скачать книгу бесплатно
Ном
Сергей Раджабов
Адаптоник #1
На каждом витке технического прогресса человек, используя новые технологии, пытался воссоздать себя. И всякий раз натыкался на непреодолимые трудности, источник которых находится в нём самом. Потому что он всего лишь человек. Пока не появился тот, у кого есть основания полагать, что он сам сконструирован. Так, в чём разница между живым и неживым? И как эту разницу преодолеть?
Сергей Раджабов
Ном
000000
Предупреждения от анализаторов на краю поля зрения Вито Моретти стали привычными до незаметности. Этим утром сигнал тревоги пульсировал полупрозрачным кровавым кругом прямо перед ним. Вито вывел отчёт и проглядел его по диагонали. Ничего нового, но надоедливая сирена хотя бы перестала гудеть в ушах. И это за час до будильника. Если ничего не предпринять, анализатор вызовет похоронную команду. Подумаешь, обычное рассогласование в работе органов, один слабеет, нагрузка ложится на другой, тот изнашивается, перекладывает свои дела на какой-то ещё, и так до тех пор, пока равновесие не будет нарушено настолько, что конвейер по переработке еды и кислорода по имени Вито Моретти не затихнет после долгой, слишком долгой беспрерывной работы.
Нужно встать и тащиться в процедурную. Хирургический бокс уже получил тот же самый отчёт и выработал план замены изношенных органов. Теперь на месте тревожного сигнала светилось приглашение и маршрут для тех, кто из-за шока способен заблудиться в собственном доме. Вито хмыкнул. Это сам когда-то предложил ввести во все модели боксов навигатор, когда кто-то, он уже не помнил, кто именно из его клиентов забыл, куда идти.
Дверь кабинета. Мышечная память о делах, открытиях, встречах вызвала приятное тепло между лопаток. Вито в своём воображении будто снова стал кому-то нужен. Это ощущение лёгкого азарта, когда необходимо что-то прочитать, высчитать, запросить состояние дел… Дела… Всё давно прошло. Дела куда-то исчезли. И люди… Куда они все подевались? Исчезли не разом. Стали неинтересны, перестали попадаться на глаза. Кто-то, уже не вспомнить, кто и когда, отметил, что Вито всё делает слишком медленно. Возможно, он и стал всё чаще применять стратегию ожидания проплывающего мимо трупа врага, если под врагом понимать возникшую проблему. Не самая плохая стратегия, когда у тебя в запасе вечность. Но на смену одной проблеме неизменно приходила следующая, а за ней ещё и ещё. Ожидание вошло в привычку. Всё всегда стремится к устойчивости, пока какая-нибудь случайность не нарушит равновесие, и энергия потечёт так, чтобы равновесие вернуть. И так без конца, уж Вито на это насмотрелся. Можно участвовать в этом круговороте, но пусть этим занимаются те, кому не жалко сил на суету.
Трудно вспомнить то, что забыл. Вспоминание начинается где-то в горле, или в груди. Зудом, негой, радостью, которая была следствием чего-то, что произошло когда-то и способна по ассоциации вытянуть причину на поверхность. Страх смерти, один из страхов смерти, который испытываешь после озарения, открытия своего или чужого, не важно, – боишься умереть раньше, чем мир изменится, и не увидеть этого самому. Как давно он испытывал подобный страх, Вито не помнил.
Он опустился в кресло, опёрся о стол локтями. Голова привычно повернулась туда, где раньше лежал телефон, затем планшет. Сейчас стол был пуст. То, зачем он пришёл, лежало в сейфе за его спиной. Он привык избегать сейфа. Анализатор начинал исходить тревогой, забрасывать предупреждениями об изменениях в составе крови и режимах работы нервной системы, стоило Вито зацепиться взглядом за этот бронированный цилиндр в стене.
Где он отключается? Вито осмотрел себя, ощупал бугорки под кожей за ухом, на сгибе локтя, вызвал меню, поводил глазами по пунктам, нашёл анализатор и отключил. Тревога схлынула, подействовало обезболивающее. Он извлёк из сейфа конверт. Полосатый целлулоидный цилиндр с позолоченной отделкой рядом с конвертом попросился в руки. Ручка Даниеля. Вещь, завещанная ему, вещь обвиняющая, вопящая о никчемности его, Вито жизни, сколь бы продолжительной в конце концов она ни оказалась.
