скачать книгу бесплатно
Каждая здешняя шавка знает! А ты сам кто, пиратский мазафакер?! – вскипел здоровяк, скорчив свирепое лицо.
– А ты пацан – прихлопни уши, – поворотил Кречет раскрасневшееся лицо к приблизившемуся молодому охраннику. – Покуда взрослые дяди общаются!
Теперь он обернул воловью шею в мою сторону, устремив пустой бесцветный взгляд исподлобья, уперевшись ладонями в стол:
– Мы раньше не встречались. Я бы запомнил лоха…
Он прибавил пару крепких словечек в конце словесного оборота. Здесь нейтральная территория. По неписаным законам, разборки, убийства с ножом, – в городе запрещены, тем паче в баре, кроме драк на кулаках. За это сейчас в условиях карантина без суда и следствия ставят к стенке, правых и виноватых.
Но его нож, пока спрятанный в рукаве, почти готов острием вверх вонзиться под мои ребра. Он не пожалеет меня.
Знаю заранее. Уже конец зародившийся бойне.
О начале речи не идёт.
– Чего молчишь, ущербный. Базар не вывозишь…
Я кладу ладонь на пятерню похожую на ковш, которым черпают воду и улыбаюсь. Это непросто, заставлять себя улыбнуться, раздвинуть губы в ухмылке. Очень непросто. По многим причинам Моя улыбка вышла не ахти какая, но я правда, поверьте мне, старался. Гримаса, да хоть куда фотографируйся, и вешай фото на стенд погибших героев за отчизну. В каждой школе есть такой. Он прибит к стене, обтянут ватманом, поверх него парят звездочки или повешен флаг. Хотя здоровяк не оценивал мои старания, он поднял одну ладонь со стола, задумчиво почесал щёку с щетиной, которая выросла за день.
– Кречетов, отойди от персоны! – вдруг произнес кто-то над нами довольно громко и внятно, с нотками угрозы, также морального подавления всякой агрессии.
Я удивленно поднял вверх голову, дабы узреть что это, или кто. Явившийся бог для правосудия, или мой пьяный глюк, знающий откуда-то приёмы НЛП. Нет, видение оказалось вполне обычным подростком. Только необычайно высоким, чрезвычайно худым, но его худоба не выглядела как изрядная дистрофия, скорее как мальчишеская стройность, которая даётся в детстве лишь отъявленным шалопаем.
Комбинезон из джинсы, кожаная курточка с заклепками и молниями, которая была распахнута, лишь усиливали впечатление, что он молодой человек, только слегка постаревший, который будто провел неделю в борделе, находящимся где-нибудь в Амстердаме, на бульваре красных фонарей.
– Позволишь присесть?
– Валяй сынок, – отозвался я, поражаясь его дерзости, сразу переходить на «ты».
Его длинные волосы, стриженные почти под каре закрывавшие уши, взметнулись по сторонам, когда он резко подвинул свободный стул к себе, и уселся.
Я с любопытством разглядывал негаданного гостя к столу, который ладонями неловко поправлял упавшие пряди рыжеватых волос на лоб, как бы зачесывая их назад к затылку.
Его прическа не была женским «каре», или старорусским «горшком», которым стригли бояре своих холопов.
Было нечто иное на его голове.
А на лице два шрама: один на подбородке, другой над бровью, немного сломанный нос, которой придавал ему вид стреляного воробья. Здоровяк меж тем почтительно улыбнулся, также задом удалился поминутно кланяясь.
– Фредди, – коротко представился он, я нисколько не удивился: Фредди так Фредди, мне какое дело, – пусть назовётся Люцифером, – лишь бы не мешал.
– Джоник.
– Да? Джоник?
Он удивлённо привстал, потом присел, радостно хлопнул себя по джинсовым ляжкам:
– Вот так встреча! Наконец-то!
– Не понял вас. Ты меня знаешь, вьюноша? – спросил я его.
