу это была заинтересованность типом. Нет, скорее типажом, а потом уже типом. А позже все развивалось согласно моему характеру – доказать себе, всем доказать, что он не тот, какое производит впечатление. Я увидела в нем что-то такое, чего не видели другие. А мне очень хотелось, чтобы это увидели все.
Роман их был сильный, но, как она теперь понимает, основанный больше на дружеской природе.
– Мы вместе шли к женитьбе, к рождению ребенка.
Именно дружеское сосуществование не позволило ей запомнить такую милую деталь, как предложение руки и сердца. Их отношения были лишены показной нежности и, скорее, соответствовали суровой и жизненной прозе Хемингуэя и Ремарка. Под стиль входивших в моду писателей вполне подходил день, когда Евстигнеев и Волчек регистрировали свой первый в жизни брак.
1957
{МОСКВА. ПОЛЯНКА. ОТДЕЛЕНИЕ РАЙОННОГО ЗАГСА}
Двое не спеша идут по улице, осторожно обходят лужи.
– А на какие шиши мы выкупим твое пальто? – спрашивает она.
– Надо у Володьки перехватить. А кольца-то ничего, дутые. Пол-Москвы обегал, пока нашел. Давай зайдем в подъезд.
Заходят. Он достает из внутреннего кармана пиджака четвертинку, привычным движением сворачивает алюминиевую крышечку и делает большой глоток. Протягивает ей:
– Ну, давай теперь ты.
Она морщится, но все же делает небольшой глоток.
– Хоть бы взял что-нибудь закусить.
Ее слова он воспринимает как руководство к действию и, когда они выходят из подъезда, покупает эскимо. С этой молочно-шоколадной закуской они входят в районный загс на Полянке.
– Брось, неудобно, – говорит она, глядя, как сладкие белые капли падают на его единственный пиджак.
– Щас. Бросил.
Он доедает эскимо, облизывает липкие пальцы, и пара вступает в зал с выкрашенными в немаркий колер стенами. Ответственная женщина с серьезным лицом и пучком на манер моды конца 50-х объявляет их мужем и женой.
Евгений Евстигнеев и его молодая жена, только что потратившая свой первый гонорар на модную и красивую одежду для мужа.
– А вы помните свадьбу?
– Плохо. Помню только, что играли ее в квартире моей мамы, потому что я же ушла от отца, обидела его. И еще помню, что в такси мы забыли голубой отрез на свадебное платье. Ночью мы искали этого таксиста, нашли, и платье было спасено. Даже не помню, кто из гостей был.
Из подарков, не блиставших роскошью, она запомнила, пожалуй, самый смешной – от актера Владимира Кашпура, дружившего с Евстигнеевым еще со времен Нижнего Новгорода. Артист подарил новобрачным пластмассового пупса, к животу которого ленточкой привязал одеколон «Жди меня». За ним тогда гонялись все модницы.