000001
Даниель заметил, как невольно старается держаться мест, знакомых по вылазкам. Не потому, что так решил, а как будто так проявляло себя что-то заложенное в его устройство, какое-то правило. Интересно, у людей тоже есть такие правила, которые срабатывают сами по себе? Одни на всех, или у каждого свои? Вот, Паоло, например. Он с Даниелем бы не пошёл. Он вообще никогда сам за стену не выходил. Ему только сигарет приноси, чтобы взамен он наврал что-нибудь Норме, если та вздумает не вовремя его поискать. Она считала, что Паоло никогда не врёт, потому что всем доволен и собирается стать священником. Умора. Этот, уж точно, принял форму сосуда.
Даниель шёл вдоль ряда гигантских платанов, мимо мусорных баков. Запищал замок на кованой калитке во дворик. Компания молодых людей возвращалась домой. Калитка захлопнулась у самого носа Даниеля. Девушка, замыкавшая шествие, виновато пожала плечами и умчалась за своими приятелями вглубь двора.
Дворики на этой улице все разной формы, одна решётка вычурней другой. Этот длинный и узкий, как въезд в гараж. Тот широкий, освещённый по углам шаровидными фонарями, полуприкрытыми опахалами пальм, от которых по стенам колышутся колючие тени. В глубине одного из дворов Даниель разглядел краешек фонтана.
На веранде ресторана Даниель подхватил недоеденный хлеб с неубранного столика. Официант кинулся спасать чаевые, но те оказались на месте.
Начинало темнеть. Было тепло. Он ещё никогда не был в ночном городе. Людей на улицах стало больше. Даниель разглядывал подсветку зданий. Шумные компании, элегантные парочки, нарядившиеся на вечерний променад, обдавали Даниеля ароматными волнами парфюма, через которые явственно проступал его собственный запах. Из дверей слышалось звяканье приборов, распевный баритон зазывал и запахи еды.
Он вышел к мосту через реку. Влажный ветерок с воды проникал под рубашку и дотрагивался до кожи, гоняя мурашки. На месте рыбаков, которых он видел как-то днём с удочками у самой воды, никого не было. Даниель спустился по лестнице вдоль стены канала на их место. Будь у него удочка, он поймал бы себе что-нибудь на ужин. Дело нехитрое, но улов надо ещё как-то приготовить. От этих мыслей есть захотелось ещё больше, а хлеб только разжёг аппетит. Он разделся и залез в воду. Водный поток грохотал и вертелся вокруг опор моста. Выбираться пришлось с трудом, хватаясь за скользкие водоросли.
Он отряхнулся и оделся. Одежда сразу намокла. Тепла его собственного тела не хватало, чтобы её высушить, а вечерний воздух, казалось, увлажнял ткань ещё больше. Он распластался, раскинув руки, обнял не успевшую остыть каменную стену канала. Зубы отбивали ритм. Пару раз он прикусил щёку, глаза заволокло слезами. Окутанные светом скульптуры на мосту превратились в ряд огромных световых шаров.
Даниель взбежал по лестнице и на несгибающихся ногах пошёл искать место потеплее, чтобы обсохнуть. Блеск мигалок заставил свернуть с широкой, освещённой улицы. В переулке было темно и безветренно. Даниель сел на крыльцо перед дверью с решёткой. Решётка свободно болталась, а дверь была заперта. Он погладил массивное кованое кольцо и поддел его пальцем. Дверь громыхнула на весь переулок. Дом с мутными глазницами за его спиной казался заброшенным. Он продел руки в решётку, прикрыл глаза и полетел, кружась и ныряя в разноцветные спирали.
Лязг двери прервал полёт. Даниель вскочил и оглянулся, ища укрытие, слишком резко, голова закружилась. В дверном проёме показалась фигура высокого человека. В его очках кошачьими зрачками отражалось пламя свечи, которую он держал перед собой. Подсвечником служила кружка, человек прикрывал её ладонью. Свет плясал на клочкастой бороде и одутловатом, вытянутом лице. Казалось, перед Даниелем нависло привидение – ничего не разобрать, кроме головы и рук. Влажные, с красновато-жёлтыми белками, как от едкого дыма, глаза ощупывали мальчишку с ног до головы.
