Текущий момент

Странности случаются. Я полюбила Хорхе, больше, чем свободу. А Хорхе продолжал любить свободу больше, чем меня. Порой мне казалось, что он вообще меня не любит, а просто плывет по течению и наслаждается текущим моментом. От этих мыслей я злилась, бокал за бокалом поглощая сангрию на каве, чтобы меня отпустило и я казалась расслабленной, умиротворенной и, конечно, свободной. Свобода для него была в приоритете.

Как же невыносимо было наблюдать, когда мой (и только мой!) Хорхе нежно и невзначай трогает кого-то за руки при разговоре, открыто улыбается другой или увлеченно наблюдает за кем-то, кроме меня. Он флиртовал, дарил комплименты, целовал кого-то в щёчку, махал руками в баре соседним столикам, полным испанских граций.

О, как же я ревновала! В глубине меня пылал пожар и клокотала буря, но я не показывала того, что чувствовала в действительности, иначе меня сочли бы сумасшедшей! Внешне я старательно играла роль независимой, свободолюбивой и наслаждающейся жизнью синьоритой. Внутри же я стояла на страже, зорко наблюдая за тем, чтобы каждое песо его внимания отправлялось в копилку моей любовной истории.

Мне хотелось заполнить своим присутствием все вокруг. Если я не оставалось ночевать у Хорхе, то опрыскивала своими духами его подушку, чтобы мой аромат присутствовал в его кровати, пока меня нет рядом. Писала записки и расклеивала их по всему дому. Разбросала по комнатам несколько своих вещей, словно забывая забрать. Мои духи соседствовали на полке с его парфюмом. Моя зубная щетка кокетливо прижималась к его. Мои глаза смотрели на него через подаренный мной фотографический снимок в рамке. Я пристально и немигающе наблюдала за ним с фотографии, которую водрузила на самом видном месте в его жилище – на комоде в зале.

– Поедем, Алла, я хочу показать тебе свою Ибицу, – сказал он однажды ранним утром, разбудив меня долгим поцелуем.

Спонтанность, с которой Хорхе принимал решения, отправляясь в путь, восхищали меня. Беспечная легкость, с которой он менял направления и рушил планы, держали в постоянном неведении и волшебстве завтрашнего дня. И это было восхитительно! С Хорхе я никогда не думала о следующем дне. Я просто шла за ним, ослепленная и очарованная.

Ибица. Знаменитая, раскованная, аморальная, безбашенная и бесконечно-разнообразная. Она поглотила нас, завертела и унесла в какое-то иное измерение. Я хотела одного: чтобы его Ибица стала нашей навсегда.

Мы много путешествовали по чудесной Испании. Хорхе открыл мне мир своей страны, приоткрыв тайные уголки и показав мне такие места, о которых ни один турист даже не догадывается. Теперь я знала Испанию не как чужак. Я уже не чувствовала себя чужестранкой: я словно стала одной из испанских женщин: болтливой, яркой и с кучей браслетов на запястьях.

Однажды мы нежились на пляже Коста де Соль, было жарко и я пошла окунуться в море. Заплыв довольно далеко, я помахала Хорхе, приглашая его присоединиться ко мне. Хорхе отрицательно помотал головой и лёг, прикрыв лицо шляпой, продолжая подставлять солнечным лучам свое и без того загорелое тело. Я плавала, наслаждаясь слегка прохладными объятиями воды, но в какой-то момент мою ногу свело. От неожиданности я начала тонуть. Я барахталась и звала Хорхе, но он меня не слышал, оставаясь лениво лежать под своей шляпой. Я быстро шла ко дну, продолжая отчаянно бороться и звать Хорхе.

Меня спасли два американских туриста, плавающих неподалеку и, к счастью, вовремя заметивших сигналы бедствия. Благодарности моей не было предела. Молодые парни помогли мне выйти на берег, заботливо укутали меня полотенцем и убедившись, что я в порядке, тепло попрощались со мной. Я посмотрела в сторону Хорхе. Он продолжал спокойно и безмятежно лежать, ничего не замечая.

Когда я подошла к Хорхе и взволнованно рассказала о том, что со мной произошло, он лениво приподнялся. Погладил мои мокрые волосы, поцеловал меня в щёку и сказал:

– No Pasa Nada, Paloma! No Pasa Nada…

“Ничего страшного, голубка! Ничего страшного…”. Странно, но он почти никогда не называл меня по имени. Мое имя, Алла, отчего-то казалось ему некрасивым. Поэтому я была для него Паломой, его голубкой.

