скачать книгу бесплатно
О народном искусстве
Глеб Пудов
В книге собраны научные статьи, посвященные разным областям русского народного искусства: резьбе и росписи по дереву, художественной обработке металла. Речь идет о городецких пряничных досках, уральских и вятских туесах, павловских замочках, пурехских колокольчиках и многих других художественных явлениях.
О народном искусстве
Глеб Пудов
Фотограф Глеб Александрович Пудов
Редактор Наталия Ивановна Ковалева
Рецензент Ирина Андреевна Колобкова
Рецензент Алексей Валерьевич Чевардин
Рецензент Сергей Дмитриевич Оленев
© Глеб Пудов, 2022
© Глеб Александрович Пудов, фотографии, 2022
ISBN 978-5-0055-1736-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
В этой книге собрано шестнадцать научных статей. Одни из них печатались ранее (здесь они дополнены и исправлены), другие публикуются впервые. Статьи разбиты на три раздела: «Люди и коллекции», «Резьба и роспись по дереву», «Художественная обработка металла».
В первом речь идет о Льве Адольфовиче Динцесе (1895 – 1948), Николае Петровиче Лихачеве (1862 – 1936) и Вячеславе Сильвестровиче Россоловском (1849 – 1908). Один из них – выдающийся ученый, поэт и основатель отдела народного искусства, другой – крупный ученый и коллекционер. Множество произведений из его бывшей коллекции находятся сегодня в Русском музее. Третий – известный военный корреспондент. Также на страницах этой книги встречаются имена других деятелей русской культуры: художников К. Е. Маковского и В. В. Верещагина, архитектора и реставратора Н. В. Султанова, фотографа А. О. Карелина. Статьи второго раздела посвящены истории производства пряничных досок в Городце и Устюжне, росписи туесов на Урале и Вятской губернии. Прослежена история бытования многих произведений, проанализированы их художественные особенности. В третьем разделе помещены работы об уральской росписи по металлу, ревдинской чугунной посуде, златоустовской гравюре на стали, павловских замочках, нижегородских колокольчиках. Немалое внимание уделено обзорам коллекций произведений народного искусства, сложившихся к настоящему времени в Русском музее. Вряд ли удалось избежать повторов, поскольку статьи тесно связаны между собой, например, множество городецких пряничных досок находилось в коллекции Н.П. Лихачева.
При отборе статей предпочтение отдавалось менее доступным для читателя работам (например, из музейных или университетских сборников).
I. Люди и коллекции
О Льве Адольфовиче Динцесе – ученом и поэте (1895 – 1948)[1 - В соавторстве с Н. И. Ковалевой.]
Лев Адольфович Динцес внес огромный вклад в развитие исторической науки и музейного дела. Тем не менее, существуют только три публикации, касающиеся его биографии и научных трудов. В 1948 году было опубликовано два некролога[2 - Бломквист Е., Каменская М., Фалеева В. Л. А. Динцес (Некролог) // СЭ. – 1949. – №1. – С.203; Воронин Н. Н. Л.А. Динцес (1895—1948) // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. – Л., 1949. – Вып. 25. – С. 106], представляющие исследователя в первую очередь как историка искусства. Авторы проследили основные этапы научной деятельности Л. А. Динцеса и высоко оценили значение его работ. Однако некрологи не лишены неточностей и не совсем верных интерпретаций, вполне объяснимых уровнем науки того времени. Почти тридцать лет спустя И. Я. Богуславской была издана статья[3 - Богуславская И. Я. Проблемы народного искусства в трудах Л. А. Динцеса // Сообщения ГРМ. Вып. XI. – М.: Изобразительное искусство, 1976. С. 3—8.], посвященная трудам Л. А. Динцеса по проблемам народного искусства. Основной ее целью стал анализ основных теоретических положений в наследии ученого. И. Я Богуславская справедливо отметила, что Л. А. Динцес как ученый недооценен и незаслуженно забыт, несмотря на то что его научные труды не утратили актуальности по сей день (ему принадлежит более двадцати печатных работ и столько же рукописей)[4 - Там же. С. 3.].
Важные вехи биографии Динцеса и краткие описания его научных достижений приводятся в различных справочных изданиях и статьях по истории археологии[5 - Лапшин В. А. Археологическая карта Ленинградской области. Ч. 2. Восточные и северные районы. СПбГУ, Ин-т истории материальной культуры РАН. – СПб., 1995, С. 174; Герасимов Д. В. История изучения, хронология и периодизация памятников эпохи неолита юга Карельского перешейка // Археологическое наследие Санкт-Петербурга: Вып.1. – СПб.: Ин-т истории материальной культуры РАН, 2003, С.14; Формозов А. А. Русские археологи в период тоталитаризма: историографические очерки. М.: Знак, 2004. – С. 207; С. В. Кузьмiних. Дiнцес Лев Адольфович // Енциклопедiя сучасноi Украiни. 2007. Режим просмотра: http://esu.com.ua/search_articles.php?id=26469; Кузьминых С. В., Усачук А. Н. Хельсинская коллекция писем Н. Е. Макаренко А. М. Тальгрену // Культурные взаимодействия. Динамика и смыслы. Сб. науч. статей в честь 60-летия И. В. Манзуры. – Кишинев, 2016. С. 379—429; Проект «Имена на карте Ленинградской области». Режим просмотра: http://xn–6kcbbfljec5aacglpidjyhbmpcf2anpqi6a.xn–p1ai/ru/personalia/802.], а также в трудах, посвященных истории музейного дела[6 - Русский музей (Петербург). Государственный Русский музей: из истории музея: сб. ст. и публ. / [сост.: И. Н. Карасик, Е. Н. Петрова; ред.: Н. Н. Дубовицкая и др.]. – СПб.: ГРМ, 1995. С. 158, 180, 181, 222, 223, 225, 232, 290—292.].
