скачать книгу бесплатно
Полицейский свисток покатился в сточную канаву. Билл схватил жертву за ворот и крепко тряхнул.
– Слушай, – прошипел он, – не вздумай сопротивляться. Будь наша воля, ты бы уже получил перо под ребра. И получишь, если придется. Выворачивай карманы, живо. Все вынимай. И только пикни – даже пожалеть об этом не успеешь.
Трясясь от страха, мужчина поднялся на колени и вывернул карманы. Роговый гребешок, горсть мелочи, ключи…
– Все вынимай! – настойчиво повторил Билл.
Спички. Носовой платок. Трубка. Кисет.
Билл потерял всякое терпение и сам принялся шарить по одежде мужчины. В кармане жилета он нашел то, что искал, – старую, замусоленную записную книжку.
– Есть! – сказал он. – А теперь я хорошенько тебе врежу, потому что мне не нравится, чем ты занимаешься.
Мужчина отпрянул:
– Нет, погодите, не надо…
– Успокойся, я же еще не бью. Просто говорю заранее, поэтому не жалуйся, что не предупреждал. Но сначала скажи мне: сколько еще народу работает на твоего хозяина?
– Больше никого, клянусь…
– Только ты один?
– Да, в этом отделе один, честное слово!
– А нет ли у него другого отдела, о котором ты не говоришь?
– Нет! Пожалуйста, отпустите меня! Я обычный человек, я просто пытаюсь заработать себе на кусок хлеба…
Билл ударил его и положил в карман записную книжку. Отойдя на пару шагов от мужчины, который стонал, лежа в сточной канаве, он сказал:
– Кстати, на твоем месте я бы не курил здесь трубку. Вон оттуда газ идет. Такой взрыв получится… Хочешь еще по морде? Нет?
Он пнул его ногой, и ребята, надвинув кепки на глаза, вышли из подворотни и свернули за угол. Когда они были уже довольно далеко от переулка, Лайам сказал:
– Ладно, давай мою долю, и я сваливаю.
Билл раскрыл кожаную сумку и достал оттуда несколько монет.
– Держи, – сказал он. – Двадцать. Как и договорились.
– Там больше, чем двадцать, это точно.
– Мы договорились – двадцать, – ответил Билл. – Ты их получил. Не нравится – в следующий раз возьму с собой Брайди.
– Не трогай Брайди, – ответил Лайам. – Не впутывай ее.
Они обменялись недружелюбными взглядами и разошлись. Лайам повернул налево и пошел на юг в сторону реки и Ламбета. А Билл двинулся по направлению к Сохо.
Маргарет Хэддоу узнала бы жертву нападения: это был человек, которого она видела утром в конторе мистера Пэрриша. Тот самый, что упоминал евреев. Звали его мистер Табб.
Через двадцать минут после того, как на него напали, он вновь направлялся к Пэрришу, но уже куда менее охотно, чем утром.
– Ты опоздал, – заметил Пэрриш, когда он вошел в кабинет.
– Мистер Пэрриш, я очень сожалею, меня ограбили…
Глаза комиссионера делались все шире по мере того, как он осматривал пришедшего. Разбитый нос, заплывший синяком глаз – все это произвело на него неприятное впечатление, однако лишь с эстетической точки зрения. Пропавшая кожаная сумка беспокоила его куда больше.
– Где сумка? – спросил он.
– В том-то и дело, сэр, видите ли, ее отобрали…
Мистер Пэрриш встал.
– А книжка?
Мистер Табб сглотнул.
– Ее тоже. Они все отобрали, – сказал он. – Обчистили до нитки.
Челюсти мистера Пэрриша были крепко стиснуты, глаза яростно сверкали.
– Когда? – спросил он.
– Всего минуту назад. Я сразу пришел к вам, сэр…
– Где?
