скачать книгу бесплатно
«Самое главное в нашей «творческой» жизни – это даже не суд, а арест, – как-то сказал мне Боря. – В любой момент, Михай, надо быть готовым к аресту… Это здесь… – обвел он взглядом обтянутый колючкой периметр зоны, – все задним числом самые умные сидят. Менты тоже далеко не фраера и не дурней нас, «умных»! У них в руках дубина, называемая «Закон»! А это сила, которая может так размазать, что мало не покажется! Хороший следак знает, что человек в момент ареста испытывает… И потому в первые дни старается чем угодно и как угодно выбить из него показания. Он, Михай, знает, – с тоской посмотрел он на курлыкающий над зоной клин журавлей, – что это потом человек опомнится и вместо своих эмоций начнет думать своей головой… Но пока начнет думать, смотришь, а дров уже «накосил»! Слово, оно ведь, что птица вольная, – вздохнул он. – Ляпнешь, и тю-тю! Потому иногда не вредно подумать о том, что следаку гнать будешь».
Невольная Борина наука не прошла для меня бесследно. Словно предчувствуя, я, как неоканчивающийся фильм, все крутил и крутил в голове сцену своего ареста. Но думки думками, а реальность – это реальность. Мой арест и особенно следствие были для меня очень нелегкими. Следователь волк был матерый и не верил ни единому моему слову. Все мои изощрения о том, что сберкассу я брал один, что все деньги я проиграл в карты на юге, что тех, с кем играл, не знаю и не помню, вызывали у него лишь сарказм. Но по тому, как начинались первые допросы, я хорошо понимал одно. У следователя на руках было лишь то, что было: отпечаток моего большого пальца, неосторожно оставленный мной на дверце сейфа через лопнувшую перчатку, да показание случайного свидетеля, заметившего лишь одного человека, уходившего в ту ночь от сберкассы по проулку.
Я понимал и еще одно: если бы взяли Сухого или Гуню, то нас бы уже свели лбами, мордуя очными ставками. Но по тому, что их не было, и по появлявшемуся у следователя едва заметному нервозу, я уже точно знал, что взяли лишь одного меня, и потому я мог позволить себе некую импровизацию. Сдавать подельников, накручивая себе срок, было идиотизмом. Вся эта лабуда о «чистосердечном» была не для меня. И, как стойкий оловянный солдатик, плывущий на бумажном кораблике через пытающееся утянуть меня в пучину бумажное море, я, держась своих первоначальных показаний, успешно обходил закидухи и уловки следователя, как коварные рифы. От его участливого «чистосердечного признания» и подсадных стукачей, так называемых «наседок», мы быстро скатились до побоев, ну а от побоев чуть ли не до издевательств. Но следователю никоим образом так и не удалось расчувствовать меня. Я был уже не мальчик, и за моими плечами была уже хорошая школа, и в той школе я был не последний ученик.
Перепробовав «классические методы» допросов и запугиваний, он, не выдержав, кинул меня в камеру к отморозкам. Я прекрасно понимал, что эта мразь хочет со мной сделать, и приготовился к самому худшему. Но его мечты не оправдались и здесь. Больше к моему удивлению, чем к его разочарованию, так называемые «шерстяные» меня почему-то не тронули. А вскоре у меня появился и новый адвокат. И это был уже не казенный продажный адвокатишка, работающий под ментами, а серьезный и достаточно известный в своих кругах человек. И хотя я не верил и ему, мне стало несколько полегче. А вскоре сменили следователя, и дело мое пошло быстрее. Затем прошел суд, который и огласил мне приговор.
Мне вынесли почти максимальный срок, но, как бы там ни было, «вышку», на которую меня раскручивали, мне не дали. Впереди у меня была жизнь, и, какой бы она ни была, она несла, пусть маленькую, но все-таки надежду. Попав в лагерь, о Сухом я с тех пор ничего не слыхал.
И вот теперь, сидя напротив друг друга и вспоминая прошлое, мы невольно старались даже не приближаться к воспоминаниям о сберкассе. Смотря на Борю, я видел, как он постарел и осунулся. Жизнь если и не поломала его, то что-то явно согнула в нем.
