Остальные. Часть 2

скачать книгу бесплатно


Во время прогулки он начал обдумывать план побега из этой психбольницы. Однако побег совершить не удалось. Утром его и одного мужчину пенсионного возраста стали переодевать в свою одежду. Посадили в медицинскую автомашину с красным крестом и увезли в посёлок городского типа в областную психиатрическую больницу. Каждый день больные по утрам сами мыли пол на основании очерёдности по расположенным кроватям. Пол мыли холодной водой, горячей воды в доме не было. Зимой пол после мытья за весь день не успевал высохнуть, и в палатах было сыро и холодно. Курящие курили в общих палатах днём и ночью. Днём больные по собственному желанию клеили из плотной серой бумаги пакеты для продовольственных магазинов. Тем, кто из числа больных весь день клеил пакеты, вечером, перед ужином, по списку выдавали по одному варёному куриному яйцу или небольшому кусочку масла. Определённое количество больных по их собственному желанию увозили в посёлок городского типа на рыбоперерабатывающий завод. Там они выполняли с утра до вечера разные подсобные работы и в свободное от работы время ели копчёную рыбу. Всех, кого утром увозили на рыбоперерабатывающий завод, психотропными средствами не лечили. Каждый из тех, кому были назначены таблетки, в присутствии медсестры проглатывал эти таблетки и запивал водой. Проглотивший таблетки по команде медсестры поворачивал язык – влево, вправо, вверх и вниз. И только окончательно убедившись, что все выданные таблетки проглочены данным пациентом, медсестра выдавала стаканчик с таблетками и стаканчик с водой следующему пациенту.

Контингент обитателей в этом мужском отделении был разнообразным. Несколько человек оказались в нём по политическим мотивам. Примерно двадцать процентов от общего числа обитателей мужского отделения были помещены за разные уголовные преступления. Они несколько раз в день кипятили густо заваренный чай чифир в эмалированной кружке. В общей палате, в которой он жил, на стене вверху, возле самого потолка торчали два оголённых провода. Для того, чтобы скипятить чай чифир в кружке, они опускали в кружку самодельный кипятильник, сделанный из двух безопасных лезвий для бритья и двух проводов. Затем один парень подходил к стене, а второй вставал ему на плечи и подключал провода самодельного кипятильника, опущенного в кружку, к двум оголённым проводам, торчащим на стене возле потолка. Через несколько минут чай уже кипел в кружке. Разговоры у них чаще всего были о совершённых преступлениях. Один молодой парень в компании своих товарищей рассказывал о том, как он с группой молодых парней насиловал школьниц.

В этой областной психбольнице он находился два с половиной месяца. Её врачи знали о том, что он абсолютно психически здоров, но, выполняя волю начальника первого отдела столичного совета, полковника комитета государственной безопасности столицы страны и столичной области, они продолжали травмировать его здоровье при помощи психотропных средств – стелазина, тизерцина и циклодола.

Освободили его только тогда, когда ведущий конструктор, с которым он вместе работал, позвонил в посёлок городского типа, в психбольницу и сказал: «Вы почему нашего ведущего конструктора держите в психбольнице, он ведь психически здоров! Вы за это ответите!» «Кто с нами разговаривает?» – спросили его. «Начальник отдела по робототехнике», – сказал начальник отдела по робототехнике. Телефонное право сработало безотказно – его сразу в марте освободили из психбольницы и, чтобы замести свою преступную деятельность, в стационарной карте написали ложную, вымышленную, с ложным фальшивым диагнозом фальшивую чушь, не соответствующую действительности, и поставили на учёт в городском психоневрологическом диспансере. Кроме того, через каждые два или три месяца присылали ему письма, чтобы он пришёл для беседы в психдиспансер, или звонили по телефону, тем самым портили ему настроение, воздействуя морально.

На следующий день он вышел на работу, и под его руководством и при его участии начали сборку восьми роботов его конструкции. После освобождения из психбольницы в течение двух месяцев у него была сильная депрессия: у него не было никакого желания жить, но и не было желания покончить жизнь самоубийством. Ему хотелось уснуть и никогда не проснуться. Примерно через двадцать семь дней, когда сборка роботов была почти закончена, к нему подошёл слесарь с большим стажем слесарной работы и сказал: «Я преклоняюсь перед твоим талантом». Кроме этих слов слесарь ещё сказал много добрых слов в его адрес. От этих слов слесаря он ощутил сильное волнение. После сборки этих роботов он выполнял работы, связанные с внедрением роботов в производство, потом был занят разработкой улучшенной конструкции и изготовлением чертежей. Роботы его конструкции изготовлялись серийно и были внедрены во многих городах. Кроме робота он изобрёл также циркуль и получил на него авторское свидетельство.

Через три с половиной года он побывал у академика и правозащитника. Он знал только улицу, на которой тот жил. У жильцов этой улицы узнал номер нужного дома. Во дворе этого дома сидели на скамейках пожилые женщины. Он подошёл к ним и сказал: «Я хочу встретиться с академиком и правозащитником, а номер его квартиры не знаю». Женщины, вместо того, чтобы сказать ему номер квартиры академика и правозащитника, начали спорить и высказывать своё мнение об академике и правозащитнике. Ему пришлось высказать и своё мнение об академике и правозащитнике. Он сказал: «В будущем ему поставят памятник не только как крупному учёному, но и как борцу за права человека. И всегда возле его памятника будут живые цветы». Они сразу прекратили спор между собой и сказали номер квартиры академика и правозащитника. Он подошёл к двери квартиры и нажал кнопку звонка. Дверь открыл академик и правозащитник. Он пригласил войти его в квартиру, и они сели рядом на стулья посредине большой комнаты. Он сказал академику: «Ведь в психбольницы по политическим мотивам поместили несколько тысяч заведомо психически здоровых граждан». «Да, конечно, но почти все они немного того», – покрутил пальцем правой руки возле виска академик и правозащитник. Он подумал: «Ведь он их видел только после „того“, а не до отбытия наказания в психушках», – но ничего не сказал академику и правозащитнику. Он попросил у академика и правозащитника номер телефона главного редактора одного из журналов. Академик и правозащитник крикнул в соседнюю комнату своей жене: «У меня телефоном интересуются. Дать?» «Кто интересуется-то?», – спросила она. «Неизвестный!» – сказал академик и правозащитник. «Неизвестный?! Конечно, дай. Дай ему номер телефона», – сказала его жена из соседней комнаты.