– В маленькой подворотне за углом. Они ударили меня, затащили туда, сэр… Я ничего не мог поделать…
Мистер Пэрриш издал рычащий звук и выбежал из комнаты. Мистер Табб со скорбным видом сел на стул и вытер нос рукавом рубашки. Через несколько минут комиссионер вернулся. Он немного запыхался, слетев по лестнице вниз, добежав до Клэр-Корт, порыскав там и вернувшись обратно.
Он потряс полицейским свистком перед лицом Табба.
– А это я тебе зачем дал?! – закричал он.
– Я пытался, мистер Пэрриш…
– Я нашел его в канаве, ты, разгильдяй несчастный!
– Они выбили его у меня из руки, сэр…
Гнев мистера Пэрриша вылился в град ударов, которыми он осыпал голову и плечи мистера Табба. Удары были не так точны, как затрещины Билла, но не менее болезненны; потом комиссионер со вздохом отпрянул в сторону и опустился на стул.
– Список, – сказал он. – Давай составим список. Придется нам с тобой, Табб, все делать сначала. И нужно знать, сколько мы потеряли. Думаю, мистеру Ли все это не очень понравится, правда?
Мистер Табб, шмыгнув носом, кивнул. Мистер Пэрриш достал серебряный карандаш и лист бумаги.
– Итак, сколько было в сумке?
– Триста пятьдесят фунтов, – пролепетал мистер Табб.
– Хм… Маловато по сравнению с прошлой неделей. Ты уверен? Сколько было с каждого дома?
Я понимаю, в книжке все было записано, но память-то у тебя есть? Знаешь, зачем тебе дана память? Чтобы не забывать то, что не успел записать. Вот для чего она тебе. Сколько ты взял на Гревилл-стрит, двенадцать?
– Шестьдесят четыре фунта, мистер Пэрриш.
– Хорошо. Я смотрю, ты уловил мою мысль. Дорсет-плейс, пятьдесят два?
Мистер Табб назвал очередную сумму, а потом сказал:
– Э-э… мистер Пэрриш.
– Да?
– А зачем мы это делаем?
– Чтобы ты мог пойти завтра на Гревилл-стрит, двенадцать, и взять там шестьдесят четыре фунта. А потом в Дорсет-плейс, на Тэкли-стрит и так далее. Иначе мистер Ли разозлится, и у нас будут неприятности, понимаешь? Тебе необязательно идти завтра. Можешь начать прямо сегодня. Итак, сколько ты взял на Энделл-стрит?
Сохо в то время был одним из самых густонаселенных районов Лондона; на улицах стояли шум, гам, смрад, причем пахло там отнюдь не благовоспитанностью. Это было оживленное, многонациональное и притягательное место.
Билл с кожаной сумкой на плече и записной книжкой в кармане ничем не выделялся из толпы. Размашистыми шагами он шел по узеньким людным улочкам, воздух которых был пропитан запахами супа, чеснока, сыра, печеного мяса и жареной рыбы. Если вы любили поесть – места лучше Сохо было не сыскать во всем Лондоне. За три шиллинга вы могли пообедать так, что потом с трудом передвигали ноги. Билл явно был голоден. Он остановился, поглазел на витрину еврейской булочной и потряс в кармане мелочью. Денег хватало. У него оставалось несколько пенни, он зашел внутрь и купил булку.
Он прикончил ее к тому моменту, когда дошел до Дин-стрит. На Новом королевском театре висела афиша мюзик-холла, но Билл прошел мимо. Также не обратил он внимания и на здание Общества человеколюбия и согласия, где, сообщалось в объявлении, миссис Литиция Миллс читала лекции о пользе умеренности во всем, сопровождая их показом диапозитивов.
