Иллюзия чувств

– Выбирай, – бросила какая-то женщина с кислым лицом. – И быстро.

Не слушая моих слов, они отправили меня в комнату.

Широкая кровать с золотой вышивкой, занавески до пола, огромный шкаф во всю стену. Всё пропитано запахом денег, власти и бессмысленного шика.

Мраморные лестницы, ковры, картины с такими рамами, будто их вытаскивали из музея.

Прислуга сновала туда-сюда, как муравьи, носились с подносами, с цветами, с коробками. Кто-то кричал на кого-то за пролитое шампанское. Кто-то плакал из-за неправильного оттенка скатерти. .

Я сел на край кровати и скинул смокинги перед собой. Смотрел на них и не чувствовал ни капли желания вообще что-то надевать.

Хотелось бы выйти, хлопнуть дверью и забыть об этом спектакле. Но куда? Здесь всё под контролем.

А Дженнифер…

Красивая. Упрямая. Злая. Сосредоточенная.

Слуги шептались: она перебирала платья, будто от этого зависела её жизнь. Одно – швырнула. Второе – надела, скривилась, сбросила. Ни одно не годилось.

Когда она проходила мимо – а я ловил её взгляд – в её глазах читалось только презрение. Чистое, неразбавленное. Как будто я был виноват в этом цирке. В этом браке, который она не выбирала.

…Который не выбирал и я.

Но я люблю её. До боли. До тошноты. До бешенства.

Может, это не любовь. Может, одержимость. Но какая разница?

Её отец приказал – мы поженимся. Для него это сделка. Политический ход. Закрепление власти.

А для меня?

Адская пытка.

Сидеть рядом. Дышать одним воздухом. Видеть, как она отгораживается стенами, хотя когда-то… когда-то позволила прикасаться.

Честно?

Я чувствую себя… как мальчишка. Не тот, что волнуется перед первым свиданием. Нет. Тот, за которого всё решили. С кем ему быть. Что ему носить. Как дышать.

Только я никогда не был этим мальчишкой.

С пяти лет и до восемнадцати – детдом. Металлические кровати, облезлые стены, дежурные крики воспитателей, дешёвая еда и пустота. Там никто не спрашивал, чего ты хочешь.

И вот… история повторяется.

«– Не закрывайте дверь, пожалуйста! – сорвался мой голос, хриплый и полный отчаяния.

– Подумай о своем поведении, Майкл, – женщина сказала это ровно, почти лениво, не оборачиваясь.

Щелчок замка.

Тишина.

Тьма.

Холод будто жил тут всегда. Я почувствовал, как он проползает по коже, залезает под одежду, но не двинулся. Какой смысл?

Старый подвал. Бетонные стены – серые, пустые. Ржавые стиральные машины, груды мебели, покрытые пылью времён. Воздух – густой, пропитанный сыростью, дешёвым мылом и тоской. Воняло забвением.

Я молча сполз вдоль стены и сел на грязный пол, поджав ноги к груди. Взгляд упал на лампу под потолком. Она давно не горела.

Сначала я не плакал. Не сейчас. Только тяжело дышал, будто воздух был чем-то чужим. Меня трясло. Не от холода, нет. От ненависти.

Почему?

Почему она меня не любит? Этот вопрос врезался в сознание, отравлял всё внутри. Я сжал кулаки до боли. Перед глазами всплыло ее лицо. Родное, но такое равнодушное.

Я стиснул зубы, как будто это могло помочь удержать слёзы, но они всё равно скатились по щекам. Глаза горели, и эта боль была чем-то знакомым. Привычным.

Она сдала меня сюда. Выбросила. Как старый диван.

Ржавые машины, кривые стулья, паутина в углах – всё шептало: «Ты такой же. Никому не нужный. Брошенный.»»

Я резко моргнул, пытаясь стряхнуть с себя обрывки ненавистных воспоминаний. Но они всё равно продолжали терзать меня.

Голос вырвал меня из мыслей.

– Я – Марио.

Темноволосый. Смуглый. Брови сведенные – уже по одному взгляду понятно, что я ему не нравлюсь. Моложе лет на десять, но в глазах – ни капли детской глупости. Только холодный расчет и готовность перейти грань.

Он протянул руку.

Я не стал разглядывать – просто схватил, резко потянул на себя. Здравый смысл шептал: главное – не дрогнуть.

– Майкл. Ваш новый зять.

