скачать книгу бесплатно
– Ты… ты… ты христианин? – испуганно произнёс Кратоний. Далеко не все римляне понимали христиан. Принять идею одного бога для римлянина в то время было кощунством. Как один единственный бог может уследить за всем и всеми?
– Да, учёнейший, я христианин и горд тем, что смог отказаться от поклонения богам-идолам! – то, как это произнёс Прокул, та абсолютная вера в свою правоту, которую излучал его взгляд, поразили Кратония настолько, что он не нашёлся с ответом и сидел на ложе, во все глаза глядя на юношу.
– Давай дадим возможность Прокулу насытиться, а потом он отведёт нас к своему учителю, – мягко сказал Пронтоний, обратившись к Кратонию.
За всё время пока Прокул ел, за столом не было произнесено ни единого слова. Пронтоний со своим старшим братом изредка перебрасывались понимающими взглядами, а Кратоний сидел, устремив взгляд куда-то сквозь стену, и на лице его сменяли друг друга то скорбь, то удивление, то надежда.
Когда Прокул встал с ложа и опустил руки в таз для омовения, который ему сразу же заботливо поднесла рабыня, Кратоний вскинулся:
– А примет ли нас твой учитель, если он способен творить такие чудеса?
– Учитель способен на многое, но ему чужда гордыня. Гордыня в Христианстве считается одним из самых главных грехов, – со снисходительностью человека, которому открыто больше чем остальным, и, одновременно мягко и успокаивающе, ответил Прокул. – Перед Богом равны все и Учитель не делает между людьми никаких различий на основании их имущественного или общественного положения, – заметив, что Кратоний собирается что-то сказать, Прокул продолжил уже более твёрдым тоном. – Такова наша вера, и должен предупредить, что в сложных случаях Учитель в силах помочь только тому, кто искренне её примет.
Сесть в лектику Прокул наотрез отказался. Пронтоний из солидарности с ним тоже решил идти пешком, несмотря на попытки старшего брата доказать ему неприличие подобного передвижения по городу для благородного человека. Кратоний от нетерпения увидеть человека, который, возможно, облегчит участь его сына, а, может быть, и излечит от недуга полностью, готов был преодолеть путь до встречи с ним любым, желательно самым быстрым способом. И они отправились в путь пешком.
Идти пришлось довольно долго. Они уже практически миновали окраину Рима, когда Прокул остановился у неказистого на вид одноэтажного здания, у которого стояла лектика и восемь рабов носильщиков, и трижды постучал в дверь.
Когда дверь раскрылась, оттуда выглянул юноша-ровесник Прокула. Взгляд его мгновенно стал настороженным, когда он увидел двух, судя по одеждам, важных римлян. Взгляд его стал испуганным, когда он отметил для себя воинские тунику. калиги Пронтония и меч, висевший в ножнах на поясе.
– Всё в порядке, Эфинус, эти люди пришли к Учителю не со злым умыслом, – успокоил этого юношу Прокул.
В помещении, куда они вошли было достаточно светло: свет лился из отверстия в крыше, предназначенного помимо освещения и для сбора дождевой воды в имплювий – небольшой бассейн в полу. Помещение было довольно большим, потолки – высокими, но Кратония поразила большая картина, написанная масляными красками прямо на стене.
На ней был изображён молодой мужчина с длинными спускающимися на плечи русыми волосами и такой же бородой, одетый в розовую тунику с наброшенным на неё голубым плащом, несущий на плече овцу[20 - Икон в те времена ещё не было и Христа чаще всего изображали на картинах, несущим на плечах заблудшую овцу.]. Внимание сразу приковывали его глаза: казалось, что этот взгляд проникает в самые затаённые уголки души; что изображённый на картине человек знает всё, что было, есть и будет и готов использовать это знание во благо людям. Кратоний поразился мастерству художника, сумевшему передать зрителю одной лишь кистью такой сложный эмоциональный посыл. Римляне были большими ценителями искусств, и Кратоний, как один из самых учёнейших из них, не был исключением.
С трудом оторвавшись от созерцания картины, Кратоний осмотрелся. Эфинус оставил гостей на попечение Прокула и занялся смешиванием каких-то растворов на большом столе в углу помещения. Пронтоний, подойдя к картине на стене, с интересом её рассматривал. Прокул прошёл в боковую комнату, и недолго пробыв в ней, вышел и сообщил, указав на человека в богатых одеждах с сильно отекшей щекой, сидевшего на лавке у этой комнаты:
– Учитель примет нас, как только окажет помощь этому человеку.