В диспансер он не приходил, а звонил по телефону и сообщал, что работает на прежнем месте ведущим конструктором. Медсестра регулярно, после каждого очередного визита делала в амбулаторной карте почти одинакового содержания записи следующего содержания: «При посещении дома никого нет. Со слов соседей, больной на работе. Видят часто, одет опрятно. Взаимоотношения с соседями хорошие. Конфликтов нет. Оставлено приглашение в диспансер».

Через четыре с половиной года после выписки из больницы он уволился с работы в связи с уходом на пенсию, так как достиг пенсионного возраста шестидесяти лет. Он уволился с работы для того, чтобы у него было достаточно свободного времени для привлечения к судебной ответственности психиатров. Через две недели он подал первое заявление в прокуратуру столицы о возбуждении уголовного дела против психиатров и начальника первого отдела столичного совета, полковника комитета государственной безопасности столицы и столичной области. В этом заявлении он коротко изложил произошедшие события, написал, что считает виновными семь человек, и просил возбудить уголовное дело против них. Через месяц после этого он пришёл на приём к психиатру, и его сняли с учёта в городском психоневрологическом диспансере. Все записи в его амбулаторной карте были написаны безобразным, трудночитаемым почерком главного врача. Для прочтения записей он затратил несколько часов напряжённой работы. Записи в стационарной карте областной психиатрической больницы, написанные заведующим отделением, были так написаны, что прочитать их было вообще невозможно. Выписка из истории его болезни была напечатана на пишущей машинке на одном листе с двух сторон на прозрачной карандашной кальке для выполнения чертежей. «Так оформлять медицинскую документацию могут только психиатры, у которых почти полностью отсутствует логическое мышление», – подумал он.

В прокуратуре столицы решили не возбуждать уголовное дело против психиатров и направили его заявление в главное управление здравоохранения исполнительного комитета. Оттуда письмо отправили главному психиатру столицы, а он – в областную психиатрическую больницу, против врачей которой он хотел возбудить уголовное дело. В ответе было написано, что ему целесообразно пройти освидетельствование в комиссии при главном психиатре. Он подал ещё одно заявление, в прокуратуру района столицы. Ответила та же больница и пригласила на освидетельствование. Он задумался: нужно ли ему проходить у психиатров медицинские экспертные комиссии? – ведь он психически здоров и был помещён в психбольницы необоснованно. Он прошёл медицинскую экспертную комиссию в независимой психиатрической ассоциации. Комиссия пришла к заключению, что он признаков психического заболевания не обнаруживает. После этого он написал заявление в прокуратуру пригородного города и отправился на приём к прокурору. Прокурор пригородного города сказал, что возбуждать уголовное дело нет оснований и что комиссия независимой психиатрической ассоциации не имеет юридической силы.

Однажды он прочитал статью в газете, из которой узнал, что в доме литераторов создан клуб «Судьба человека» для оказания помощи тем, кто борется за правду и справедливость, чтобы поддержать их веру в торжество добра и разума. Он стал посещать заседания и вечера на разные темы в этом клубе. Вход в дом литераторов был по пригласительным билетам. Там он познакомился с одним психиатром и пригласил его быть экспертом на медицинской комиссии в областной психиатрической больнице. Один психиатр согласился, дал ему номер рабочего телефона и номер домашнего телефона. На следующий день он позвонил ему на работу, и один психиатр сообщил ему свой домашний адрес. Для того, чтобы убедить одного психиатра в том, что он действительно психически здоров и был здоров в прошлом, он захватил с собой целый портфель разных документов: военный билет, подлинник о прохождении экспертной комиссии в независимой психиатрической ассоциации, авторские свидетельства на изобретения робота и циркуля, удостоверение о награждении медалью международной дружбы, удостоверение о награждении серебряной медалью всесоюзной выставки, фотографии и другие разные документы. Ровно в девятнадцать часов он подошёл к двери одного психиатра и нажал кнопку звонка. Дверь открыла жена одного психиатра. Примерно минут через восемь пришёл он сам, ознакомился со всеми документами и одобрительно сказал: «Вам даже не нужно проходить комиссию у психиатров».

Однажды произошёл довольно неприятный случай. Ему нужно было решить некоторые вопросы, связанные с прохождением медицинской экспертной комиссии. После работы он зашёл в пельменную, взял двойные пельмени, кофе с молоком и булочку, поужинал, потом позвонил одному психиатру. Он ответил согласием на его визит, и в девятнадцать часов он пришёл к нему. Они поговорили, и он собрался уходить, а его жена, очень добрая и гостеприимная женщина, несмотря на то, что он сказал, что уже поужинал в пельменной, уговорила выпить чашку кофе с вареньем. Потом угостила его ещё и холодцом, который она сама приготовила. И когда он закончил чаепитие, один психиатр как рявкнет на жену: «Мы пойдём в кино? Или не пойдём?» Это было сказано с дикой злостью. Она тихо ответила: «Пойдём». По-видимому, она к таким диким выходкам своего мужа уже привыкла. Он поблагодарил жену одного психиатра за угощение и ушёл. Больше он к ним не приходил. Когда он шёл домой, то думал только о случившемся. У него сложилось впечатление об одном психиатре как о дурно воспитанном и неумном человеке. «Отрастил на своём невзрачном лице усы и бороду и стал похож на дикаря из каменного века, – думал он об одном психиатре. – Причём неухоженные борода и усы, из грубого волоса, как щетина, обезображивают его грубое, непривлекательное лицо. Ведь борода и усы не каждому подходят. Борода и усы, если они ухожены и из волнистого, густого, тонкого, красивого волоса иногда придают красивому, с правильными чертами лицу дополнительное мужское украшение».

