Чудотворцы

– Не кощунствуй, брат – поморщился Иуда – Мы все уважаем тебя и твои идеи, но и ты отнесись с уважением к тому, во что верит наш народ.

– Я верю в то же самое – ответил Симон уже совершенно спокойно – Только вижу несколько иначе то, во что я верю. Ты же слышал, что я сказал. Мы не сможем. Но, возможно, сможет он.

…И маккaвей показал рукой на Публия. Ничего не понимающий Публий, стоявший последним, подошел к Симону и спросил:

– Что это такое?

– Это наша величайшая святыня. Мы зовем его – Ковчег Завета – в голосе Иуды слышалось неподдельное почтение.

– Это не только очень святая, но и весьма опасная реликвия – добавил Симон – Говорят, что даже смотреть на Ковчег опасно, а уж дотронуться – верная смерть. Наш отец, который показал мне это место, когда я был еще мальчишкой, как-то рассказывал, что один священник коснулся при нем Ковчега и был наказан.

– Он умер? – спросил Йоханан, завороженно глядя на реликвию.

– Он остался жив, но у него почернела рука, которой он дотронулся до Ковчега.

– Так как же он здесь оказался? – поинтересовался Публий.

– Видишь кольца? – Симон показал на кольцо, торчащее из-под осыпи – В них продевали шесты и на них его несли.

– Только чистые душой и телом священники могли нести Ковчег – торжественно заявил Элеазар, до сих пор подавленно молчавший.

Симон при этих словах поморщился, а Иуда добавил:

– И только один Первосвященник мог открыть эту крышку, да и то лишь один раз в году…

– Да и то не всякий первосвященник – ехидно добавил Йонатан – Мне как-то плохо верится, что Менелай смог бы даже приблизиться.

Маккавеи весело засмеялись, и это сняло напряжение, висевшее в воздухе.

– Что я должен сделать? – спросил Публий.

Он один не смеялся. Так вот для чего им нужен раб! Раба не жалко! Пусть раб погибнет за их непонятную реликвию.

– Ничего ты не должен делать! – вскричал Йонатан – Ты все равно не сможешь коснуться его. Тут нужен святой коэн…

– … Или инженер – тихо сказал Симон.

Публий удивленно посмотрел на него. При чем тут инженер? Любой раб сойдет, разве нет? Или все же не любой? Загадочный маккавей опять заставлял задумываться, задумываться так, что трещала голова от обилия вопросов.

Он подошел к таинственному сундуку и присмотрелся: загадочная реликвия явно что-то ему напоминала. И тут он вспомнил… Нечто подобное он видел в храме Гора в Мемфисе, где жрецы умудрялись метать настоящие молнии с помощью конструкции, немного напоминающей этот ковчег. По крайней мере, помнилось ему, там тоже были две золотые фигуры по краям, только у египтян это были соколы. До своего магического сундука и они боялись дотрагиваться, а передвигали его исключительно при помощи деревянных шестов, на концах которых были укреплены большие, полупрозрачные желтые камни, те, что греки называют "электрон". Этот "электрон", вспоминал Публий их рассказы, добывают где-то далеко на севере, там где солнце висит низко над морем, по которому ходят огромные ледяные горы, и горе кораблю, который налетит на такую гору в тумане. Стоят эти "электроны" огромных денег, так что на них у инженера надежды не было, но можно было попробовать нечто другое. Он заметил в углу несколько достаточно прочных дрынов, тоже заваленных камнями. Дерево выглядело сухим, а ведь это то, чего, как ему помнилось, добивались жрецы Гора.

Осторожно подойдя, он потянул один из них и отпрянул в страхе: сундук издал тихий, едва слышимый треск. Публий обернулся… Маккавеи стояли поодаль, настороженно поглядывая то на него, то на Ковчег. Он снова потянул за шест и, наконец, вытянул его целиком.