Через некоторое время, когда человек с отёкшей щекой, вошёл в боковую комнату, оттуда раздался вопль боли, но сразу всё стихло.
Кратония бросило в жар. «Уж не занимается ли этот пресловутый учитель колдовством?»
Едва только у него мелькнула эта мысль, как из двери вышел человек, щека которого уже была значительно менее опухшей, а вид не таким страдальческим. Следом за ним шёл молодой мужчина лет тридцати с длинными чёрными волосами, но во всём остальном поразительно похожий на человека, изображённого на картине. Главное, что бросалось в глаза в его облике, – это редкое сочетание достоинства и непринуждённой простоты, которым обладают немногие. Он был высок, безупречно сложен, во всех его жестах чувствовалась уверенность в себе. Сходство с человеком, изображённым на картине, усиливал пронзительный взгляд карих глаз, казалось, что в нём тоже было знание всего того, что было, что есть и что будет.
– Возьмите же хоть на этот раз деньги, отче. Мне право стыдно в очередной раз обращаться к вам за помощью ничего не оставив в знак благодарности, – речь из-за опухшей щеки была нечёткой, но в ней чувствовалась натуральная искренность.
– Я уже говорил вам, сенатор, что мой Бог тут же лишит меня способности к врачеванию, если я стану делать это за деньги. Возьмите на память свой зуб, как видите, он совершенно разрушен костным гниением, которое перешло на десну и вызвало опухоль. Рекомендую вам утром и вечером полоскать рот настоем ромашки, который сейчас вам даст Эфинус, – так ваши зубы прослужат вам дольше. А деньги, сколько считаете нужным, отдайте Эфинусу на нужды нашей общины.
Кратоний поразился услышанному: все лекари, с которыми он до сих пор имел дело, прежде всего, заводили разговор о деньгах и стремились взять с него как можно больше.
Прокул собрался представить учителю пришедших, но тот жестом остановил его и, приветственно поклонившись Пронтонию, подошёл к Кратонию.
– Дайте мне вашу руку, – требовательно сказал он и Кратоний тут же подчинился. Когда его рука очутилась в руке Учителя, он ощутил быстро прошедшее лёгкое покалывание. Учитель полуприкрыл глаза, и замер, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя самого. Постояв так недолго, он заговорил:
– Я много слышал о вас, уважаемый Кратоний. Своей учёностью вы снискали себе в Риме заслуженное уважение и известность. Я был бы вам чрезвычайно благодарен, если бы вы дали мне переписать трактат «Прогностика», написанный Победителем чумы[21 - Гиппократ – древнегреческий доктор, философ, реформатор античной медицины.], который вы сейчас переводите для императорской библиотеки. Но это после… После излечения вашего сына. К сожалению, его болезнь такова, что мне одному с ней не справиться – у меня просто не хватит на это духовной энергии.
От последних слов Кратоний окаменел, но Учитель, почувствовав изменение его состояния, успокоил:
– Болезнь вашего сына из разряда тех, что не лечится травами, ножом для пускания крови или уколами золотых игл в жизненно важных местах. Она лечится только целенаправленным духовным воздействием и здесь усилий одного человека недостаточно. Прокул может подтвердить вам, что вместе со мной за его исцеление, молились его отец и мать, Царствие им Небесное, – Учитель, Прокул и Эфинус при этих словах правой рукой сделали жест, словно изображая перед лицом и грудью крест.
Учитель продолжил:
– Вам придётся принять Христианство, совершить таинство Крещения и молиться вместе со мной за исцеление вашего сына. Иначе я вам помочь ничем не смогу. А я в помощи не имею права отказать даже представителю власти, которая преследует моих единоверцев, как бешеных собак. В моей безотказности вы только что имели возможность убедиться.
Кратоний едва успел подумать про себя, что ради здоровья своего сына готов поверить во что угодно и сделать что угодно, если это поможет, как Учитель распорядился:
– Прокул и Эфинус, приготовьте всё, что нам будет нужно для проживания в доме Кратония и для Крещения мальчика и его родителей. Сюда мальчика перевозить нельзя. Отправляемся туда прямо сейчас – болезнь прогрессирует и приближается к критической точке, из которой нет возврата назад. Аполлоний ушёл собирать травы, оставьте ему послание и с помощью Кратония подробно напишите ему, как нас найти.