Как бы мне хотелось, чтобы сильные руки Хорхе подхватили меня и вынесли из моря. Мне бы хотелось, чтобы моим спасителем был мой Хорхе, а не два незнакомых студента-американца. Мне бы хотелось, чтобы Хорхе был моим смельчаком-героем, а не ленивцем-утешителем.

В последнюю неделю августа мы оказались в Буньоле: попали на праздник Томатина. Наши белые футболки за секунды окрасилась в красный цвет. Я кидались помидорами во всех подряд, ныряла в кроваво-красные лужи, визжала и целовала Хорхе в губы с привкусом помидорного сока. В этот день “беснующихся томатов” я словно сама превратилась в неистовую томатинку. Я была счастлива, как никогда: мы были вдвоем в незнакомом нам Буньоле и никто не отбирал у меня внимание Хорхе. Я, он и нереальная куча помидор.

А потом наступила осень. Первые дни сентября изменили нас. Хорхе вернулся в Барселону и нехотя продолжил учебу. Он перестал пить со мной вино по вечерам, наслаждаясь закатом. Ранний подъем не предполагал поздний отход ко сну. Мы уже не встречались каждый день, не болтали ночи напролёт и не купались голышом в море. Я редко оставалась у него на ночь. Он по-прежнему шептал мне: "Mi paloma", но уже не страстно, ярко, с жаром, а как-то обыденно, невыразительно, лениво.

Мои летние каникулы закончились, а я всё откладывала свой отъезд, надеясь на что-то, неуловимо-мечтательное, витающее рядом, но не облачённое в слова и мысли. С каким-то непонятным, странным сумасшествием я хваталась за любой шанс побыть рядом с Хорхе.

Неконтролируемая и какая-то отчаянная страсть подстегивала меня любить его еще сильнее, потому что миг, когда он может уйти от меня навсегда, мог наступить уже скоро. Я страстно желала быть с Хорхе каждую минуту, но это вряд ли было возможно. С ним – точно нет. Хорхе любил свободу, и я его уже тяготила. Мне было больно наблюдать, как он отдаляется от меня. Я хваталась за его белоснежную рубашку и тянула к себе, сколько могла, до того момента, пока в моих руках не оказалась лишь скомканная белая рубашка. Без Хорхе.

Сезонный испанский роман, который так молниеносно и красиво начинался, обернулся для меня летним разочарованием. Наверное, эта история могла случиться со мной только в Испании.

Жгучая Испания больше не манит меня, а просто машет иногда и шепчет: “А ты помнишь Хорхе?”.

В Испанию я уже не влюблена яростно и безумно. Теперь я влюблена в Италию, но иначе: вальяжно, слегка лениво и неторопливо. Моя Италия – это стопроцентное сибаритство. Моя Италия, куда я попала спустя несколько лет после своих испанских страстей, научила меня непринужденно относится к любым проблемам, на многое легко закрывать глаза, наслаждаться текущим моментом и с удовольствием плыть по течению. Carpe diem. Лови день.

Мне больше не хочется и страстей ни мучительных драм. Единственное, чего мне хочется – это, наплевав на условности, сбросить одежду, нежно плюхнуться в волну и неторопливо тонуть, зная, что тебя непременно спасёт твой герой, а не кто-то чужой и случайный.

Юля

1

Девятнадцать. Какой же чудесный возраст! Возраст, когда жизнь только начинается, когда весь мир у ног и громадьё планов в голове. Возраст, когда жизнь кружит тебя в быстром темпе, а ты ни на капельку не устаешь и танцуешь, танцуешь… Танцуешь, полный сил, энергии и надежд на что-то неопределенное, но непременно радостно-волнующее, что непременно должно случится. Непременно.

Девятнадцать. Ровно столько ей и было. Юная. Открытая миру. Смелая. С блеском в глазах и по-детски нетерпеливым любопытством (“Ну что там, в моей жизни, будет интересного, яркого, необычного?”) во взгляде. Волнистые волосы каштанового оттенка. Прямая короткая челка чуть выше бровей, которая ей – одной из немногих – действительно шла.

Когда девушка закалывала волосы в высокий хвост, то сразу бросалась в глаза ее длинная хрупкая шея и торчащие острые ключицы. Большие зелёные глаза (она всегда поправляла: “Не зелёные, а цвета болотной тины”) были тем маячком у берега, который притягивает твое внимание с первых секунд и уже не отпускает. Высокая, худющая, стеснительная, с костлявыми коленками и аккуратным носиком.