– Ты кто?
– Даниель.
– Я Андреа. Можешь войти.
Человек распахнул дверь и посторонился. Андреа пошёл впереди, растапливая свечой мрак коридора. Пол жутковато скрипел, тусклый свет очерчивал чёрный балахон Андреа и еле доставал до стен с остатками обоев. Даниеля передёрнуло. Ему вдруг захотелось развернуться и убежать на улицу, в город, за город, куда угодно. Он вспомнил как лежал с распахнутыми глазами и вслушивался, не дыша, когда среди ночи что-то начинало скрипеть или стучать. Говорили, что это привидение сумасшедшего монаха.
Запах еды заглушил страх. Даниель следом за Андреа вошёл в зал. Хозяин зажёг несколько оплавленных свечей. Подсвечниками служили патроны для лампочек в люстре, приделанной к тяжёлому торшеру. У дальней стены в пасти камина тлели угли. Андреа подбросил в зев полено и сдвинул кочергой кастрюлю на железной решётке. Полено занялось.
От мокрой одежды Даниеля, развешенной на каркасе стульев скоро пошёл пар. Даниель залез на огромное кресло с дырками от сигарет и разомлел в тепле.
В тёмной дали коридоров кто-то еле слышно, размеренно постанывал. Андреа не ответил на вопросительный взгляд Даниеля, только вложил ему в руки миску горячего густого варева из картошки, пасты и рыбы и пошёл искать чистую ложку, а когда вернулся, миска была пуста и вылизана. Даниель спал.
Он очнулся накрытый дырявым пледом на том же кресле от того, что кто-то шарил, кряхтел и шуршал возле его головы. Он увидел спину, расчерченную подтяжками, на которых держались мешковатые брюки. Парень хлестал воду из бутылки, придерживая шляпу на запрокинутой голове. Медленно, не отрываясь от бутылки, парень повернулся, через странное составное стекло очков скосил на Даниеля полуоткрытый глаз и проворчал по-немецки:
– Андреа уже детей сюда таскает.
– Я сам пришёл, – ответил Даниель на том же языке.
Парень отдышался, размазывая по щетине беглые капли, обошёл кресло и протянул лапу с тонким рисунком из въевшейся краски и чёрным ногтем на большом пальце.
– Карл.
– Даниель. А отца Андреа нет?
– Отца? Почему отца? А, ряса? Это так, маскировка. Его нет. Откуда ты, Дан?
Даниель отвернулся, присел на корточки, подтянул из очага кастрюлю, зачерпнул и запихнул в рот ложку густого варева. Он сразу уловил кислый привкус, но поневоле сглотнул, отпихнул от себя кастрюлю и съёжился в кресле. Спина вспотела. При воспоминании о том, как он когда-то с голодухи не удержался от тухлой котлеты, сдавило горло. Оставалось только ждать, глядя, как приближается неизбежное, то, что было с ним тогда. Хорошо бы сейчас напиться воды и вызвать рвоту, как показал ему Паоло, но вся вода только что исчезла внутри Карла.
Карл открыл железный ящик, – защита от крыс, – и зашуршал пакетами. Для Даниеля нашлись сыр, вяленое мясо, не до конца окаменевший хлеб и полпачки чипсов. Сытость смежила Даниелю глаза.
Карл ритмично хрустел, сидя на ящике. Даниель стал считать хрусты, насчитал сорок два и бросил. Живот всё ещё не подавал признаков недовольства. Возможно, похлёбка не настолько испортилась, только пить теперь хотелось сильнее.
Даниель сменил плед на высохшую одежду и пошёл разглядывать помещение при дневном свете. Затёкшие ноги противно покалывало.
– Что это за место?
Карл подскочил к освободившемуся креслу, развернул его спинкой к потухшему камину и развалился, закинув ноги на подлокотник.
– Приют.
– Не похоже.
– Это Андреа придумал. Он организует приюты в заброшенных зданиях. Временно никому не нужные здания для временно неприкаянных. Электричества нет, воды нет, есть крыша и стены. Некоторым этого хватает.
– Люди почему-то нуждаются в разных обёртках: крыша, стены, одежда… Я видел таких в городе. Почему они не идут сюда?
