Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы

Екатерина поручила архитектору В. И. Баженову построить в Царицыне в готическо-мавританском вкусе дворец; план этого дворца государыня утвердила лично, убавив в нем окна и ширину лестниц. Вместе с дворцом строились также длинные галереи, оперный дом, мосты, въездные ворота; все это выводилось из камня во вкусе самой затейливой архитектуры.

В Царицыно также пролагалась широкая дорога, обрамленная березками, – аллея тянулась на две версты. По смерти царицы эта дорога была заброшена, мосты развалились, и по ней трудно было пройти даже пешком.

Князь Антиох Кантемир

По преданию, не один праздник был дан государыней в новом ее имении. Один такой, по словам Любецкого, состоялся здесь во время сенокоса; пышно прибыла сюда царица из Коломенского: золотая карета императрицы была запряжена восьмериком неаполитанских кровных лошадей; головы их были убраны кокардами, на ремнях кареты сидели пажи, впереди бежали скороходы, по бокам ехали кавалергарды и кирасиры в красных мундирах, на вороных лошадях, сверкая блестящими своими кирасами, позади следовала верхами свита. Народ на протяжении почти всей дороги стоял густыми шпалерами, шумно приветствуя царицу. В Царицыне государыню ожидал роскошный завтрак; на лугах нового имения в праздничных нарядах косили траву косцы, звонкие песни стройно лились по окрестностям, стройные хороводы баб в цветных сарафанах плясали там и сям по полянам. Императрица со всею свитою смотрела на сельский праздник, сидя в большой беседке, устроенной для нее из сена и полевых цветов.

Государыня поздно возвратилась с праздника в Москву; на дороге, по которой она ехала, стояли иллюминованные версты, далеко отбрасывая зарево огней своих. Работа дворца, спустя десять лет по покупке имения, была почти приведена к концу. Но, по преданию, Потемкину она не понравилась, и в 1787 году вышло повеление все здание сломать до основания и на этом месте поставить новый дворец, который и посейчас красуется в виде какой-то полуразвалины мрачного вида.

Здание существующего дворца с восемью высокими башнями очень напоминает какую-то гигантскую гробницу, стоящую на катафалке и окруженную недвижно стоящими какими-то гигантами-монахами со свечами в руках.

Впечатление эта неудачная постройка производит унылое, какое-то удручающее. Зато большие зеркальные пруды Царицына полны жизни и оживляют всю окрестность – вода в них чиста и прозрачна, текут они из двух речек и называются: Ореховский, Лазаревский, Верхний, Хохловский, Шапиловский и Цареборисовский; на двух последних устроены мельницы – воды прудов богаты аршинными щуками и большими карпами.

Лет двадцать тому назад тут была поймана щука с золотой серьгой, на которой виднелась корона и имя царицы Екатерины II. Говорили, что когда-то, чуть ли не лет тридцать тому назад, здесь был пойман карп с именем царя Бориса на серьге. Наш покойный драматург А. Н. Островский каждое лето здесь сиживал с удочкой.

В 1886 году там был пойман арендатором царицынских прудов большой осетр с золотою серьгой в губе, пущенный еще при Екатерине II. При поимке этого исторического осетра в невод из нижнего пруда произошла целая история. Вот как этот случай описал в своем Московском фельетоне г. Курепин.

«Когда приволокли в сетях осетра, арендатор был в восторге; но тут вмешался в дело окружный надзиратель. Имея в виду историческое значение осетра, надзиратель не позволил арендатору взять его, а предложил следующее: устроить для осетра особый садок, приставить для охраны стражу за счет арендатора и хранить осетра, пока он, надзиратель, отрапортует в удельную контору, а контора снесется с дворцовым ведомством и т. д., пока словом не воспоследует окончательное распоряжение высшего начальства. Подумав, арендатор почесал в затылке и отпустил осетра на все четыре стороны, а насчет всего вышеизложенного был составлен длинный протокол, впрочем, не длиннее осетра, который был 2 аршин 11 вершков».

В царицынском саду существует очень красивый каменный мост, соединяющий два берега, есть островки, купальни; одна из таких стоит на месте Кантемировых палат; есть там уединенная галерея, «храм меланхолии», затем фруктовый сад с оранжереями; последний в начале нынешнего столетия доставлял ежегодно фрукты в столицу на значительную сумму.