На заседании центральной врачебно-психиатрической комиссии при главном психиатре присутствовали девять врачей и он. Во время заседания состоялась беседа его и врачей. Заведующий отделением спросил: «Какое значение имели для вас брачные объявления?» Он ответил: «Они существуют для того, чтобы желающие создать семью при помощи публикации брачных объявлений очень быстро смогли бы осуществить эту мечту. Если бы в нашем государстве публиковали бы брачные объявления, то я был бы давно уже женат, и у меня была бы жена и дети». «Так вы сейчас не женаты?» – спросили его. «Да, я не женат», – ответил он. «Почему же вы не создали семью?» – спросили его. «На этот вопрос я вам уже ответил», – ответил он. «Люди женятся даже тогда, когда в коллективах мало женщин. Почему же у вас не получалось?» – спросили его. «Не задавайте, пожалуйста, глупых вопросов», – ответил он. «Действительно ли было такое, что назначали одни таблетки, а давали другие?» – спросил председатель. «Моё здоровье травмировали в принудительном порядке, и название таблеток мне не сообщали», – ответил он. «У вас были сложности в личной жизни. Вы это связываете со своим характером?» – спросил заведующий диспансером для взрослых. «Характер у меня нормальный. Никаких конфликтов на работе и дома с соседями у меня не было», – ответил он. «Вы не доверяете нашей комиссии?» – спросили его. «Да, у меня доверия к этой комиссии нет», – ответил он.

Во время обсуждения один психиатр сказал: «Мы видим своеобразную личность с выраженным инфантилизмом мышления. Он трудно переключаем, склонен к образованию сверхценных идей. Эта личность психопатическая, с паранойяльными чертами. Опасности он не представлял. Нельзя сказать, что у больного бред персекуторный (связи с комитетом государственной безопасности, врачами). Это рассуждение инфантильное. Я считаю, что это психопатия». Заведующий отделением сказал: «Эмоционально монотонен. Кроме обстоятельности есть и соскальзывание. Парадоксальность в психике и в манере разговаривать, тотальная подозрительность, инфантильность психики. На протяжении тридцати-сорока лет он занят созданием семьи, но безрезультатно. Его обращения в инстанции связаны с аффективными нарушениями. На учёт он был поставлен обосновано». Заместитель главного врача сказал: «Расстройство его психики богаче. Мышление не гибкое, не целенаправленное. Действия носят нелепый характер. Это расщепление психики. Госпитализирован он был в соответствии с действующей тогда инструкцией, и мы её не нарушали». Заведующий диспансером для взрослых сказал: «С одной стороны, он инфантилен, с другой – профессионально высок. Это паранойяльный вариант шизофрении. Но в больнице его держали необоснованно долго и не смотрели комиссионно через месяц, что является нарушением». Другой заместитель главного врача сказал: «Потеряла актуальность его работа. Болезнь течёт мягко». Председатель сказал: «В детстве, в юности личность была другой». «Я согласен с вами. Вы меня переубедили. Я хотел смягчить ситуацию. Но госпитализировать его не надо было. Диагноз – вялотекущая шизофрения паранойяльная», – закончил один психиатр.

После окончания беседы с психиатрами он дольше двух часов ждал, когда же у них закончится заседание и объявят о принятом решении. Как только закончилось заседание психиатров, один психиатр выскочил из комнаты и быстрым шагом, почти бегом, ушёл на работу. Даже не остановился возле него, а на ходу сказал, что диагноз не сняли. Он открыл дверь, вошёл в комнату к психиатрам и там увидел действительно нелепое поведение психиатров. Окно было полностью открыто, а в комнате так было сильно накурено, что хоть топор вешай. Их лица, как в густом тумане, были трудно различимы. Дышать было абсолютно нечем. Он успел только сказать им: «Я подам на вас в суд!» – и выскочил как ошпаренный из этой душегубки и сразу невольно подумал: «Так вот от этих безмозглых тварей, от этих идиотов, которые отличаются от обезьян только внешностью, зависят судьбы людей!»

В заключении психиатры написали: «Поставленный ранее диагноз „паранойяльная шизофрения“ сомнений не вызывает, госпитализация соответствовала требованиям инструкции». «Психиатры данной комиссии, – писал он впоследствии в своей книге, – если бы они были достаточно умными для того, чтобы быть психиатрами и занимать соответствующие должности, то они бы обязательно догадались бы, что нужно полностью поставить дату инструкции – год, месяц, число, а также название инструкции, и написать те пункты инструкции, на основании которых меня поместили в психбольницу».