Слушая его, я понимал, что после стольких лет разлуки ко мне он пришел не просто так… Не просто! Но я не выпытывал его, ожидая, когда он все скажет мне сам.
– Хочу я тебя, Михай, об одном одолжении попросить… – неловко помявшись, наконец, сказал он. – Ствол мне нужен…
– На кой он тебе?!! – внимательно посмотрев ему в глаза, тихо спросил я, наливая спиртное в стопки.
– Счет мне кой-кому выставить надо, – не отводя от меня пристального взгляда, спокойно ответил он.
– И кто этот счастливчик, если не секрет? – пригубил я тетин Пашин «каняк».
– Слон!
Покрутив свою стопку в руке, он выпил.
– Слон?!! Н-да! – скривился я, побарабанив пальцем по столу. – Это становится уже интересно!
Боря, не ответив, ковырял вилкой в остывшей картошке, а я, стараясь унять хоровод своих мыслей, замолчал, чувствуя, как у меня под ложечкой нехорошо засосало.
– Ну как, поможешь?!! – нарушил Сухой наше какое-то паскудное молчание.
– Одной волыной Слона не завалить, Боря. Он всегда со своим кодлом ходит. А это опасно, – поморщился я. – Если я правильно вкуриваю, о каком «Слоне» идет речь.
– Ты меня правильно понимаешь, Михай, – прищурился он и осторожно, словно боясь согнуть вилку, положил ее на стол. – Правильно!
– Их там, кажется, три «брата-акробата»? – пристально посмотрел я на него.
– Вот потому я и пришел к тебе, как… как к старому корешу, – кивнул Боря, и голос его при этом слегка дрогнул. – «Стечкин» мне, Михай, нужен… Ну и, если можно, «яблочко» одно! На второе рук не хватит, – серьезно посмотрел он на меня. – Помоги, брат! По своим каналам я все это не сразу надыбаю… Да и засветиться могу раньше, чем надыбаю.
Промолчав, я закурил.
– Я понимаю, Михай! Все понимаю! – торопливо заговорил он, словно боясь остановиться. – Ты тогда все на себя взял… За всех «паровозом» потянул!
– Взял, не взял, какая теперь разница? – вяло махнул я рукой. – Наверное, так надо было.
– Дело не в том, как надо было. Не в том! – чуть приподнявшись, остановил он меня жестом. – Прошу, выслушай! Не тормози меня!.. Я все эти долгие годы хотел увидеть тебя и поговорить. Долгие годы хотел и боялся этого разговора нашего! Но лучше поздно, чем никогда! Ты для меня, оказывается, был единственным другом! Единственным, кому я полностью доверял! Но тогда все пошло как-то не так! Все не так!!! Будь они прокляты те деньги! Этому выродку Гуне, видать, мало доли его показалось! Вот он и потянул их из схрона! Ничего не оставил гнида! А тут узнаю, что тебя взяли!.. Испугался я!.. Запаниковал!
– Слушай, Боря, зачем ворошить то, что быльем поросло? Да Бог с теми деньгами. Забыли!
– Не поросло, Михай!!! Не поросло! Это, как ты говоришь, «былье» совесть моя пропахивает! И еще как пропахивает! Я в жизни своей много чего не так делал, но крысой никогда не был и корешей своих никогда не кидал! А он, Михай, все потянул! – со злобой повторил он. – Как только узнал, гнида?!. Но нашел я его! По «сочам» травил он с шалавами наше бабло, мразь! Видит Бог, по-хорошему я хотел… – дрогнул его голос.
– А он давай гнать да на бас брать: «Мол, кореша своего спроси!» Да что там говорить! – вновь налил он себе. – Рыпнулся он тогда на меня, да, видно, не рассчитал… Пришил я его!!! Кровь на себя взял!!! – выпил он залпом. – А вскоре и сам загремел. На хате одной засыпался! Ну и поволокло меня, как по кочкам… Фарт как отвернулся! А когда откинулся… А-а! – махнул он рукой.