В саду имелось также несколько беседок для приезжающих в Царицыно, последние были устроены так, что приезжающий здесь находил все хозяйство.

Некогда здесь существовал и трактир, помещавшийся в одной из дворцовых развалин; посейчас еще видна и другая такая же двухэтажная беседка с обрушенными печами и комнатами. Лучшая здесь историческая беседка известна под именем «Миловида»; стоит она на крутом холме; сквозная арка ее, составляющая залу, украшена мраморными бюстами.

По преданию, «Миловидой» она названа самой императрицей Екатериной II; из этой беседки видно село Коломенское. Другие беседки носят название «Езопка», «Хижина» и т. п.; названы они этими именами бывшим начальником московских дворцов и садов П. С. Валуевым.

Первая из этих беседок была сделана из березовых бревен с корою, дорожки и аллеи Царицына также носят разные названия; так, большая глухая аллея носит прозвище «Несторовой» и т. д.

В старину на прудах царицынских плавали лебеди, черные гуси, австралийские пеликаны и другие редкие птицы. По имеющемуся у нас списку, в 1800 году в Царицыне было 13 павлинов с павами, 18 лебедей, 2 журавля и более 79 разных пород гусей.

В 1801 году из оранжерей было собрано разных фруктов до 27 580 штук, проданы последние были за 2108 руб. 70 коп. На содержание садов и оранжерей царицынских с 1780 по 1793 год израсходовано было 16 924 руб. 27 коп.

Екатерина II путешествует по югу России. Аллегория

Императрица Екатерина II в бытность свою в Москве не раз посещала подмосковных своих приближенных, братьев Нарышкиных.

В ряду имен, окружавших двор еще царя Алексея Михайловича, одно из первых и почетнейших было бесспорно Нарышкиных. По свидетельству иностранцев, Нарышкины происходят от древнего чешского рода Нарисци, имевшего некогда во владении своем город Егер, что между прочим подтверждается и гербом этого города, имеющим большое сходство с гербом Нарышкиных.

Историк Миллер, согласно со справкою Разрядного архива, отвергает это известие и показывает, что в 1463 году к великому князю Иоанну Васильевичу выехал из Крыма Нарышко и был при нем окольничим. Потомки его, Нарышкины, находясь в русской службе наместниками, воеводами и в иных знатнейших чинах, жалованы были от государей вотчинами и другими почестями и знаками монарших милостей. «Уничтожение местничества и разрядных грамот было причиною, что первым в роде Нарышкиных назван небогатый московский дворянин Полуект, или Полиевкт, отец Кирилла и дед девицы Наталии Нарышкиной, воспитанной в доме известного боярина Артамона Матвеева; отец ее, Кирилл Полуектович, служил тогда в рейтарских полках под начальством Матвеева.

Лет двести тому назад богатые и знатные люди имели обыкновение у себя в доме собирать небогатых родственниц, а также дочерей покровительствуемых людей. Из дома знатного человека можно было скорее составить себе партию, чем живя в небогатом родительском доме.

В списке девиц, из которых в 1669 и 1670 году царь Алексей Михайлович выбирал себе вторую жену, встречаем немало девиц, живших у своих родственников.

История отвергает анекдот, приводимый голштинским немцем Штелином, будто царь Алексей Михайлович заметил Наталью Нарышкину у Матвеева за ужином, влюбился и посватался за нее, а потом уже сделал, по старинному обычаю, смотр шестидесяти невестам.

Не в сентябре 1670 года, как пишет Штелин, и не в один день, а с 28 ноября 1669 года по 17 апреля 1670 года девятнадцать раз обходил по ночам верховые опочивальни тишайший царь Алексей Михайлович и выбирал из среды спавших красавиц, которая была покрасивей и ему, великому государю, приглядней. Привезли во дворец на царское смотренье и девиц из Вознесенского монастыря… Смотрел под конец царь и разных чинов привозных девок московских и городовых (из Новгорода, Костромы, Суздаля, Владимира, Рязани). Последнюю оглядывал царь Беляеву – из монастырок.

В то время производились царские осмотры так: не более как в шести палатах наверху во дворце ложились на постелях по нескольку девиц, подле каждой стояли ближние ее родственницы. Девицы, раскидавшись на мягких пуховиках, спали, т. е. притворялись спящими. Царь обходил неспешно, любуясь на красавиц. Дохтуры свидетельствовали, нет ли тайной скорби (болезни). Затем, по окончании осмотров, царь объявлял избранницу, ее нарекали царевной и великою княжной и переменяли имя.

