скачать книгу бесплатно
Гетеры насильно оттащили ее от тела Анасты.
Сафо не сразу пришла в себя. Опомнившись, вошла в воду, присела. Вода накрыла с головой. Сафо почувствовала страх, ей стало не по себе. Все закачалось и перевернулось вверх ногами. В ушах прозвучал знакомый голос Прондопула:
– Они мстительны, Сафо, забудь о них.
– Как же я могу забыть? – проплыла мысль. – Они дали мне жизнь.
– У тебя будет много жизней, Сафо, и в одной из них тебе придется сделать окончательный выбор.
– Пусть это наступит нескоро, – подумала она.
– У каждого свое представление о времени, – удаляясь, прошелестел голос Прондопула и постепенно потух, как будто потонул в воде.
А еще через миг она распахнула веки и обнаружила, что сидит в салоне автомобиля, крепко двумя руками держится за руль. Рядом расслабилась Анаста, как будто дремала. Сафо дернулась: ведь Анаста погибла. Стоп. Это же Анастасия. Но как похожа на Анасту. И она теперь не Сафо. Дурацкое имя. Древность какая-то. Она – Софья. Она выбралась из глубины веков, будто стряхнула с ног прах. Анастасия тоже завозилась, захлопала ресницами.
Софья вскинулась, сосредоточенно напрягла мозг. В зеркале заднего вида – архидем Прондопул. Опять он, подумала она, и тогда, и сейчас. Лучше б его не было вовсе.
Но за спиной раздался вкрадчивый голос:
– Разве можно было отказаться от славы и великолепия? Было бы глупо, очень глупо. Ты не отказалась, Сафо, и была права совершенно. С тех пор прошло много лет, однако прежние мысли источили тебя, как червь яблоко. Ты хочешь остаться изъеденным яблоком или быть фейерверком во время праздника?
Его слова возбуждали Софью, от них кружилась голова, между тем она сопротивлялась, выталкивая из себя:
– Не может быть вся жизнь праздником!
– Может.
– Это надоест.
– Не слушай тех, кто не испытал подобного.
– Подобного никто не испытал.
– Неправда. Ты не знаешь этого.
– Мне страшно.
– Это хорошо. Повернись к Игалусу и я помогу тебе, – голос Прондопула обволакивал девушку.
А в горло ей как будто вцепились когти ворона, и клюв рвал глаза из глазниц. Не было сил терпеть, она закричала:
– Боже, я не хочу его слушать! – Сжала веки и втянула воздух, а когда вновь открыла глаза – Прондопул сидел на прежнем месте.
– Ты не нужна Богу, – сказал он. – Попроси Игалуса.
Боль внезапно убралась. Софья отдышалась. Внутри появилась червоточина: желание удостовериться. Вцепилась в руль, стрельнула глазами через лобовое стекло, выпалила:
– Тогда полетели!
Фраза еще висела в воздухе, а автомобиль уже оторвало от дороги и подняло над мостом. Внизу на мосту – потоки машин, вправо и влево река. По берегам плотные постройки, вписанные в рельеф, асфальт дорог, редкие деревья, автомобили и пешеходы. Софья вытаращила глаза, невероятно, истерично захлопала в ладоши, возбуждаясь. Анастасия взбудоражено запищала.
Автомашины на мосту стали останавливаться, из них высовывались и выпрыгивали люди, глазели вверх, показывали пальцами.
Софья крутанула руль, и автомобиль развернуло в воздухе на девяносто градусов. Ударила ногой по педали газа, автомобиль сорвался с места и, пролетев над мостом, устремился вниз. Софья испугалась, надавила на тормоз, но машина врезалась в воду и стала тонуть.
– Почему? – с диким ужасом закричала девушка. – Я не просила падать в воду! – Через все щели салон наполнялся водой. – Я не хочу утонуть! – Она кулаками била в дверцу, крутилась на сиденье, намеревалась рукой вцепиться в пиджак Прондопула. Но пальцы не могли ухватить ткань пиджака, натыкались на твердь, скользили, как по металлу.