– Устал я, Михай! От всего устал. С чего встал, на то и сел… Вернулся я в родительский дом. Мать к тому времени уже умерла, а из родных сеструха Зойка одна… Ты знаешь ее. Да племянница Настя. Они недалеко жили. Ну и стал я Зойке помогать на ее рынке. Сначала вроде не в жилу было, но потом вроде и ничего. Вроде налаживаться жизнь начала. Я даже женщину себе нашел! Жениться думал… – усмехнулся он.
– Да не так сталося, как гадалося! Вот тут-то и объявился Слон с братьями. Вначале вроде мягко стелили, да жестко потом всем спать стало. Пыхнул как-то наш рынок синим пламенем! Сварные, мол, варили… Но шила-то в мешке не утаишь. Люди чуяли, чьих рук это дело. Да не пойман – не вор. А вскоре братки и вовсе прихватили рынок с потрохами. Ну а потом стали павильоны ставить да с людей шкуры драть. Встретился я тогда с человеком одним. С Ваней Печорой! Слыхал, небось?!!
Я молча кивнул.
– Ваня Печора вроде и был прошляк, но в свое время авторитетом серьезным слыл, – торопливо продолжал говорить Боря. – И, хотя от дел он тогда уже и отошел, понятиям своим человеческим не изменял. Ну вот Печора и свел меня тогда с одним жучарой! По понятиям тот был вроде как из фраеров честных, хотя и жид! Этот маланец, видно, по самое не хочу чем-то Печоре обязан был. Я как понял, Ваня его для таких дел и держал: сильно «вумных» бедными делать. В общем, прокрутили мы тогда дельце одно, ну и выставили Слона на хорошие бабки. Втачали тому пару цистерн с водой, как за спирт, да три вагона с воздухом на закусь в придачу! На счет того, как кого обмахать, голова у того жидка работала, как котел у паровоза!.. Печора… он ведь с фраерами дел никогда не имел. После того жидок с долей своей сразу слинял, а мы с Ваней остались…
Боря, кашлянув, закурил.
– Все вроде чисто было сработано, да, видно, не рассчитали мы тяг Слона… В общем, замордовали они Печору! Зверски замордовали!!! Я, что греха таить, грешным делом, подумал, что и мне каюк!!! И до меня они дотянутся. Но бежать не стал… Не имел я права Зойку с Настей под нож ставить! Не имел. Я тогда, Михай, с жизнью попрощался, но, видно, не нам то решать. Все, слава Богу, обошлось! Ваня,.. пухом земля ему будет, – вздохнул Боря, перекрестившись, – никого не сдал! Крепкий был человек! И вечная память ему! Одним словом, Печора!!! Но знаешь, оно хоть и обошло мимо меня, но душу щемило. В тревоге жил,.. как в дурном сне… Словно чувствовал, что беда рядом ходит. Так оно и вышло! Настю нашу, – дрогнул его голос. – Убили Настю! Убили! Братец Слона… Младший… Эдик! Он с двумя дружками!
Боря вновь налил себе и, одним глотком выпив, закашлялся.
– Изнасиловали гаденыши, а затем, – голос его засипел, – утопили! Живую еще утопили!.. Зойка, как узнала… А-а!.. Что там говорить!.. Они не только Настю утопили. Они жизнь нашу оставшуюся в слезах утопили!.. Кусок сердца живьем… из груди вырвали!!! – ударил он себя по груди. – Настя для нас лучиком света была в жизни нашей постылой. Зойка души в ней не чаяла. Выучить Настю все хотела, коль сама не смогла. Выучили!!!
Закурив, Боря замолчал. Закурил и я, не зная, что сказать. Так мы молча курили, и лишь тихий шорох листвы нарушал наше молчание. Теплое чувство, смешанное с состраданием к Боре, его сестре Зойке, которую в далекой своей юности я хорошо знал, и к ее несчастной дочери Насте, которую я никогда не видел, стало наполнять меня. Я молча смотрел, как легкий сигаретный дымок, поднимаясь над нами, бесследно исчезая, растворялся в теплом осеннем небе. Растворялся, как когда-то растворилась, словно ее и не было вовсе, полная призрачных надежд и наша молодость:
…А на югах ах ласковое море!