– Глядите – позолота – завороженно сказал подошедший Йоханан, посмотрев на шест – Это же один из тех, на которых его переносили.

Действительно, на дрыне была видна изрядно облупившаяся позолота.

– Отойди – сказал Публий Йоханану – И вы все отойдите.

Маккавеи послушно отошли на другой край пещеры. Осторожно, предельно осторожно, Публий дотронулся концом шеста до одного из верхних камней завалившей Ковчег осыпи. Ничего не произошло. Он медленно поддел шестом камень, сбросил его вниз и в страхе отпрыгнул в сторону: сундук затрещал значительно громче. Что это за треск? Ответа не было, но бывший инженер уже привык к безответным вопросам. Он сбросил второй камень, потом третий… Ковчег потрескивал, то тише, то сильнее, но убивать никого не собирался. Постепенно Публий осмелел и работа пошла быстрее. Из-за его плеча появился второй шест и тоже начал сбрасывать камни. Публий обернулся и увидел Симона, осторожно орудующего шестом. Работа пошла быстрее и вскоре Ковчег был совершенно свободен от камней. Теперь Публий мог его рассмотреть. Он действительно напоминал сундук очень тонкой работы, длиной локтя этак в два-три и соответствующей ширины. Стенки темного дерева были покрыты многочисленными узорами, рассмотреть которые не позволяла пыль. Всем бы он походил на сундук, если бы не две крылатые фигуры по краям инкрустированной золотом, а может быть и цельнозолотой, крышки. Фигуры изображали людей, огромные крылья которых взмывали над их головами навстречу друг другу и почти соприкасались кончиками золотых перьев. По верхнему ободу Ковчега, сразу под его крышкой виднелись четыре кольца. Догадавшись, что надо делать, Публий просунул свой шест в ближайшее кольцо, толкнул его дальше и просунул его конец через кольцо на противоположной стороне. При этом он задел за кольцо и Ковчег слегка, едва заметно качнулся. Внезапно раздался треск, намного более сильный чем прежде и между кончиков почти сомкнувшихся крыльев проскочила толстая бледно-оранжевая молния.

Все шестеро со страхом отпрянули на другой конец пещеры, при этом брошенный Публием дрын вызвал еще одну молнию. Маккавеи ошарашенно посмотрели друг на друга, потом все разом посмотрели на Публия. Он посмотрел на них таким же недоуменно-испуганным взглядом и пожал плечами. Ничего не происходило: Ковчег не метал в них молний и никого не пытался испепелить. Публий покосился на Симона, но загадочно-невозмутимый Тасси выглядел таким же растерянным как и остальные. Это почему-то так рассмешило Публия, что он не сумел сдержаться и расхохотался во весь голос. Маккавеи ему не препятствовали, смущенно посматривая на бывшего инженера, но на лицо Симона быстро вернулось прежнее выражение невозмутимой уверенности. Отсмеявшись, Публий еще раз внимательно рассмотрел Ковчег. Похоже, что фигуры стоят на шарнирах и поворачиваются. Но почему молния проскакивает именно между крыльями? Может быть…? Не проверить ли возникшую у него в голове безумную мысль. А что он, раб, может потерять? Свою жизнь? Так она ему не слишком дорога. И он снова вспомнил глаза цвета мокрого песка, но тут же мысленно отогнал ненужное видение.

Не торопясь вернувшись к вяло потрескивающему Ковчегу, он снова взял шест и осторожно надавил на одно из взметнувшихся крыльев. С треском выскочила молния, но не ударила, а ушла во второе крыло. Он надавил сильней и фигура повернулась, отведя крыло в сторону и выстрелив еще одной молнией. Обернувшись, он увидел пять пар удивленно уставившихся на него глаз. Подмигнув им, он надавил было на другое крыло, но быстро сообразил, что два тяжелых крыла, повернутых в одну и ту же сторону, могут повалить Ковчег. Зайдя с противоположной стороны, он нажал шестом на второе крыло и повернул эту фигуру в противоположную сторону. Теперь крылатые люди смотрели в разные стороны, как будто обидевшись друг на друга. Интересно, что в этот раз молнии не было, подумал Публий.