Однако многие факты, касающиеся его биографии и научной деятельности, противоречивы или неизвестны. В опубликованных материалах ранние биографические сведения ограничиваются только местом рождения (г. Вильно), далее следует упоминание о прохождении обучения в Киевском коммерческом институте. Информации о социальной и этнической принадлежности семьи, даже о дате его рождения нет. Сейчас также можно поставить под сомнение общепринятый антропоним (Ф.И.О.) ученого. Причиной этих несоответствий и противоречий является то, что многие труды были написаны в годы, когда о многом в печати сказать не удавалось, а архивные материалы были закрыты для авторов[7 - Формозов А. А. Археология и идеология (20—30-е годы) // Вопросы философии. – 1993.– №2. – С. 70.]. Указанные выше источники не отвечают и на ряд других важных вопросов. Возможно, это не было их задачей при рассказе о личности ученого.
Целью настоящей публикации является уточнение фактов биографии Льва Динцеса (в т.ч. обстоятельств, которые привели к его приходу в Русский музей), введение в научный оборот новых сведений, касающихся первых лет существования отдела народного искусства, а также организации его первой экспозиции. Самостоятельный раздел посвящен стихам Л. А. Динцеса.
Авторами публикации были использованы материалы Ведомственного архива и отдела рукописей ГРМ, а также документы, хранящиеся в архивах ИИМК, МАЭ РАН и ЦГАИПД.
Образование и научная деятельность Льва Динцеса до поступления в Русский музей (виленский и киевский периоды)
Биографические сведения о жизни и работе Л. А. Динцеса до поступления на работу в ГРМ не полны, существует множество лакун. А ведь именно этот период наиболее интересен с точки зрения становления Л. А. Динцеса как высококвалифицированного специалиста широкого профиля.
В Архиве ИИМК хранится его личное дело, датированное 1928—1930 годами[8 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182.]. Это период, когда он был аспирантом ленинградского отделения ГАИМК (ныне – ИИМК). Дело содержит отчеты о командировках и научной работе Льва Адольфовича, о подготовке диссертации, которая так и не была защищена. Прошения о направлении в командировки и командировочные удостоверения показывают широту охвата музейных собраний. Упоминаются поездки для работы в музеях Киева, Воронежа, Остера, Чернигова, Курска в 1928 году[9 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 7.]; в научных учреждениях Москвы в 1929 году[10 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, лл. 24, 25, 26.], о работе в музеях Одессы, Харькова, Житомира, Каменец-Подольского, Изюма в 1930[11 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, лл. 30, 31, 32, 33, 37.]. В Архиве ИИМК также хранятся машинописные рукописи статей и не потерявший до сих пор научной ценности альбом фотографий и рисунков, посвященный типологии памятников Трипольской культуры. Он был создан в результате детального обследования коллекции Киевского музея[12 - Архив ИИМК РАН, ф. 35, оп. 2, №1557.]. На обложке личного дела аспиранта ГАИМК Л. А. Динцеса значится 76 листов, однако в действительности в папке представлено только 42. Вероятно, часть из них была переложена в папку личного дела периода работы Динцеса в качестве старшего научного сотрудника ГАИМК в период с 1942 по 1948 год.
Ценные сведения о ранних годах ученого находятся в автобиографии[13 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 23.], приложенной к личному делу. Указанные источники дают ответы на некоторые вопросы. Лев Адольфович (Абрамович) Динцес родился 23 июня (5 июля) 1895 года в Вильно в семье зубного врача и служащей. В 1904 году, по данным автобиографии (1924) из архива ИИМК, поступил в I Виленскую гимназию[14 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 23.], в автобиографии (1945) из архива ГРМ указана II Виленская гимназия[15 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.10, д.121, л.7.]. Эти два учебных заведения в те годы занимали территорию упраздненного Виленского университета. Первая и вторая гимназии находились рядом и имели общую домовую церковь во имя Святых Кирилла и Мефодия.