А на югах ах не бывает горя!
И солнце светит лишь для нас с тобой!
Швейцаром кла-а-аняется-я месяц зо-ло-той!
Да, наша молодость ушла, и нет ей возврата! Но, уходя, она, наверное, навсегда оставляет в любом из нас что-то хорошее.
– А ты не связываешь смерть Насти с вашим кидаловом? – нарушил я молчание.
Боря, словно отгоняя дурман воспоминаний, покачал головой:
– Не думаю! Слон бы мне, как и Ване, горло перерезал, и кранты. Он бы не тянул! Он в таких делах никогда не тянул! А Ваня ему ничего не сказал. Ну, а до жидка они, видать, не дотянулись. Жидок – жук майский еще тот! Н-е-ет, не думаю. Настя девочка видная была, и, видать, случайно попалась на глаза этому нелюдю Эдику, – вновь засипел его голос. – Этот гнида не одну девчонку испоганил. Любит, гаденыш, «сладкое». Ведет себя нагло, паскуда, как колымский педераст! За спинами братьев прикрывается, мразь! А после того… сразу на родину сбежал с дружками. Долго его не было! А поутихло – вновь объявился… По его делу… одного несчастного притянули менты. Видать, заставили взять все на себя. А в камере тот и удавился. Вроде бы как сам. Фуфло прогнали, мол, совесть замучила. Вот и все…
Боря взял бутылку, налил в рюмки и, поводив горлышком бутылки о край своей рюмки, вновь спросил:
– Так как… Поможешь?!!
– Ты не возьмешь, Боря, Слона на цок-нахопок. Не тот случай. Не уйдешь… – помолчав, ответил я.
Боря грустно улыбнулся:
– Еще помнишь! – и, поведя плечами, тряхнул головой: – А я и не думаю, Михай, уходить! Я на них на таран пойду! Как Гастелло!.. Не боюсь я! Устал я бояться. Ведь всю жизнь свою только и делал, что боялся. Всю жизнь!
Он залпом опрокинул рюмку и, не поморщившись, поставил ее на стол.
– Поверь мне, это не пьяный базар. Я, Михай, как Настю схоронили, даже пьянеть перестал. Не берет она меня, – кивнул он в сторону бутылки. – Видать, и отпился. Ты знаешь, разменял я свою жизнь, как золотой червонец на мелкие гроши, а их распылил пылью невидимой. Ничего не осталось у меня, кроме усталости в душе… Так чего мне бояться?.. Нечего мне бояться! Ты знаешь, – улыбнулся он своей некогда обворожительной улыбкой, и его глаза вспыхнули былым задором, – я только сейчас, наверное, и понял, что человек начинает жить по-настоящему только тогда, когда перестает бояться. Страх человека, как путами, вяжет, и, когда рвешь эти путы, только тогда и жить начинаешь. Ну как, Сашок, поможешь?!! – неожиданно назвал он меня по имени.
– Подумать, Боря, надо! Подумать! – вздохнул я, но в глубине души у меня заныло от предчувствия нехорошего.
Я уже знал, что не смогу отказать ему.
– Подумать… Не все так просто. Не все!.. Знаешь, что… давай через неделю встретимся. Найдешь меня.
Боря посмотрел мне в глаза и с благодарностью сказал:
– Спасибо, Сашок!
Закурив, я улыбнулся ему в ответ.
Зашуршав сумкой, Боря достал из нее толстый сверток, завернутый в газету, и положил его передо мной на стол.