Марио кивнул, не отводя взгляда. Его пальцы вдруг сжали мое запястье с такой силой, что кости затрещали. Я не дернулся.

Лицо парня приблизилось ко мне, а слова вылетели с яростью.

– Обидишь мою сестру – закопаю под ее же лилиями. Заживо.

Ни шутки. Ни сомнений. Чистая, отточенная жестокость.

А в голове – дурацкая мысль: «Она любит лилии?»

Смешно.

Не только любит – сажает их. Голыми руками, в аккуратно вскопанную землю, среди идеально подстриженных кустов. Прислуга, наверное, смотрит с ужасом.

Дженнифер и сама как лилия.

Тонкая. Хрупкая на вид. Идеальная осанка, холодный взгляд, фигура, от которой невозможно взгляд оторвать.

Ее духи витают в комнате еще до появления девушки. Сладковатые. С ноткой чего-то ядовитого. В первые минуты – приятно. Через час – начинает душить.

С лилиями так же. Красивые. Утонченные. А постой рядом день – и голова раскалывается, хочется вышвырнуть их к чертям.

С ней – то же самое.

Откуда я знаю? Всего один день знакомства.

Не считая ночи.

Не считая того разговора, где решали нашу судьбу.

Ее характер: сильный. А она сама слишком самовлюблённая. Я сложил всего лишь два плюс два.

Влюбиться в лилию не глупо. Глупо ждать от нее тепла.

Но я люблю ее.

Глупо. Жестоко. До злости.

Или это не любовь? Черт знает.

Я наконец переоделся. Выбрал бежевый костюм.

Из трёх вариантов – самый «приличный».

Чёрный ближе по духу, да. Но что-то подсказывало – Романо Канаверо это бы не оценил. А учитывая, кто он и что из себя представляет… лучше не давать повода. Не сегодня.

Не подумайте – мне плевать на мнение старых ублюдков, хоть в шелках, хоть в крови по локоть.

Но жить, как ни странно, пока ещё хочется. Вот и весь расчёт.

Одет с иголочки. Манжеты сидят, как надо, пиджак – по фигуре, ворот не давит. На мне чужая форма, чужой праздник, чужая жизнь. От меня здесь только кожа. Всё остальное – постановка.

Стук в дверь. Слуга сообщает:

– Господин, невесту вы видеть не должны. Таков обычай. Машина ждёт.

Обычай.

Смешно. Они похищают, угрожают, ломают жизни людей, а тут вдруг вспомнили про обычаи. Какое благородство.

Меня выводят, как пса на поводке. Или арестанта.

Какая разница?

На улице – палящее солнце. Слишком яркое для такого дня. Отражается от машины – дорогой, чёрной, с затемнёнными стёклами. Меня усаживают внутрь, дверь захлопывается, как решётка.

Сижу, смотрю перед собой и наконец понимаю: «Я заложник.»

С кольцом на пальце. В галстуке.

С красивой женщиной, которую люблю.

С жизнью, которая мне не принадлежит.

Или нет. Может, я не заложник.

Может, просто калека.

Без прав. Без голоса.

Без выхода.

***

Высокие готические своды давят на плечи, будто храм построен не для молитв, а чтобы напоминать о вечной вине.

Витражи пропускали холодный синий свет – безжизненный, как взгляд мертвеца. На позолоте алтаря играли блики.

Орган ревел – слишком громко, торжественно. Даже музыка здесь звучала как угроза.

Всё было слишком.

Слишком пафосно. Театрально.

Я стою у алтаря, и мне кажется, в церковь набилась половина Милана. Не свадьба, а спектакль.

Забавно. Ведь официально она мертва, разве нет?

Окинул взглядом зал. Некоторые лица узнавал – охранники, солдаты, верные псы клана. Остальные – незнакомые. Родня, должно быть. С одинаковыми масками вместо лиц: холодными, надменными, будто все они слеплены по одному лекалу.

Мужчины в костюмах, от которых слепит глаза. Женщины в платьях, усыпанных камнями – и злобой в глазах.

Где её мать?

Ни одной женщины, хоть отдалённо похожей на материнскую фигуру.

Не пришла? Не пустили? Или…

Или её просто нет в живых.

У донов редко бывает полный комплект семьи.

Музыка сменилась. Заиграла та самая мелодия – торжественная, пафосная, как будто сейчас не свадьба, а явление новой святой.

Гости встали.

Как по команде.

Точно марионетки. Только щелчка пальцев не хватало.