– Что теперь? – спросил он Симона.

– Теперь надо перенести его в более надежное место – ответил тот.

Он, казалось, совершенно оправился от потрясения, чего нельзя было сказать об остальных маккавеях. Все же они пришли в себя настолько, что трое из них смогли ухватиться за концы протянутых Публием шестов и только Йонатан и Йоханан остались не у дел. Осторожно подняв ковчег шестами и стараясь держать руки подальше от его краев, они понесли было его в противоположный конец пещеры, но внезапно остановились, услышав истошный крик Публия:

– Кладите! Бегом в сторону!

Послушно не то бросив, не то опустив шесты все трое отбежали в сторону и испуганно уставились на него.

– Простите… – смущенно сказал он, утирая со лба пот.

Публий не стал рассказывать, что увидел, как страшные крылья начинают снова сближаться. Неверное, ему просто показалось. Дальнейший перенос Ковчега прошел без происшествий и он, наконец был установлен в узкой нише в дальнем углу. Публий прекрасно понял замысел Симона: в этой открытой сверху и не самой сухой пещере здесь был самый высокий и сухой угол. Но ведь не только для этого он привел их сюда, думал он. Наверное, будет разговор. И разговор состоялся этим же вечером, но вначале они снова завалили камнями и ветками вход в пещеру. Потрескивал костер, на раскаленных камнях пеклись лепешки, вкусно пахло из кувшинчика с оливковым маслом и, поэтому, разговор долго не начинался. Наконец, когда они насытились, первым не выдержал нетерпеливый Элеазар:

– Так твой раб у нас теперь вместо Великого Коэна? – спросил он со смехом – Ты его обрезать не забыл?

– А правда, Тасси – подхватил Йонатан – Он у тебя обрезан?

– Вам что, все остальное уже ясно? – ехидно спросил Иуда – Или его крайняя плоть для вас важнее всего?

– Брось, Маккаба – проворчал Симон – Они просто боятся задавать правильные вопросы.

– А какие вопросы – правильные? – осторожно влез в разговор Публий.

– Вот это как раз был правильный вопрос – неожиданно заявил Йоханан – Верно, Тасси?

– Да, Гаддис – подтвердил Симон – Поэтому, я вам помогу и подскажу правильные вопросы. Например: для чего использовался Ковчег? Или – почему и когда он был спрятан?

– На второй вопрос я могу ответить – заявил Элеазар – Его спрятали перед Вавилонским пленением, потому что было пророчество.

– Я тоже слышал эту историю, Аваран – подтвердил Симон – Но только это выдумка. Спрятали же его совсем по другой причине… Но об этом позже. Самый главный вопрос в том, что такое Ковчег? Кто из вас знает ответ?

Публий обвел взглядом освещенные костром задумчивые лица маккавеев. Было заметно, что братьев одолевают сомнения. Очевидно, они знали что-то, но подозревали, что их знаний недостаточно, и, поэтому, молча ждали продолжения. Все же Элеазар не выдержал:

– Там лежат Скрижали Завета, а еще – через Ковчег Господь являет свою волю.

– Думаю, так оно и есть – спокойно сказал Симон – А еще, он источник неимоверной силы, верно?

– Он сравнивал холмы с землей на своем пути – задумчиво, как будто что-то вспоминая, сказал Иуда.

– И на выровненном пути можно проложить широкую. ровную дорогу, и это очень хорошо – Симон говорил тяжело, с трудом выдавливая слова – Ну, а если на пути попадется город. то можно и город снести.

Все, не исключая Публия, с ужасом посмотрели на него. Он посмотрел на них с грустной улыбкой и спросил:

– Вы что, действительно думали, что стены Иерихона пали от звуков труб?