После этого учитель перевернул ладонь Кратония в положение для рукопожатия и, пожав ему руку, сказал:
– Зовите меня Валентин!
Глава 3
Валентину и его помощникам-ученикам отвели комнату рядом с комнатой Геримона. Валентин отказался есть, сославшись на то, что надо спешить и немедленно приступил к процедуре Крещения мальчика.
Пока Эфинус укрепил в правом от кресла мальчика углу, доску, на которой масляными красками был изображён Христос, несший на себе заблудшую овцу, Валентин объяснил Кратонию, что Крещение – есть духовное рождение человека для таинственной жизни с Богом, которое происходит лишь однажды. В таинстве Крещения человеку даётся благодать Святого Духа, помогающего ему обогащаться духовно, укрепляться в любви к Богу и ближним, и право на ответную любовь Бога, если он того заслуживает.
После этого в комнате мальчика с ним остались только Валентин, Прокул и Эфинус.
Поскольку родители мальчика ещё не прошли таинства Крещения, крестить его решили по вере крёстного отца – эту ответственность взял на себя Прокул. Таинство крещения длилось более двух клепс[22 - Каждый час у римлян и греков делился на три клепсы, вследствие чего водяные часы назывались клепсидрами.], лишь по истечении этого времени Валентин разрешил войти в комнату Геримона его родителям.
У Кратония от боли сжалось сердце, когда он увидел сына с мокрыми волосами и с надетым через голову белым одеянием. Он с ужасом представил, как мучился мальчик, когда на него натягивали это белое одеяние, но вдруг обратил внимание на то, что во взгляде сына появилась умиротворённость, и он впервые за долгое время не встретил его ставшей уже традиционной фразой: «Папа, больно!» Сын сидел молча, взгляд его был осмысленным и устремлён на пламя свечи, которую держал в руках Прокул.
Не мешкая, Валентин стал разъяснять Кратонию и его жене – Цецилии – всё, что им необходимо делать в ходе таинства Крещения. Крёстным отцом Кратония согласился стать Эфинус, а крёстной матерью Цецилии – рабыня Лигия, которую по просьбе Валентина привёл Пронтоний из дома своего брата.
Кратоний выполнял всё необходимое механически. На втором уровне его сознания всё время крутилась мысль о благоприятной перемене, произошедшей с сыном после Крещения, и параллельно ей крепла уверенность, что Бог христиан способен творить чудеса. Он хотел верить в такого Бога, он готов был служить ему всю жизнь. Кратоний машинально дёрнулся, когда Валентин окропил его голову водой и произнёс: «Во имя Отца…» Дальше Кратоний стоял спокойно до заключительных слов таинства, произнесённых Валентином: «Все вы во Христа крестившиеся, во Христа облеклись».
Позже, обсуждая с женой свои чувства, он признался ей, что после этих слов ощутил себя малой, но важной частицей чего-то огромного и чрезвычайно важного, могущественного и в то же время доброго.
Сразу после окончания таинства Крещения Валентин приказал поднять мальчика из кресла. Положив на пол мягкую подушку, и поставив небольшой табурет, Валентин расположил Геримона так, что тот коленями опирался на подушку, а грудь лежала на табурете. После этого Валентин приказал всем остальным покинуть комнату Геримона, молиться за исцеление мальчика и не входить в комнату, что бы ни случилось до рассвета.
– Молись вместе со мной Геримон, просто повторяй то, что говорю я, – услышал Кратоний, покидая комнату сына голос Валентина.
Кратоний замешкался и оглянулся. Тело мальчика недвижимым кулём лежало на табуретке, а голова уродливо дёргалась в попытках смотреть на доску с изображением Христа и повторять вслед за Валентином слова молитвы. От этой жуткой картины Кратоний едва не потерял сознание, но тут Цецилия сильно потянула его за руку и вывела из комнаты сына, осторожно, но плотно прикрыв за собой дверь.
Молиться они расположились в соседней комнате. Прокул укрепил в углу комнаты ещё одну доску с изображением Христа, а Эфинус достал из большого деревянного цилиндра пергаментные свитки с молитвами. Пронтоний в ходе всех этих приготовлений ощутил себя лишним и незаметно удалился в одну из соседних комнат: он не чувствовал себя готовым принять новую веру.
Прокул читал молитвы, а остальные повторяли за ним слова. Вскоре к ним присоединился Аполлоний.
