скачать книгу бесплатно
Однако абсолютное большинство афонитов продолжало оставаться в неведении относительно своей судьбы, так как постановление Синода от 18 мая 1913 г. продолжало быть для них определяющим. Не все знали о возможности обратиться в Московскую синодальную контору для признания духовного сана, а многие, зная о такой возможности, игнорировали её, ожидая осуждения вышеназванного разгромного синодского послания.
Между тем, начавшаяся Первая мировая война естественным образом переключила внимание общественности в совершенно иную плоскость. Только в марте 1916 года постановлением Синода разрешался доступ афонских иноков к причастию и возможности расселения их по монастырям после устного засвидетельствования своей преданности Православной Церкви, точном следовании ее догматам и учению[202 - Забытые страницы русского имяславия… С.288]. В том же году после письменного обращения к императору, на котором он лично начертал: «следует удовлетворить», имяславцы добились права приобщаться Святых Христовых Тайн и быть погребаемыми по монашескому, а не по мирскому обряду, а также совершать священнослужение тем из них, которые имеют священный сан[203 - РГИА Ф.797 Оп.83 Д.59 Л.199—199 об.; Опубликовано: Споры об Имени Божием… С.609—610].
Подводя к завершению вышесказанное, стоит отметить, что кто-то может согласиться с мнением архиепископа Никона (Рождественского): «Излагать учение о божественности имени Божия есть дело православного богословия, а не аскетики. Опыт духовной жизни – великое дело, и многие богословы почерпали в нем благодатную помощь Божию к уразумению и выражению в своих писаниях истин веры, но не всякому подвижнику это дается»[204 - Имяславие. Антология. М.: Изд-во «Факториал Пресс». 2002. С.360].
Иные, вероятно, согласятся с мыслью о том, что ошибкой отца Илариона (Домрачева) было стремление выразить свои субъективно переживаемые ощущения, принятые афонской братией, в богословских формулировках, которые он попытался догматизировать[205 - Молитва Иисусова. Опыт двух тысячелетий. Учение святых отцов и подвижников благочестия от древности до наших дней: Обзор аскетической литературы. В 4 т. / Сост. Н.М.Новиков. М.: Отчий дом, 2006. Т.2. С.676—677]. Последние, творя молитву Иисусову умом, не могут отделять имени Божия от Самого Бога. Схимонах Мартиниан (Белоконь), например, говорил: «Вы и представить не можете, какое утешение духовное получается теми, кто привык творить непрестанно эту молитву, как бы обнимая всем духом своим Самого Господа Иисуса»[206 - РГИА Ф.796 Оп.199 Д.80 Л.151—158; Опубликовано: Споры об Имени Божием… С.429].
Протоиерей Георгий (Флоровский) отмечает, что для нашего общества был характерен «разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью»[207 - Флоровский Г. В. Пути русского богословия. М., 2009 С.636]. В своей книге «Пути русского богословия» красной нитью он проводит мысль о влиянии западной мысли на умы нашей интеллектуальной элиты.
Так, например, о главном непримиримом оппоненте имяславцев – отце Антонии (Храповицком), он говорит, что «при всем своем отталкивании от „западной эрудиции“ Антоний остается с ней слишком связан. Отказаться от западных книг еще не значить освободиться от западного духа»[208 - Флоровский Г. В. Пути русского богословия. М., 2009. С.549][209 - Там же С.549]. С другой стороны, анализируя творения отца Павла (Флоренского), который сочувствовал имяславцам, он замечает, что «не из православных глубин исходит Флоренский. В православном мире он остается пришельцем. (…) Романтический трагизм западной культуры Флоренскому ближе и понятнее, нежели проблематика православного Предания»[210 - Там же С.630].
Сам отец Павел (Флоренский) критиковал труды отца Антония (Булатовича): «Вы рискуете печатать книгу, каждая страница которой содержит достаточный материал для обвинения Вас в ересях»[211 - Епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев). Указ. соч… С.594].
То есть ошибки и крайности в формулировках были как у одних, так и у других.