Дальнейшая его судьба состояла из обращения («прошу направить»), направления («направляется»), прохождения комиссии у психолога, прохождения медицинской экспертной комиссии из восьми психиатров («шизофрения непрерывнотекущая, паранойяльный синдром»), прохождения этической экспертной медицинской комиссии («психическим заболеванием не страдает»), заявления в прокуратуру района столицы с приложением списка из шестнадцати человек («прошу произвести, прошу возбудить»), заявления в прокуратуру столичной области, письма из прокуратуры («направлены для разрешения»), письма из прокуратуры столицы в прокуратуру столичной области («с учётом территориальности прошу»), приглашения в прокуратуру столичной области, письма из прокуратуры столичной области («жалоба направлена, направлено письмо»), письма из прокуратуры столичной области главному психиатру столичной области («убедительно прошу дополнительно обследовать»), письма главного психиатра столичной области в прокуратуру столичной области («нет необходимости»), письма из прокуратуры столичной области в прокуратуру пригородного города («прошу проверить обоснованность»), письма из прокуратуры пригородного города («оснований для реагирования не нахожу»), запроса прокуратуры пригородного города, письма из городского психоневрологического диспансера в прокуратуру пригородного города («психдиспансер сообщает»), объяснения в отдел по надзору за соблюдением законности и охране прав граждан в социальной сфере, постановления прокуратуры столичной области («за отсутствием состава преступления»), заявления в прокуратуру столичной области («не согласен, прошу направить, прошу возбудить»), ответа из прокуратуры столичной области («вправе обжаловать»), жалобы в прокуратуру федеративной союзной республики («прошу отменить, прошу возбудить»), постановления прокуратуры федеративной союзной республики («отменить, направить для дополнительной»), письма из прокуратуры федеративной союзной республики в прокуратуру столичной области («направляется материал»), объяснения ответственного секретаря этической экспертной медицинской комиссии («выводы носят рекомендательный характер»), письма из прокуратуры столичной области главному психиатру столичной области («выяснить следующие вопросы»), письма главного психиатра столичной области в прокуратуру столичной области («установлено, считаем целесообразным проведение»), постановления прокуратуры столичной области («отказать, уведомить»), жалобы в прокуратуру федеративной союзной республики («не согласен, прошу отменить и возбудить»), письма из прокуратуры федеративной союзной республики в прокуратуру столичной области («необоснованный отказ, прошу разобраться»), объяснения председателя этической экспертной комиссии («не обладающей юридическими правами, считаю целесообразным провести повторный»), объяснения бывшего начальника отдела семьи и брака столичного совета («из-за длительного времени вспомнить гражданина не могу, ни разу лично никому не звонила»), постановления прокуратуры столичной области («в возбуждении отказать»), жалобы в прокуратуру страны («не согласен, прошу отменить и дать указание, передать лично»), заявления в прокуратуру страны («прошу направить для прохождения»), письма из прокуратуры столичной области («достаточных оснований не имеется»), заявления главному психиатру столичной области («прошу для снятия диагноза направить»), ответ главного психиатра («необходимо постановление»), заявления главному психиатру страны («прошу считать недействительными и изъять, и передать их мне»), дополнения к заявлению главному психиатру всей страны («прошу выдать мне документ»), письма от главного психиатра всей страны («данное письмо является направлением»), заявления главному психиатру всей страны («прошу, прошу, прошу»), письма от заместителя начальника главного управления медицинской помощи населению председателю этической экспертной комиссии («прошу провести повторное»), письма от председателя этической экспертной комиссии заместителю начальника главного управления медицинской помощи населению («в компетенцию не входит»), письма от главного психиатра страны («на совместном заседании»), заявления главному психиатру страны («отказываюсь, прошу направить»), направления для прохождения экспертной медицинской психиатрической комиссии, медицинского заключения («мы, нижеподписавшиеся», «не страдает», «без достаточных оснований»), письма от главного психиатра страны директору института общей и судебной психиатрии («обращаем внимание на некачественное исполнение»), медицинского заключения («не страдает, является психопатической личностью паранойяльного круга, бескомпромиссность, склонность к образованию труднокорригируемых суждений, появление сутяжных тенденций, не требовало принудительной госпитализации»), жалобы генеральному прокурору страны («не согласен, прошу отменить и дать указание возбудить»), письма начальника управления по надзору за следствием и дознанием прокурору столичной области («прошу рассмотреть»), письма первого заместителя прокурора столичной области директору института общей и судебной психиатрии («убедительно прошу высказать официальное мнение»), заключения прокурора второго отдела прокуратуры столичной области («полагал бы оставить в силе, в удовлетворении отказать»), заявления генеральному прокурору страны, письма из генеральной прокуратуры страны в прокуратуру столичной области («прошу рассмотреть»), письма из прокуратуры столичной области в генеральную прокуратуру страны («законных оснований не имеется»), заявления генеральному прокурору страны («вот далеко не полный перечень»), письма из генеральной прокуратуры страны («вследствие истечения сроков давности»), искового заявления в суд района столицы («прошу для опровержения сведений востребовать и передать мне»), определения районного суда («дело не подлежит рассмотрению в суде»), искового заявления в суд района столицы («двести листовок политического содержания, не будьте манекенами, дала указание, примерно минут через пятнадцать приехала автомашина, дверь закрыли на замок, врезанный в дверь, телефонное право сработало безотказно, прошу для полной моей реабилитации признать»), определения районного суда («назначить судебно-психиатрическую экспертизу, поставив перед ней следующие вопросы»), частной жалобы в столичный городской суд, ответа на частную жалобу из столичного городского суда, заявления в районный суд («прошу проведение экспертизы поручить экспертам областной психиатрической больницы другой области»), ответа из районного суда («основания отсутствуют»), акта психологического обследования у психолога и психиатрического освидетельствования городской амбулаторной судебно-психиатрической комиссией («нарушения мышления в виде сочетания обстоятельности, опоры на слабые признаки, резонёрства у личности, характеризующейся эгоцентризмом, обидчивостью, ригидностью, значительным снижением критичности, в связи с неясностью клинической картины не представляется возможным, следует направить»), тринадцати переносов судебного заседания в связи с неявкой прокурора и неявкой представителя ответчиков, заявления в межмуниципальный районный суд об изменении исковых требований («чтобы в судебном порядке реабилитировали»), заявления в межмуниципальный районный суд об изменении основания и исковых требований («подлежу реабилитации как жертва политических репрессий, прошу признать»), выступления на заседании межмуниципального районного суда представителя ответчиков («никаких политических мотивов не вижу, никогда в жизни не печатались брачные объявления в стране после революции, при наличии одной коммунистической партии выбирать ещё двух-трёх из этой же политической партии по крайней мере неразумно»), решения межмуниципального районного суда («отказать»), кассационной жалобы в столичный городской суд, определения столичного городского суда («решение отменить, дело возвратить в суд»), определения межмуниципального районного суда («производство прекратить»), заявления в прокуратуру столицы («прошу реабилитировать и выдать мне справку»), письма из прокуратуры столицы («после проведения экспертизы и принятия решения суда»), заявления в прокуратуру столицы («прошу ускорить выдачу мне справки»), письма из прокуратуры столицы («документальных сведений не установлено»), заявления в суд пригородного города («прошу полностью реабилитировать меня как жертву, прошу расходы отнести на счёт государства»), решения суда пригородного города («удовлетворить, установить факт»), заявления в прокуратуру столицы о выдаче справки, письма из прокуратуры столицы («направлено для проверки законности решения»), письма из прокуратуры столичной области в прокуратуру столицы («оснований для опротестования не имеется»), письма начальника отдела реабилитации жертв политических репрессий в главное управление внутренних дел столицы («направляю заявление»), письма из главного управления внутренних дел столицы в генеральную прокуратуру страны («направляю заявление, прошу направить по подведомственности»), письма начальника отдела реабилитации генеральной прокуратуры страны начальнику управления по надзору за законностью постановлений судов по гражданским делам («прошу рассмотреть вопрос о принесении протеста»), протеста генеральной прокуратуры страны («подлежит отмене в связи с неправильным применением норм материального права, отменить, направить»), постановления президиума столичного областного суда («отменить, направить на новое»), решения городского суда пригородного города («удовлетворить, установить юридический факт»), заявления в прокуратуру столицы о выдаче справки, письма из прокуратуры столицы в главное управление внутренних дел столицы («направляется заявление»), письма начальника отдела по реабилитации в прокуратуру столичной области («направляю заявление, прошу оказать содействие в проверке законности»), справки о реабилитации («принудительно водворён по политическим мотивам, установлен факт, реабилитирован») и свидетельства о реабилитации с правом на льготы, установленные статьёй закона, выданное через четырнадцать лет после его ухода на пенсию.