Повторяя слова молитвы за Прокулом, Кратоний с удивлением отметил про себя, что с того момента, когда покинул дом старшего брата Пронтония, ничего не ел, и есть ему не хочется.
Ближе к полуночи монотонное чтение молитв, стояние на коленях, испарения от плавящегося воска свечей утомили Кратония. Боковым зрением он посмотрел на остальных: Цецилия тоже заметно устала, Лигия повторяла слова молитвы полуприкрыв глаза, лица Эфинуса и Аполлония были бледными и лишь Прокул по-прежнему твердо и чётко произносил слова молитвы и никаких признаков усталости не проявлял.
За четверть клепсы до полуночи в комнате, где они молились, что-то стало меняться. Кратонию показалось, что воздух в комнате стал густым, закружилась голова, пламя свечей стало наклоняться в противоположную сторону от комнаты, в которой остались мальчик и Валентин, несмотря на то, что никаких сквозняков в комнате не было.
Невидимыми волнами от комнаты мальчика постепенно, но быстро наползало что-то мощное, что Кратоний неосознанно определил, как Сила. Это невидимое давление медленно нарастало…
Валентин тоже ощутил невидимое давление и отметил про себя странное изменение положения пламени свечей, но молиться не прекратил. По-прежнему глядя на изображённого на доске Христа, Валентин отметил в себе ощущение того, что комната наполнилась невидимыми мощью и энергией, которые слились в единый поток с энергией его желания исцелить мальчика. Ему стало страшно, но это чувство ему уже было знакомо: когда он молился за исцеление Прокула, у него тоже возникало чувство страха. Он уже знал, что страх быстро пройдёт. И действительно, страх через непродолжительное время исчез, словно был грузом, висящим на нити, и её кто-то обрубил острым мечём.
Не прекращая молиться, Валентин скосил глаза на Геримона. Мальчик сполз с табурета, на который опирался грудью и, корчась на полу, негромко повизгивал от боли. Валентину показалось, что над мальчиком нависло почти полностью прозрачное небольшое облако, но утверждать это наверное он бы не стал, так как пламя свечей стало медленно распрямляться из-за чего обстановка в комнате меняла чёткость.
Не зрением, а скорее интуитивно, Валентин «увидел» как облако вошло в Геримона. С телом мальчика стали происходить странные трансформации, и он страшно закричал. В этот момент Валентин потерял сознание и упал на пол, ударившись правым плечом о стену…
Кратоний прекратил молиться и с ужасом смотрел на пламя свечей, которое склонилось почти параллельно полу. При этом горение всех свечей было ровным, без каких-либо колебаний. Нарастание Силы, идущей от стены комнаты, где находились Геримон и Валентин, почти достигло предела человеческого терпения, и Кратоний ощутил себя сосудом, сверху донизу наполненным Ужасом. Но вот это ощущение мгновенно исчезло.
Кратоний осмотрелся и убедился, что все остальные испытали то же самое. Он прислушался к происходящему в соседней комнате. Оттуда очень приглушённо доносился голос Валентина, читающего молитвы. Услышав страшный крик сына, Кратоний попытался вскочить, но на него внезапно нахлынула такая слабость, что он, стоявший на коленях, повалился набок и мгновенно уснул…
Валентин очнулся и сразу вспомнил всё, что произошло. Опираясь на пол, он попытался встать, но снова упал от сильной боли в правом плече, которым он ударился о стену. Тогда он сел и осмотрел комнату – свечи догорели уже почти до основания.
Сквозь толстое нешлифованное оконное стекло в комнату пробивался свет. Геримон лежал у табуретки. Валентин с трудом поднялся, опираясь о пол левой рукой, и на коленях приблизился к Геримону. Мальчик был без сознания, но лицо его уже не было бледным, голова лежала на полу совершенно естественным образом, а тело не было искривлённым.
Левой рукой Валентин стал тормошить Геримона за плечо, от волнения громко выкрикивая его имя. Мальчик открыл глаза и некоторое время смотрел на Валентина молча, вспоминая всё, что с ним произошло…
Кратония разбудил Пронтоний. Услышав крик Геримона, Пронтоний тут же бросился к комнате, где молились Кратоний и все остальные. Обнаружив их всех уснувшими и лежащими на полу, он приказал рабам перенести их оттуда и уложить на кровати. Искушение посмотреть, что с Валентином и Геримоном он не без труда, но поборол – как военный он знал, что такое приказ, а Валентин приказал не входить в комнату до наступления рассвета.