А сколько при царских смотринах бывало происков, интриг! Вспомним несчастную судьбу Хлоповой – невесты царя Михаила, и Всеволожской – невесты царя Алексея.

От брака царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной родился Петр Великий. Веселое житье Натальи Кирилловны продолжалось только пять лет; в январе 1676 года Алексей Михайлович, пользовавшийся, по-видимому, хорошим здоровьем, скончался неожиданно. Нового царя Феодора Алексеевича окружили враги Нарышкиных и Матвеева, близкие люди его матери.

Царь Феодор был здоровья очень слабого, его переехали санями, и он страдал цингою. Матвеев был сослан, Нарышкиным была объявлена опала, а один из Нарышкиных, по свидетельству Желябужского, был наказан публично батогами перед Холопьим приказом.

Смуты, последовавшие по смерти слабого Феодора, честолюбивые замыслы царевны Софьи и возбуждаемые ею крамолы стрелецкие подвергли кроткую царицу Наталью, мать Петра, и весь род Нарышкиных жесточайшим преследованиям буйных стрельцов.

Иван Кириллович Нарышкин, родной брат царицы Наталии и дядя Петра, носивший звание боярина и оружничего (чин, соответствующий званию генерал-фельдцейхмейстера), невинно погиб мученическою смертью на копьях разъяренных стрельцов, которые отсекли ему ноги, руки и голову, потом, разрубив туловище на мелкие части, топтали ногами останки неповинного страдальца в глазах старика-отца его. Самого боярина Кирилла Полуектовича злодеи заставили принять монашество, сослав его в Кириллов монастырь.

Н. Полевой52 говорит, что он там и умер, но это неверно; в Высоко-Петровском монастыре, в Москве, находится его могила. По году его кончины видно, что после мученической смерти сыновей он прожил еще девять лет. Любопытно знать, где он провел эти девять лет и точно ли был пострижен, чего не видно в надписи на могиле.

Жизнь самой царицы также была в опасности. Наталья укрылась в Троицко-Сергиевском монастыре; Петр здесь чуть-чуть не погиб от отравы.

Царицу Наталью Кирилловну за введение при Кремлевском дворе музыки и театральных представлений фарисейски набожная тогда партия Милославских называла еретицей. Но какую же злобу и ненависть вызвала вскоре жена царя Феодора Алексеевича, Агафья Семеновна, взятая из польского рода Грушецких.

Она была выбрана царем не по-старинному, на смотрах в верховых опочивальнях, а приглянулась просто на улице во время крестного хода. Эта царица, по преданию, уговорила царя снять с себя и с бояр женские охабни, стричь волосы, брить бороду и ходить по-польски, с саблей, и носить кунтуш. Царь все это исполнял в угоду царицы и только одного не делал – не брил бороды, и то потому, что у двадцатилетнего монарха борода еще не показывалась.

Царица Наталья прожила только 39 лет. В день кончины ее Петр писал к архангельскому воеводе Апраксину:

«Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце».

В стенах древнего Высокопетровского монастыря до бывшего в Москве морового поветрия погребались все члены фамилии Нарышкиных.

Монастырь этот основан при Дмитрии Донском; первый игумен был Иоанн, известный установитель общежития монахов в Москве. По смерти Алексея митрополита Иоанн в свите известного Миняя отправился в Царьград и после смерти митрополита безуспешно искал себе сана митрополита, соперничая с переяславским архимандритом Пименом.

В 1505 году монастырь Петровский был перестроен и назван Высокопетровским; так говорит Амвросий в своей «Истории Российской иерархии». В «Степенной книге» сказано:

«На месте, где построен монастырь, прежде было одно из селений боярина Кучки, называвшееся Высоцкое, отчего и монастырь назван Высокопетровским. В той же «Степенной книге» говорится, что великий князь Иван Данилович Калита, проезжая близ этого местл, узрел над ним видение: белый, как бы снеговой столб, и, в память этого видения, Калита основал на этом месте храм во имя Божией Матери».

Петр I, вступив на престол, приказал в 1690 году в память убиенных стрельцами дядей своих, погребенных здесь, построить каменную колокольню и кельи для монахов.