Юля выглядела хрупким сосудом, который хотелось оберегать. Она казалась слабой, но “казалась” – в этой истории – ключевое слово. Потому что казаться и быть на самом деле – совершеннейшее не одно и то же.

Пока другие девочки прихорашивались у зеркал в ожидании выхода на очередное дефиле, Юля – неизменно с прямой ровной спиной – скромно сидела у окна на стуле и что-то сосредоточенно рисовала в своем блокноте.

Чем-то она походила на маленького ёжика: немного колючая, но очень милая. Однако стоило этой девушке улыбнуться и ты попадал под ее обаяние. Искренняя лучезарная улыбка была такой открытой, приветливой и теплой, что ты невольно улыбался ей в ответ.

Юля училась в институте и подрабатывала моделью. Я была знакома с ней не близко, – шапочно. Встречалась на съемках рекламы, на показах мод. Ее некая отстраненность вкупе с доброжелательной открытостью – такое вот сочетание – меня завораживала. Она была правильной девушкой, без подводных внутренних противоречий. Не злой, не подлой, не завистливой – все отрицательные качества отскакивали от нее. Негативные черты рядом с Юлей моментально соприкасались с частицей “не”.

Я наблюдала за ней. Издалека. Не старалась приблизиться или навязать свое общение. Она была мне интересна и я, по возможности, не упускала ее из виду. Юля цепляла взгляд. Выделялась, светилась изнутри, была наполнена внутренним светом и от этого вокруг нее становилось уютно даже тем, кто, как и я, был знаком с ней лишь слегка, невзначай, поверхностно.

На подиуме – всегда сосредоточена, не улыбчива и немного отстранена от всех, словно играла роль снежной королевы. В косметике девушка не нуждалась: лицо было ярким, запоминающимся. Но модельный бизнес имеет свои законы и в них без макияжа не обойтись. Профессиональные штрихи визажиста усиливали ее красоту: глаза казались ещё больше, высокие скулы приобретали модную впалость, а ярко накрашенные губы вмиг становились вызывающе-притягательными.

Ее фигура, спортивная и подтянутая, вызывала зависть у многих. Всевозможные диеты и “дневники похудений” в силу природных данных, проходили мимо нее. Юля не курила, много двигалась, занималась спортом и обожала кататься на велосипеде по городу. Она вообще любила движение в любом его проявлении. Киснуть, стоя на одном месте? Ну что за глупость! Такой жизненной позиции она не принимала.

Не то, чтобы она грезила о покорении вершин в модельной сфере. Ей нравилось это занятие и у неё хорошо получалось, но мечтала она о другом. Юля любила рисовать. Неважно чем: карандаш, краски, ручка, маркеры – всё, что было под рукой. Неважно что: цветочек, чашку с кофе, окно, небо, снежинку, ёжика – всё, что видела в текущий момент.

Она с необъяснимой даже самой себе, неистово-торопливой жадностью впитывала мир вокруг: наблюдая, запоминая, делая зарисовки. Словно боясь что-то забыть, что-то не успеть, что-то пропустить, Юля порхала рукой по альбомному листу (иногда медленно и плавно, иногда яростно и быстро), оставляя линии, штрихи, точки. И в этих мечущихся туда-сюда, непредсказуемых движениях было нечто вопросительно-завораживающее: "Что же там получится в итоге?".

Каждый раз, с необъяснимым трепетом и легкой опаской, открывая новый альбом для рисования, она испытывала в некотором роде замешательство. Могла долго сидеть, подперев рукой лицо и растерянно смотреть на пустую страницу. “Боязнь чистого листа” в совокупности со “страхом первой альбомной страницы” сковывали ее, но лишь на несколько минут. Затем, словно взяв себя в руки, она собиралась и начинала выводить линии, соединять их, чертить, что-то заштриховывать. И рука ее металась из стороны в сторону, кружилась от одного угла листа к другому, словно скиталась как бродяжка, не зная к какому углу листа пристать на время. На миг Юлина рука замирала и снова начинала лавировать между уже нарисованным на бумаге и теми пустотами, которые только предстояло заполнить. В такие мгновения на ее губах играла едва заметная легкая улыбка – та самая, которая направлена не на кого-то, а внутрь себя. Ах, как же Юле нравился процесс! И конечный результат – тоже.