– Уже наступил рассвет, Кратоний, – Пронтонию оказалось достаточным только легко дотронуться до плеча, и Кратоний сразу вскочил с кровати.
Вспомнив всё, что произошло, Кратоний побежал к комнате, где они вчера оставили Валентина с Геримоном, но по мере приближения к этой комнате, шаги его замедлялись, и Пронтонию удалось его догнать.
Пройдя ещё несколько шагов, Кратоний остановился.
– Что я увижу там? – спросил он, обернувшись к Пронтонию. В его голосе одновременно звучали надежда и страх.
Ответить Пронтоний не успел: их догнали Прокул, Эфинус и Аполлоний. Следом за ними спешили Цецилия и Лигия., а за ними толпой шли домашние рабы. Пока мужчины обменялись приветствиями, Цецилия растолкала всех и побежала.
Когда она собралась толкнуть дверь в комнату, где оставались Валентин и Геримон, дверь распахнулась сама и она едва не упала на сына, который вёл Валентина, поддерживая того под руку.
Лицо Валентина было почти белым от залившей его бледности, выглядел он донельзя уставшим и шёл, едва передвигая ноги. Увидев мать, Геримон остановился. Он собрался что-то сказать матери, но она, рухнув на колени, схватила Валентина за правую руку и стала её целовать, бормоча слова благодарности.
Валентин вскрикнул от боли и его тут же подхватили Прокул и Эфинус. Вокруг них, забегая то с одной, то с другой стороны суетился Аполлоний в попытках каким-либо образом принести пользу.
– Нам это удалось, и благодарить надо не меня, а Господа, – слабо прошептал Валентин. – И не будите меня, пока я не проснусь сам.
Прокул и Эфинус увели Валентина в отведенную им комнату. Геримон, когда взгляды всех сошлись на нём, смущённо развёл руки в стороны, и глядя на Кратония сказал:
– Я здоров, мама!
Его оговорка вызвала смех. Смеялись все, в том числе и сам Геримон, смеялись до изнеможения, до появления слёз. Этот смех напомнил Пронтонию то, как иногда смеются солдаты, когда убит последний враг и достигнута победа.
«Видимо, так легче всего сбросить страшное напряжение», – подумал он.
Глава 4
Кратоний был очень известным и популярным человеком в Риме. К нему обращались за советом, консультацией, рекомендациями по многим вопросам. К высказанным им соображениям прислушивался император Галлиен и Кратоний входил в число государственных сановников, присутствие которых на больших императорских советах было обязательным.
Его известность у одних вызывала уважение. Другие же, завидуя его влиянию на императора, не упускали случая подвергнуть сомнению его учёность, компетентность, порядочность и преданность интересам империи.
К личной жизни известных людей, не наделённые интеллектом и, следовательно, самодостаточностью, индивидуумы, а таковых в любом обществе хватает в избытке, всегда проявляют нездоровый интерес.
О болезни сына Кратония в Риме знали многие. Поэтому, в тот же день, когда родители впервые увидели его исцелённым, в термах[23 - Термальные бани.] началось обсуждение того, что произошло в доме Кратония.
Началось обсуждение с фактов, которые действительно имели место быть.
Один из знатных римлян, чей дом соседствовал с домом Кратония, поведал о том, что его рабыня, дружившая с рабыней Кратония, рассказала ему следующее. Отчаявшийся Кратоний пригласил для исцеления сына христианского колдуна, который закрылся с мальчиком в комнате. Остальные в соседней комнате вслух читали христианские заклинания. К утру, мальчик вышел из комнаты исцелённым, ведя под руку обессилевшего колдуна.
Позднее обсуждение переместилось на Форум[24 - Центральная площадь Рима, одновременно центр общественной жизни и ежедневного общения римлян.]. Другой сосед Кратония, сообщил, что его рабы, со слов рабов Кратония, поведали ему о том, что «колдун истязал мальчика так, что крики от боли были слышны на всю округу».
Как водится в таких случаях, к окончанию третьего дня с момента появления мальчика исцелившимся перед родителями и рабами Кратония, версия произошедшего обросла такими подробностями, что совершенно не соответствовала произошедшему на самом деле и выглядела следующим образом.