Жутко завизжала Анастасия.
И только голос Прондопула был мертвенно-спокойным, заглушившим вопли:
– Ты перед выбором, Сафо.
Вода в салоне не была теплой, как на острове Лесбос. Чувство близкого конца судорожно сжимало сердце. Мозг Софьи расплавился от метаний, и она, захлебываясь, отчаянно взмолилась:
– Боже, спаси, помоги!
Сзади, как будто плетью, хлестнул холодный голос:
– Это жалкий выбор!
Софья с ужасом оглянулась, но Прондопула уже не было, а во рту – вода, и глаза Анастасии вылезали из орбит.
В это время у перил моста скучились любопытные, беспомощно вопили бесполезные слова. На их глазах автомобиль ушел под воду, выбрасывая наружу пузыри воздуха.
Архидем стоял поодаль и тоже смотрел вниз. Из остановившейся за спиной Прондопула машины выметнулся водитель, вцепился в перила, вопросительно раскрывая рот и выпучивая глаза. Прондопул равнодушно пожал плечами:
– Нельзя изменять прошлому. Изменяя прошлому, губишь будущее. Но это ее выбор, а я умываю руки, – и двинулся вдоль перил.
Человек ничего не понял.
Прондопул шел быстро и уверенно, пока вдруг за спиной не раздались радостные голоса толпы. Покосился вниз, над водой показалась голова Софьи, девушка плыла к берегу. Прондопул приостановился:
– Все-таки Он помог ей, – и безразлично шагнул дальше. Девушка, обессиленная, выползла на берег. Подбежали люди, перевернули на спину. Она вонзилась остановившимся взглядом в небо, не замечая лиц, потерянно выронила:
– Там Анастасия, – и вдруг четко увидала прямо над собой безучастное лицо Прондопула, ее глаза округлились, она взметнулась и ошалело закричала. – Это он, это он убил ее! – Потянулась дрожащей рукой к архидему.
Люди переглянулись, никого не обнаружив на том месте, куда устремлялась рука девушки.
А Софья ела взглядом Прондопула, видя, как тот безразлично отвернулся и начал быстро удаляться. Заголосила:
– Остановитесь, Прондопул! – лихорадочно вскочила на ноги. – Верните ее! – кинулась следом и уже почти дотянулась рукой, но Прондопул вдруг пропал.
Софья еще бежала некоторое время, путая мысли и слова. А люди таращились ей вслед и не понимали, к кому она обращалась. Кто-то осторожно обронил:
– Это горячка. Пройдет, – но другой дополнил: – Она сошла с ума.
Через четыре часа в темном углу какого-то грязного подвала на тело Софьи случайно наткнулся сантехник: оно было мертвым. На нем не нашли следов насилия, и никто не мог сообразить, каким образом тело очутилось в подвале, ведь на дверях снаружи болтался огромный амбарный замок.
Прондопул стоял и смотрел, как из подвала вынесли тело наружу и положили на корявый бетон крыльца:
– Прошлое не прощает измен, – произнесли его губы. – Оно никуда не уходит и никого не отпускает. Я видел многое из того, что хотел бы забыть, но не могу этого сделать, потому что прошлое всегда в настоящем. Память времени безгранична, она впитывает все и, как воды Иорданские, несет сквозь круговорот тысячелетий.
Глава третья
На берегу Иордана
Иудейская земля, как плодородная пашня, взращивала пророков и лжепророков, царей и нищих, святых и блудливых, грабителей и сеятелей.
Среди людей ползли пересуды о появлении в Иерее отшельника Иоханана со странными проповедями. Растекались по закоулкам городов и селений.
Любопытство тянуло иудеев поглазеть на необычные крещения с омовением в водах Иордана, из-за коих Иоханану прилепили прозвище – Креститель.