Юлин дом. В нем было много рисунков. Одни были аккуратно разложены по папкам. Другие – лежали на полках в шкафу. Третьи – хаотично располагались на столе. Четвёртые – прикалывались к холодильнику магнитиками. “Художественный беспорядок – это моё лучшее состояние!”, – она говорила это, как бы извиняясь, любому, кто заходил в ее квартиру.

Как и у каждого человека, у Юли имелась мечта. Она хотела стать художником. Нет-нет, в даже и в мыслях ей не представлялось занимать своими холстами пространства галерей и выставок. Она мечтала о простом: иллюстрировать книги, создавать открытки, придумывать и воплощать в рисунках свой мир таким, каким он ей виделся. Она желала, чтобы ее работы люди брали в руки, рассматривали, гладили и вглядывались в каждую деталь. Ей хотелось, чтобы ее творчество приносило кому-то маленькие радости.

У неё было много планов на жизнь. Она мечтала родить двух сыновей ("Двух богатырей, один за одним. С которыми и на велосипеде покататься, и мяч погонять, и грушу побоксировать непременно!"). Построить дом с террасой и завести лохматую собаку (“Чтоб огромный медведь в доме гавкал и вилял хвостом”). Побывать на захватывающей дух Формуле-1 (“Чтобы ветер в лицо и адреналин от мчащихся с невероятной скоростью машин!”). Встать на серф борд и поймать свою первую волну на побережье Черногории (“Непременно гидрокостюме мятного цвета”, – уточняла она). Покататься на лыжах в снежных горах Швейцарии (“От одного только вида белых вершин дух захватывает!”). Накричаться вдоволь ("Проораться так, чтобы до хрипоты!") на чемпионате мира по хоккею.

Но планы… Планы – хитрые, малонадежные и легкомысленные товарищи, на них нельзя опереться. Планы дают нам ожидание и веру, но не дают гарантий. Они могут меняться, исчезать и отодвигаться вглубь. Отходить на арьерсцену твоей жизни. Отступать на заднюю часть, где планы будут просто копиться в резервном помещении, словно ненужные или утратившие свою актуальность декорации в театре.

2

Осень 2010 года вспоминалась ей болезненной шишкой, и ничем больше. Как-то вечером, расчесывая свои красивые волосы у зеркала, она заметила на шее большую шишку. Она ее трогала, смотрела на неё и не понимала: отчего шишка появилась на ее теле в девятнадцать лет, это же так некрасиво. И непонятно. И страшно.

Стоматолог. Терапевт. Гинеколог. Хирург. Все врачи разводили руками и давали размытые рекомендации. Пункцию Юля решила сделать сама, на всякий случай. Для поддержки взяла папу. Дальше были слезы, крепкое папино сжатие рук (“Прорвёмся, дочь!”), растерянный мамин взгляд, надёжные руки любимого парня и лечение, от которого тошнило и не хотелось двигаться.

Тогда-то в ее доме и появились ёжики. Нет, не настоящие, а плюшевые. Большие, маленькие, толстые и худые, смешные и серьёзные. Когда девушка отправлялась на тяжелое лечение, то аккуратно расставляла ёжиков на полках и тихо говорила им: “Ждите, я скоро вернусь!”. Одного из них Юля непременно брала с собой в путешествие по больницам как друга и как талисман, которому можно рассказать все-все без утайки, и пожаловаться, прижав к груди, и уткнувшись, поплакать, когда уже не в силах сдержаться.

Юля справилась. И даже доучилась в институте. Через год мучений и тяжелого лечения наступила ремиссия. “Это, конечно, не полное стопроцентное выздоровление, но все же”, – улыбнувшись, сказал доктор. Она была счастлива и абсолютна свободна от трубок, капельниц и внутривенных катетеров, от белых халатов, от угрюмых коридоров, от видавших виды старых больничных матрасов и от отталкивающе-тошнотворного запаха химических лекарств.

– Ух, теперь можно методично следовать указаниям врачей и просто ЖИТЬ. Сверкать своей блестящей лысиной, – допускаю, что это совсем не изысканно, но за неимением другого, буду радоваться всему, что у меня есть!

Да, ей было двадцать и она была лысой, но это ее особо не печалило: она могла завязать красивый тюрбан на голове и выглядеть стильно, как с картинки глянцевого журнала о моде. Девушка улыбалась и ощущала полноту жизни. Она радовалась каждому своему дню, каждому текущему моменту, каждой чепуховине. Волосы быстро отрастали. Неприятное – забывалось. Планы на годы вперёд вновь возвращались.