Следующим после этого центра благонравственности и просветленности стоял обшарпанный дом, где сдавались меблированные комнаты. Его двери были открыты, и оттуда на улицу вырывались свет и шум. Билл зашел внутрь, пробрался сквозь толпу, которой не хватило места на собрании социалистов, и теперь люди вынуждены были толкаться в коридоре, и по лестнице поднялся на третий этаж. Дом этот скорее напоминал клуб: одна комната была завалена книгами и газетами, несколько человек сидели там и читали; в другой комнатушке разыгрывались три партии в шахматы, и сгрудившиеся вокруг столов люди шепотом обсуждали перипетии поединков; в следующем помещении бородатый человек объяснял группе студентов преимущества анархизма, хотя, казалось, его мало кто слушал.
Билл постучался в дверь, из-под которой выбивалась тоненькая полоска света, и из комнаты донесся голос:
– Ja? Immer herein![4 - Да? Войдите! (нем.)]
Билл вошел. В комнате было накурено и душно, лампа стояла на стопке книг, бумаг и журналов, которыми был завален не только стол, но и пол вокруг истертого ковра. За столом сидел человек, к которому и пришел Билл, а напротив него – некто Малыш Мендел. Билл замер на месте с широко открытыми глазами и машинально сдернул с головы кепку, потому как Малыш Мендел был не кем иным, как известным главарем еврейских банд в Сохо. Власть в районе делили между собой евреи, ирландцы и итальянцы, и Мендел слыл настоящим королем. Ему шел четвертый десяток, он был высок, с озорными глазами и заметной лысиной, одет с иголочки. Поговаривали, будто он голыми руками убил двух человек и организовал ограбление банка на Веллингтон-стрит; об этом знали даже в полиции. Но он был слишком умен, чтобы попасться им в лапы. Как-то Мендел заявил, что в грядущем веке отойдет от дел, уедет в Брайтон и там, богатый и всеми уважаемый, попытается добиться места в парламенте. А поскольку он был Малышом Менделом и говорил это абсолютно серьезно, никто и не подумал усомниться в его намерениях.
И конечно, авторитет мистера Голдберга в глазах Билла не мог не возрасти, когда он увидел, что в гости к нему пожаловал такой великий человек.
Мистер Голдберг помахал в воздухе своей сигарой.
– Мой друг, Билл Гудвин, – представил он его. – Мы почти закончили, Билл.
– Здравствуй, – сказал Малыш Мендел, и Билл робко шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. – Ты откуда будешь, Билл?
– Из Ламбета, мистер Мендел, – сиплым голосом ответил он.
– Дэн сказал, что ты неплохой малый. Может, как-нибудь встретимся, потолкуем? Что ж, старина, мне пора, – сказал он Голдбергу, вставая со стула. – Весьма интересные вещи ты мне рассказал. Думаю, в этом что-то есть. Всего доброго, Билл.
Парень с благоговением посмотрел ему вслед.
Голдберг рассмеялся, и Билл повернул голову. Человек за столом был моложе Малыша Мендела – вот и все, что Билл знал о нем. Голдберг был для него загадкой, в нем он чувствовал что-то дьявольское. Парень не удивился бы, увидев у него рога, копыта и длинный хвост; даже от его сигары несло серой. В один прекрасный день Голдберг появился в полицейском участке, где Билл находился за разбитое окно и украденные серебряные вещицы. Парень видел этого человека первый раз в жизни, но слова его звучали так убедительно, что вскоре он и сам стал припоминать, как в день ограбления помогал Голдбергу организовать пикник для еврейских сирот на пустоши Хэмпстед.
– Я принес ее, мистер Голдберг, – сказал он, положив кожаную сумку на стол. – И это тоже. – Рядом он бросил потрепанную записную книжку.
– Отлично, – ответил Голдберг. – Садись. Ты их считал?
– Конечно нет. – Казалось, Билла оскорбила сама мысль об этом. – Я их не трогал. Только отдал Лайаму его долю.
Голдберг расчистил место на столе, сдвинув рукой все, что на нем находилось, в сторону, и высыпал содержимое сумки. Там оказались золотые соверены, серебро и пачки банкнот. Он быстро пересчитал их.