Публий слышал эту историю от Симона и не удивился, когда Элеазар вскричал:

– Но ведь сказано, что вострубили в трубы, и стена города рухнула?

– Правильно сказано, да только неправильно понято. Не путай "тогда, как…" с "потому, что…"

– Ты хочешь сказать…?

– Я хочу сказать, что Ковчег – это еще и оружие! Страшное оружие!

Он произнес это так, что Публию стало жутко, и, похоже, не только ему. В расщелине наступила такая тишина, что они услышали поступь диких коз на скале над ними. Помолчав, Симон продолжил:

– … И именно поэтому он здесь.

И опять первым не выдержал Элеазар:

– Не понимаю! Мы же можем сокрушить любую армию. Что нам теперь слоны Антиоха! Да что нам все слоны Ойкумены!

Симон повторил как эхо:

– Вот именно поэтому он здесь… Нам даже пришлось отдать на поругание соломонов Храм и пережить вавилонское рабство, потому что на другой чаше весов была гибель мира. И из Храма Ковчег исчез не перед вавилонским нашествием, а много раньше. И не от Навуходоносора его прятали, а от тех из нас, кто еще не был готов…

Публий слышал это "не готов" уже не в первый раз, но теперь выяснялось, что не он один был не готов.

– Не готов к чему? – подал голос Йонатан.

– К тому, чтобы использовать страшную силу Ковчега исключительно на благо – обычно невозмутимый Симон вскочил на ноги и сейчас почти кричал свистящим, прерывающимся шепотом – Но что есть "благо"? Для одного это надел для каждого землепашца, кусок хлеба, Храм, наши обычаи и законы. А для другого… ?

Он сделал паузу. Все неотрывно смотрели на него и, казалось, забывали дышать. Публий судорожно втянул в себя воздух.

– А для другого – продолжал Симон, вбивая слова как гвозди – Это уничтожение еще одного города, потом – еще одного. А что потом? Выжженные поля, мертвые города и богоподобные победители на развалинах? Ах, как трудно от этого удержаться. Не всегда это удавалось Давиду, и не всегда Соломону, но все же они удержались на грани, не преступили ее. А другие? Неужели, Апфус, ты не понимаешь, для чего были нужны коэны? Как ты думаешь, почему лишь Великий Коэн, да и то лишь раз в году, мог поднимать "капорет"? К счастью, тогда еще нельзя было стать Первосвященником за золото или в результате интриг. Да мне плевать, что Менелай не потомок Аарона, а вот то, что его назначил проклятый Базилевс, это не дает мне покоя, это жжет мне грудь. А теперь представь нашего Менелая властителем Ковчега? Представил? Представил?

– Хорошо – начал молчавший до сих пор Иуда – Менелаю мы Ковчег не отдадим. А нам? Нам ты доверяешь? С ним мы могли бы не только освободить Иудею, но и завоевать весь мир. Ты доверил бы Ковчег мне?

И снова все смотрели на Симона. Что он ответит? Ждал порывистый и нетерпеливый Элеазар-Аваран, ждал властный Йонатан-Апфус, ждал порою яростный, а теперь неестественно спокойный Иуда-Маккаба, ждал тихий Йоханан-Гаддис. Ждал и Публий.

– Я не доверил бы его и самому себе – тихо сказал Симон – Но тебе я доверяю. Ты его возьмешь?

Теперь все смотрели на Иуду. О чем он думал? Об армиях, которые он мог бы сокрушить бледно-оранжевыми молниями? О стенах Аскалона и Птолемаиды, проседающих, расплавленных, неистовым огнем? Об иудейском флоте, штурмующем стены Александрии, Афин, Помпеии? Или же, он думал совсем о другом? Иуда улыбнулся и сказал:

– Мне не надо завоевывать этот несчастный мир. Он и так принадлежит мне… Я не возьму!