Интересно отметить, что исследователь Габуев А. К., ссылаясь на мнение К. Популидиса, посвятившего ряд публикаций истории Святой Горы в Новое время, сравнивает движение имяславцев в определенной мере с тем, «что происходило на Афоне во второй половине XVIII – начале XIX вв. и было связано с движением ревнителей святоотеческой традиции, известных как коливады. Подобно движению коливадов, имяславское движение не вышло за национальные рамки: коливады – греки, имяславцы – русские. Кроме всего прочего, одним из направлений деятельности коливадского движения было возрождение духовной практики „умного делания“, или молитвы Иисусовой. Коливадское движение затронуло первоначально лишь монашествующие круги на Афоне, впоследствии получило широкий резонанс по всей Греции. Это было связано с публицистической деятельностью известных представителей коливадского движения – Никодима Святогорца и Макария Коринфского, особенно с момента их совместной публикации „Филокалии“ („Добротолюбия“) в 1777 г. (сборника трудов святых отцов Церкви, посвященных в том числе практике Иисусовой молитвы), подвигнув к переводу Добротолюбия на славянский язык преподобного Паисия Величковского»[212 - Габуев А. К. История имяславия в контексте зарубежной церковной публицистики// Вестник Северо-Осетинского государственного университета имени К.Л.Хетагурова 2021. №2. С.22].
Нельзя не согласиться с протоиереем Георгием (Флоровским): «Мало знать отеческие тексты и уметь из отцов подобрать нужные справки или доказательства. Нужно владеть отеческим богословием изнутри. Интуиция вряд ли не важнее эрудиции, только она воскрешает и оживляет старинные тексты, обращает их в свидетельство. И только изнутри можно распознать и разграничить, что в учении отцов есть кафолическое „свидетельство“, и что было только частным их богословским мнением, домыслом, толкованием, догадкой»[213 - Флоровский Г. В. Пути русского богословия. М., 2009 С.640—641].
Кто из участников полемики об именах Божиих соответствовал вышеописанному критерию в полной мере – возможно когда-нибудь определит Собор православной церкви, а пока спор, сопровождавшийся острыми оценочными суждениями противостоящих друг другу сторон, не исчерпан и сближение по многим вопросам не достигнуто.
Одним из примеров этому может служить высказанное в 2011 году мнение профессора Московской Духовной Академии Алексея Ильича Осипова: «Имяславие (или имябожничество) появилось на Афоне (вот, кстати вам, эта ересь появилась на Афоне) Константинопольская церковь выступила против этого. Русская церковь это осудила.
Эта ересь была осуждена, потому что это – действительно, ересь! В чем она заключается? Я вам приведу классический афоризм известнейшего человека – священника Павла Флоренского, который, ничтоже сумняшеся, писал: «В том-то и беда, что мы, вместо почитания имени Христова – почитаем Его Самого». Как вам это нравится? Оказывается – мы должны имя Его почитать, а не самого Иисуса Христа! Вот до чего можно докатиться!
Как видите, имябожничество соблазнило и Флоренского, и Булгакова Сергея Николаевича (отца Сергия), и Лосева. Это – просто беда! Какая-то магическая вера в имя! Это в магии надо точно знать – какие слова сказать, какие действия осуществить, чтобы всё было в порядке! Так и здесь: имя Божие – всегда Бог, в каком бы состоянии вы его не произносили. Боже мой, до какого уродства можно дойти!»[214 - Осипов А. И. Что такое имяславие? URL: https://alexey-osipov.ru/faq/mistitsizm-i-dukhovnost/chto-takoe-imyaslavie/ (дата обращения 20.07.2022)]
Сторонник иного взгляда на события прошлого, Епископ Иларион (Алфеев), подчеркивает: «Речь идет о разных, принципиально противоположных типах богословской формации, по сути – о разных типах богословия. Афонские иноки—имяславцы были богословами в том исконном смысле этого термина, который выражен в чеканной формулировке IV века: „Если ты богослов, то будешь молиться истинно, и если ты истинно молишься, то ты богослов“. Имяславцы говорили не от науки, но от опыта, и излагали то учение, которое они почерпнули не из книг, а из непосредственного общения с Богом. Сказанное не означает того, чтобы противники имяславия были лишены опыта молитвы: просто под молитвой они понимали „замкнутое в себе и не выводящее к Богу состояние нашего сознания“. В позиции Синода основной упор делался на субъективное состояние молящегося, вкладывающего то или иное содержание в слова молитвы и в само священное имя Божие; имяславцы, напротив, подчеркивали объективный характер той встречи между человеком и Богом, которая происходит благодаря молитве, и того откровения о Боге, которое человек получает через призывание имени Божия»[215 - Епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев). Указ. соч. С.838—839].