Его лицо вспыхнуло и покоробилось, будто от тяжкого оскорбления, но потом выражение смягчилась:
– Нет, пока нет. Слышь, а чего повязка на глазу?
– Долго рассказывать, Фредди.
Что ж. Ладно. Я легенда. Наверно.
Но я не из того кино «я – легенда», где всё вымерли.
Совсем наоборот. Людей вокруг до хрена и больше.
Джон, Джоник. Кто не слышал позывной, лучшего следопыта былого фронтира. Мои заброски и глубинные рейды, стали классикой, занесены в учебники. Шучу. Мне остается только шутить, когда больше нет одного глаза.
Что вы знаете о жизни, люди на блюди.
Когда вам отрезают глаз. Похожее чувство.
Чтобы пройти ад и выжить – надо отдать за вход и за выход.
Было дело, я чуть не подох в одной из вылазок.
Напарник притащил меня к своим, потом вертушка, госпиталь. А черная повязка поперек лба, результат недавнего случая. Она теперь закрыла шрамированную впадину на лице.
Когда зараза, из поврежденного лба, перешла на глаз, пришлось, ампутировать. Меня больше не узнают при встречах.
Ни к чему известность, только так, когда назовусь, тогда вроде опознают. Теперь получаю пенсию как участник БД, работаю егерем в местном леспромхозе, расположенном на отшибе Эн-ска. Так живу, точнее сказать, существую.
– Джоник, – я повторил слово.
Позывной с армии, когда был силовиком, или кличка из детства, кто уже помнит, зачем так приклеилось.
В те, отчаянные времена, пацаны под впечатлениями от просмотров забугорных фильмах в коммерческих видеосалонах взяли моду переделывать свои имена.
Так появились Сэмы из Семёнов, Майклы из Мишей.
В том числе Женьки превратились в Джонов.
Я был тогда мал и худ, поэтому мне досталось уменьшительная копия.
«Джоник» – снова воспроизвел нараспев, уже тише, почти про себя, чтобы гость не заметил.
Это слово, нет набор букв и согласных звучаний, навевало тоску о чем-то неизбывном.
О чем… странно, странное место, да вообще.
Тогда я выиграл в той передаче миллион рублей.
Обросший, с жуткого похмелья, после остановки на бурную ночь в гостинице, явившись с помятым пиджаком на съемку передачи. Всё было настроено против меня; тот добрый ведущий в очках, у него тоже фамилия такая добрая, каверзные вопросы, громкий шум в зале с криками, – кто этот плебей.
Дало ли мне право на счастье?
Вряд ли. Целый миллион мне так и не отдали.
Безумцы меняют Мир, но вряд ли они спасут его, как последний вопрос в том раунде ток-шоу.
Так говорил Фрейд, штатный психолог на тестах, он учился где-то в заграничных университетах головомойной науке.
Мы встретились, когда я хотел поступить на службу в МЧС, после военных переделок, потом подружились, найдя в друг друге интересных собеседников.
Хотя там, в армейке, тоже встречались Фрейды.
Один из них был военнообязанный фельдшер, с купленным дипломом психолога, поэтому получил прозвище такое, усугублявшим свое положение изрядным потреблением войскового спирта из аптеки. Из которой систематически бывали недостачи, нам, младшему комсоставу, конкретно прилетало.
– Фрейд должен заканчивать со спиртом. Довожу до вашего сведения. И должен трахатся анально… – Так я доложил нашему начальству на утреннем построении батальона. – А то распустились…
Смешно – Фрейд анально.
Тот настоящий Зигмунд Фрейд в гробу перевернулся бы, увидев сейчас какие мы делаем умозаключения насчет полового акта.
– Молчать!… – хотя тут должно следовать троекратное уставное «ура».
– Что за на…
На полковом плацу солидно вышагивал поросенок.
Это была свинья, дворовой породы, из хозроты, продовольственного обеспечения, тоже по кличке Фрейд.