Кратоний, разуверившись в способностях «этих мошенников лекарей», от отчаяния пригласил для лечения сына христианского колдуна. Христианин при отправлении своих колдовских обрядов допустил настолько неприемлемые вещи, что вызвал гнев самого Юпитера, и тот поразил христианина молнией». Затем Юпитер, сжалившись над мальчиком, исцелил его.
В том, что произошло дальше, рассказчики расходились во мнениях. Одни «своими глазами» видели обугленное тело колдуна, которое выносили из дома рабы. Другие утверждали, что «от христианина осталась кучка пепла». Третьи, опять-таки, «своими глазами», видели, как единоверцы вели под руки колдуна «всего в страшных язвах от ожогов».
Деятельность христиан, постоянный и быстрый рост числа сторонников христианства очень беспокоили жрецов храмов римских богов, а храмов в Риме было много – Сатурна, Весты, Венеры и Ромы, Венеры Клоакины, Юпитера Капитолийского, Марса, Геркулеса, Фортуны, Диоскуров или Кастора и Полукса, Меркурия, Юноны Монеты, Януса, Исиды Кампейской, Конкордии или храм Согласия, обожествлённых после смерти Цезаря, Антонина и Фаустины, Веспасиана и Тета и это не полный перечень. Сюда же следует добавить бесчисленное множество более мелких святилищ. При храмах и святилищах зарабатывали на хлеб насущный торговцы жертвенными животными, ремесленники, изготовляющие изображения богов и другие «священные» предметы. Все эти заинтересованные лица понимали, что рост популярности христианства ведёт к уменьшению количества прихожан, а, соответственно, и доходов.
Религиозная верхушка Рима имела в империи огромную власть. Каждый из храмов возглавлял верховный жрец – понтифик. Все важные вопросы, имеющие отношение к религии, а имеющей отношение к религии при желании можно назвать любую область человеческой деятельности, решал совет понтификов. Совет возглавлял Верховный Понтифик. Со времён Августа Верховным Понтификом неизменно избирали императора.
Первым сообразил, как использовать в выгодных для себя целях обывательскую версию исцеления сына Кратония, верховный жрец храма Юпитера, расположенного на Капитолийском холме[25 - Рим расположен на семи холмах, имеющих названия Авентин, Виминал, Капитолий, Квиринал, Палатин, Целий, Эсквилин.]. Он не без оснований считал себя первым после Великого Понтифика, так как многие официальные церемонии проходили именно на Капитолийском холме в храме Юпитера, здесь же чествовали триумфаторов, то есть полководцев, обеспечивших Риму победу в чрезвычайно важных сражениях. С учётом же того, что наступили времена, когда императоры очень часто менялись, он и вовсе считался верховными жрецами других храмов некой руководящей константой, неподвластной капризам политики и борьбы за власть. Верховная жрица храма Весты как-то охарактеризовала его, как человека, «который желает иметь сразу и медведя и его шкуру» и добавила – «амбициозен, хитёр, вероломен, изобретателен и нагл. Любит власть, любит деньги, любит себя. Всё остальное для него значения не имеет».
Подготовив соответствующим образом своих коллег, понтифик храма Юпитера решительно потребовал от Галлиена прекратить деятельность христиан в империи, как несущую угрозу основам её существования, поскольку христиане пропагандируют равенство рабов с гражданами Рима. «Даже боги подают нам знаки, поражая христиан молнией», – патетически закончил он свою гневную речь на совете, намекая на происшествие в доме Кратония. Коллеги из других храмов поддержали его единодушно и потребовали от императора «уничтожения всех христиан, которые есть в Риме».
Галлиен, как только ему доложили о происшествии в доме Кратония, немедленно вызвал того к себе и имел с ним продолжительную беседу. То, что Кратоний решительно стал на защиту христианского священника и признался Галлиену в том, что принял христианство, заставило императора серьёзно задуматься. Отрицать сам факт исцеления было невозможно и то обстоятельство, что один из самых просвещённых людей в империи, советам которого он привык доверять безоговорочно, сам стал христианином, подтверждали реальную силу христианской религии.
Симпатизируя Кратонию, Галлиен попытался проигнорировать прозрачный намёк на получившую стараниями жрецов негативную окраску у большинства римлян историю с исцелением попыткой повернуть ход обсуждения в другую сторону: «Все мы знаем способность плебса на пустом месте рождать из ничего небылицы. Давайте лучше сосредоточимся на…» Понтифик храма Юпитера заранее учёл авторитет, которым пользуется Кратоний у императора, поэтому подобный поворот событий предвидел и принял соответствующие меры. Императорское «сосредоточимся на…» перебил сдержанный ропот жрецов.