Как бы то ни было, печальным промежуточным итогом противостояния стало изгнание сотен иноков русских монастырей Старого Афона. Расселились они частично по местам прежнего проживания, а отдельная их часть ушла в горы Черноморского округа и Абхазии, а также различных отделов Кубанской области и уездов Ставропольской губернии. Важно отметить, что с этого момента усиливается влияние имяславцев на местное мирское население и монашествующих южных регионов империи.
ГЛАВА 2.Последние годы жизни о. Илариона (Домрачева). Иверско-Алексеевская женская обитель
После выселения афонских имяславцев, на Кавказе еще несколько лет продолжал жить старец Иларион, который знал, как сильно его труд повлиял на судьбы многих его читателей. Он, несмотря на отрешенность от мира, живо интересовался отзывами на свою книгу, имея множество вырезок из газет по этому вопросу. Пристально следя за событиями, послал заявление о своей готовности отправиться на суд Московской Синодальной конторы, если это потребуется[216 - Споры об Имени Божием… С.357]. Таким образом, автор книги «На горах Кавказа» был погружен в происходящие события.
В первой половине 1913 года о. Иларион проживал в глухом лесу в 10—12 верстах от села Марухского и в 7 верстах от Зеленчукского монастыря вместе со своим послушником Петром. На разном удалении от старца проживали под его духовным руководством еще несколько послушников, а также 9 послушниц из числа бывших насельниц Спасо-Преображенского Сентинского женского монастыря. Последнее обстоятельство не давало покоя настоятельнице этого монастыря – игуменье Раисе, которая жаловалась церковному руководству, что за последние 5 лет оставили вверенную ей обитель 20 сестер. Она опасалась, что если схимонах Иларион не будет удален из своего настоящего местожительства, то еще столько же насельниц оставят монастырь.
Архиепископ Ставропольский и Екатеринодарский Агафодор (Преображенский)
В этой связи Архиепископ Ставропольский и Екатеринодарский Агафодор попросил Святейший Синод «о выдворении схимонаха Илариона из настоящего местожительства в один из Российских монастырей»[217 - Споры об Имени Божием… С. 314—318]. Это прошение, скорее всего, было удовлетворено, что косвенно подтверждает рапорт священника Михаила Виноградова, в котором он отмечает, что после посещения им Сентинского женского монастыря в июле-августе 1913 года отец Иларион ушел в Сухумскую епархию[218 - Епафродит, инок. Указ. соч. С.168—169].
Старцу в преклонные годы жизни пришлось много скитаться. Последним пристанищем для него стало местечко «Темные Буки». Все благодаря проживающему в г. Екатеринодаре известному содержателю бани на Дубинке Губину, который покровительствовал монахам и странникам. В Новороссийске он познакомился с о. Иларионом и предложил ему переехать жить в его дом на участке в «Темных Буках»[219 - Близ заката… С.85], что и произошло летом 1914 г. По описаниям очевидцев, место это было исключительно благодатным. В начале прошлого века буковые деревья, которым было по 200—300 лет, были в два-три обхвата, создавая своими могучими кронами темноту средь бела дня. Отсюда и прозвище этого места[220 - Епафродит, инок. Указ. соч. С.207].
Здесь отец Иларион проживал с несколькими своими последователями[221 - Это были крестьяне Ефим Мирошников, Трофим Савченко, Владимир Кирилюк. Недалеко также жили Матрена Каменобродская (жена учителя станицы Кардоникской) и Ксения Полякова, девица-казачка из ст. Вознесенской; Христина Самойловна Ткачева (она же бывшая монахиня Феофила, Сентинского женского монастыря, в тайном новом постриге – Херувима), Пелагея Иларионовна Амплеева, Екатерина Максимовна Чеботова. Последние трое прибыли из станицы Лабинской.]. Также ожидалось, что приедут «еще 10—12 женщин для образования какой-то общины». Этот факт, разумеется для местной власти был весьма нежелательным, поэтому отца Илариона стремятся вообще выдворить из пределов Кубанской области[222 - .Епафродит, инок. Указ. соч. С.158]. Он вынужден вновь отправиться в путь. По свидетельству участкового начальника 2-го участка Таманского отдела Воскресенского выходит, что прожил Иларион в урочище не больше года и «не найдя почву для своего учения, счел за лучшее уехать из Темных Бук и более не возвращаться[223 - ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 35—36об].