Симон обвел глазами братьев:

– Может быть кто-нибудь из вас хочет…?

Элеазар отвел глаза и отрицательно покачал головой, Йоханан спокойно улыбнулся, а властный Йонатан тихо сказал: "Нет". Тогда Симон повернулся к Публию:

– А ты?

Теперь все маккавеи смотрели на него. И, твердо смотря в глаза Симону, Публий ответил:

– Я, пожалуй, предпочту строить баллисты.

Йонатан с сомнением проворчал:

– Ты ему веришь, Тасси?

– Нет, конечно – сказал Симон – Но ты не беспокойся: мы его утопим в море на обратном пути.

Глядя на испуганное лицо Публия, маккавеи дружно захохотали, и это разрядило мрачную обстановку. На обратном пути к Мицпе, он слышал, как Элеазар спросил у Иуды:

– Интересно, почему отец показал это место именно ему?

– Потому что он – Тасси – был ответ.

В последующие месяцы Публий строил боевые машины. Он и приданные ему плотники и кузнецы успели собрать и испытать четыре многострельных скорпиона и три баллисты, стреляющих камнями или свинцовыми шариками. Все машины были колесные и с упряжью, так что их могли тащить мулы. На баллистах Публий сконструировал рычаг упора, позволяющий стрелять либо по настильной, либо более крутой траектории. Вместе со своим новым помощником, Ниттаем, они долго пристреливали баллисты на местности, пока не научились более-менее точно попадать в деревянные щиты, с учетом веса камней в ложке баллисты. Публий работал с утра и до ночи, разодрал в кровь руки, и нередко даже вслух называл это "рабским трудом". Но в глубине души он чувствовал, что люди отказавшиеся от могущества Ковчега заслуживают хотя бы такого оружия. Они с трудом успели подготовить свои машины, как оказалось, что враг уже у ворот Ершалаима. Лисий, сам возглавивший огромное войско, разбил свой лагерь около Бейт-Цура, в полудневном переходе от города. Заблокировать его армию Иуда не мог, и сирийцы без труда наладили сообщение с гарнизоном Хакры, где порой слышны были радостные вопли, долетавшие в тихую погоду до Мицпе.

Однажды Публия пригласили на совещание в шатер Иуды, разбитый им на полпути от Мицпе к Хакре. Войдя, он невольно взглянул на притолоку, но розового бутона там не обнаружил: иудеи не были знакомы с римским обычаем проводить секретные совещания "под розой". Карта была разложена на земляном полу и вокруг лежали три небольших ковра, а не походные скамьи, но во всем остальном обстановка была настолько похоже на совет стратигов в Йокнеам, что Публий невольно усмехнулся.

– Что смеешься, инженер? – недовольно проворчал Йонатан – Нам сейчас не до смеха. Макабба, сколько их на этот раз?

– Лазутчики сообщают о шести десятках пеших хилиархий и еще пять тысяч конных.

При слове "лазутчики" Публий вспомнил Агенора. Последние месяцы его не было видно ни в Мицпе, ни в лагере.

– Наверное немного привирают – продолжил Иуда – Но нам от этого не намного легче. Три из этих хиллиархий набраны в Самарии и наполовину состоят из предателей. Посмотрим, как они будут биться.

– А у нас?

– Я собрал семь тысяч отчаянных бойцов, и еще тысячи три подойдут завтра же из Израиля и Идумеи. На этих тоже можно положиться. Конных у нас лишь три сотни легко вооруженных. Эти годятся только для разведки и связи. И, вот еще что. На этот раз нам не удастся заманить их в ловушку. Этот Лисий, несомненно, умен и наши горы его тоже кое-чему научили. Поэтому завтра нам придется биться в ровном поле.

– Где ты видел ровное поле около Бейт-Цура? Там же сплошные холмы.

– И на них уже стоят посты эллинов.

– Что же ты решил?