Языки торговцев, ремесленников, мытарей, раввинов донесли молву до Ерушалаима. Иудеи слизывали ее друг у друга, мусолили между собой, растаскивали по домам и забивали щели храма, заставляя священников ломать головы над этой морокой. В глазах фарисеев, саддукеев и ессеев плавали одни и те же вопросы.
Вскоре слухи начали действовать на нервы, раздражать и беспокоить. И наконец вынудили первосвященников собрать Совет. На Совете стоял возмущенный топот ног, крики, брызганье слюной, пока не решили направить к Иоханану Крестителю священников и левитов из фарисеев, чтобы воочию увидеть его дела.
Под палящим солнцем трескалась земля. Колеса повозок, громыхая, нудили скрипом. Копыта лошадей выбивали из дорог пыль, она прилипала к потным лицам и одеждам, противно лезла в нос, мешала дышать. Фарисеев в повозках растрясло, расплавило на жаре, вымотало. Мирская одежда священников, которую вне служения в храме носить позволялось, взмокла на спинах и груди.
По пути часто останавливались в селениях на отдых, прятались в тень. Набивали брюхо едой и валились с ног. Между тем в конце концов добрались до Вифавары. Здесь расположились на ночлег.
А поутру священники, облеченные доверием первосвященников Ерушалаима, нарядились в торжественные одеяния из чистого белого полотна. Нижнее платье, менохозен, из виссона. Собрано у пояса на шнурок. Поверх него хитон. На воротах спереди и сзади глубокие разрезы, на плечах – шнуровка. Одежда плотно облегала тела, доходила до ступней. Без поясов для нижнего наряда, ибо пояса надевались в храм на служение.
Снова взгромоздились на повозки и двинулись к Иордану. Вблизи реки, путаясь в длинных полах, сползли с повозок в траву. Спокойная волна отражала лучи солнца. Покатый берег травяным ковром опускался к переправе. В стороне от переправы увидали скопление людей. Остановились на вытоптанном возвышении, всматриваясь в толпу. Спросили у проходившего мимо человека, есть ли там Иоханан. И получили утвердительный ответ.
Иоханан был долговязым хиляком в одежде из верблюжьего волоса с кожаным поясом на чреслах. Что-то говорил. Гурьба вокруг таращилась на него с любопытством.
Дурной народ, дикий, думали священнослужители, всякому доходяге-проходимцу, у коего подвешен язык, в рот заглядывает. Ждали. И когда Иоханан начал купание людей, оживились насмешками.
Фарисеи тыкали пальцами и надрывали животы. Смеялись над новоявленным мошенником. Омовение выдумал, дурит народ, проходимец. Придумка новая, в хитрости не откажешь прощелыге. Приспособился собирать вокруг себя людей для смуты.
Дождались, когда Креститель остановил купания и с учениками присел отдохнуть. А толпа отхлынула от него и устроилась вокруг на траве.
Тогда священнослужители, подметая полами одежд землю, спустились по косогору. Люди притихли настороженно. Креститель вскинул голову. Священники нахохлились, глядя сверху вниз. Вперед качнулся глава делегации, брюхан с суровыми недоверчивыми глазками:
– Эй, послушай, стало быть, ты и есть – Иоханан Креститель? – С брезгливой гримасой брюхан громко икнул и сморщил лоб. – Что это за одурь ты творишь, безумец? В воду людей загоняешь, головой макаешь, руками крест машешь. Языком мелешь. Людскую молву множишь. Смуту сеешь? К чему народ призываешь? К мятежу? Шайку разбойничью сколачиваешь или новую секту затеял? Какому богу поклоны бьешь? Что за купания выдумал, бродяга? Все это дьявольщина, признайся людям, что речи твои – паскудное вранье. – Брюхан помолчал, ожидая ответ Иоханана, не дождался, снова недовольно пыхнул. – В пророки метишь, баламут? Много таких лжепророков по дорогам шляется, пока не находят их в какой-нибудь канаве с перерезанными глотками. Разбойничьи ножи не отличают лжепророков от баламутов. Ты, подзаборник, отступник, поберегись, твоя тощая шея не очень крепка, чтобы долго носить пустую башку. Впрочем, она ничего не стоит, ты и так слишком долго таскаешь ее на плечах. – Брюхан снова умолк, подхватив руками живот, и заиграл желваками.