– Рекламу не даём. Обычных бомжей Андреа не приваживает, спалят всё. Приличных только. Вот сегодня Марго уехала… die Teufelin[1 - . Дьяволица (нем.)]… Про обёртки это ты верно подметил. Без обёртки иной раз даже с женщиной не пообщаться.
У Карла заволокло взгляд.
– … И сам же дал ей денег на билет.
– Ты всем даёшь деньги?
– Всем подряд денег давать нельзя, а то случится перекос. А должно быть эквилибрио, – Карл покачал ладонями. – Ты мне, я тебе. Понятно? Это что у тебя? – Карл показал на чехол, который висел у Даниеля на шее.
Даниель перекинул его за пазуху.
– Я только посмотрю.
Даниель помедлил, потом решился и протянул драгоценность Карлу.
– Интересная вещь.
Карл вынул из чехла ручку и, подставляя свету её бока, принялся разглядывал матовый блеск пера и то, как просвечивает корпус в полоску, напоминающий неровным цветом янтарь. На навершии колпачка было изображено гнездо с птицей и птенцами.
– А чернила есть?
Даниель вынул из кармана гранёный флакон с красной жидкостью.
– И что же ты ею пишешь, Дан?
– Ничего. У меня бумаги нет.
– Хмм… На барахолке можно прилично за неё выручить.
Даниель улучшил момент и выдернул драгоценность из чужих пальцев. Такая прыть позабавила Карла.
– А как насчёт выйти в город и наполнить бутылки водой? Несколько таких вылазок, – Карл прищурился, – скажем… пять, и считай, расплатился за ночлег и еду.
Даниель вернулся с двумя пыльными пакетами бутылок с водой из питьевого фонтанчика. Карл бросился ему навстречу, выудил из пакета полулитровую бутылку, разом втянул в себя три четверти содержимого, затем вернулся в кресло и продолжил быстрыми штрихами что-то набрасывать в блокноте.
– Считай эквилибрио.
Даниель подошёл и заглянул через плечо в блокнот. Карл перелистнул на начало. Первые страницы были изрисованы деталями человеческого тела: пальцы, руки, шея, ступня в обуви, ступня голая. Затем все детали собрались в рисунки девочки, которая то стояла в балетной позе, то затягивала шнурки на розовых тапочках.
– Красиво.
– Да, ничего особенного. Наброски. Я по ним картину написал для Accademia di Belle Arti. Как раз перед тем, как меня вышибли. Хорошо, не успел им отдать – всё равно, что выбросить.
– Почему вышибли?
– Поспорил с ректором. Сказал, что их проекты – дерьмо замшелое. Не важно.
На последней странице Даниель узнал себя в кресле перед камином. С одной стороны пледа торчала его кудрявая голова, а с другой голые пятки.
Карл тяжело вздохнул.
– Кстати, насчёт картины… Пойдём, заодно поможешь. В любом случае, если не хочешь, чтобы я тебя здесь запер, лучше свалить сейчас.
000010
Даниель убедился, что ручка и флакон при нём и выскочил на крыльцо. Карл помочился в камин, вышел, запер дверь и забросил ключ в разбитое окно за чугунной решёткой.
Яркие одежды, тени, отблески зданий в лужах, оставленных поливалкой, звон часов под крышами, цокот прогулочных лошадок, запахи, шелест. Голова кружилась, приходилось закрывать глаза и медленно вдыхать.
Казалось, что Карл специально выбирал дорогу потеснее. Туристы, должно быть, самые счастливые люди в мире, стараются поглотить город, или быть поглощёнными городом. Спокойные, те, кому это удалось и суматошные, кого город ещё не успокоил.
Казалось, через каждые двадцать метров по всему городу были расставлены одинаково смуглые и одинаково одетые худощавые парни, которые планомерно мучили что-то желеобразное. Они швыряли себе под ноги яркий полупрозрачный комок, который разбивался о дощечку, превращаясь в лужицу и тут же с жалобным писком съёживался обратно в комок. Даниель встречал похожих парней во время вылазок, но те пускали в небо из рогаток светящиеся парашютики.
– Нелегалы, – пояснил Карл, – Зарабатывают, как умеют. Ты что-нибудь умеешь?