Нарышкины погребены в холодном храме Боголюбской Богоматери. Здесь по обеим сторонам стоят ряды каменных, соединенных между собою памятников, точно таких, как в Архангельском соборе, с поставленными на них черными дощечками.

На эти дощечки перенесены в сокращении старинные надписи, иссеченные на памятниках внизу в головах. Всех рядов шесть, памятников восемнадцать: по правую сторону – три ряда, или девять памятников мужского рода, по левую также три ряда – девять памятников женского рода.

Один из Нарышкиных, генерал-поручик Петр Кириллович, был погребен около храма в 1770 году. До нашествия французов в Москву 1812 года все эти памятники были покрыты красным сукном, но в приход французов сукно было похищено.

Некогда в ризнице монастыря находились парадные покровы – всех таких было девять; покровы были малиновые и зеленые бархатные, обшитые серебряными тонкими круглыми бляхами, величиною с большое яблоко.

В тридцатых годах нынешнего столетия на каждом памятнике стояли образа святых, соименных погребенным в могиле. В 1812 году французы, думая найти сокровища в гробах, разломали памятники и осмотрели могилы. Надписи на некоторых памятниках тоже истреблены французами.

Каменные палаты Нарышкиных в Москве были в Белом городе, на берегу Неглинной, там, где теперь дом Горного правления. Родовой дом Нарышкиных продал племянник Натальи Кирилловны Александр Львович Нарышкин жене генерала Н. С. Свечина; последняя в 1818 году продала его уже Горному правлению.

Племянник царицы и двоюродный брат Петра Великого А. Львович был очень любим императором; Петр его иначе не называл, как «Львовичем». В молодых летах он путешествовал по Европе, где обучался морской науке. Петр его хотел отправить в Испанию для склонения короля к войне со Швецией; в изготовленной грамоте государь называл его «графом». С 1723 года он управлял Морскою академиею и школами. При императрице Екатерине I он был президентом Камер-коллегии и директором Артиллерийской конторы и числился еще тогда капитаном от флота.

Его врагом был тогда всесильный Меншиков; он уговорил впоследствии императора Петра II лишить его чинов и сослать в дальние деревни. Опала его продолжалась недолго; с удалением Меншикова он снова приехал ко двору, где по-прежнему стал посещать юного монарха и смело укорял его за праздность и охоту.

Долгорукие опять уговорили Петра II удалить Нарышкина в его подмосковное село Чашниково. Это еще более раздражило Нарышкина, и он еще смелее стал укорять императора и роптать на правительство.

Когда его сосед Козлов уговаривал Нарышкина выехать к государю, забавлявшемуся охотою близ места ссылки Нарышкина, и испросить у него прощение, он отвечал: «Что мне ему с чего поклониться? Я и почитать его не хочу, я сам таков же, как и он, и думал на царстве сидеть, как он; отец мой государством правил, дай мне выйти из этой нужды, я знаю, что сделать»53.

Это неуважение к императору, переданное государю, подвергло его суду по законам (1729). Он был в опасности попасть розыску или пыткам, но милостивый император велел допросить его не в полном собрании Верховного Совета, а только двум членам – Остерману и князю В. Л. Долгорукову.

Нарышкин был отправлен в свое Шацкое имение, в Тамбовскую губернию. Долгоруковы велели объявить ему через своих агентов: если он отдаст им две вотчины – Покровское и Кунцово, то будет по-прежнему в Москве.

Он с негодованием отверг это предложение и оставался в опале до самой смерти Петра II. Императрица Анна в числе разных отличий, дарованных ему, сделала его директором Императорских строений и садов.

Императрица Елизавета по восшествии на престол пожаловала его кавалером ордена св. Андрея Первозванного и произвела в действительные тайные советники. Он умер в 1745 году на 51 году от рождения.

В своем Покровском он построил церковь и вывез образа из Италии для иконостаса этого храма. В этой церкви хранится в ризнице полотенце, вышитое золотом и шелками царицей Натальей Кирилловной.

Из замечательных лиц рода Нарышкиных нельзя не упомянуть о Семене Григорьевиче Нарышкине, генерал-адъютанте Петра Великого, – он был сын боярина Григория Филимоновича и приходился внучатным братом Наталье Кирилловне.