Он стоит возле станции метро, возле него – стоит маленькая сумка-тележка, на которой сложена стопка его книг. На тележке укреплена картонка: «Купите книгу у автора. 50 руб. Книга о преступной деятельности психиатров». Книги в ярко-красной обложке, на которой белыми буквами напечатано название: «Моя судьба и моя борьба против психиатров». На обратной стороне книга задумчивый художественный фотопортрет автора в молодости. В книге двадцать семь глав, каждая из которых снабжена эпиграфами, позаимствованными из сборников изречений великих людей и выдержек самой книги. В конце книги помещены пятьдесят иллюстраций. Это фотографии автора и его родителей («Слева моя сестра, в центре моя мать, справа – их сын»), свидетельство о присвоении серебряной медали выставки достижений народного хозяйства, два авторских свидетельства на изобретение промышленного робота и циркуля, документы многочисленных тяжб.

Мимо него проходит много людей, спешащих по делам и отдохнуть. Он привлекает внимание, стоя посреди движения. К нему подходят, берут книгу в руки, покупают. Он медленно пишет автограф: тщательно выводит каждую круглую букву, справляясь о фамилии покупателя. «Шааб», – говорит весёлая женщина, окружённая мужем и детьми. Он переспрашивает. Муж достаёт из сумочки паспорт, открывает страницу с фамилией. Он старательно переписывает. «Можно посмотреть?» – говорит наскочившая прохожая с украинским акцентом. Он кивает. «Это документальная книга?» – «Документальная, но в художественной обработке». Подросток берёт книгу с другой стороны, отходит в сторону, показывает приятелям. Он следит краем глаза. Для сдачи он открывает дамский кошелёк с застёжкой из металлических капель на стержне. В кошельке лежат плотно прижатые друг к другу сложенные вчетверо красные и синие купюры. Он вынимает на красную одну синюю, расправляет её и ощупывает по всей длине.

На издание книги он копил деньги два года, прошедшие после получения справки о реабилитации. Он невысокого роста, небрит, молчалив. Брюки его длинноваты и тщательно отутюжены. Он по-прежнему холост.

Вопросы и задания к тексту

1. Сколько раз в тексте употреблено в именительном падеже местоимение мужского рода третьего лица единственного числа? Сколько раз оно употреблено в других падежах?

2. Перескажите историю, изложенную в тексте, в трёх простых нераспространённых предложениях.

3. Почему жена академика и правозащитника согласилась, чтобы тот дал мужчине телефон редактора одного из журналов?

4. Жалко ли вам человека, о котором идёт речь в тексте? Объясните свою жалость или отсутствие жалости.

5. Почему мужчина остался холостым?

6

У него были маленькие усики. Он был бывшим военным и программистом и жил в маленьком городе.

Он был поздним ребёнком, младшим из трёх братьев. Его отец оставил семью, когда ему было восемь лет. Это было очень болезненно для него. Он плакал, но отец сел в машину и уехал, ни разу не посмотрев в зеркало заднего вида. Два его старших брата скоро стали жить своей жизнью, и он остался в большом доме один на один с матерью, у которой был властный характер. Он жаждал кого-нибудь, кто всегда был бы с ним, и выдумал воображаемого младшего брата, который его слушал. В двенадцать лет у него появилось желание съесть другого: он представил своего друга в виде жареных кусков мяса. Также он мечтал съесть блондина – героя телевизионного сериала.

Его отношения с женщинами были кратковременными и неглубокими и разрушались его властной матерью. Она прожила с сыном до самой смерти, постоянно вторгаясь в его жизнь, сопровождала на свидания и ездила на военные учения, когда он служил в армии.

Он был вежливым и предупредительным соседом и коллекционировал изображения сексуальных сцен и пыток. Когда ему было тридцать семь, он переоборудовал свой чердак в пыточную камеру. Это было в конце года, а в начале следующего он поместил в мировой компьютерной сети объявление: «Ищу хорошо сложенных молодых людей в возрасте от восемнадцати до тридцати лет, чтобы забить их как скотину и съесть». На объявление откликнулся сорокадвухлетний инженер электротехнического концерна из столицы страны.

Инженер был сыном врачей, имел постоянную работу, подругу и был уважаем в своём кругу. Но с течением времени он углубился в исследование мазохистских фантазий, которые вскоре захотел превратить в реальность. Он предлагал людям деньги за то, чтобы они откусили его пенис, и рассматривал это как последний и необходимый акт перед собственной смертью.