Вместе с Ефимом Мирошниковым он едет в Екатеринодар, а затем отправляется опять в Сентинский Спасо-Преображенский монастырь. Напомним, что ранее отцу Илариону уже пришлось покинуть эти места, однако сейчас игуменья Раиса не смогла отказать уставшему с дороги и не совсем здоровому человеку, поселив его недалеко от обители в одной из келий. У настоятельницы среди разросшегося состава монахинь были недоброжелатели, которые написали на имя архиепископа Ставропольского и Екатеринодарского Агафодора донос, в котором жаловались, что матушка Раиса поселила на монастырской земле «еретика о. схимонаха Илариона… около него живут его ученицы Нина и Анатолия и другие еретички живут, которые Иларионовой ереси держатся. Схимонах Иларион явный еретик, он говорит, что Святейший Синод и все прочие иерархи на антихристовой стороне (…) говорит, что в Святейшем Синоде все жиды. И наша матушка игуменья Раиса с ним заодно… говорит, что его правда, что все жиды»[224 - ГАСК Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 52—52 об.].
Прибывший на место для выяснения ситуации священник Михаил Виноградов констатировал, что его главные ученицы Нина и Анатолия вновь горячо стоят за то, что имя Иисус – Бог. Таким образом, было выявлено несоответствие отчета игуменьи с реальным положением дел. Миссионер – проповедник констатировал, что влияние Илариона «вредно и сильно отражается на иноческой жизни насельниц монастыря»[225 - ГАСК Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 47—50 об.]. Настоятельнице пришлось оправдываться перед духовным начальством, доказывая, что никакого влияния на монастырскую жизнь отец Иларион не оказывает. Однако игуменье Раисе и казначеи монахине Серафиме в итоге был объявлен выговор, который первой из них был воспринят «незаслуженным и крайнею обидою за (…) неустанные и безмерные труды по устроению обители в течение 15 лет»[226 - ГАСК Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 37—38].
Священник Михаил Виноградов
Отцу Илариону пришлось вновь отправиться в путь: был объявлен приказ Временного Генерал – Губернатора Кубанской области и Черноморской губернии. Старцу надлежало покинуть территорию, объявленную на военном положении «как лицу, вредному для Государственного порядка и общественной безопасности»[227 - ГАСК. Ф. 135. Оп. 72. Д. 1089. Л. 39]. Он перешел в пустыню около Адлера, где жил вместе со своим бывшим послушником. Вскоре отца Илариона, ослабшим и больным, забрали его ученики в «Темные буки», где он вскоре и скончался 1-го марта 1916 года[228 - ГАСК Ф. 135 Оп. 72 Д. 1089 Л. 76—81].
Со слов катакомбного иеромонаха Кирилла, который окормлял Курджиновских монахинь (и которого в начале 1960-х годов посетил отец Константин (Борщ) вместе со своим духовником схимонахом Георгием (Макаровским) в хуторе Абузы[229 - Ныне не существует. В 1975 году жители хутора расселены в другие населенные пункты] Горячеключевского района), отца Илариона перед кончиной причащал иеромонах Паисий. Этот же иеромонах затем пришел из Драндовского подворья города Новороссийска чтобы провести обряд отпевания[230 - Епафродит, инок. Имяславие. Т.5. М., 2014. С.200].
После смерти старца, Тёмные Буки станут местом притяжения его последователей. Здесь уже в 1916 году будет образована женская община, старшей в ней будет монахиня Херувима (Ткачёва), которая досматривала отца Илариона. В этот же год в Тёмные Буки отправится монахиня Мариам (Макаровская).
Над местом захоронения старца будет возведена часовня. Вероятно, силы и средства в это предприятие вложил Николай Губин[231 - Там же С.183], который и позвал однажды Илариона в Темные Буки на жительство. Как сообщают в своих письмах современники тех событий, в частности, матушка Любовь (Гавришева): «В 1917 году, через год после кончины отца Илариона, матушка Нина была в Тёмных Буках. Из Новороссийска приехал епископ и хотел убрать из-под престола его останки. Но когда открыли могилку, увидели, что тело его предалось тлению, только правая рука и сердце были нетленны, от его сердца истекало благоуханное миро, аромат, исходивший от его останков, наполнил всю пустыньку. Увидав такое чудо и услыхав такое благоухание от святых мощей старца Илариона, епископ осрамился. Тогда он приказал захоронить мощи святого старца не под престолом, а под часовней. Там была и бывшая начальница (обители) матушка Херувима. Она тайно взяла эти останки и куда их дела неизвестно. Это знают только жители станицы Славянской»[232 - Епафродит, инок. Указ. соч. С.202].