Говорят, её солдатики пользовали в интимных целях.
Но сегодня на свинской спинке был нарисован красками триколор. Кто-то из шутников раскрасил её и выпустил на плац ради хохмы.
– Сука…! Под трибунал!
Свинью спецрейсом от греха подальше отправили генералу.
Её дальнейшая судьба неизвестна. А мы скоро пошли домой.
Это всё дождь навевает временами заунывную тоску.
Давно было, так давно, что даже не верится.
Что ж, может он прав, только пусть они пробуют на своей шкуре. Я тоже безумен, как никогда, по его словам, но в тоже время разумен, тоже как никогда.
Это выяснилось в ходе непринуждённого общения, когда мы ушли в поход по лесам, долго сидели возле костра ночью вдвоём.
Пили самый крепкий чай из помятых жестяных кружек, разговаривали о многом, пристально вглядываясь в темное небо, будто стараясь там отыскать ответы на наши потаённые вопросы.
Тогда он сказал, что у меня глаза, против которого объединился весь мир. И спросил, ты верно рыцарь Дон Кихот, не надоело ли мне бороться с ветреными мельницами.
Пришлось сознаться, как было дело. Так бывает, когда выходишь на ринг с кем-то, вот ты измотан, выдохся, сил нет, тут звонок гонга, отдых, на боксерские маты выходит красивая девушка в купальнике с номером раунда.
Вдруг снова непонятно откуда берутся силы для драки.
Нет мыслей о первенстве, о пьедестале, о золотой медали или чемпионском поясе. Или даже о престиже города, или Родины.
Нет ничего. Кровь с разбитого лица капает на ковер, подбитый глаз не видит, рассеченная губа мешает говорить рефери, что я в норме, но всё не важно. Только драка за самку в купальнике.
Я победил, значит, обладать ею, тоже буду я.
Это жизнь, только в бою можно обрести желаемое счастье.
Я прервал мысли о развитии сюжета, как было у меня в реальности, и будущий вопрос Фрейда:
– Это бой с собственной тенью, бой с самим собой, отступника с самим богом.
Тут Фрейд крепко задумался, потом выдал:
– Бог есть я, отступник тоже я. Выходит вы сам Христос?
– Нет, я человек, которого не поняли в мире.
– Позвольте, Иисуса тоже понимали, однако казнили.
– Но опять же Жизнь побеждает жизнь
– Напротив, это только временно.
Снова он может быть правым. Но что с другими безумцами тогда делать. Безумие составляет большую часть психического состояния человека. Люди истребили китов, акул, тигров, львов, слонов, крокодилов. Если продолжать, то список будет огромным, это безумие, делать вид, что всё нормально с экологией.
Также человеческая память странная штука, или божья шутка, явившаяся на белом свете.
Она имеет изменчивую склонность к забывчивости, или даже приукрашиванию мест, событий, друзей, врагов.
О забытье предательства соратников, о великой дружбе.
В МЧС меня не приняли, там много тестов надо проходить; полиграф, компьютерный томограф, психологи.
– Слушай сержант, скажу без обиняков, – сказал седой полковник из медкомиссии, вертя в руках мою распечатку томографии головного мозга. – Вот здесь, показано, что у тебя были сотрясения в юношестве, потом контузия на службе. Ты меня извини, но у тебя с мозгами не в порядке. Значит с психикой тоже. Выходит, ты в любой момент можешь потерять контроль над собой, контроль над ситуацией. А нам такие не нужны…
Но этому миру, и миру городка Эн-ска, под маркой «я легенда» нужен больше, чем я самому себе, или кому-нибудь больше. Когда-то нам приходиться делать выбор, правильный или нет, жизнь покажет, или уже показала.
У меня в голове два голоса: один твердит – я не боюсь, другой – я боюсь. Так не бывает в нормальной жизни. Хотя.
Что тут подразумевать.
Я безумен. Этот мир превратил меня в чудовище.