– Триста тридцать. Двадцать – тебе, десять – на расходы мне, итого остается триста. А теперь слушай. Знаешь еврейский приют на Леман-стрит?
– Тот, что у доков?
– Именно. Отнесешь деньги туда и передашь управляющему. Скажешь, это от жертвователя, пожелавшего остаться неизвестным. Если он начнет задавать вопросы, просто спроси, будет он их брать или нет.
– Хорошо, мистер Голдберг. А зачем книжка? Я пытался разобрать, что там написано, но ничего не понял. Видимо, почерк скверный.
– Видимо, Билл. Теперь слушай: за дверью тебя ждет меламед[5 - Учитель в синагогальной школе.], мистер Кипнис. Возьми свой учебник, вон там, на стуле возле окна.
Билл взял маленькую книгу в матерчатом переплете, на которую указал Голдберг, поблагодарил его и вышел из комнаты. А Голдберг закурил сигару, положил ноги на стол и, устроившись поудобнее, начал изучать записную книжку.
Меламед, учитель идиша, был не столь образован, как раввин. Простой ремесленник, он вбивал основы языка в головы непослушных мальчишек. Однако Билла он обучал не идишу – парень учился читать по-английски, так как был неграмотен и, будучи евреем, стыдился этого.
Долгое время Билл не знал, что он еврей. Он вообще не знал, кто он и откуда. Вырос среди ирландских семей в Ламбете, в школу не ходил, слонялся по улице и научился лишь драться и обманывать. Когда ему исполнилось тринадцать, жизнь круто переменилась – его взял помогать по хозяйству Рейбен Леви, портной с Уолнат-Триуок. Билл влюбился в его дочь Ребекку, скорее даже не в нее, а в богатую, сытую и красивую жизнь семьи портного со всеми ее обычаями и традициями. Ему нравилось так жить, он хотел роскоши и всеми силами старался приобщиться к ней.
Всем было ясно, что Билл еврей. Он совсем не был похож на ирландца. Билл слышал, что для того, чтобы стать настоящим евреем, нужно совершить целый обряд, но сначала надо научиться читать и писать. Все евреи, которых он встречал, обладали одной общей чертой – они были весьма образованны. Старый Рейбен Леви чуть что – сразу бросал работу и начинал упоенно спорить, делясь умными мыслями по поводу политики, религии, литературы, юриспруденции или чего-нибудь еще; и остальные евреи тоже спорили – простые работяги говорили, как царь Соломон. Малыш Мендел, должно быть, долго учился, думал Билл, уж по крайней мере, грамоту знал. Поэтому и стал тем, кем стал.
Билл скрывал свое желание учиться до того, как познакомился с Голдбергом. Тот нашел старого бедного меламеда, мистера Кипниса, чьи нервы уже изрядно потрепали маленькие дети, и познакомил с ним Билла; и теперь парень занимался как одержимый, уча азбуку и царапая буквы на грифельной доске, пока мистер Кипнис тайком отпивал из своей фляжки.
А в соседней комнате Дэн Голдберг бросил записную книжку в ящик, налил себе стакан бренди и достал свои записи, касающиеся очень необычного дела мистера Пэрриша: судебного процесса, в который была вовлечена женщина по фамилии Локхарт.
Глава пятая
Учебная стрельба
На следующее утро у Салли была назначена встреча с тремя клиентами, кроме того, ей надо было написать несколько писем, поэтому к своему поверенному она выбралась лишь днем.
Похоже, он был удивлен, увидев ее.
– У меня нет новостей, – сказал он. – Слушание дела назначено, как вы знаете, на четырнадцатое число следующего месяца – довольно скоро, но, может, это и к лучшему?
– Как к лучшему, мистер Эдкок? У нас совсем не остается времени!
– Времени на что? – Он развел руками.
Она с трудом сдерживала негодование.
– Вы хотите сказать, что не намерены ничего делать? Господи боже мой, да что же…
