Жити? Святого Валентина

скачать книгу бесплатно


Во всех случаях вандалы оставили знак – изображенный чёрной краской крест: у статуй Ромы и Цезаря он был торопливо выведен кистью на постаментах, а в храме Весты его изобразили на дверях. Такой крест не так давно стали использовать христиане, как символ своей веры. Нашлось много свидетелей, видевших вандалов, и утверждавших, что те были одеты в коричневые плащи с капюшонами из грубой шерстяной ткани, которые, как считалось, предпочитают носить христиане, хотя подобные плащи тогда носили отнюдь не только они.

Ввиду особой чрезвычайности происшествия немедленно был собран сенат, принявший решение об аресте всех известных христиан и преданию их главарей смертной казни. Когда решение сената об арестах было исполнено, свидетели среди арестованных сразу опознали шпиона понтифика храма Юпитера, и тот, умоляя сохранить ему жизнь признался, что действовал, выполняя решение христианской общины. Назвать своих сообщников он отказался, мотивируя это тем, что не хочет лишних жертв среди простых исполнителей, и «лишать жизни надо тех, кто принимает решения и отдаёт приказы». Впрочем, сообщников он не мог назвать при всём своём желании, так как их роль исполнили люди, подобранные понтификом храма Юпитера. Как только они явились в условленное место на берегу Тибра получить оговоренную плату, их убили младшие жрецы храма, и, привязав к ногам камни, сбросили тела в воду.

На совете понтификов было решено для успокоения римлян устроить в Колосее[27 - Современный Колизей – амфитеатр, на арене которого проходили бои гладиаторов, травля хищниками преступников и даже имитация морских сражений.] зрелища: вначале сражения гладиаторов, затем последует травля главарей христиан львами, а в завершение народу на арене будет показано, как христианок будут насиловать быки, кони, ослы и собаки.

– Давненько римляне не видели подобного зрелища. На мой взгляд, отвратительно, но вполне соответствует тяжести совершённого преступления, – пряча цинизм за маской объективности, после безупречной инсценировки длительной нерешительности и внутренней борьбы, одобрил предложение верховной жрицы храма Весты понтифик храма Юпитера.

Галлиен во время заседания совета не проронил ни слова.

Глава 5

После срочного вызова к императору и беседы с ним, Кратоний вернулся домой мрачнее тучи. Первым делом он осведомился, не проснулся ли Валентин. Эфинус и Аполлоний уже покинули дом Кратония, сославшись на то, что «в обители ожидает много дел» – дом, где проживали, они почему-то называли «обителью».

Валентин спал уже четвёртые сутки подряд, присматривать за ним в доме остался Прокул. Помогать Прокулу вызвался Геримон. Хотя помогать собственно говоря было не в чем – Прокул сам тяготился бездельем и эта тягость усиливалась тем, что его не оставляла тревога за состояние Валентина.

Сон Валентина был скорее длительным обмороком, чем собственно сном. Прокула успокаивало лишь то, что с лица Валентина сошла та смертельная бледность, с которой он вышел из комнаты Геримона после исцеления мальчика. Дыхание, первоначально какое-то аритмичное, стало ровным, стоны, которые время от времени издавал Валентин прекратились.

Геримон чувствовал себя неловко из-за оказываемого ему повышенного внимания окружающих, поэтому предпочитал общество Прокула, которого расспрашивал об учении Христа, об истории Христианства, о Валентине. По тому, как мальчик задавал вопросы и смотрел на него, спящего, чувствовалось, что его благодарность Валентину за исцеление безгранична.

Кратоний, наблюдавший за сыном, с огромным огорчением начал сознавать, что мальчик последует за Валентином без раздумий хоть в огонь, хоть в воду.

Как учёный, Кратоний, приняв новую веру, сразу решил разобраться в её нюансах. Имея доступ в императорский архив, он разыскал там сочинения христианских публицистов Аристида и Юстина, адресованных императору Антонину Пию с целью объяснить сущность христианских религиозных верований и убедить в клеветническом характере обвинений, возводимых на христиан их идеологическими конкурентами и соперниками. У своих постоянных поставщиков книг он заказал полемические произведения о христианстве Тертуллиана и Киприана, казнённого по приказу отца Галлиена – Валериана.