– Не подумай, что тянул до последнего, ожидая, что скажешь мне… Доля это твоя… И не перебивай меня. Я не возьму это назад! Можешь их выкинуть, но я не возьму… Когда тебя взяли, – вновь торопливо заговорил он, – меня тоже менты проверяли… Но у меня алиби было железное! Помнишь Дину?.. Умная баба была… И меня любила! – вздохнул он. – Она меня и отмазала. Они, видать, проверяли всех, кто с тобой рядом мог быть. А мы то и срок тянули с тобой по одной статье, и шконки наши на зоне рядом были, и откинулись вместе… Струхнул, в общем, я, но и здесь обошлось! А потом я к хорошим людям обратился и перетер с ними о тебе… Ну они и помогли… Помнишь Шакала в «пресс-хате»? Так это ему тогда с воли шепнули, что если хоть один волос с головы твоей упадет, то его брательника опустят на зоне в петушатню, и ему самому кранты будут да вместе с вилами – не спрыгнет! Да и с адвокатом они же помогли!.. Уважали! Мне, Сашок, знаешь, как совесть жгли деньги эти! Не мог я без них тебе на глаза появиться. Не мог!.. Я понимаю, что это далеко не все, но честно тебе скажу, больше я вряд ли смогу отдать.
Лежа ночью в кровати, я долго не мог уснуть. Тревога изнутри все сосала и сосала меня. Слон это серьезно, и мне прежде надо было поговорить с Варравой. Что он мне скажет, я догадывался, но не поговорить с ним я не мог. «Да-а!.. А может?.. Может!.. Что может?!! Что! Ты же знаешь, что не сможешь отказать!» – нервно подумал я, и вновь моя жизнь закачалась, как под ногами кочка на болоте. Закурив, я молча смотрел в окно, и вдруг мой взгляд наткнулся на чуть наклоненный рогаликом месяц: «…Швейцаром кланяется месяц золотой!»
«Швейцаром! Тьфу!» – со злостью сплюнул я и, затушив сигарету, резко задернув штору, укрылся с головой одеялом.
– 14 -
Серьезный разговор
Внимательно выслушав меня, Варрава, отхлебнув из кружки чифира, закурил, подвинув пачку сигарет ко мне.
– Знаешь, Михай, что я тебе скажу… Не нравится мне все это. Я не считаю, что тебе, а следовательно, и нам стоит подписываться на это. Я слышал об этой истории. Тебе твой Сухой, кстати, не говорил, что Слон тех двоих, что были с его ублюдком-братом, утопил? Так сказать, концы в воду. Молчишь? Значит, не говорил. Неужели не знает?!! А я вот знаю! Но речь сейчас не о том… не о том, Михай! Я внимательно слушал тебя. А теперь ты меня послушай и не перебивай! Вот ты говоришь о нем: «Были, был…» Пойми меня правильно, «был» – это все прошлое, – приподнял он свою руку. – Прошлое, Михай! Человек не может жить прошлыми заслугами. Не бывает так у людей, что ты что-то сделаешь, и тебе это будут помнить вечно. Человеку надо постоянно доказывать, – поднял он указательный палец вверх, – своими новыми делами, кто он и чего стоит! Доказывать свое я! Постоянно доказывать! Не мне тебе говорить, что и коронованных развенчивали за их дела и не только развенчивали. А и на ножи ставили. Ты что, думаешь, если бы я сейчас ничего не делал, мне все на подносе подносили? Не-е-т! Не подносили. А подносят, потому что боятся! А если боятся, значит, уважают! И ты, если бы ничего не делал, не сидел бы здесь! А твой бывший подельник, – сделав ударение на «бывший», продолжал Варрава, – какими такими делами доказал? А?!! Ну вот ты тогда сберкассу на себя взял! Хотя копали под тебя, я знаю, серьезно. Серьезно? – внимательно посмотрев на меня, спросил Варрава. – Опять молчишь! Так я повторюсь. Серьезно! Очень серьезно! Ты тогда все правильно сделал! За групповуху мог бы и «вышак» себе заработать. Но ты тогда ни своего Сухого, ни того другого не сдал. Ну и что?!! Сильно они тебя подогревали, когда ты на зону пошел за них срок мотать?!! А когда откинулся, сколько уже прошло?!! А?!! Сечешь, о чем я базарю? Почему не нашел тебя сразу и не поговорил с тобой чисто по-человечески? Он что, не знал, что ты откинулся? Все, кому надо знали, а он не знал!