Инженер написал программисту электрописьмо: «Я предлагаю себя тебе и позволю тебе отведать моего живого тела. Если кто-то действительно хочет сделать это, ему нужна будет реальная жертва». Программист ответил, написав, что очень много людей интересуется такими вещами, но только небольшая часть реально хочет их совершить. Он писал: «Я надеюсь, что ты откусишь кусочек мышечной ткани от моей руки или ноги, потому что я хочу видеть кровь, струящуюся из твоего рта, и в то же самое время испытать оргазм в твоей заднице». Они обменялись ещё несколькими электрописьмами. Когда выяснилось, что оба они курят, инженер написал: «Прекрасно, копчёное мясо дольше хранится». Он беспокоился из-за того, что его соски откушены, и спрашивал у программиста, как тот поступит с его костями. «А то будешь пользоваться моим черепом как пепельницей, – предположил он. – Но я не хочу, чтобы от моей бывшей личности хоть что-нибудь осталось». «Не беспокойся, – отвечал программист. – Мне интересна только твоя плоть. От остального я избавлюсь. Выброшу на стоянке у автобана».

Они согласились встретиться в доме программиста. В марте инженер продал только что купленный дорогой автомобиль, взял отпуск, написал завещание, купил билет в один конец и приехал в маленький город, чтобы случилось то, что случилось.

Сначала, по требованию программиста, они совершают половой акт. Затем программист включает видеокамеру. Они появляются на кухне. Программист убеждает инженера отрезать пенис. Инженер соглашается. Нож оказывается слишком тупым. Камера выключается. Программист идёт за другим ножом. Камера включается. Инженер тихо повторяет согласие. Инженер придерживает рукой перевязанную промежность. На сковородке готовится ампутированный пенис. Он приправлен чесноком, солью и перцем. Они едят пенис, запивая вином. Инженер лежит в тёплой ванне, чтобы остановить кровотечение. Камера выключается. Программист читает приключенческую книгу. Проходит несколько часов. Камера включается. Программист появляется в синей пижаме. Поверх пижамы надет передник мясника и резиновые ботинки с высокой подошвой. Действие происходит на чердаке, где бывшие хозяева дома когда-то коптили мясо и колбасы. На потолке привинчены специальные крюки для туш животных. Инженер жив, он лежит на разделочном столе в центре. На одной из стен чердака висит косой крест, в углу стоит деревянная клетка. На столе лежат восемнадцатисантиметровый кухонный нож и веревка. Инженер двигает головой. Он бормочет бессвязные слова. Программист целует инженера, читает молитву и приступает к разделке.

После того, как программист отрезал голову инженера, он разговаривал с ней, как с живым человеком. Расчленив труп, он аккуратно завернул части тела в целлофан и аккуратно подписал их фломастером: «вырезка», «филе», «стейк», – после чего положил в морозильник. Впоследствии он несколько раз готовил себе это мясо, вымачивая его в красном вине, и съел в общей сложности около двадцати килограммов инженера.

Забив инженера, он продолжал искать новых жертв с помощью мировой компьютерной сети.

Так, в ноябре того же года он писал: «Я ищу молодого парня между восемнадцатью и двадцатью пятью годами. Если у тебя нормальное тело, я буду забивать тебя и съем твою восставшую плоть». Ему прислали письмо: «Милый, 21 год, среднего сложения, 38—28—32, 20-сантиметровый член, сексуальная жаркая задница, люблю представлять, как меня едят, так что держи свой вертел наготове и поджарь мою восставшую плоть». «Круто, – ответил программист, – напиши мне больше про себя».

В январе следующего года один из его многочисленных корреспондентов писал: «Убил кого-нибудь на праздники?» Программист ответил: «Это единственная вещь, которую я во время праздников не сделал. Думаешь, я с катушек съехал, что я хочу убить и съесть парня?» Корреспондент ответил: «Нет, но нет ничего сексуальнее, чем быть убитым как поросёнок».

В конце марта программист встретил следующее объявление: «Я мужчина, который действительно хочет лежать на обеденном столе. Моё тело – твоё, приготовь его как хочешь, я серьёзно, моя плоть – для тебя. Пожарь меня, сделай жаркое, приготовь из меня барбекю, мне всё равно, я хочу быть твоей пищей, это моё призвание и я готов. Человечина!» Он ответил: «Пожалуйста расскажи мне о своих данных».

В том же марте он искал так: «Тебе от восемнадцати до двадцати пяти, ты нормального телосложения, не толстый и не слишком худой, и при этом хочешь покончить с собой – я тебя прикончу. Я расчленю твое тело, пустив его на массу вкуснейших мясных блюд. Пиши, дорогой друг, расскажи о себе, скажи свой рост и вес, фото желательно. Если твоя жизнь бессмысленна, я найду хорошее применение твоей плоти». В апреле так: «Я ищу парня, которого мог бы по-настоящему убить, забить его как скотину. Я каннибал, настоящий каннибал. Если тебе от восемнадцати до двадцати пяти лет, ты мой парень». В конце августа так: «Я ищу молодых парней, между восемнадцатью и тридцатью для забоя. Если у тебя нормально сложено тело, приходи ко мне, я забью тебя как скотину и съем твою прелестную плоть».

Очередное его послание заметил студент из соседней страны и встревожил полицию. Программиста задержали, обвинив в использовании мировой компьютерной сети для пропаганды насилия, но вскоре он неожиданно признался в убийстве. В его доме полиция обнаружила замороженные остатки инженера и рецепты приготовления человеческого мяса, включая «панированную печень молодого человека» и «пенис в красном вине»; в саду был найден обглоданный человеческий череп. Его арестовали.

Во время допросов он держался очень уверенно и был похож на учёного, рассказывающего о научном эксперименте. Он рассказал, что мясо инженера напоминало свинину, а его пенис оказался жёстким и невкусным. Врачу, который его обследовал, он сказал: «Я достиг цели своей жизни. Я счастлив, и неважно, что случится потом».

Следствие установило, что жертва умирала долго и мучительно и что с момента, когда инженеру был отрезан пенис, до его смерти прошло десять часов. Эксперты расшифровали, что лежащий на столе инженер просил программиста поскорее закончить его страдания. Выяснилось, что программист состоял в переписке с более чем двумястами мужчинами, отправил потенциальным жертвам огромное количество электронных сообщений, которое заняло бы в бумажном эквиваленте сто тысяч листов и весило бы двадцать тонн. По крайней мере четыре человека приезжало к нему в дом в маленьком городе. Они позволили завернуть себя в целлофан и пометить части свои тела как схему разделки туши, но в конце концов испугались, и он их отпустил.