Читая сейчас Аристида, Кратоний с горечью узнавал в подвижническом обожании сына, подвижническое обожание Христа своими учениками. Но, размышляя о дальнейшей судьбе сына, Кратоний понимал, что рядом с Валентином мальчик будет далёк от того множества извращённых соблазнов, которыми искушает неопытные подростковые души Рим, сумеет сохранить и развить лучшие человеческие качества.

«Судьба служителя настоящего Бога, гораздо завиднее любой мирской судьбы, так как в этом мире воинствующе торжествуют жадность, зависть и подлость, угнетая честность, благородство и порядочность, – рассуждал про себя Кратоний. – В конце концов, именно Валентин вырвал мальчика из лап смерти, которыми она уже крепко ухватила его, и Валентин теперь имеет, возможно, даже больше прав на мальчика, чем мы, родители. – Эта мысль его возмутила, и он тут же ответил сам себе. – Валентину скорее всего даже в голову не придёт мысль предъявлять какие-то права на мальчика. Это всё глупые проделки сознания отца, делающего выводы на основании одних лишь взглядов ребёнка на человека, рядом с которым он пережил самый страшный момент своей жизни. Это всё глупая отцовская ревность к человеку, вклад которого в судьбу сына оказался не меньшим, чем мой: я дал мальчику жизнь, но оказался не способным поддерживать её должным образом, а Валентин вернул Геримону эту жизнь, когда тот её почти уже потерял. – Отгоняя эти мысли от себя, Кратоний подумал о том, что пусть всё будет так, как решит сам мальчик. – Но как это воспримет Цецилия?»

Валентин проснулся лишь утром пятого дня после исцеления мальчика и так долго не покидал бассейн с тёплой водой, что Цецилия, вместе с рабами хлопотавшая над приготовлением блюд, чтобы накормить Валентина, стала переживать, что те из них, которые подают горячими, остынут.

Вошёл в триклиний Валентин освежённым, с аккуратно расчёсанными мокрыми волосами, распространяющий тонкий запах благовоний, которыми его умастили рабы, наперебой старающиеся ему угодить. Столик с едой вместе с рабыней внесла Цецилия и её взгляд, обращённый на Валентина, буквально излучал безграничную материнскую благодарность. Прокул встал с ложа и вместе с Валентином они стали читать молитву-благодарность Богу «за хлеб насущный данный днесь». Для хозяев это оказалось неожиданным, об этой норме христианского поведения они не знали, но сразу стали повторять слова молитвы вслед за Валентином и Прокулом.

Когда приступили к еде, стало видно, как проголодался Валентин.

За едой Валентин поблагодарил хозяев за тёплый приём в их доме и объявил, что сразу после завтрака намерен вернуться в свою обитель. Кратоний осторожно поинтересовался у Валентина, чем он может выразить свою благодарность за исцеление сына. Валентин усмехнулся.

– Сейчас я с удовольствием приму вашу благодарность в виде кубка любого красного неразбавленного вина, желательно хиосского, только не с галльских виноградников, – и уже без усмешки пояснил. – Обычно я не пью вина, но сейчас оно поможет мне восстановить кондиции организма.

Без какого-либо знака от хозяев раб, отвечавший за напитки, исчез. Как показалось присутствующим, отвлёкшимся на реплику Прокула, через несколько мгновений он снова возник за спиной Валентина, почтительно указывая на вход в триклиний.

Четверо рабов, просунув в ручки деревянные палки, осторожно внесли в триклиний амфору высотой чуть меньше роста человека. Сделана она была из чёрного гранита и на корпусе были искусно высечены египетские иероглифы.

Раб-виночерпий небольшим молоточком осторожно сбил гипс, которым была залита шейка амфоры, затем щипцами извлек пробку из волокон пальмы. Потом он дал команду рабам носильщикам и те осторожно наклонили амфору, чтобы слить масло, перекрывавшее доступ воздуху.

Налитое в кубки вино янтарного цвета имело удивительный аромат, который заполнил весь триклиний, и было очень приятным на вкус.

– Может всё-таки хиосского? – лукаво усмехаясь, спросил Кратоний.

– Теперь уже нет, – ответил Валентин, маленькими глотками отхлёбывающий вино и явно наслаждаясь его вкусом. – Теперь я смело могу утверждать, что пробовал нектар – напиток богов-олимпийцев.

После завтрака Валентину и Прокулу принесли их коричневые с капюшоном плащи из грубой шерстяной ткани, тщательно выстиранные и выглаженные.