Спустя четыре года в один теплый летний день Юля, с длинными волосами, уложенными в красивую прическу, выходила замуж. Свадьбу она тщательно планировала. Каждая деталь, каждая мелочь – от цвета скатертей и салфеток до букетов на столах и нарядных ёжиков на машинах – контролировалась ей скрупулезно. Юля хотела создать свою идеальную свадьбу, приложила к этому массу усилий и это ей удалось. Счастливый день, в котором она старалась запомнить каждый штрих, каждый миг, каждое слово.

В то, что рак вернулся в виде каких-то шишечек на внутренних органах, они узнали раньше, когда только начинали планировать свадьбу. Тогда, после очередной проверки, словно впав в ступор и как в бреду повторяя десятки раз про себя только одно слово “Рецидив, рецидив, рецидив”, она так не смогла себя заставить зайти в кабинет врача.

Сидела с прямой спиной, уставившись в одну точку, автоматически мяла уголки бумажек с анализами в руках и не понимала одного: почему? За что? И ноги, ватные от страха, и руки с потными ладошками и таким красивым блестящим помолвочным колечком на безымянном пальце, и нервы, натянутые до предела, и удушливый комок, подступивший к горлу, и белоснежные стены, и эта скрипучая дверь врача, и … и все вокруг казалось ей сном. Сном, который еще секунду и испарится, исчезнет – нужно лишь проснуться, побыстрее проснуться!

Собравшись силой духа, в кабинет врача зашел ее будущий муж. Выйдя из кабинета, он тихим и максимально спокойным голосом сказал, что свадьба не отменяется: “Лечение подождет, а мы пока поженимся”. Они не стали давать своим планам возможность разбежаться в стороны, свалить на задний фон. Ну уж нет! Не в этот раз.

Выйдя замуж, Юля продолжила бороться. Как сильный и смелый ёжик, она выставляла болезни свои колючки и продвигалась вперёд. Твердила сама себе: “Далеко не каждый день – прекрасен и пригож, но что-то хорошее непременно есть в любом твоем дне, нужно только не терять силы, не позволять рукам обессиленно болтаться вдоль тела. Надо разглядеть прелесть в каждом миге”.

Сдаваться, вешать нос и опускать руки – об этом Юля и не думала. С фатальной обреченностью, вечным нытьем и отчаянными жалобами этой девушке было совсем не по пути.

3

Книги. Они помогали ей отвлечься, уйти в какую-то другую реальность или найти пример для подражания. Юля выписывала понравившиеся цитаты в специальный блокнотик – чтобы не забыть. Выписывала и обязательно что-то рисовала в тему цитаты.

Благодаря стараниям мамы читать Юля начала с пяти лет и всегда в ее сумке, помимо блокнота с карандашами, лежала какая-то книга. Девушка не признавала электронные варианты чтения. Ей нравилось ощущать гладкую обложку книги, рассматривать оформление, перелистывать страницы. Тактильные ощущения от книги были не менее важны, чем само содержание. “Когда-нибудь я обязательно оформлю несколько книг. Рисунки внутри и необычная обложка, что-то яркое, призывающее взять книгу в руки и не отпускать”, – мысль подлетела к ней легко и словно маленькая птичка села на плечо, предлагая помечтать. И посидев пару минут, незаметно упорхнула.

Юлю отвлек звук чайника, закипевшего и с шумом отключившегося. Чайник, пыхтя, напомнил ей про вкусный чай с алтайскими травами и заботливо замороженной бабушкой черникой. Этот ароматный напиток девушка любила больше, чем кофе. Чай казался ей душевным, добрым, уютно-домашним. А кофе – вкусным, но эпизодическим что ли.

Сказать, что она была оптимисткой – значит не сказать ничего. Юля была героем: хрупкость жизни придавала ей такую силу, о существовании которой многие и не представляют. С того дня, когда в ее молодую жизнь так неожиданно и несправедливо вернулась гадкая лимфома, она старалась не раскисать. Долго унывать и жалеть себя было не в её правилах. Она была жизнелюбива. Иногда шла по жизни как по канату над пропастью с завязанными глазами, доверяя каждому шагу. Но, согласитесь, тяжело шагать вслепую и не подглядывать через повязку. Иногда – быстро бежала, не оглядываясь назад, стараясь пробежать свой марафон и не сойти с дистанции. Однако так трудно бежать, не имея понятия, через сколько километров финиш!