Следователи сделали вывод, что он съел жертву для получения крайнего сексуального удовлетворения. Его обвинили в убийстве, поскольку статья за каннибализм в уголовном кодексе его страны отсутствовала. Перед судом его держали в одиночной камере в карантинном блоке. Час в день он прогуливался в тюремном дворике, остальное время проводил в камере. Рядом с его пишущей машинкой стояло тридцать папок его уголовного дела, которое он внимательно изучал. В тюрьме он приобрёл новых друзей. Его регулярно посещали знакомые с воли, но его старший брат, священник, к нему не приходил, и средний брат не приходил тоже. Когда начался суд и к нему было привлечено огромное внимание, он радовался как ребёнок.

На суде он сказал, что у него сохранилось яркое, положительное впечатление об инженере, что он постоянно представлял его лицо, и оно было полно дружеского участия к нему. Он сказал суду, что убил не по сексуальным мотивам, хотя и был гомосексуалистом. Он подтвердил, что сексуально возбудился в процессе приготовления пениса. Он сказал, что мотивом, который двигал им, было желание иметь младшего брата, которого у него никогда не было, кого-то, кто был бы частью него. Он сказал, что хотел только съесть мужчину, поэтому убийство было необходимой процедурой. «Это не было простым убийством; это было убийство из милосердия. Я не хотел убивать кого-либо и причинять боль», – сказал он. Он заявил, что был уверен, что его жертва уже умерла или была очень близка к смерти, когда он принес тело инженера на чердак и свалил его на стол. Он настаивал, что произошедшее было согласовано с инженером и произошло по его желанию. Он рассказал, что в стране живёт не менее семисот его единомышленников.

На процессе было заслушано тридцать пять свидетелей.

Психиатр, который обследовал программиста, заявил, что программист абсолютно здоров, но нуждается в лечении, потому что имеет проблемы эмоционального характера и неспособен на выражение тёплых и нежных чувств по отношению к другим.

Одна из друживших с ним женщин, сказала, что когда впервые его встретила, он был похож на ребёнка, и описала его как дружелюбного и чувствительного человека.

Его соседка, заявила, что он пытался завязать с ней отношения и хотел завести семью.

Коллеги по работе характеризовали его как полезного и жизнерадостного сотрудника. У него всегда была наготове улыбка и подбадривающее слово.

Один из свидетелей приехал из другой страны, чтобы рассказать, как хотел быть съеденным. Он откликнулся на приглашение и приехал в маленький город к программисту. Они поговорили, но посетитель запаниковал и вернулся обратно.

Мужчина, продававший своё тело в столице страны, рассказал: «Инженер предлагал отписать мне всё, что у него есть, если я соглашусь его кастрировать. Я, разумеется, не мог заставить себя сделать это, и сказал ему, что он очень больной человек. Но он определённо помешался на кастрации».

Отец инженера заявил суду, что его сын никогда не был замечен в стремлении к самоубийству до своего исчезновения, и сказал, что сын не выказывал и признака депрессии.

Последний любовник инженера также упомянул, что инженер был жизнерадостен и не выказывал признаков депрессии. «У него не было абсолютно никаких мыслей о самоубийстве, у него не было никакого кризиса или каких-либо больших проблем», – сказал он и добавил, что у них с инженером были планы, как провести летний отпуск.

Обвинение утверждало, что инженер страдал от психических нарушений и раздвоения личности, поэтому не был способен к рациональному суждению, и требовало пожизненного заключения. Адвокаты утверждали, что инженер не мог ждать, пока его съедят вживую, и поэтому его пришлось убить. Он настаивали на том, что убийство было совершено по просьбе жертвы, поэтому его следует расценивать как помощь самоубийству.

В своём последнем слове программист выразил сожаление по поводу случившегося и извинился. Он утверждал, что его вела навязчивая идея, которая возникла в раннем детстве. Он мечтал о друге или младшем брате, который никогда его не покинет. Поедание плоти стало казаться ему решением проблемы приобщения к личности другого человека. Когда он ел инженера, исполнялась мечта всей его жизни, но теперь у него больше нет потребности держать в себе кого-то другого.

Его приговорили к тюремному заключению сроком на восемь с половиной лет за непреднамеренное убийство. Одетый в серый костюм и рубашку, он никак не отреагировал, когда вердикт был зачитан.

Вопросы и задания к тексту

1. Почему программист съел двадцать килограммов инженера?

2. Почему инженер хотел, чтобы его кастрировали и съели?

3. Почему программиста осудили за непреднамеренное убийство?

4. Почему другие мужчины, побывавшие в доме программиста, остались в живых?

5. Боялся ли инженер смерти?

7

Он родился в ноябре, в городе, где разместили его отца для прохождения армейской службы, и прожил там первые пять лет своей жизни. Потом семья переселилась в другое место: отец был вынужден выйти в отставку по причине сердечного заболевания, и в его отставное сердце вживили электростимулятор. У него было три младших брата и один очень близкий ему старший, который однажды отбыл наказание за убийство в пятнадцатилетнем возрасте одноклассника.

Он учился в технической средней школе, был хорошим учеником и три года носил на своей куртке буквы теннисной команды. Его воспитывали как свидетеля бога. Тринадцать лет своей жизни он потратил, стуча в людские двери. Он догонял своих одноклассников в школьном холле, подходил к незнакомцам, стараясь убедить их, что его вера и образ мышления – единственно верная религия и что если они не веруют, они обречены. Он ходил с уверенностью в том, что обладает секретом, которого нет у других, и потому будет жить в раю, а они – одноклассники и другие, незнакомые люди – будут уничтожены.

После окончания школы ему предложили стипендию в местном колледже, но он выбрал работу по своему призванию. Несколько лет работал простым рабочим-мебельщиком и столяром-краснодеревщиком. Позже стал управляющим предприятия быстрого питания. Ему не было и двадцати двух лет, когда он уже владел и управлял своим собственным рестораном.