Существует версия, что м. Херувима (Ткачева) увезла мощи старца в Новороссийск, но вскоре внезапно умерла. Тогда монахини, почитавшие старца, вернули его мощи на прежнее место захоронения у стены часовни[233 - Епафродит, инок. Указ. соч. С.224]. Современные почитатели старца Илариона, которые обрели его мощи и перезахоронили их, указывают на отсутствие некоторых костей руки[234 - Там же С.227]. Вероятно, мощи старца хранятся в одной из «катакомбных» домовых церквей Кубани. И, вероятно, искать их нужно либо в Новороссийске, либо среди имяславцев современного Славянска-на-Кубани.
После кончины в Темных Буках старец Иларион был прославлен верующими как местночтимый святой: в часовне шли богослужения, проводимые иеромонахом Паисием, который вскоре погибнет от рук разбойников. По сведению отца Константина (Борщ) здесь в 1921 году будет образован женский Иверский скит, монахини которого переселились в Темные Буки из под Туапсе[235 - Там же С.245]. И здесь, очевидно, в общине духовное наставничество берет в свои руки отец Софроний, которого могла пригласить жившая в Темных Буках Мариам (Макаровская). Оба названных лица основали ранее Иверско-Алексеевскую женскую обитель.
В этой главе далее мы также рассмотрим краткую историю становления и развития Иверско-Алексеевской женской обители и историю судеб ее основателей для лучшего понимания общей картины событий.
Для начала стоит отметить, что создание монастырских подворий на территории Северо-Кавказского региона не только способствовало удовлетворению духовных нужд вновь переселяемого сюда населения, распространению православия среди представителей иноверных исповеданий, благотворительной помощи в случае катаклизмов, но также закрепляло государственное присутствие на территориях, относительно недавно вошедших в состав российской империи. Строительство церквей и монастырей являлось одним из важнейших составных частей механизма освоения региона, в том числе культурно-идеологического его компонента. Многие монастыри, по мере своего развития, становились центрами развития системы образования, передового сельского хозяйствования, как например, Ново-Афонский монастырь и многие другие. Обители, основанные в конце XIX – начале XX века были заштатными и не получали от казны содержания. Они могли положиться только на себя, на развитие своей хозяйственной деятельности для полноценного самообеспечения всем необходимым[236 - Бороденко В. Е. К вопросу о периодизации основания монастырей Северного Кавказа (конец XVIII – начало XX века) // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. №49, 2008. С.25]. Именно в таких условиях и будет создаваться община, о которой речь пойдет далее.
Если говорить об истории основания Иверско-Алексеевской обители, то к ней имеет непосредственное отношение отец Софроний, он же Сергей Павлович Шевцов, мещанин город Екатеринодара[237 - Кривенко И. Иверско-Алексеевская женская община (1905—1914 гг.). Туапсе. 1914. С.13 / Из фондов Туапсинского историко-краеведческого музея им. Н. Г. Полетаева]. С юных лет он имел славу человека аскетических устремлений. После службы в армии, вернувшись домой, отказался от мирской жизни и удалился в Глинскую пустынь. Несколько лет ему довелось провести в Оптиной пустыни при жизни известного старца Амвросия, славу строгого последователя и помощника которого он и приобрел (хотя есть мнение, что это один из мифов, создававшийся окружением о. Софрония[238 - Пярт И. П. Монастырское старчество в атмосфере кризиса Русской Православной Церкви на рубеже XIX – XX вв.// Уральский исторический вестник. №4. 2008. С.26]). Затем были годы, проведенные на Афоне, где, как утверждал сам о. Софроний он получил монашеский постриг. Затем последовали: возвращение в Оптину пустынь, смерть Амвросия (Оптинского), переселение в Глинскую пустынь и возвращение в столицу Кубани. Прибыв в Екатеринодар в 1897 г., его настигла слава среди местного населения[239 - Кривенко И. Указ. соч. С.14].