Даниель пожал плечами.
– Не знаю. Так, наверное, и я бы смог. Но, ведь это бесполезные штуки. Кому они нужны?
– Именно! Ты рассуждаешь, как нормальный человек, Дан. Но, кто такой турист? Человек утомлённый здравым смыслом, уставший экономить и рассуждать. Он занимается этим целый год, а на отдыхе готов тратить деньги и время так бесполезно, как только может. Чтобы на нём заработать, достаточно его отвлечь и развлечь. И все в этом городе, – Карл раскинул руки и обернулся вокруг себя, – сговорились производить массу бесполезного, соревнуясь в бесполезности и выкрутасах. На этом и зарабатывают. Понятно? Даниель помотал головой.
Они вышли на Кампо-деи-Фиори. Даниель чуть не наступил на горшок с цветком, коих было разложено на брусчатке целая поляна, когда его толкнула задом огромная, похожая на медведя собака. Он машинально извинился, протиснулся к крану, хлебнул воды, от которой заныли зубы, и поднял глаза на мрачную фигуру в капюшоне. Лицо статуи было скрыто тенью, а солнце за её головой образовало нимб. Грузный, медлительный дядька в шортах, за которым волочилась на поводке та неуклюжая собака, пыхнул трубкой, и густое облако дыма на миг скрыло статую от Даниеля.
– Туристы платят за историю, – за спиной возник Карл. – У тебя есть история на продажу?
Даниель помотал головой.
– А у города этого добра навалом. Посмотри на них, – Карл показал на столики под зонтиками по краям площади, – Они платят уйму денег, потому что, на самом деле, им продают не еду. Если нормальный человек голоден, он идёт в супермаркет или на рынок. А этим подают историю места, которую они едят, как приправу, которая стоит дороже самой еды.
Живот Даниеля отозвался угрюмым бурчанием.
– А какая тут история?
– Да так, из кое-кого сделали барбекю, – Карл кивнул на статую. – Пойдём.
Они прошли переулком мимо какого-то мрачного палаццо. По обе стороны от входа стояло по два часовых. К настоящему с автоматом и в обычной камуфляжной форме был приставлен декоративный со шпагой на белой перевязи и красно-синим плюмажем, торчащем из треуголки. Даниель загляделся на караул и чуть не потерял из вида Карла. Они перешли через дорогу и прошмыгнули в следующий переулок. За ним расстелилась площадь, больше похожая на широкую улицу. Карл запетлял меж слоняющихся туристов, протиснулся сквозь зрителей, обступивших резчика по моркови, помахал квартету из пенсионеров, настраивающих инструменты, развернулся спиной к египетскому обелиску и вдоль зонтиков ресторана «Три шага» приблизился к площадке, уставленной картинами.
Картины висели на щитах, лежали стопками на Х-образных подставках, стояли на мольбертах или были пристёгнуты к тележке на колёсах, размером с открытку или способные застелить небольшую комнату. Абстрактные пятна, цветы в вазе, цветы без вазы, композиции из пыльных винных бутылок и позирующий петух, приукрашенные закатом римские улицы, мосты, фонтаны и скульптуры. Взгляд Даниеля цеплялся за яркие краски, пока не закружилась голова.
Карл зашёл за ширму из прессованных опилок, увешанную холстами. На отполированной брусчатке сидел парень в белой майке и лениво разводил краску, используя булыжники рядом с собой, как палитру. Перед парнем стояла законченная картина – ночная панорама с освещённым мостом над Тибром, несколькими лунами, из которых одна настоящая, остальные – фонари над скульптурами. Сбоку из темноты мост подпирал Замок Святого Ангела.
– Луиджи, – Карл положил парню руку на плечо.
– Карл. Давно не виделись, – пробурчал парень.
– А что, Луиджи, картина с балериной ещё у тебя?
– А это кто, сын? – парень кивнул на Даниеля. – Твоя баба тебе изменяет, Карл. Совсем на тебя не похож.
– Ха! Нет, знакомый. Продалось что-нибудь?
– Продалось. Не много.
– Тогда я готов разбогатеть прямо сейчас.
– Стану я деньги с собой таскать. Неизвестно же, когда ты появишься. После обеда принесу, приходи.