Служил он вначале комнатным стольником, потом был камергером, капитаном гвардии и, наконец, генерал-адъютантом у Петра Великого. Император удостаивал его особым доверием, посылая за границу с важными поручениями к иностранным державам. Он был замешан в деле царевича Алексея и сослан в дальнюю деревню, откуда был возвращен Екатериною I ко двору. Умер он в 1747 году.

Известен также по дипломатической службе Семен Кириллович Нарышкин, тоже внучатный брат царицы Натальи. Сначала служил он кравчим. Эти придворные чины имели в своем ведении посуду, напитки, столовое белье и в торжественные дни подносили кушанья государю.

Они наблюдали также за столом, охраняли царское здоровье и занимали место непосредственно после бояр. По смерти императрицы Анны этот Нарышкин уехал за границу, где проживал под именем Тенкина.

Вступив на престол, императрица Елизавета отправила его чрезвычайным посланником в Англию, затем он был назначен состоять гофмаршалом при наследнике престола, при Екатерине II был генерал-аншефом и обер-егермейстером. Жил он и умер в Москве, в своем доме, на Басманной. Семен Кириллович был первым щеголем в свое время.

В день бракосочетания Петра III он выехал в карете, в которой везде были вставлены зеркальные стекла, даже на колесах. Кафтан его был шитый серебром, на спине его было вышито дерево, сучья и листья которого расходились по рукавам.

У Нарышкина был очень хороший домашний театр. 8 декабря 1774 года императрица Екатерина II присутствовала у него на спектакле. Давали оперу «Альцеста», соч. Сумарокова. Всех посетителей на этом спектакле было до двухсот человек. До представления оперы играл хор роговой музыки, изобретателем которого он считался. После оперы дан был балет – «Диана и Эндимион». Последний был поставлен более чем великолепно; на сцене бегали олени и собаки, являлись боги и богини.

ГЛАВА XI

Два брата Нарышкиных: Семен и Алексей. – Два царедворца: Александр и Лев Нарышкины. – Дочери Нарышкина. – Граф Северин Потоцкий. – Марья Антоновна Нарышкина. – Анекдоты о Нарышкине. – Мать Нарышкиных. – Графиня Н. К. Соллогуб. – Обер-церемониймейстер И. А. Нарышкин. – Смерть его сына на дуэли. – Толстой, прозванный «Американцем», характеристика его. – Анекдоты и рассказы о нем современников. – Рассказы Новосильцевой о Толстом. – Ек. Ив. Нарышкина. – Исторические сведения о роде Нарышкиных. – Рассказы Кокса. – Граф Л. К. Разумовского. – Графиня Разумовская. – Ее примерная скорбь по мужу. – Страсть к нарядам. – Празднества в Петровском во время Александра I. – Судьба этого имения в последующие годы.

Известны в роду Нарышкиных два брата – Семен и Алексей Васильевичи, сыновья генерал-поручика В. В. Нарышкина; оба брата по летам были сверстники императрицы Екатерины II, образование получили по своему времени отличное и принадлежали к той фаланге молодых людей, которые вслед за Херасковым выступили на поприще юной тогдашней журналистики – оба брата писали стихотворения. Младший из них, Алексей, состоял в 1767 году генерал-адъютантом майорского чина по Инженерному корпусу при графе Г. Г. Орлове и в этой должности сопутствовал ему, когда Орлов сопровождал Екатерину в знаменитом ее путешествии по Волге, во время которого переведен был императрицею и ее свитою Мармонтелев «Велисарий», главы 7-я и 8-я которого переведены А. В. Нарышкиным.

В 1787 году он был избран в действительные члены Императорской Российской Академии. Из других потомков этой фамилии первыми сановниками и приближенными к императрице Екатерине II идут блистательные придворные века этой царицы – Лев Александрович и остроумный сын его, Александр Львович. Судя по запискам графа Сегюра и принца де Линя, неистощимая и непринужденная веселость Льва Нарышкина вошла тогда в поговорку, и, где только требовались развлечения, где только собиралось веселое общество – он был необходимым лицом; при дворе Петра III и императрицы Екатерины II брали Нарышкина во все дальние прогулки, во все путешествия.