– Тебе бы тоже стоило послушать, священник, о душе своей попечься, – нахмурившись, негромко усмехнулся Иоханан. – А то все о пузе заботишься, вон как разбухло, того гляди лопнет. Но не в пузе истина.
– Разбойник! – вспылил священник. – Безумец! Уж не в твоей ли болтовне истина? Язык тебе вырвать – мало! Собрал возле себя сброд, таких же бунтовщиков, как сам. Пускай поберегут головы! Твой язык их не защитит! – Суровые глазки священника побежали по людям, заставляя тех сжиматься и прятать лица. – Забыли Закон, разбойники! – прикрикнул он. – А тебе, Иоханан, лучше убраться из земель иудейских, пока жив! Знаешь, чем кончаются смуты и что бывает с бунтарями? Конечно, знаешь. Не копай там, где уже вырос крепкий колос!
В ответ Креститель оперся на посох и поднялся на ноги. Голос задрожал, набирая силу, жилы на шее вздулись:
– Крепкий колос, говоришь? Присмотрись, так ли он крепок, как кажется. Они все, – Креститель показал на притихших иудеев, – ходили в храм, слушали тебя и били поклоны, но почему это не сделало их такими же пузанами, как тебя? Почему у них не каждый день бывает ломоть лепешки? А ты отожрался и думаешь, правда – в утробе твоей! Лижешь зад тетрарху и римлянам! А за что? Римляне не сделали богаче твой народ. Зачем они здесь? Разве народ иудейский звал их? Пускай убираются в свой Рим! А тетрарх? Царство на бабу променял. Паскудник. Настоящий царь нужен иудеям, защитник, а не римский лизоблюд! Вы забыли, что говорил пророк Исаия. Я пришел, чтобы напомнить. Он предупреждал, что я приду.
Такая самонадеянность Крестителя вывернула священника наизнанку. Он не ожидал подобного отпора, привык к почитанию и почестям. Отступил, злобно раскраснелся, задохнулся от ярости. Было очевидно, что его речь прозвучала напрасно, не произвела впечатления и не воздействовала на Иоханана.
Тут же вся делегация взорвалась криком. Священники и левиты, перебивая друг друга, орали в лицо Крестителю, что много возомнил о себе, стервец. В чужие одежды рядиться начал. Чего придумал, будто о нем говорил пророк Исаия. Только сумасшедшему такое могло взбрести в голову. Очередной мошенник, ушлый плут, жулик. Дождется, что слетит его голова с плеч. Недолго ждать баламутному смутьяну!
Священнослужители ощутили себя в дурацком положении. Им уже казалось, что втуне проколесили путь от Ерушалаима. Окинули проходимца презрительными взглядами и отошли в сторонку, посовещаться.
Быстро убедили себя, что уличили невежду и болтуна, назвали проповеди его вредными и опасными для иудеев. Ничего нового, очередной подстрекатель к бунту, могли бы и не ехать сюда, достаточно было направить царских стражей.
Вернулись к Иоханану с требованием, чтобы больше не мутил и не дурачил людей, прекратил свою болтовню подобру-поздорову, пока не заключили его в узы.
И с надменным видом пошли прочь, шурша подошвами сандалий и полами одежд.
Люди, наблюдавшие все это, жались друг к другу и растерянно глядели то на священнослужителей, то на Иоханана Крестителя. И только одна фигура Прондопула в середине толпы, укрытая иудейской одеждой, была неподвижной. Из-под густых черных волос с синеватым отливом торжествующе холодел тяжелый взгляд.
Иоханан хмуро посмотрел в спины священникам и произнес громко, чтобы слышали в толпе:
– Все когда-нибудь кончается. Фарисеям следует помнить, их конец тоже неминуем.