Одними из знавших и почитавших старца Софрония была религиозная семья Макаровских, состоявшая из престарелого отца Стефана Федоровича, матери Матрены Ефимовны, дочерей Пелагеи (м. Таисия), Варвары, Улианы, Марии, Мавры (м. Мариам) и брата их Ивана[240 - Протокол допроса Мавры Стефановны Макаровской/ Из фондов Туапсинского историко-краеведческого музея им. Н. Г. Полетаева.]. Глава семейства, умирая, по легенде завещал заботу о своих близких Софронию, ставшего для них духовным отцом. Стефан умер, когда его дочери Мавре (1870 г.р.) было 12 лет[241 - Там же], т.е. в 1882 г. Поэтому данные И. Кривенко и воспоминания князя Жевахова о том, что Стефан Федорович Макаровский, лежа на смертном одре, призвал к себе о. Софрония и, указывая ему на своих юных дочерей сказал: «Тебе я поручаю чистые и невинные души детей моих. Береги их и доведи до Престола Божьего» – вероятно лишь легенда[242 - Жевахов Н. Д. Вопоминания Том I. Валаам. 1993. С.207 URL:http://www.ic-xc-nika.ru/ (http://www.ic-xc-nika.ru/)texts/books/zhivakhov/ vospominania/content.html (дата обращения 01.04.2017)]. Она была призвана подчеркнуть огромное доверие Макаровских этому подвижнику.
Как вспоминает Мавра Стефановна, ее знакомство с отцом Софронием состоялось спустя 5 лет после смерти отца, когда ей было 17 лет от роду, т.е. в 1887 г. Вероятно, это был год, в котором тогда еще Сергей Павлович Шевцов навещал свою малую родину, возможно, что как раз по дороге на Афон. Окончательный его переезд на юг и сближение с Макаровскими состоится еще спустя 10 лет.
Эта семья стала привлекать к себе религиозно настроенную молодежь. К Макаровским одна за одной приходили девушки – подруги большей частью Мавры. В 1903 году о. Софроний познакомился с двумя родными братьями – Федором Михайловичем и Григорием Михайловичем Папаковыми, рано потерявшими родителей, которых он вводит в выше названную семью (фото с ним и братьями Папаковыми опубликовано в книге: Епафродит, инок. Имяславие. Т.5. М., 2014). По его совету в 1904 г. братья были усыновлены Матреной Макаровской. Произошло это на фоне гибели ее сына Ивана. Матрена, вероятно, под влиянием о. Софрония увидела в этом событии знак свыше. Так была создана одна большая духовная семья во главе со старцем[243 - ГАКК. Ф. 468. Оп. 2. Д. 279. Л. 4].
Претерпев невзгоды потерь, Макаровские постепенно приходят к решению уйти из «мира». В начале был период, когда по совету старца члены семьи разошлись по разным монастырям или вели в горах отшельнический образ жизни. В 1905 году Софроний осознал необходимость собрать Макаровских и их последователей в единую общину[244 - Кривенко И. Указ. соч. С.17]. В октябре того же года был куплен участок в 27 десятин, в Туапсинском округе Черноморской губернии (вблизи селения Георгиевское[245 - Список землевладельцев Кубанской области и Черноморской губернии за 1909—1911 гг. URL: http://kubangenealogy.ucoz.ru/index/0-9 (дата обращения 23.04.2022)]) на котором будет основано поселение.
о. Софроний-в центре, Григорий и Федор Папаковы
Монахиня Мариам сообщает, что «вскоре к нам присоединились сначала подруги наши, потом пришли знакомые женщины и девушки и просили (…) принять их, дать возможность жить вблизи нашего руководителя, решившего продолжать здесь дело своего учителя старца Амвросия, основать общину на началах старчества.
Мы начали устройство нашей общины с благословения епископа Сухумского Кириона, продолжали при епископе Серафиме, а при епископе Дмитрии община наша имела до 60 насельниц»[246 - РГИА Ф.796 Оп.204 Д.67 Л.1].
Когда в обители было уже более 20 сестер, Мавра Макаровская ходатайствует перед епископом Сухумским Кирионом о получении статуса монашеской общины. Соответствующее распоряжение будет сделано в 1910 году[247 - Всеподданнейший отчет Обер-прокурора Святейшего синода по ведомству православного исповедания за 1910 год. СПб., 1913. С.59 URL: https://www.prlib.ru/item/405902 (https://www.prlib.ru/item/405902) (дата обращения 08.05.2020)].