– У нас есть преимущество – нас меньше. Поэтому они будут атаковать. а мы защищаться. Надо это использовать, но как именно – пока не знаю. Буду решать завтра. Вы мне верите?

– Несомненно, Иуда – впервые с начала совещания Симон заговорил.

– Теперь ты, инженер – Йонатан повернулся к Публию – Смогут ли твои машины остановить фалангу?

– Ну, если не остановить, то хотя бы задержать – почти заискивающе взмолился Иуда – Нам нужна брешь в фаланге.

Публий задумался, представил себе стену щитов, летящие кучно шарики и камни, и ответил:

– Опытную фалангу мы не остановим. Но брешь сделать сможем. Если у них щиты бронзовые, то с двух десятков шагов сделаем, а если кожаные – то и с сорока.

– И еще кое-что – добавил Иуда – Мы не умеем биться в строю, у нас нет фаланги, да и нас просто мало для этого, поэтому на нас могут послать гетайров, и их наскока мы можем не выдержать. Ты сможешь использовать свои машины против конницы?

Публий задумался.

– Хорошо ли у них подкованы кони? – спросил он.

– Вообще не подкованы – ответил Симон, заметно оживившись – Здесь тебе не Италия с ее мощеными дорогами.

– Тогда мне понадобятся гвозди.

– Сколько?

– Сколько найдется, чем больше – тем лучше. А еще – двадцать локтей сосновых досок… Пожалуй, даже двадцать пять. И еще – троих плотников и кузнеца в помощь.

– Что ты задумал?

– Сделаем ежей!

– Ежей?

– Отстань, Апфус – проворчал Симон – Он знает, что делать. Кто тут, по твоему инженер?

– А я-то думал, что он твой раб – проворчал Йонатан и добавил примирительно – Доски я добуду к утру, даже не сосновые, а кедровые.

– Надо сейчас, а не к утру – нахально заявил Публий – Мы будем всю ночь работать. И кедровые не годятся – слишком твердая древесина. Только сосна.

Братья переглянулись.

– Ну что ж – задумчиво сказал Йонатан – Тогда, пожалуй, мы договорились.

– Ты можешь идти, инженер – сказал Иуда – Сделай все, что надо и подготовь своих людей к выходу на рассвете. Они справятся без тебя?

Итак, подумал Публий, меня отставляют в сторону. Это будет их, иудейская битва, а ты, самнит и раб, им не нужен. Какое славное решение и, главное, как тебе подходит! Созданные тобой машины будут убивать, а твои руки останутся чисты.

– Так как же? Справятся?

– Я скажу тебе это завтра – ответил Публий – Потому что буду там с ними.

Иуда посмотрел на Йонатана. Тот явно собирался что-то сказать, но, взглянув на молчащего Симона, осекся и тоже промолчал. В полном молчании Публий вышел из шатра. Только что наступила ночь и звезды уже зажглись в темном, безоблачном небе. Может быть, я последний раз вижу все это, подумал он. Какое красивое в Иудее небо, не хуже чем у нас, в Кампании. И как замечательно было бы видеть отражение этих звезд в прекрасных глазах цвета мокрого песка. Жаль, что это ему не суждено. Ну что ж, завтра эта проблема может разрешиться самым простым и таким легким образом. Он не заметил, как Симон вышел вслед за ним и, тронув за плечо, развернул лицом к себе.

– Ты принял решение и гордишься им, верно?

Публий молчал, не зная, что ответить. Гордится ли он? Вряд ли…

– … И ты, верно. думаешь, что это решение свободного человека?

– Ты сам относишься ко мне, как к свободному – пожал плечами Публий.

– Я отношусь к тебе как к рабу, просто ты этого не видишь… Или не понимаешь. И твое решение… Не знаю… Я не уверен…

– В чем ты не уверен?

– Я боюсь, что это было решение раба.

– Объясни!

– У нас нет времени. Ты уже решил, и я отношусь с уважением к твоему решению. А объяснение… Мы поговорим после битвы, если будет кому говорить и будет кому слушать.