Кратоний передал Прокулу мешочек с сотней сестерций, и, наконец, решился.

– Недавно меня вызывал к себе император. Мне показалось, что он обеспокоен поведением жрецов, желающих представить исцеление Геримона как колдовство и, обвинив христиан колдунами, начать репрессии. Галлиен сейчас не в том положении, чтобы пойти против жрецов. Это он мне дал понять очень ясно и намекнул, что жрецы вполне способны организовать какую-нибудь провокацию для придания видимости законности репрессиям против христиан. Сегодня ночью кто-то обезобразил несколько статуй богов на Форуме и напал на храм Весты, оставив везде знаки в виде выведенного чёрной краской креста. Сенат принял решение об аресте всех римских христиан, а на совете понтификов решено подвергнуть главарей христиан растерзанию львами в Колосее. Вам лучше остаться у меня, в доме советника императора жрецы не решатся на враждебные действия против вас.

– Все события в этом мире развиваются только так, как угодно Богу, да и ваш дом не сможет вместить всех наших братьев, – ответил Валентин и собрался уходить.

– Я покажу вам свою библиотеку, – сказанное получилось у Кратония как-то жалобно и нетвёрдо, но к его удивлению Валентин заинтересованно повернулся к нему.

– Прокул, ты иди к братьям, а я задержусь. Ты же знаешь мою слабость.., – Валентин пояснил, обращаясь уже к Кратонию. – Ещё ни разу я не смог отказаться посмотреть хранилище человеческих знаний и мудрости.

Библиотека занимала почти всю подвальную часть дома Кратония. Как только Валентин вошёл в неё, он не смог удержаться от восхищённого возгласа.

На деревянных многоярусных стеллажах от пола до потолка помещения на полках лежали книги: свитки папируса и пергамента, стопки тонких металлических пластин, аккуратно перевязанные прямоугольники тонкой хорошо выделанной кожи. Надписи на бронзовых табличках под каждой из них облегчали поиск нужной книги.

«Муций Сцевола[28 - Здесь и далее древнеримские и древнегреческие писатели, философы, учёные.]. Восстановленные «Великие анналы», – прочёл Валентин на ближайшей к нему табличке. Он взволнованно пошёл вдоль этого стеллажа, читая имена авторов: Гелланик Митиленский, Гней Невий, Квинт Энний, Квинт Фабий Пиктор, Марк Порций Катон, Полибий, Марк Теренций Варрон.

У этой последней таблички Валентин остановился и спросил у Кратония, наблюдавшего за ним с гордостью и удовлетворением присущими истинным коллекционерам, когда к их коллекции проявляют неподдельный интерес:

– «Древности» у вас обе части?

– Обе, – стараясь выглядеть равнодушным, ответил Кратоний, но удалось это ему плохо, так как видно было, что его буквально распирает от гордости.

Ничего не сказав, Валентин пошёл дальше и продолжил читать: Цицерон, Гай Юлий Цезарь, Гай Саллюстий Крисп.

У таблички с надписью «Тит Лукреций Кар. «О природе вещей» Валентин снова остановился и задумчиво погладил её пальцем. Потом он посмотрел на две следующие таблички и спросил Кратония:

– Диодор Сицилийский и Тит Ливий полностью?

– Да, – уже не в силах спрятать гордость за напускным равнодушием ответил Кратоний. – Все сорок и сто сорок две книги.

Валентин пошёл дальше, читая таблички, и вновь ненадолго остановился возле «Естественной истории» Плиния Старшего. Проходя мимо таблички с надписью «Апуллей. «Метаморфозы», Валентин улыбнулся.

Когда, не пропустив ни одного стеллажа и ни одной таблички, Валентин закончил осмотр, он сказал Кратонию:

– Вы действительно очень богатый человек. Сомневаюсь, что у кого-либо ещё в Риме имеется такая богатая библиотека. Даже библиотека терм – ничто по сравнению с вашей. Как вам удалось собрать такие сокровища?

– Моё утро начинается с посещения Аргилета[29 - Аргилет – квартал в Риме, место продажи ремесленных изделий и книг.], с тех книжных лавок, где появляются литературные новинки, и лишь потом я направляюсь к Форуму.