Каждое утро уже много лет подряд она просыпалась и говорила себе: “Юлька, у тебя есть выбор на весь этот день. Точнее, выбора два: плохое или хорошее настроение”. Почти всегда отдавала предпочтение второму варианту, потому что осознавала: настроение на 99 % зависит лишь от тебя и твоего восприятия этого мира.

Несмотря на предательскую сущность планов, Юля любила составлять списки дел, назло и вопреки всему. “Действовать следует согласно плану!” – говорила она и удовлетворенно смотрела на свои исписанные мелким почерком листочки. Отчетливо понимала, что в ее положении нельзя планировать много и на долгий срок, но всё равно продолжала это делать с завидным упорством.

“Мой тариф – настырный! ” – шутила она и продолжала письменно распределять все дела по пунктам. Девушка расстраивалась, когда все шло не так как она хотела и как было расписано в ее ежедневнике. Но снова и снова составляла новые списки и ставила новые цели.

Жизнь научила ее ценить момент и хвататься за любую возможность, так что она тщательно заполняла свой ежедневник, писала на листочках что надо сделать. Момент, который есть – все, что у нее было, все, что она ценила, ведь сейчас, сегодня, сия минута без потом – и была ее жизнь. Она не переставала строить планы на дальнейшие дни заранее и с настойчивым постоянством.

Конечно, иногда случалось, что все ее планы летели в тартарары. Организм уставал от постоянных пребываний в больницах и бесконечного тыканья больнючих иголок. Он уступал натиску химиотерапий, облучений, таблеток, капельниц. И тогда Юля сдавалась (“Смирюсь ненадолго”), отключалась и валялась в теплой постели, ничего не делая и ничего не планируя. Трудно просыпалась, быстро утомлялась, не хотела ни с кем общаться, раздражалась на незначительные мелочи. Но такие периоды были непродолжительными.

Вскоре она снова начинала искать прогрессивные варианты лечения, рассылать свои документы в клиники разных стран мира. Шутила: “Возможно в гостеприимно-шумном Израиле существуют инновационные методы лечения рака терпким гранатовым вином и фалафелем? А может где-то в ярко-солнечной Грузии есть новаторское лечение лимфомы ароматным Киндзмараули? Или в элегантно-вальяжной Италии проводят клинические испытания вкусной пиццей вкупе с яблочным вином?”. И тогда в руках девушки вновь оказывалась ручка, еженедельник и расписание на недели вперед: разобрать-прочитать-приготовить-узнать-сделать-купить-посетить.

Она хотела продолжать жить в здоровом ритме (“Да, были времена, когда я была полна сил!”). Но сейчас эта противная болезнь, так некстати и несправедливо появившаяся в ее жизни, не давала ей могущественной энергии. Наоборот, безжалостно отбирала её. Принимала ли она это? И да и нет. Принятие заключалось в том, что если какая-то часть из списка была выполнена, а на остальное не хватало сил, то Юля хвалила себя и была довольно тем, что сделала. Неприятие заключалось в том, что она жила в тревоге, что дела не сделаны и копятся-копятся-копятся, где-то там, на арьерсцене.

4

Тот Новый год был спокойным. Они с мужем сходили к родителям, вернулись домой, традиционного поели салат “оливье” перед телевизором. Чокнулись предварительно охлажденным “игристым”. И пошли спать.

Она долго не могла уснуть, мысли хаотично появлялись и пропадали. В голове вертелись картинки из жизни, всплывали события и моменты, о которых она давно забыла и сейчас, с радостью, возвращалась к ним: “Ааа, точно! Было же такое! Как я про это могла забыть?”. Маленькие минуты радости, незначительные эпизоды, забавные пустяки…

Под утро, часов в пять, проведя ночь в полудреме, Юля резко встала с кровати, взяла блокнот и, усевшись на пушистый ковер прямо под светящейся гирляндами ёлкой, написала с какой-то отчаянной надеждой в каждом слове:

“Дорогой Дед Мороз, привет!

Мне 26 лет и я до сих пор, как в детстве, верю в чудеса. Не могу не верить, потому что без веры жить невозможно, особенно в моей ситуации. Я верю в то, что окончательно и бесповоротно вылечусь в наступившем году от лимфомы. И кстати, спасибо тебе, Дед Мороз за прошедший год, в котором реально было много хорошего. Как и в любом другом моем году. Я благодарна за каждый год, за всякий (даже самый неудачный и грустный) день в моей жизни! Спасибо за каждый текущий момент, который я, поверь, ценю так, как мало кто ценит – ведь большинство их просто не замечает…