Еще одну ночь священники провели в том же местечке, ворочаясь и храпя. А спозаранку, когда солнце едва вылупилось из-за горизонта и не было жары, устремились назад в Ерушалаим. Они выспались и пребывали в хорошем расположении духа. Зубоскалили над Крестителем. Потешались над его крещениями и бесились одновременно, ибо зловредные проповеди безумца отрывали людей от храма иудейского. Фарисеи надумали просить первосвященников Ерушалаима изгнать взашей Иоханана из иудейских царств или заключить в узы. Придется подсуетиться, пошептать в уши, не впервой, насобачились в таких делах.
Креститель тоже проснулся рано. Он всегда опережал лучи солнца. Поднимался, когда оно только подкрадывалось к линии горизонта, намечаясь краснеющей полоской. Ученики подхватились следом. Сбились, как щенки, в кучку, второпях сонно вразнобой пробубнили короткую молитву.
Иоханан отряхнул одежду, плеснул водой в лицо и пошел по берегу между разметавшимися во сне людьми. Некоторые добрались сюда поздним вечером, а то и ночью. Свалились от усталости прямо там, куда в темноте вывела тропа. Придавленные к земле сном, лежали беспорядочно, раскидавшись. Урчали, сопели, храпели, присвистывали и причмокивали, не слышали шагов проповедника.
Солнце только начинало выходить из-за горизонта, отбрасывая длинные тени, еще мало было света, чтобы рассмотреть лица.
Проповедник рассеянно остановил взгляд на щуплом длинноволосом человеке в просторной одежде из толстой льняной ткани. Тот безмятежно дрых на боку, подсунув руку под щеку. В блеклом свете лицо чернело бородой и усами. Креститель приостановился: он узнал его, но будить не стал. Задумчиво постоял и двинулся дальше. Ученики за спиной зашушукались. А щуплый продолжал спокойно спать, прижимаясь впалой щекой к ладони.
Иоханан неторопливо вернулся к реке, сел на валун, опустил ноги в воду. Рядом неслышно сбились ученики, ближе всех присоседился Андрей. Солнце и дорожные ветры потрудились над лицом Иоханана, иссушив кожу. Андрей был также сухопар, но моложе, и кожа имела больше соков.
В утренней тишине звучал легкий бодрящий плеск волны. Река Иордан медленно и спокойно несла свои воды мимо.
Люди на берегу стали просыпаться, разлеплять веки, встряхиваться и тянуться к воде. Накоротке перебрасывались словами и тормошили вопросами Иоханана.
Когда рассвело, проповедник вошел в реку, утопив полы одежды. Принялся крестить желающих. Вода была по обыкновению теплой, подобно парному молоку. Он крестил людей, окуная в нее с головой. Вскоре среди ожидающих купания показался щуплый. Их взгляды встретились. Креститель шагнул на берег, приблизился. Щуплый уважительно наклонил голову:
– Здравствуй, брат.
– Что привело тебя ко мне, Йешуа? – спросил Иоханан, вглядываясь в него. Приподнял брови, заложив морщинку на переносице, скрепил скулы, дожидаясь ответа.
Йешуа был чуть ниже ростом. Худощавое лицо с прямым красивым носом, усы и борода на рельефном крепком подбородке. Глаза с крупными густо-карими зрачками смотрели спокойно:
– Хочу понять, почему к тебе идут люди.
– Ко мне идут те, кому больше некуда пойти, – вздохнул Креститель.
– Идти всегда есть куда. Было бы за кем, – возразил Йешуа. – Ты думаешь, знаешь, куда их вести?
Иоханан секунду подумал:
– Всегда должен кто-то указать начало пути. А поведет тот, кому предначертано. Но все – едино. И мы с тобой едины.
– Нет, – отринул Йешуа. – Твой путь, только твой! – сказал, не раздумывая. – У нас разные дороги!
