скачать книгу бесплатно
– Сеня, а свет, а камеры, а подключки? – возмутился Морис. – Это же не просто пол и стены. У нас же спецификации. Настоящий павильон оснащен съемочным оборудованием.
– Понимаю, понимаю, Морис, друг дорогой, – согласился Каверин. – Перечисли, пожалуйста.
Он достал большой черный телефон, открыл ЗАМЕТКИ и приготовился записывать.
Мы посмотрели на Катю Тоцкую. Катя затянулась, выпустила дым. Каверин поморщился.
– Так, – сказала Катя: – Общая площадь – не меньше шестисот квадратных метров. Потом три гримерки по четыре поста каждая, зона для продакшена не меньше трехсот метров…
– Зачем гримерки? – не понял Каверин. – У нас же реалити-шоу.
– Это у зрителя реалити-шоу, а мне снимать.
– Декораторская, – подсказал Морис. – Зона для отдыха участников.
– Режиссерские пульты не забудьте, – вставил я. Хотелось показать свой профессионализм.
– Не забудем, – пообещала Катя. – Но главное – камеры. Семен Михайлович, мы же должны будем все это пространство нашпиговать камерами и вывести изображение и звук на экраны, перед которыми сидят логгеры.
– Логгеры? – переспросил Каверин.
Он посмотрел на Мориса в поисках объяснения.
– Логгеры, – подтвердил Морис. – Логгеры отсматривают каждый кадр снятого материала и ставят на них теги: 17 апреля, 19.00, квартира Кавериных, спальня: Семен Михайлович ссорится с женой. Грубые слова. Жена плачет.
– Я не ссорюсь, – зачем-то сказал Каверин. Было понятно, что ссорится. – С чего ей плакать?
– Ссорится с женой, которая узнает, что он ебет всех подряд, – с удовольствием добавил Морис. – Конец тега.
– И потом по этим тегам режиссер вместе с продюсером собирают шоу, – закончила Катя. – Рассказывают историю.
– Видишь, – со снисходительностью взрослого, объяснившего ребенку его ошибку, закончил Морис. – Не просто. – Он покачал головой: – А ты говоришь – огромная пустая площадка. Нет, – сказал Морис убежденно: – Не просто.
– Не просто, – согласился Каверин. – Катя, пришлите, пожалуйста, моим девочкам список необходимого оборудования и количество камер на каждую комнату. – Каверин поднялся, посмотрел на часы. – Нам нужен месяц, чтобы все установить и оборудовать. Мебель отберем позже.
– Месяц? – засмеялся Морис. – Да у вас месяц уйдет, только чтобы все это заказать. – Он покачал головой, развеивая плывущий в сторону приоткрытого по случаю теплой погоды дым. – Месяц?!
В Москве светило солнце, обещая скорую весну. На крышах уже чуть подтаивало, и на тротуарах под карнизами высоких домов стояли ограждения: “Не ходить. Сосульки”.
Я не ходил.
– Месяц, – подтвердил Каверин. – Через месяц все будет готово. – Все будет, – повторил он, заверяя то ли нас, то ли себя. – А чего не будет, довезем.
Когда он ушел, мы долго сидели и молчали. Морис курил.
– Он парень неплохой, – сказал Морис. – В общем. Изменился, конечно, после смерти ребенка. Дочка, кажется.
– Дочка умерла? – переспросил я.
– Кажется, – Морис потушил сигарету. – Точно не помню. Это ж было уже лет двадцать назад. Или больше.
Я кивнул.
Перламутровые пуговицы
Девушка ушла, оставив во мне черную дыру, куда теперь выливалась радость существования. Будто дырявый кувшин: сколько ни лей, не наполнишь.
Прошло две недели, началась третья, а я все ворочался по ночам в постели один, вспоминая, переживая заново ночь, когда был не один. Когда мы пытались увидеть в темноте комнаты, освещенной падающим за окном снегом, чужие глаза и услышать чужие мысли.
В середине третьей недели я не выдержал и позвонил Слонимскому.
– Вах-вах-вах! – закричал в трубку Кеша. – Кето нам званыт? Алан Ашотович званыт!
– Кеша, – наставительно сказал я, – вах-вах – это грузинское, а не армянское междометие. Значение контекстуальное, выражается интонацией.
– Зануда, – грустно вздохнул Слонимский. – Теперь я понимаю, почему от тебя ушла жена. И ты до сих пор один.
Это был хороший момент перевести разговор на нужную мне тему.
– Кстати, про до сих пор один: помнишь девушку, которую я встретил у тебя на вечере? Брюнетка?
Кеша задумался: он не помнил.