В марте он был арестован вместе со своим старшим братом за ограбление универмага и убийство его работника. О нём говорили, что он хороший ученик и усердный работник, который попал под контроль и влияние буйного старшего брата.

В суде его защищали назначенные государством адвокаты. Они очень мало сделали для того, чтоб его защитить, поверхностно узнали о его воспитании и окружении, не смогли раздобыть информации относительно его религиозной принадлежности к свидетелям бога, и не раскрыли других смягчающих его вину факторов, которые должны были быть представлены на рассмотрение присяжных. Его приговорили к смертной казни. Первая апелляция была отклонена, а назначенные защитники оставили его дело, когда приговор был подтверждён на уровне региона. Через два года после налёта на универмаг его поместили в камеру смертника.

С тех пор ему назначали три даты казни. В последний раз это было в год, когда казнили его брата, через десять лет после преступления. Он ждал смерти пять дней, но исполнение приговора снова отсрочили. Казнь брата разбудила в нём много эмоций. Некоторые из них он так и не смог понять и не смог с ними примириться. Брат был для него особым человеком и выделялся из большинства сидевших в тюрьме, потому что отказался добровольно пойти в камеру ожидания смерти: сказал, что не хочет идти к своей смерти, и не пошёл. Старший брат хотел, чтобы власти знали: отнимать жизнь человека против его воли – это убийство, и не имеет значения, если это стараются узаконить. Этого акта неповиновения никто не заметил.

С помощью друзей и сторонников поступили деньги на счёт фонда его жизни, и был нанят защитник для повторной апелляции. Новому адвокату было трудно работать, во многом из-за того, что прежние, назначенные судом защитники недостаточно хорошо делали свою работу. Тем не менее, адвокат подал прошение о назначении нового судебного слушания, чтобы представить доказательства его принадлежности к свидетелям бога, о чём должны были знать присяжные. Его случай был, в частности, упомянут в книге «Свидетели бога и проблема душевных заболеваний». Автор книги много лет переписывался с ним, хорошо знал его случай и дал согласие дать показания в качестве свидетеля защиты. Было также собрано более двенадцати тысяч подписей под петициями, просящими замены его приговора на жизнь. Прошение адвоката было отклонено. Его последней надеждой было прошение о помиловании, которое должен был рассмотреть губернатор и комиссия по помилованиям и досрочным освобождениям.

В его маленькой камере, похожей на пещеру, была кровать, полка, доска, укреплённая в стене вместо стола, узенькое окно в виде щели, унитаз, умывальник, дверь и окно в двери. Внутрь проникало очень мало света. В щель дверного окна было видно только тюремный отсек. Дни большинство узников проводило отдыхая и ожидая встреч с врачом или родными. Ночью, во время ежечасных обходов, охрана светила внутрь точно направленным светом фонарей в лица заключённых. Некоторые охранники громко стучали в дверь, кричали и светили в глаза, пока не замечали движения.

Через тринадцать лет после убийства его вместе с другими заключёнными перевели из одной тюрьмы в другую во избежание побегов. Вечерние приготовления к переезду начались с того, что офицер пришёл с пустыми мешками, дал каждому заключённому по два и сказал, что у них есть два часа на сборы. Вместить в два мешка многолетние пожитки было невозможно, и многие вещи – книги и другие предметы – пришлось оставить.

На следующее утро заключённым надели наручники и под конвоем вывели из камер во двор, где стояли три автобуса. Они прошли конвейер офицеров, которые раздели заключённых донага и обыскали. Потом их переодели в костюмы без рукавов и тканевые тапки. Тапки слетели, ему пришлось идти босиком. Его повели к другой группе офицеров, которые надели на него наручники, затем посадили на землю и надели кандалы, которые его согнули. Гусиным шагом он дошёл до автобуса, видя перед собой только несколько ног, потому что не мог выпрямиться. У двери он понял, что должен подпрыгнуть, чтобы сделать первый шаг на ступеньку. Офицер помогал только тем, кто был очень стар и не так проворен, как остальные. Он пробрался в заднюю часть автобуса со смешанным чувством страха, раздражения, тревоги и почти истерического веселья.

После того, как все три автобуса заполнились, они тронулись в путь, сопровождаемые представителями департамента общественной безопасности, полицией, официальными лицами, прессой и вертолётом. Дороги перекрыли. Путешествие заняло около сорока минут. Пейзаж за окном слился в неразличимое пятно. Он заметил только большое озеро, мимо которого они проезжали, и молился про себя, чтобы шофер не оказался камикадзе и не направил машину в воду.

Прибыв на место, автобусы въехали во внутренний двор. Под жестяным тентом был сооружён пункт регистрации заключённых. После того, как они высадились из автобуса, с них сняли кандалы, и он смог наконец стоять. Не снимая со смертников наручники, их снова раздели. Костюмы сняли, потому что они принадлежали первой тюрьме и должны были быть возвращены. Им выдали широкие трусы и носки. После сверки имён узников быстро отконвоировали в новые камеры.

Дверь захлопнулась. Ему хватило пары секунд, чтобы окинуть взглядом маленькое помещение. Она содержала койку с полкой под ней, письменный стол с ещё одной полкой над ним и санитарный узел. Маленькая прорезь окна пропускала только один луч солнечного света, который он мог время от времени видеть. Офицер вывел его из оцепенения, приказав повернуться, сесть на корточки и просунуть руки в наручниках в поперечную дверную щель. Наручники сняли. Он сидел в мешковатых трусах и носках, ожидая, что кто-нибудь даст ему что-нибудь из одежды, но никто не шёл. Был тихо.

С того дня больше ничего не изменилось. Заключённые были замкнуты в своих камерах двадцать три часа в сутки. Они имели возможность выйти в рекреацию только на один час, но большинство даже не стремилось к этому, потому что можно было выходить только по одному и только в особое помещение без крыши, где можно было увидеть небо. Каждый раз, когда он покидал камеру, ему нужно было повернуться, сесть на корточки и вставить запястья в поперечную щель для снятия наручников.