И тогда появилась она.

На пороге – Дженнифер. Под руку с отцом.

Он вёл её гордо, будто выводил на сцену, а не к алтарю.

Она улыбалась.

Слишком сладко. Слишком правильно. Каждой второй подружке, старушке в первом ряду, даже кому-то из охраны.

Словно действительно счастлива.

Восхитительная актриса.

Если бы не знал, как она смотрит, когда думает, что никто не видит – может, и поверил бы.

Но сейчас…

Чёрт.

Она была ослепительна.

Настолько, что в горле пересохло.

Платье – белое, облегающее, будто соткано из лунного света. Казалось, ткань держится на ней лишь по воле случая.

Фата мягко ниспадала на плечи, создавая тот самый ангельский, лживый образ.

Каждый шаг – выверенный, лёгкий, будто она не идёт, а парит.

На секунду поверил, что всё это – на самом деле.

Что она – моя. Что мы женимся по собственной воле.

Но иллюзия разбивается быстро.

Я вижу, как её пальцы чуть сильнее сжимают руку Романо.

И понимаю: она тоже играет.

Только делает это лучше. Гораздо лучше.

Вот и вся любовь.

Вот и вся правда.

Белое платье. Фальшивая улыбка. Кольцо, которое станет кандалами.

Мужчина подвёл её к алтарю. Как будто передавал вещь.

Аккуратно, без слов, с выверенным движением – положил руку дочери в мою.

Улыбнулся ей. Тепло. Почти по-настоящему.

А потом зло взглянул на меня.

Я ничего не ответил. Ни взглядом, ни жестом. Только сжал её пальцы чуть крепче, чем нужно. Она не отдёрнула руку.

Теперь она стоит напротив меня.

Лицо – спокойное, как у фарфоровой куклы.

Епископ открыл книгу.

– Дорогие возлюбленные, семья и друзья, мы собрались в этом священном месте, чтобы засвидетельствовать союз двух душ перед лицом Господа и Церкви.

Я почти не слышал его слов.

Смешно.

Какая церковь? Какой Господь?

Мы стояли на крови, в здании, где благословляют преступления, а не браки.

Это не союз душ.

Это – сделка.

– Брак – это не только радость, но и испытание… – произносит священник с тем самым тоном, который используют при зачитывании приговоров.

Он говорит о силе, о выборе.

Где-то на заднем плане тихо шуршит ткань – кто-то из гостей поправляет платье. Кто-то кашлянул. Кто-то тяжело вздохнул.

А я просто стою.

И жду.

Священник разворачивается ко мне. Смотрит так, будто верит в эту церемонию. Словно видит не подставу, не фарс, а настоящую свадьбу.

Смешной, наивный человек. Или хорошо играет.

– Майкл Рейнольдс, ты пришёл сюда по своей воле…

По своей?

– Ты обещаешь любить её, хранить верность…

Много слов.

А важно лишь одно: «пока смерть не разлучит вас».

С этим я бы согласился.

Я медленно повернулся к Дженнифер.

На ней всё та же маска. Но в глазах – мелькнуло что-то. Страх? Боль? Злость?

Смотрел прямо на неё.

И ухмылялся.

– Да, я обещаю.

Теперь её очередь.

– Барбара Кессел… ты пришла сюда по своей воле…

Я заметил, как она задержала дыхание.

Повернулась ко мне.

Смотрела. Долго. Без улыбки.

Только глаза, в которых горело что-то живое.

– Да, я обещаю.

Я взял её руку.

Холодная. Напряжённая. Пальцы слегка дрожат, но она держится.

Словно на сцене, под прицелом.

Да и есть ведь за кем наблюдать – за нами сейчас смотрит целый зал, полный чужих лиц и враждебных глаз.

Она не отдёргивает руку. Не сжимает мою в ответ.

Движение резкое, уверенное.

Почти жестокое.

Из-под лба замечаю, как Дженнифер чуть морщится.

Не из боли – из отвращения.

Хочет закатить глаза. Но не делает этого.

Она выдыхает. Тихо.

– Я, Барбара Кессел, беру тебя, Майкл Рейнольдс, в мужья…

Голос спокойный. Даже приятный.

Улыбка на лице почти живая.

Вот только глаза – по-прежнему настороженные.

Они бегло изучают моё лицо, будто пытаются просчитать: сорвусь я или доиграю.