– Арзумский, – запел Кеша, – так много девушек хороших… что всех упомнить не могу. Отличительные признаки, пожалуйста.
Тут задумался я: какие у нее были отличительные признаки? То есть были, но о них я решил Кеше не сообщать.
– Брюнетка. Красивая. Зеленые глаза.
– Количество глаз уточните, пожалуйста, мужчина, – развлекался Слонимский. – Включим в розыскное объявление.
Его все это явно забавляло. Он послушал мое молчание и перестал шутить.
– Аланян, погоди: зачем она тебе? Других полно. Хочешь, сегодня позовем двух таких… – Он потерял слова. Вздохнул: – Лучше завтра – Янка с детьми на дачу поедет.
– Не хочу, – признался я.
Помолчали.
– Так, – сказал Слонимский. – Ситуация ясна: Ларису Ивановну хочу. Да?
– Да, – признался я. Самому себе.
– То есть такой же, но без перламутровых пуговиц не пойдет? – еще раз попытался Слонимский. – Нужен с перламутровыми?
– С перламутровыми.
– Будем искать, – пообещал Кеша. И серьезно: – Ну, почему у тебя всегда все непросто?!
Знал бы сам.
– Понимаешь, я пригласил шестерых девушек, они привели подружек. Я спрошу тех, кого пригласил, возможно, они подскажут. Как зовут незнакомку?
Я не знал. Мы почти не разговаривали в ту ночь. То есть разговаривали, но не словами, будто решили, что слова – наносное, и мы хотим узнать друг друга без слов. Без имен, данных нам другими людьми. Нашей единственной защитой от мира был не кокон слов и имен, данных нам другими, а наша голая кожа. Кожей мы друг друга и узнавали.
Как сказать Кеше, что не знаю имени девушки, с которой провел ночь? Впрочем, ему неизвестно, провел ли я с ней ночь. Пусть это останется ему неизвестным.
– Не знаю.
– Что? – не понял Слонимский. – Ты не спросил ее имени? Ты с ней переспал и не спросил ее имени? – Он зашелся от восторга: – Ну, Арзумыч, это – даже для тебя – пиздец!
– Почему ты думаешь, что я с ней переспал?
– Вот только не надо! – сказал Кеша. – Я с тобой всю жизнь знаком.
За мной еще со школьных времен закрепилась репутация бабника. Совершенно незаслуженно. Люди судят по внешности. Мужчины, кстати, больше, чем женщины. Красивый, значит, на него все вешаются. Не вешаются. Или не все. И обычно не те, кто нужен.
– Узнай, что можешь, пожалуйста, – попросил я.
– Узнаю, – пообещал Слонимский. – Я же сказал: будем искать.
Весна окончательно заняла, затопила пока боязливым теплом город, и мы с Морисом скатились в привычный ритм становления нового шоу: подбор участников и их подготовка к съемкам, пробы, работа с художниками-сценографами, костюмы, музыка, словом, жизнь наша приобрела то лихорадочное кипение, называемое на телевидении коротко и емко – запуск. Так и говорят: мы в запуске. То есть запускаем новую программу. Как космический корабль. Десять, девять, восемь… поехали!
На роль ведущей мы утвердили известную модель и медийную знаменитость Леру Звягинцеву, понимая, что нужно захватить и мужскую аудиторию. С Лерой, постоянно откидывающей назад длинные, хорошо выкрашенные в золотой цвет волосы, с Лерой, смотрящей в камеру невозможно синими от линз глазами, чуть приоткрыв губы, чтобы можно было видеть кончик влажного розового языка, зрителю было особенно легко представлять себя “простыми парнями”, которые оказались лучше олигархов. Или, наоборот, “непростыми парнями”, потому что у них – и только у них – был шанс на настоящий успех – успех у Леры.
Мы предупредили Леру, что она не может заводить с участниками-олигархами романы. Во-первых, трое из них женаты, во-вторых, сразу выйдет наружу и начнется скандал. Для рейтингов неплохо, но канал шоу прикроет. И главное, она потеряет в глазах мужской аудитории привлекательность. Пока одна, она – предмет фантазий, потенциальный, хоть и недосягаемый, приз. Каждый зритель может о ней мечтать и считать своей.
Узнав фамилии олигархов, Лера покачала головой:
– Покровский? Валя Покровский?
– Так, – заполошился Морис. – Ты не можешь…
– Не волнуйтесь, Морис Асафович, – улыбнулась Лера. – Валя – про?йденный этап. Задумалась. – Пролетевший. Быстро-быстро.