Как постоянному покупателю и советнику императора мне оставляют первый экземпляр любой новинки, переписанный писцами. Что касается оригиналов, написанных самим автором, то ещё предыдущий император издал специальный эдикт, обязывающий торговцев книгами продавать их мне, как советнику императора, и возмещать мне расходы из государственной казны на их приобретение при предъявлении расписки продавца.

Валентин ненадолго задумался, а потом сказал:

– Вы спрашивали меня, чем можете отблагодарить за исцеление сына. Я буду очень признателен вам, если вы разрешите мне пользоваться вашей библиотекой.

– Одно ваше слово и я прикажу отнести всё, что у меня есть, в место, которое вы укажете, – волнуясь от того, что наконец получил возможность отблагодарить Валентина чем-то материальным, Кратоний шагнул вперёд и приложил обе руки к груди.

Валентин улыбнулся.

– Вы видели мою обитель. Подобное богатство мне хранить просто негде. Я буду вполне удовлетворён возможностью брать и читать книги. Обязуюсь пользоваться книгами со всевозможной аккуратностью. Начну с вашего позволения с Варроновых «Дела божеские». «Дела человеческие» я недавно прочёл.

Кратоний бросился к стеллажу, схватил с полки плотно увязанный свиток листов папируса и, подойдя к Валентину, протянул ему. Потом он метнулся к другой полке и, вернувшись, вложил Валентину в руку аккуратно связанную стопку тончайших прямоугольников пергамента.

– От этого подарка Учитель у вас нет права отказаться – это копия подлинника «Прогностики» Гиппократа, о которой вы упомянули при первой нашей встрече. Она на греческом языке, но не думаю, чтобы это было препятствием для вас.

Валентин подтвердил своё знание греческого языка кивком головы и бережно взял книгу.

– В таком случае, с Варроном я, пожалуй, повременю, – сказал Валентин и вернул свиток папирусных листов Кратонию.

Предложение выпить ещё один кубок янтарного египетского вина Валентин отклонил и одел плащ.

– Ну, тогда хоть воспользуйтесь моей лектикой, выглядите вы ещё не вполне восстановившим силы, – просительно сказал Кратоний.

В этот момент входная дверь распахнулась от сильного удара извне и в дом ворвались солдаты-преторианцы[30 - Специальные охранные подразделения, которые находились по отношению к другим военнослужащим в привилегированном положении: служили 16 лет вместо 20, получали значительно большее денежное содержание. Первоначально охраняли только императора, но затем стали охранять и других высших должностных лиц государства.] из когорты, находящейся в распоряжении сената. Они без каких-либо объяснений схватили Валентина под руки и поволокли к выходу. Стопка пергамента выпала из рук Валентина, немного скользнула по полу, и один из солдат наступил на неё своей грубой солдатской калигой.

– Стойте! – закричал Кратоний. – Я советник императора и имею право знать, на каком основании арестовывают гражданина Рима в моём доме.

Старший из преторианцев задержался и обернулся. Как проводить арест Валентина в доме Кратония его лично инструктировал понтифик храма Юпитера. Разъясняя задачу, он делал особое ударение на том, что ввиду святотатственного характера совершённого преступления, решение всех конкретных деталей ареста и наказания сенат делегировал совету понтификов, а Верховным Понтификом, как известно, является сам император.

– Это может объяснить тебе сам император, если пожелает. Жаль, что нет приказа арестовать и тебя, христианский пёс. Но я не сомневаюсь, что он скоро последует.

Глава 6

Валентина доставили в Мамертинскую тюрьму. Однако не посадили в камеру, а сразу провели в помещение для пыток.

– Говорят, когда ты колдуешь, появляется огонь, – сказал Валентину палач, мощного гориллоподобного телосложения личность, назвать которую человеком не поворачивался язык из-за выражения звериной жестокости на лице. Он улыбнулся, и в этой улыбке обнажились мелкие белые зубы, которым могли бы позавидовать очень многие крысы. – Сейчас ты его получишь.

Валентина толкнули к огромному деревянному столу. В мгновение ока его разложили на столе в позе распятого Христа: два преторианца держали прижатые друг к другу ноги, один прижимал к столу голову, ещё двое держали раскинутые в стороны руки. Палач, разорвав одежду, оголил Валентину грудь и дважды приложил к ней раскалённый докрасна металлический прут. Два сразу же появившихся багровых рубца образовали крест. Из-за ямки на груди линии рубцов не получились целостными и палач, снова нагрев прут на жаровне, исправил допущенный брак. Его лицо при этом выражало высшей степени наслаждение от выполняемой работы.