– Обещаю быть верной тебе в богатстве и бедности, в здравии и болезни, пока смерть не разлучит нас. Этим кольцом я вверяю себя тебе.

Она берёт кольцо. Резко, уверенно.

И точно, почти агрессивно, надевает его мне на палец.

Метка. Как ошейник. Как напоминание.

Теперь я – её муж. Дженнифер – моя жена.

На бумаге. По приказу. Под дулом пистолета.

Епископ поднимает руки, его взгляд – как у актёра, который привык к сценическим паузам.

– То, что Бог сочетал, человек да не разлучает. – голос дрожит, излишне торжественный, – Перед лицом Церкви и закона я объявляю вас мужем и женой.

Зал затихает на секунду, словно каждый вдруг понял – всё. Игра окончена. Дела сделаны. Но есть один момент, который никто не решается осветить.

Орган в углу ревёт, тяжело, как гроза. Присутствующие встают и начинают аплодировать.

Мы с Дженнифер подходим друг к другу.

Я перехватываю девушку за талию. Жёстко. Как будто в этот момент пытаюсь доказать и показать ей, что она – моя.

Прижимаю к себе и впиваюсь в её губы. Горячие, мягкие. Я запоминаю этот момент, будто застреваю в нём, намеренно, чтобы потом было что вспомнить.

Не так, как год назад.

Хочу продолжить этот поцелуй.

Я ожидал, что она ответит. Хотя бы на миг, для видимости.

Но вместо этого Дженнифер отстраняется, плавно, так, чтобы никто не заметил. Для меня это как нож в сердце. Как острая боль в ребрах, которую невозможно заглушить.

Её губы…

Такие мягкие.

Чёрт.

Почему я всё ещё хочу её?

Глава 6

Дженнифер Канаверо

Отец начал слишком сильно опекать меня. Уже второй день, как я замужем, как официально стала «уважаемой женщиной» – по всем их чертовым стандартам.

А он, вместо того чтобы отпустить, наоборот, сжал хватку сильнее.

Даже сюда, в Америку, прислал мне телохранителя. Личного. Постоянного. Бессменного. Он будет со мной – везде. Всегда. Даже в сортир, если потребуется.

А если я захочу секса? Скажем, внезапно. Захочу – и получу. И что, он рядом будет стоять? Смотреть, охранять меня от утреннего кофе в постель и мужской руки на бедре? Или вдруг в самый разгар кто-то попытается меня убить – любовник, например? Ну, по версии отца, всё возможно.

Меня бесит эта навязчивая забота. Противная, липкая, как варенье. Мне давно не пятнадцать. Я уже не та девочка с большими глазами, которая верила, что папина любовь – это щит от мира.

Раньше надо было опекать. Гораздо раньше. Когда я плакала ночами, и никто не замечал. Когда зубы сжимались от страха, а он думал, что я просто капризная. Теперь – поздно. Я сильная. Красивая. Опасная.

– Где ты вообще живёшь? – спросила я.

Лениво откинувшись на спинку сиденья, скользнула взглядом по его профилю. Резкий, холодный, будто высеченный из камня. Не мужчина – статуя.

Мы уже почти добрались. Хотя могли обсудить это где угодно: в аэропорту, на борту частного самолёта, хоть на взлётной полосе, но мне не хотелось. И вот, только сейчас я осознала все в полной мере.

Муж.

Муж, мать его.

Слово звучит, как насмешка. И как кандалы.

Он чуть повернул голову, но даже не удосужился посмотреть на меня.

– В Лос-Анджелесе, – бросил коротко, как будто отвечает не жене, а деловому партнёру. – Мы как раз сейчас едем в мой дом.

Мой дом. Приятно звучит, чёрт возьми.

Я прищурилась, не скрывая ленивой усмешки.

– Как мило, – протянула я, облокотившись на подлокотник. – А в прошлый раз была квартира. Или мне это привиделось?

Пауза.

Это мне так повезло? Или отец всё-таки подбирал его тщательно? Он ведь знал, что мне нужно в Лос-Анджелес. По его же поручению, между прочим.

Значит – не случайность.

Мой отец не верит в совпадения.

Я отвернулась к окну. Вечерний город плыл мимо – яркие огни, пальмы, стеклянные фасады. Величественные. Глянцевые.

Фальшивые.

Прямо как моя новая фамилия.

Нет, я люблю отца. И братьев. По-своему. Они давали мне всё, что только пожелаю – машины, дома, украшения, охрану, связи, власть. Все эти годы я жила, как принцесса. Нет – как королева.