То понятие, которое мы вкладываем в слово «власть», как и решительно всё остальное в жизни, подчинено действию закона единства и борьбы противоположностей. Имея, казалось бы, неограниченные полномочия, любой властитель должен поступать только так, как диктуют ему принципы осуществления властных функций, не признающие личных симпатий или антипатий, если вопрос стоит в плоскости «быть ему самому или не быть?».
Галлиен, как соправитель своего отца, тем не менее, стал императором не без определённых трудностей. До сих пор в империи было предостаточно людей, подвергающих его право на императорскую власть сомнению. Да и в наследство ему досталась империя далеко не в образцовом состоянии.
Бунтовали, объявляя себя самостоятельными, дальние провинции. Шло брожение в армейских легионах – чувствуя нестабильность власти, некоторые военачальники, искушаемые примером Септимия Севера[26 - Один из так называемых «солдатский императоров» – императоров, которых избирала армия.] и других «солдатских императоров», честолюбиво терзались вопросом: «А чем я хуже?» Активность алеманов и франков на западе фактически была агрессией, и давно уже было пора признать её военными действиями против империи. На востоке империи не давали покоя готы и персы. И в основе всего этого лежала катастрофическая нехватка средств для укрепления власти.
Лишившись в таких условиях поддержки жрецов, Галлиен фактически приговорил бы сам себя к неминуемой потере власти. Понтифик храма Юпитера всё это учитывал и не сомневался в том, что император примет нужное ему решение.
Галлиен надолго задумался. При этом он машинально гладил ручку железного ножа – отличительный знак Верховного Понтифика. Как опытный психолог, понтифик храма Юпитера заподозрил в этом машинальном действии императора намерение поступить вопреки воле жрецов. В нём стал закипать гнев, но услышав ответ императора он тут же успокоился.
– Среди христиан есть граждане Рима, а закон даже императору и сенату запрещает приговаривать их к смертной казни без серьезных оснований, – сказал Галлиен, сделав последнюю попытку обойтись без кровопролития.
«Ну, за серьезными основаниями дело не станет, – подумал понтифик храма Юпитера. – И так действительно будет лучше. Если подлость облечь в одеяние законности, то со стороны она будет смотреться не как подлость, а как действие, обусловленное необходимостью. Может быть, император умнее, чем я о нём думаю?».
Не зря другие жрецы безоговорочно признавали авторитет понтифика храма Юпитера и считали не столько главнее императора, как Верховного Понтифика, сколько важнее его.
Более года назад по просьбе понтифика храма Юпитера, один из самых ревностных прихожан – наместник императора в Иудее, человек, обладающий несметными богатствами, – всегда во время своих приездов в Рим делавший более чем щедрые дары храму, пообещал пятерым своим рабам отпустить их на волю, если они формально примут христианство, будут регулярно сообщать о планах христиан и выполнять другие поручения. Очень скоро они заработали репутацию истинных последователей Христа и соответствующий авторитет у христиан Иудеи. Около полугода назад один из этих шпионов, заручившись письменными свидетельствами приверженности Христианской идее, и изображая из себя жертву начавшихся в Иудее гонений на христиан, тайно прибыл в Рим на купеческом корабле, щедро оплатив проезд деньгами своего хозяина.
Римские христиане приняли его, как надлежит принимать единоверца: его рекомендации были написаны людьми, которые стояли выше всяких подозрений. Как его и инструктировал хозяин, этот раб дал знать о своём прибытии понтифику храма Юпитера. Получив от понтифика условный знак, этот раб прибыл к нему за инструкциями…
Утром Рим буквально содрогнулся от святотатства. Статуи богов у храмов, расположенных на Форуме, подверглись надругательству вандалов. У статуи Ромы – богини-покровительницы Рима – была отбита голова, статуе Цезаря изуродовали лицо, отбив нос и уши. Но самое чудовищное надругательство свершилось в храме Весты, где неизвестные, ворвавшись ночью в храм, избили весталок, обязанных непрерывно поддерживать Священный огонь, и, опрокинув чашу с огнём, пытались погасить его. Рассказывали, что одна из весталок, превозмогая боль от побоев, с трудом доползла до тлеющей тряпки, на которую брызнула капля горящего масла из опрокинутой чаши, и раздувала тлеющую искорку до тех пор, пока огонь не был восстановлен.