Взглянув на Варраву, я, взяв из пачки сигарету, закурил.
– Кури, кури, Михай! – улыбнулся Варрава. – Успокаивай нервы! – и, снова отхлебнув з своей кружки, продолжил: – А не нашел тебя, потому что не искал. А не искал, потому что на тот момент у него все вроде и ничего было. А как жареный петух клюнул, он тебя живо вспомнил и нашел! Волына ему понадобилась, – сухо проговорил Варрава.
– Ему не волына понадобилась, а кровь наша! На чужом горбу в рай въехать хочет дружок твой бывший. Знал, что не откажешь ты ему. Я давно, Михай, приглядываюсь к тебе. Давно! И вижу, прав «крестный» наш был насчет тебя, и я рад, что и сам не ошибся в тебе. Когда ты берешься за что-то, я спокоен. Почти спокоен, – добавил он. – Вот и сейчас ты пришел ко мне поговорить, а не начал через понты голимые коники мочить, как некоторые недоумки. Все правильно! В одной лодке плывем и тонуть, если не дай Бог что, вместе будем. Понимаешь, Михай, ты не обижайся, что скажу тебе… – протянув ко мне свою руку, похлопал он меня по запястью. – Ты, как солдат: видишь лишь свой окоп и тебе не совсем понятны действия командира. Но, понимаешь,.. командир имеет более ясную картину… Информации у него поболе. Я то скажу тебе, что Слон мне… очень далеко не симпатичен… Да и не только мне! Когда появился, тише воды был, «апельсин» липовый. А потом потихоньку борзеть начал. У нас с ним еще до тебя непонятки были. На круг пришлось вызывать. Вроде утих. А сейчас забурел да зажирел и вновь борзеть стал! Связи появились среди чинуш. А те, кто им больше и жирнее даст, тем и служат… Крысы продажные! Ну, не мне тебе говорить, – посмотрел на меня Варрава. – Но дает… пусть дает. Но ты же, Михай, сам в курсе, что он на нашу территорию влазить начинает. Это прощупывает он нас!
Варрава хлопнул по столу.
– Прощупывает!!! Смотрит, как поведем себя! Смотрит, что делать будем! Зарываться начал!!! – зазвенел его голос. – Я не успел тебе еще сказать, но, раз пошел такой разговор, скажу. Я через десять дней «стрелку» ему забил. Будем разговаривать с «хорошим» человеком. Война, сам знаешь… Помнишь, как сам говорил, «последний довод». Серьезные разборки – это, в первую очередь, кровь людская и расходы… Очень большие расходы! Восток, Михай, – посмотрел он на меня, – дело тонкое… Ну а где тонко, там и рвется!
– Ну и как мне с Сухим быть?!! – смял я в пепельнице окурок. – Он же мне жизнь спас.
– Опять ты за свое! Знаешь, что мне в тебе даже не нравится, а интересно?!! – внимательно посмотрел на меня Варрава. – Ты вроде жизнью жеванный, но нет-нет, и вдруг мальчишка в тебе раз и мелькнет, словно в окно выглянет.
– Это мой «Романтический юноша», – усмехнулся я и, увидав непонимание в его глазах, добавил: – Может, когда-нибудь расскажу!
– Я рад, – по-кошачьи мягко прошелся по комнате Варрава, – что мы поняли друг друга! Я, Михай, сердцем чувствую, что-то серьезное надвигается… А мне преданные и умные люди нужны. А то, что тебя твой, как его, Сухой в разборке спас, так что из того?!! Ты его за то годами жизни его вольной отблагодарил. И годами, – ткнул он пальцем в мою сторону, – своими заплатил за то! А это очень дорогого стоит! Так что, Михай, никому ты не должен по этому раскладу. Никому! И не забивай себе голову. Поверь! Тебе сейчас эти напряги нужны, как кобелю лишняя блоха на холке. А ему скажи,.. – скривил он губы. – …В общем, потяни до «стрелки», а там посмотрим, что будет.