Поселение преобразуют в Иверско-Алексеевскую женскую общину, настоятельницей которой станет, принявшая монашество с именем Мариам – Мавра Стефановна Макаровская: «В течение 4-х лет управления Сухумской епархией епископ Димитрий ласкал, поощрял труды наши, лично благословил начало постройки храма, а когда он был окончен, прибыл освятить его. В этот приезд Владыка осчастливил меня постригом с наречением имени Мариам, объявил общину открытой, а сестры единогласно почтили меня избранием в Начальницу. Батюшка Софроний был сугубо обласкан Владыкою, получил благодарность и благословение продолжать начатое устроение»[248 - РГИА Ф.796 Оп.204 Д.67 Л.1 об].
М. Мариам (Мавра Макаровская)
Общими усилиями обустраивалась жизнь на новом месте. «Благодаря дружной работе нашей семьи, притоку пожертвований и вкладу в дело образования общины наших личных средств, дела, тогда еще не легализированной обители пошли довольно хорошо в материальном отношении» – вспоминала первая настоятельница м. Мариам[249 - ГАКК. Ф. 468. Оп. 2. Д. 279. Л. 13.].
Как видно из состояния нынешних руин монастыря, в период с 1905 по 1912 гг. был также заложен и запущен кирпичный завод. Исследователи до сих пор находят остатки кирпичей, на которых просматривается литера «М»[250 - Иверско-Алексеевская община /с. Кирпичное, Туапсе URL: http://yablor.ru/blogs/iversko-alekseevskaya-obschina-skir/4975926 (http://yablor.ru/blogs/iversko-alekseevskaya-obschina-skir/4975926) (дата обращения 01.04.2017)].
Это подтверждает и прошение монахини Мариам на имя Обер-Прокурора Святейшего Синода от 13 июля 1917 года: «С любовью мы устроили наш хутор, устроили кирпичный завод, приобрели домашний скот, арендовали два небольших участка соседней земли, устроили огород, посадили сад, наконец, оборудовали домовую церковь, достигнув, таким образом, первой намеченной цели – устроиться независимо от мирских влияний и требований. В дальнейшем мы мечтали об устройстве при общине приюта для сирот и больных, школы и расширить садоводство и огородничество»[251 - РГИА Ф.796 Оп.204 Д.67 Л.1].
Успешное развитие монастыря стало привлекать грабителей. Монахини, будучи совершенно беззащитными, подверглись нападению группы из 12 крестьян. Как повествует статья газеты «Листок войны»: «1-го мая 1912 года около 5 часов вечера во двор Иверско-Алексеевской обители по Майкопскому шоссе зашли 6 человек. Увидев инокиню Марию Дымарь, они стали настойчиво расспрашивать ее где старшие. Ничего не добившись, схватились за оружие, но Дымарь с криком от них убежала. На ее крик вышли из своих келий инокини Мария Яковлева и Пелагея Макаровская. Последняя была схвачена нападавшими, которых было уже семеро, и, нанося ей побои по голове и по спине, втащили ее в церковь и заставили открыть свечной ящик. Забрав из ящика свечную выручку (около 40 рублей), они потребовали, чтобы Макаровская показала им старшую и кассу. (…) Макаровская видела, что несколько разбойников ведут и бьют игуменью. Их обоих привели в келью игуменьи, требуя выдачи денег. Когда игуменья Мариам стала креститься на икону, один из разбойников сказал: «Что ты молишься, я тоже христианин, я есть хочу, давай мне деньги, покажи кассу», и ударом дула револьвера разбил лампадку вдребезги. После этого игуменья выдала разбойникам 170 рублей, принадлежавших сестрам, и разбойники ушли[252 - Листок войны от 11 марта 1915 №194. С.4].
Игуменья Мариам после перенесенного потрясения отправилась в Москву к своей покровительнице Елизавете Федоровне. После возвращения в обитель ее ждало новое испытание.
Самой главной трудностью, преодолеть которую не удалось, стала начавшаяся смута. Тучи над монастырем стали сгущаться сразу после 1910 г., когда месту поселения монахинь был предан официальный статус и начался процесс передачи ранее приобретенного имущества общине. Смута была вызвана, по одной из версий, м. Митродорой (Марией Лебедевой), стремившейся захватить власть в общине с помощью всевозможных доносов.