Во время торжественных выездов, имея звание обер-шталмейстера, он всегда сидел в императорской карете. Чтобы забавлять императрицу, он, как говорят иностранцы, брал уроки у французского актера Рено. В шуточном описании путешествий императрицы по каналам и в Москву Нарышкин обвиняется иностранными посланниками в колдовстве, привлекается к допросу, и здесь является самая забавная и живая характеристика этого вельможи.

Отношения к Нарышкину Екатерины были самые дружественные: она часто ездила к нему в гости, он же составлял ее вечернюю партию. По характеристике его, сделанной современниками, видно, что, при своем балагурстве, он не мог похвалиться обширными познаниями, над чем Екатерина в веселые минуты любила посмеяться, называя его «невеждой по ремеслу». Особенно забавляли императрицу политические суждения Нарышкина.

Раз она пишет к Гримму:

«Вы непременно должны знать, что я до страсти люблю заставлять обер-шталмейстера говорить о политике, и нет для меня большего удовольствия, как давать ему устраивать по-своему Европу».

В сочиненной Екатериной шуточной поэме «Леониана» в начале рассказывается детство и воспитание Льва Нарышкина, а затем его путешествие сухим путем и морем с разными комическими приключениями и эпизодами, приведшими его в руки алжирских корсаров, откуда жена выкупает его за большую сумму.

Такие шуточные пародии в форме путешествий, во вкусе известий, распространявшихся об императрице и России иностранными газетчиками, были в большой моде тогда при дворе. Эти шутки и аллегории, видимо, очень нравились императрице, и их в ее переписке с Гриммом встречается несколько по разным поводам.

Так, одна такая пародия, написанная Сегюром, изображает приезд в Москву и происшедший там будто бы заговор и бунт, в котором участвуют не только высшие сословия, но и сам митрополит Московский. Окруженная опасностями, государыня спасается из одного дворца в другой и, наконец, в загородные дворцы: Коломенское, Царицыно, и везде искусно и ловко ускользает в минуту опасности.

Обратное путешествие в Петербург, где также готовится восстание, исполнено затруднений всякого рода: общество терпит нужду в припасах, которых никто не дает, причем приведено имя тверского помещика Полторацкого во французском переводе: «Un et demi» («Один с половиной»).

На конец путешественников ожидают опасности на водяном пути, кишащем разбойниками, и проч. Министрам и посланникам отведена при этом каждому своя роль, и шутка продолжается еще и на петергофском празднике.

Более пятидесяти лет Нарышкины состоят при государыне: один служит обер-шталмейстером, другой – обер-мундшенком; у последнего государыня в бытность цесаревной присутствует на свадьбе в Москве и из своего дворца, бывшего в конце Немецкой слободы, в октябре месяце, в мороз и гололедицу делает чуть ли не семь верст до дома Нарышкина.

Свадьба Нарышкина происходила в Казанской церкви, близ Иверских ворот. Екатерина описывает и весь церемониал этой свадьбы. «После ужина, – говорит она, – в передспальной комнате было сделано несколько туров парадных танцев и затем нам сказали с мужем, чтобы мы вели молодых в их покои. Для этого надобно было миновать множество коридоров, довольно холодных, взбираться по лестницам, тоже не совсем теплым, потом проходить длинными галереями, которые были выстроены на скорую руку из сырых досок и где со всех сторон капала вода».

Под конец своей жизни в одном из писем к Гримму императрица припоминает всех своих живых сверстников, в числе которых упоминает и двух Нарышкиных. Грустные ноты звучат в воспоминаниях царицы.

«В четверг, 9 февраля 1794 года, – говорит она, – исполнилось 50 лет с тех пор, как я с матушкой приехала в Москву; из этих прошедших лет я милостию Божиею царствую тридцать два года. Во-вторых, вчера были при дворе разом три свадьбы. Вы понимаете, что это уже третье или четвертое поколение после тех, кого я тогда застала, и я думаю, что здесь, в Петербурге, едва ли найдется десять человек, которые помнили бы мой приезд. Во-первых, Бецкий – слепой дряхлый старик, он сильно заговаривается и спрашивает у молодых людей, знавали ли они Петра I; потом графиня Матюшкина, 78 лет, вчера танцевавшая на свадьбе; потом обер-шенк Нарышкин, тогда камер-юнкер и его жена; затем брат его, обер-шталмейстер; но он не сознается в этом, чтобы не казаться слишком старым, и т. д.».