– 15 -
Облака над рекой
Варрава забил «стрелку» Слону в девять часов утра в понедельник на городском пляже. Мы приехали за полчаса до встречи на четырех машинах и, поставив их веером, вышли из салонов, оставив водителей на местах.
Погода была теплая и сухая. Осень только начиналась, но пляжный сезон уже окончился, и пляж был пустынным. Лишь небольшая стайка уток серыми пятнышками качалась на темной, в зеленых рясках, воде. В бледном небе над нами плыли размывчатые белесые облака, и неяркие солнечные лучи, золотистыми паутинками пробиваясь сквозь них, отражались на темной воде красивой вуалью.
Варрава потянулся и, оглядевшись по сторонам, медленно пошел к реке.
Мы с Бэдей молча двинулись за ним. Наши люди, изредка тихо переговариваясь меж собой, остались стоять у машин.
«Как на поминках! – при взгляде на их темные фигуры непроизвольно мелькнула у меня мысль. – Только покойника не хватает».
Приблизившись к реке, Варрава остановился у самой кромки воды. В черном легком плаще, с седыми волосами и крючковатым хищным носом, он был похож на ворона. Было тихо, и лишь шепот мелких волн, набегающих на песчаный берег, да редкое кряканье уток нарушало эту тишину. Запах листьев, доносившийся к нам легким ветерком, смешиваясь с запахом воды, пьянил. Так, в молчании, мы простояли несколько минут.
– Красиво, – тихим голосом, словно боясь разбудить спящего, нарушил молчание Варрава. – Красиво и спокойно! Так было и до нас, так будет и после нас… Так же красиво и спокойно.
Бэдя, скривившись, недоумевая, взглянул на реку, затем на нас с Варравой и снова скривился. Перехватив взглядом его недоумение, я внутренне усмехнулся.
Варрава достал сигарету и, щелкнув зажигалкой, с удовольствием затянулся:
– У нас рядом с деревней, – оживился его голос, – бор рос! Сосновый. Сосны… во-о! – развел он руками. – Огромные! Корабельные! С красновато-рыжей корой… Я мальчишкой любил бегать туда, к ним. Лягу, бывало, под сосной на мох и смотрю в небо… А там… облака плывут!!!
Варрава прищурившись, словно сравнивая, бросил взгляд в небо.
– Не-е-т! Не такие! А плотные, кудрявые и белые, как паруса.
Что-то мальчишески хвастливое промелькнуло в его голосе.
– А ветер сосну колышет, и она поскрипывает, ну точно мачта… И мне казалось, что я стою на палубе парусника и плыву вместе с облаками в далекие страны! Н-да! Мечты, мечты… Я ведь мечтал стать капитаном дальнего плавания… Да не сложилось… – с тихой грустью замолчал он.
– А я пацаном хотел гонщиком быть! – гыкнул Бэдя и осекся под взглядом Варравы.
– А ты, Михай, кем в детстве хотел стать? – не глядя на меня, спросил Варрава.
Я вспомнил наш дом, маму, и мне стало тоскливо. Мне не хотелось никого пускать в свои воспоминания. Никого!
– У нас во дворе не было соснового бора, а росли лишь тополя. И я не помню неба, Варрава, – ушел я от ответа.
– Облака, облака… – бросив равнодушный взгляд вверх, пробурчал себе под нос Бэдя. – Чи не облака!
– Что ты там бухтишь, «гонщик»?!! – не оборачивая головы, спросил его Варрава. – Неужели тебя… все это не волнует?!! – кивнул он головой в сторону реки.
– А че тут волноваться? – равнодушно пожал тот плечами. – Вот у нас на Енисее рыбалка! А это… – подкурив сигарету, Бэдя небрежно махнул рукой, замолчав.
Варрава недовольно промолчал и, бросив свой окурок себе под ноги, носком лакированного туфля глубоко вдавил его в песок.
– Нет! Красиво! – не выдержав, снова через время повторил он. – Красиво и тихо. Даже не хочется нарушать тишину эту базарами нашими.
– А мы, я думаю, ее не нарушим, – сбрасывая с себя блаженное оцепенение, сказал я ему. – Мне кажется, они не приедут.