Только трон был не совсем мой.

Ещё нет.

Но мне уже двадцать три. Я больше не девочка, которую можно спрятать за охраной и поцелуями в лоб.

Фигура на обложках. Модель, да, пусть и под фальшивым именем. Фамилия, которую я ношу в мире – выдуманная, но голос за ней мой.

Контракты и миллионы – мои.

И тем более, я наследница клана.

Не игрушка. Не украшение. Не разменная монета. Я – угроза.

Может, он решил посмотреть, насколько я готова? Устроить проверку.

– У меня есть квартира, но я её сдаю, – небрежно пожал плечами Майкл, даже не глядя на меня.

Сказал будто между делом. Будто говорит о погоде. О том, где припарковал машину. Не обо мне.

Я медленно повернула голову, наблюдая за его профилем. Челюсть сжата. Голос ровный. Удобная маска.

Холодный. Расчётливый. В какой-то степени даже красивый.

Мне почти понравилось.

Почти.

Я усмехнулась. Протяжно, словно кошка, растянувшаяся на солнце и вдруг увидевшая мышь.

– А они знают, что ты творил на той кровати? – мой голос был сладким.

Я прикусила губу, наблюдая, как в уголке его рта дёрнулась почти незаметная линия.

Он не ответил сразу.

Тишина.

Только рёв двигателя и его ровный, контролируемый вдох.

– Было бы странно, если бы я им рассказал, – сказал наконец.

Больше он не говорил.

Я отвернулась, снова уставившись в окно. Сердце било в грудной клетке медленно, размеренно – ни капли волнения, ни капли стыда.

***

Машина мягко остановилась у обочины, и я чуть склонила голову – частный дом. Большой. Безвкусно дорогой. Явно хотел впечатлить кого-то. Только не меня.

Патрик уже вышел из-за руля и направился к моей двери. Всё как положено – молча, быстро, с выученной грацией.

Я выбралась из автомобиля легко, не торопясь. Сбросила ногу в туфле с каблуком на асфальт, чуть расправила плечи, провела рукой по волосам. Всё это – медленно, красиво.

Патрик закрыл за мной дверь, а Майкл вышел уже сам. Без сопровождения, без жеста приказа. Странный. Будто нарочно отказывается пользоваться тем, что у него есть. Сам таскает свои сумки? Серьёзно? Это или глупость, или гордость.

Он прошёл к багажнику, поднял крышку и достал оттуда мои чемоданы – три, кстати. Один Louis Vuitton, другой Chanel, и третий – самый дорогой, с моими инициалами. И одну свою убогую чёрную сумку.

Без слов мужчина двинулся к двери. Дом был красивый, да. Даже слишком. Как будто старался скрыть за фасадом что-то невнятное и скучное.

Я следовала за ним. Не потому что доверяю. Потому что хочу знать, в какую пещеру занесло меня теперь.

Шагала неторопливо, позволив каблукам цокать по дорожке – звук уверенности, от которого мужчины либо млели, либо теряли самообладание.

Пошла дальше, не спрашивая, не оглядываясь. В коридоре две двери – обе открыты. Две спальни. Конечно. Будто заранее знал, что одну придётся уступить.

– Сюда, – бросила я, указывая на лучшую спальню, – Завтра ещё столик приедет. И послезавтра у нас мероприятие. Будь готов.

Комната дышала свободой – высокие окна, свет, пространство. В отличие от его берлоги с черной рубашкой на стуле и пустым стаканом у кровати.

– Это была моя спальня, – его голос прозвучал хрипло, с раздражением, – Может, тогда вместе спать будем? – протянул он, небрежно опираясь о косяк.

Я остановилась. Медленно обернулась, приподняла бровь и встретилась с ним взглядом. Без страха. Без флирта. Просто так, как смотрят те, кто знает свою власть.

– В мою комнату не заходить, – произнесла я чётко, каждое слово – как удар хлыста. – И запомни: не трогать меня и не флиртовать.

Я повернулась, встречая его взгляд без страха:

Он шагнул ко мне, слишком близко, и я почувствовала его дыхание на своей коже:

– На публике мне придется тебя касаться, il mio giglio. (с итал.: Моя лилия)

Фраза сорвалась с его губ так мягко, словно мужчина действительно считал себя поэтом, а не боксёром с хищным нутром.

Он сделал шаг ко мне. Я не шелохнулась.