Они помолчали, глядя на звезды, потом Симон сказал осторожно:

– Там, в доме… там твоя жена. Она пришла из Модиина и, наверное, ждет встречи с тобой.

Удивленный Публий впервые услышал неуверенность в голосе Тасси. Его голос тоже звучал неуверенно, когда он ответил:

– Мне надо подготовить машины и людей. Я должен остаться в лагере.

– А вот это – решение труса – голос Симона снова звучал твердо.

…Было темно, и он опять не смог увидеть, как солнечные лучи подсвечивают пряди ее волос. Ночь была безлунная, и, хотя ее дивные глаза были на этот раз широко открыты, он не увидел в них ничего при свете факелов.

– Мне сказали, что ты пойдешь завтра в бой?

Он уже успел забыть ее голос, который звучал сейчас ровно и глухо, как будто завтра ожидалась не битва, а небольшая прогулка. Он пожал плечами.

– Ты можешь не вернуться.

Это не был вопрос, напротив – казалось она сказала это самой себе. Да, все верно, он пойдет завтра в бой, чтобы сделать ее вдовой и освободить. Но этого он ей не сказал, лишь снова пожал плечами и, повернувшись, направился обратно в лагерь. Даже самая тихая ночь полна странных неверных звуков. Таинственные и едва слышимые, они могут обмануть, запутать, сбить с толку… Он так и не понял, послышалось ли ему, или она на самом деле прошептала ему вслед:

– Хочу, чтобы ты вернулся…

…Публий давно уже успел осмотреть окрестности и нашел мало обнадеживающего. Холмы у Бейт-Цура оказались пологими, здесь не было ни глубоких ущелий, ни узких проходов для засады. Иудейское войско расположилось на медленно спускающемся вниз склоне, заканчивающимся синевато-бурой полосой леса. Когда вражеская фаланга пойдет в атаку, ей придется подниматься вверх, но это не остановит закаленных воинов. Сандалиям на толстой подошве будут нипочем ни мелкие камушки, ни острые камни. Правда, баллистам будет легче бить сверху вниз, подумал Публий, надо будет учесть это при расчете траектории. Но тут его мысли прервало появление пяти всадников. Это были маккавеи в полном боевом облачении: легкие чешуйчатые латы поверх коротких линотораксов, бронзовые наголенники, наручи и наплечники. Длинные кавалерийские мечи на поясе и грозные обоюдоострые секиры в седельных упорах были их вооружением. Шлемов на них не было, длинные волосы подвязанные сине-голубыми наголовными повязками, развевались свободно, но Публий заметил и шлемы-пилосы, притороченные к конской упряжи. Четверо остановили коней, пропустив вперед Иуду. Тот медленно поехал вдоль строя, внимательно и оценивающе поглядывая на воинов. Публий попытался поймать его взгляд, и ему показалось, что Макаба подмигнул ему. Похоже, осмотр его удовлетворил и он, послав коня вверх по склону, осадил его там, где мог видеть всех, от первого ряда бойцов до последнего.

– Слушайте меня! – закричал он.

Войско замерло. Прекратились разговоры, шушуканье, смешки и наступила полная тишина. Публий не смог бы сказать потом, сколько она длилась: лишь пару мгновений или небольшую вечность. Наконец, разрушая эту тишину, Иуда заговорил:

– Те из вас, кто был со мной при Эммауме помнят, как я отослал домой тех, кому было, что терять: новый дом, молодую жену или новорожденного первенца. Тогда мы победили, победим и сейчас. Но сегодня наш враг сильнее, и поэтому я отошлю домой лишь тех, кому терять нечего. Пусть уходят те, кому сегодня нечего защищать. Пусть покинут нас те, у кого за спиной нету дома, поля, женщины, сына, друга или Храма. Эти пусть уходят, а всех остальных я прошу остаться со мной.