Монахиня Мавра сообщает: «Между нами нашлась одна, которую я неосторожно приняла, оставляя её прошлое в Новочеркасской обители. Она сплела сеть лживых доносов, подговорила нескольких неопытных сестер, потом частью отказавшихся[253 - Так, например, письмо, полное раскаяния пишет Дарья Иванова епископу Сухумскому Андрею: «Я искренне испросила прощения у матушки Мариамы, мы примирились, и мне стало теперь отрадно. Долгом своим считаю удостоверить, что все возводимые все время Лебедевой и нами на обитель обвинения есть чистейшая и мерзкая ложь. Ещё прошу, Владыко, простите и за сию дерзость, – я сколько раз не зная, что будет написано Вам, подписывала чистую бумагу, но не знала и не читала, что там написано Митродорой; против Матушки и Старца я никогда ничего не имела» (ГАКК. Ф. 468. Оп. 2. Д. 279. Л. 23.)], и, несмотря на то, что была уличена в клятвопреступлении и многих неблаговидных поступках, она достигла своей цели.
(…) Первое следствие, назначенное епископом Андреем, всесторонне и строгое, произведенное благочинным священником отцом Смирновым и духовником общины, священником-следователем отцом Порай-Кошицем, вызвало решение Владыки Андрея клеветницам оставить обитель или смириться. Заместившим же владыку Андрея, епископом Сергием было отвергнуто, как отвергнута была и двухмесячная ревизия монахини Моквинского монастыря Иеронимы, донесшей, что в обители нашей царит «полный, образцовый порядок»»[254 - РГИА Ф.796 Оп.204 Д.67 Л.1 об].
При фактическом нежелании епархиального начальства детально вникнуть в суть происходивших событий, Мариам (Макаровская) была в 1913 г. (по настоянию нового благочинного о. Сергия (Краснова)) отстранена от управления. Ее место заняла монахиня Серафима.
Новая следственная комиссия, отправленная в Иверско-Алексеевскую обитель для расследования доносов, пришла к следующему выводу: м. Мариам, старец Софроний и Ф. М. Макаровский были обвинены в попрании монашеских обетов, выражавшихся в нечистоте их отношений[255 - ГАКК. Ф. 468. Оп. 2. Д. 279. Л. 15] и махинациях с недвижимостью, т.е в фактическом захвате общинного имущества.
В отношении недвижимости в следственном деле м. Мариам показала, что «подворье куплено Макаровскими на свои деньги и старца Софрония, а деньги, присланные Решетниковой[256 - Скорее всего речь идёт о Анисьи Ивановне Решетниковой (1836—1916), вдове потомственного почетного гражданина московского 1-й гильдии купца Ивана Степановича Решетникова (1820—1897), совладелице Товарищества по торговле мануфактурными товарами «И. С. Решетников и Ко».] и завещанные Кураповой, употреблены на уплату долгов, постройку дома и другие экстренные нужды. Макаровский купил подворье на свои деньги, что до совершения купчей передал Кривенко разновременно около половины и окончательно рассчитался по получении купчей, что ему неизвестно имели ли касание к к покупке подворья общиной Решетникова и Светашев, но знает, что от Решетниковой было тогда получено 3000 рублей, которые и употребили на текущие расходы Общины.
Объяснения эти Мариаммы и Макаровского опровергаются их письмами и телеграммой.
Высланные Решетниковой деньги не могли быть употреблены ни на какие расходы по тому одному, что они высланы именно тогда, когда должен был быть произведен по купчей платеж, о чем писал Решетниковой Макаровский, который поэтому и не мог не знать, какое касание к покупке подворья имела Решетникова.
Если Макаровский прав, что до утверждения купчей передал Кривенко около половины, – что могло быть сделано, так как имелись для покупки подворья общиной деньги от Светашева, Кураповой, имелись получения с почты, производили сборы сестры, – то присланные Решетниковой 3000 рублей были последней уплатой.
Макаровский, заявляя, что он купил подворье на свои деньги, прав лишь потому, что бесконтрольно распоряжался деньгами Общины как своими, тратя на свои нужды, почему и писал 3 мая 1912 года отцу Пантелеймону, объясняя задолженность Общины между прочим и тем, что на усыновление его, Федора Папакина, Макаровской Община израсходовала
Несмотря на множественные попытки защитить доброе имя основателей общины, например, бывшим благочинным общины Николаем Смирновым, епархиальным миссионером-проповедником священником Николаем Розановым, уполномоченными Туапсинского городского управления[257 - ГАКК. Ф. 468. Оп. 2. Д. 279. Л. 11, 16, 18]