– Я не твоя, – сказала, тише, чем хотела.

Почти шёпотом. И это раздражало.

Выпрямилась, пожала плечами, вернув себе безразличие. Маска снова на месте. Ни намёка на слабость.

Он усмехнулся в ответ. Грязно. Самодовольно. Опасно. Ещё один шаг – и между нами не осталось расстояния. Только напряжение.

Только ток, пульсирующий где-то между сердцем и злостью.

– Ошибаешься, cara mia (с итал.: Моя дорогая), – его голос был бархатным, почти ласковым. – На твоём пальце кольцо.

Майкл наклонился. Тепло его дыхания коснулось моего уха, и я едва сдержалась, чтобы не шагнуть назад. Не потому что боялась.

– И у тебя теперь моя фамилия, – прошептал он с таким удовлетворением, будто это была победа.

Я не дрогнула. Не двинулась ни на миллиметр. Только медленно улыбнулась. Так, как улыбаются акулы перед тем, как сомкнуть челюсти.

– Только не забывай, что это временно. И всё ложь, – прошипела я прямо ему в лицо, вцепившись глазами в его.

Там было всё: холод, вызов и… Нежность?

Я выставила руки вперёд и резко оттолкнула его. Майкл явно не ожидал этого. Это было приятно.

Повернулась и пошла к двери, не оборачиваясь.

Но он всё равно бросил мне в спину, тихо, почти шепотом:

– Но ты всё равно стала моей.

Я хлопнула дверью ванной. Резко. Со злостью. Не с истерикой – нет.

Слава богу, комната находилась прямо напротив моей спальни.

Всё, что исходило от Майкла, вызывало отвращение. Он – как шершень, противный, жужжащий, агрессивный.

Я подошла к зеркалу. Посмотрела на своё отражение. Волосы идеально уложены, кожа чистая, макияж почти не сбился – даже после всего. Но я всё равно злилась.

Мне не нравится он.

Не выношу его. Ни взгляда, ни голоса, ни этого мерзкого самодовольства, от которого хочется вырвать – причём на него, на белую рубашку.

Этот брак был ошибкой.

Тупая, продуманная, выверенная ошибка.

Я провела пальцами по кольцу, что блестело на безымянном пальце.

Символ сделки.

Символ контроля.

Молча сорвала его. С силой. Будто обжигало.

Я не принадлежу никому.

Согласилась только потому что люблю отца. Потому что он смотрел своими уставшими глазами и сказал: «Это важно». А для него я сделаю все. Без размышлений. Всегда.

Но терпеть этого мужчину рядом?

Быть с ним?

Позволить ему приближаться ко мне, словно он имеет право на это?

Меня это бесит.

Я положила на раковину кольцо.

А затем снова посмотрела в зеркало.

Все та же я. Сильная. Жестокая. Уверенная.

Резкий хлопок двери снаружи заставил меня вздрогнуть.

Затем послышался стук в ванную.

Я резко обернулась. Мое тело напряглось, как натянутая струна.

– Что?! – прошипела я, не скрывая злости.

Через секунду голос проник в пространство.

– Встреча с кланом через час, – произнес Алвиз, не спеша.

Мой новый телохранитель.

Алвиз.

В его облике нет ничего лишнего, каждая деталь будто выверена и подчинена одной цели – внушать уверенность и давить одним своим существованием. Широкие плечи, крепкая фигура, строгая линия подбородка – вот, какой он.

Его лицо… суровое, спокойное, без тени лишних эмоций. Короткая стрижка подчёркивает этот холодный образ, а аккуратная щетина делает его черты чуть грубее и мужественнее. Губы плотно сжаты. Он говорит только тогда, когда решит, что это имеет смысл. Только тогда, когда это нужно ему.

А взгляд… тяжёлый, тёмные глаза не просто смотрят – они прожигают. Постоянно оценивают, измеряют, высчитывают. Кажется, что он видит больше, чем показывает: каждую мелочь и каждый жест.

На нём тёмный костюм, который сидит идеально, подчёркивающий силу тела, но не бросающийся в глаза. На запястье – часы, строгие, без излишеств, как и всё остальное в облике парня.

Алвиз владеет собой, ситуацией, людьми. Кажется, он не знает, что значит быть слабым.

И всё же… его присутствие было неприятным. Тягучим. Давящим. Вроде ничего дурного он не сделал, но рядом с ним воздух будто становился тяжелее.