Палач видимо принадлежал к очень медленно соображающим людям, так как с удовлетворением разглядывая крест из рубцов на груди Валентина, не обратил поначалу внимания на поведение преторианцев. Оставив Валентина те, со страхом глядя на него, пятились к входной двери. Потом и до палача дошло, что Валентин во время пытки не издал ни звука и даже не пошевелился, хотя ему должно было бы быть нестерпимо больно. Но не страх, а недоумение выразило его лицо, и он шагнул к столу, чтобы продолжить пытку.

Валентин приподнялся, сел на столе, и посмотрел на палача пронзительным взглядом. Через несколько секунд лицо палача потеряло какое-либо выражение и стало похоже на застывшее лицо куклы. Палач замер на том месте, где стоял, и неподвижностью напоминал статую. Преторианцы в страхе жались к стенам, а один рухнул на колени и стал громко умолять Валентина не околдовывать его. Но тот даже не обращал ни на кого внимания, так как был сосредоточен на непонятном для него самого явлении: багровые рубцы на груди затянулись и стали похожи на шрамы от давным-давно полученных ожоговых травм. Но не это удивило Валентина и добавило страха преторианцам – от рубцов стало идти свечение цвета молнии, и свечение это усиливалось.

Не услышав криков пытаемого, в камеру вошёл узнать, в чём дело, командир преторианцев. Валентин посмотрел на него своим пронзительным взглядом, но наверное преторианец был одним из тех немногих людей, которые не поддаются гипнотическому внушению, и этот взгляд не произвёл на него нужного действия. Преторианец выхватил из ножен меч и бросился на Валентина. Свечение рубцов на груди Валентина мгновенно усилилось настолько, что, превратившись в две перпендикулярно пересекающиеся чрезвычайно тонкие плоскости, прошло сквозь командира преторианцев и, достигнув стены камеры, так же мгновенно исчезло, оставив на стене изображение правильного креста.

Тело командира преторианцев начало медленно разъезжаться на четыре части. Преторианцы, которые жались к стене, завопили от ужаса, и, когда одна из верхних частей тела с половинкой головы рухнула к их ногам, бросились вон из камеры.

Видимо, предусмотренное высшими силами на тот момент количество чудесных явлений не исчерпалось, так как ни к чему иному, как к чудесам, следует отнести то обстоятельство, что пятеро здоровенных солдат практически одновременно вылетели из камеры через узкую тюремную дверь. Палач из состояния статуи так и не вышел и продолжал стоять с выражением бездушной куклы на лице.

Валентин долго смотрел на развалившееся тело преторианца, но этот взгляд был рассеянным, он словно прислушивался к чему-то или к кому-то внутри себя.

– Я не хотел этого, но мой Бог оказывается способен проявлять жестокость, если возникает угроза жизни тем, кто преданно ему служит, – с искренним сожалением произнёс вслух Валентин, переступая через останки командира преторианцев. Уже у двери он сказал палачу, – Ты пойдёшь со мной.

Увидев Валентина, стражники тюрьмы и солдаты, столпившиеся в коридоре, в панике бросились бежать.

– Нужно открыть камеры, в которых сидят братья, – сказал Валентин палачу, следовавшему за ним, будто привязанный.

Палач бросился вперёд, преодолев расстояние до убегающих за несколько прыжков, своей огромной ручищей выудил из бегущей толпы старшего из стражников. Ключи от камер, висевшие у старшего стражника на кожаном набедренном ремне он сорвал одним мощным рывком, что едва не окончилось для того плачевно: если бы не разомкнулось металлическое кольцо, на котором висели ключи, ремень от такого рывка вполне мог сломать позвоночник. Ключи рассыпались, палач отшвырнул от себя старшего стражника, словно тряпичную куклу, одним движением сгрёб их с пола и пошёл открывать камеры.

Христиане вначале робко выглядывали из камер, не понимая, что происходит, но, увидев Валентина, поспешили к нему. Когда братья окружили Валентина и забросали его вопросами, палач угрожающе зарычал и собрался разбросать эту толпу в стороны. Валентин предостерегающе глянул на него, и палач успокоился, прислонившись к стене.