Вот и тихоня, рано полысевший девелопер Покровский. Кто бы мог подумать?! Не я.
Правильно, что не стал психологом. Пришлось бы искать реальные мотивации человеческого поведения. А так я сам их придумываю – и мотивации, и поведение. Как захочу. Как мне привиделось.
Трудно быть богом. Одно утешает: быть не богом еще труднее.
Слонимский перезвонил через два дня – веселый, рокочущий, щекочущий голос в телефоне:
– Арзумский, тебе удобно сейчас? Не отрываю?
Отрывал, но я был готов оторваться.
– Смотри, я допросил всех девочек, причем одну из них вчера вечером лично, с пристрастием, – захохотал Слонимский. Перевел дыхание. – Так вот… Никто из них твою брюнетку не приводил.
Я был прав: моя девушка-наваждение соткалась из снега и растворилась обратно – в белый мягкий водоворот холодных звездочек. Красиво. Но грустно.
Я молчал. Ждал.
Кеша тоже подождал моих расспросов и, не дождавшись, сказал:
– Но они ее помнят, сразу заметили – яркая. Она пришла позже всех.
– Сама?
– Почему сама? – решил помучить меня Слонимский. – Возможно, она пришла с одним из мужчин. А ушла с тобой.
Я обдумал услышанное. Интересно.
– С кем? Там же вроде все знакомые.
– Не знаю. Человек десять мужиков было. Если не больше.
– А можешь узнать, с кем она пришла? Кто она? Как ее найти?
Пауза.
– Алан, – каким-то новым голосом сказал Кеша. Словно и не он. – Эк тебя… забрало. – Вздохнул: – Сам подумай: я что, буду каждого обзванивать и спрашивать: старик, как дела, кстати, ты у меня недавно был с девушкой, которая ушла трахаться с Арзуманяном, помнишь? Телефончик не дашь?
Да, глупо.
– Не горюй, – попросил Слонимский. – Суждено – найдется. А не найдется, значит, не суждено. Будешь без перламутровых.
Кворум
неНациональный проект
Кворум 1.0
Аэропорт Хитроу наполнил Марка Наймана ощущением заграницы. За раздвигающимися стеклянными дверьми Терминала 4 висел теплый немосковский апрель – сырость воздуха и предчувствие скорого солнца.
Его “Бомбардьер Челленджер 601” на девять человек был пуст: он прилетел один. Найман любил этот самолет. Купил давно – первым из трех, но не хотел с ним расставаться, и по Европе летал только на нем. Для более дальних полетов имелся другой – более дальний.
Из Хитроу Марк поехал на Итон Плэйс в Белгравии. Белые викторианские здания по периметру зеленого прямоугольника сквера, воздух, напоенный привилегированностью, словно здешние деревья выделяли не кислород, а деньги. Аня и девочки основную часть времени жили в поместье в графстве Суррей под Лондоном, и перед прилетом он попросил их приехать в лондонский дом, не хотел тащиться за город.
Марк перевез жену в Англию после юкосовского дела, и родившиеся здесь дочки плохо говорили по-русски. Говорили, конечно, потому что родители заставляли, и русская учительница с испуганными глазами и вечно виноватой улыбкой приходила трижды в неделю и мучила их диктантами из классики. Она старалась быть понезаметнее, слиться с бежевыми стенами особняка, одеваясь в пастельные тона, и ей это удавалось. Каждый раз, встречая ее на одном из пяти этажей, Марк с трудом вспоминал, кто она и почему здесь. Он был с ней вежлив, поскольку был вежлив со всеми, но не мог запомнить, как ее зовут.
По дороге домой ему позвонил Покровский. Обрадовался, узнав, что Найман в Лондоне, и попросил о встрече.
– Марк Наумович, я тоже здесь, с Максом Строковым. Нам нужен час времени. Наедине.
Час – было много. Найман приезжал в Лондон побыть с семьей, а не заниматься делами: дела оставались в России. Дела оставались в России вместе с другой жизнью, и вместе с той жизнью в России оставался другой он. В Лондоне Найман был муж и папа. А не Марик – известный всей стране самый богатый человек восьмой части суши, главный российский олигарх. Он подозревал, что в России имеются люди и побогаче, но им удалось не попасть в первую строчку списка Форбса.
Час было много. Он приезжал в Лондон к семье, которую любил, и хотел быть с ними – с Аней и девочками. И так уже пропустил прошлую неделю. Аня будет сердиться. Не скажет ничего, промолчит, как всегда, но ощущение, что она и дети для него не главное, у нее останется. А они – главное. Аня – главное. Несмотря на других женщин, случавшихся в его жизни – все реже и реже.