Первая виленская гимназия давала прекрасное классическое образование на русском языке, что способствовало продолжению обучения в стенах Санкт-Петербургского университета. Некоторые выпускники гимназии не только оканчивали этот университет, но и затем оставались работать в нем[16 - Ратьковский И. С. Из Вильно в Петербург: выпускники первой Виленской гимназии в Санкт-Петербургском университете // Клио. – 2013. – №10 (82). – С. 100.]. Как известно, Л. А. Динцес работал в ЛГУ в период с 1944 по 1947 год: сначала доцентом кафедры истории искусств, затем доцентом кафедры русского искусства[17 - Динцес Лев Адольфович // Биографика. СПбГУ (см.: https://bioslovhist.spbu.ru/person/1143-dintses-lev-adol-fovich.html). Основные курсы: Русское народное искусство, Украинское народное искусство, Прикладное искусство России XVIII—XIX веков, И. Е. Репин, спецсеминар по русскому фарфору и мебели, Музееведение.]. Но, с другой стороны, Вторая виленская гимназия в 1868 году была переустроена в реальную гимназию, что давало право выпускникам поступать лишь в технические вузы. Начальное обучение Л. А. Динцеса во Второй виленской гимназии представляется более правдоподобным, т.к. после ее окончания он поступил в Ленинградский Технологический институт. Кроме того, как он сам пишет в своих отчетах об аспирантской работе, «зная основы немецкого, французского и польского языков… укрепил навыки чтения… белорусской, украинской и чешской литературы…»[18 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л.19.]. Латынь и древнегреческий он не знал. В гимназиях отдавали предпочтение разным языкам (в Первой – классическим, во Второй – европейским), и это служит косвенным аргументом в пользу обучения Динцеса во Второй виленской гимназии.
Одновременно с обучением в Технологическом институте Лев Динцес изучал[19 - Архив ИИМК РАН, ф. 2,оп. 2, д. 182, л. 23.] социологию при Психоневрологическом институте[20 - Ныне – Санкт-Петербургский научно-исследовательский психоневрологический институт им. В. М. Бехтерева (СПбНИПНИ).] у профессора Е. В. Де Роберти[21 - Евгений Валентинович Де Роберти (полная фамилия Де Роберти де Кастро де ла Серда) 13 (25) декабря 1843, с. Казацкое, Подольская губерния – 24 апреля (8 мая) 1915, Валентиновка Тверской губернии) – русский социолог, философ-позитивист и экономист испанского происхождения. Видный деятель русского масонства. Окончил Александровский лицей (Петербург); учился в университетах Гиссена, Гейдельберга, Иены и Парижа. В 1864 в Йене защитил докторскую диссертацию, посвящённую социально-политическому устройству Новгородской республики в Средние века. Профессор Нового Брюссельского университета (1894—1907), профессор социологии (1908—1915) Психоневрологического института (Петербург) (см.: Семлали Ю., Рубанов Б. Л. Штрихи к биографии и социологической доктрине Е. В. Де-Роберти // Социологические исследования. – 2006. — №8. – С. 139—148).]. Обучение у столь известного специалиста по социологии, философии и экономике должно было в немалой степени повлиять на становление Динцеса как ученого. К тому же Психоневрологический институт в те времена давал философское образование, которое обеспечивало возможность понимания взаимных связей и зависимостей между отдельными научными дисциплинами[22 - Психоневрологический институт – старейшее в России научно-исследовательское и клиническое учреждение, организованное для научной разработки психологии, психиатрии, неврологии и других дисциплин, изучающих психику человека. Первые два года студенты обучались на Основном факультете, где они получали философское образование. Были открыты словесно-историческое и естественно-историческое отделение (см.: История института // Официальный сайт ГУ СПб НИПНИ им. В. М. Бехтерева. Режим просмотра: http://www.bekhterev.ru/ob_institute/istorya_instituta/).]. Неожиданное событие внесло значительные изменения в жизнь Льва Динцеса: 24 апреля (8 мая) 1915 года Е. В. Де Роберти был убит грабителями в собственном имении. Представляется, что это повлияло на решение Динцеса вернуться в Киев.
Во всех известных в настоящее время источниках указывается, что историческое образование Л. А. Динцес получил на экономическом факультете Киевского коммерческого института[23 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.10, д.121, л. 7; Бломквист Е., Каменская М., Фалеева В. Указ. соч., С.203; Воронин Н. Н. Указ. соч., С. 106.]. О том, что он в 1915 году перевелся в это учебное заведение, а не поступил, биографические источники не упоминают[24 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л.23.]. Киевский Коммерческий институт Лев Динцес окончил в 1918 году «по Экономическому отделению с правом на Диплом I степени»[25 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л.23.]. После окончания археологического отделения Киевского археологического института он приступил к сдаче магистерских экзаменов, но испытания Л. А. Динцес проходил не только по археологии, как указывает, например, Н. Н. Воронин[26 - Воронин Н. Н. Указ. соч., С. 106.], но и по «Общей и Украинской Этнографии, Социальной Археологии, Истории Искусств Древнего Востока»[27 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп.2, д.182, л. 23.].
На протяжении всей дальнейшей жизни Л. А. Динцес в равной степени работал как в сфере искусствоведения, так и в сферах археологии и этнографии. Причем сейчас невозможно ответить на вопрос, какая из отраслей науки его интересовала больше. Такую специфику научных интересов подготовило обучение в Киевском археологическом институте. Учебное заведение было создано в 1918 году на правах частного учебного заведения с двумя отделениями (археологическое с историей искусств и археографическое)[28 - Матяш I. Б. Археологiчнi iнститути у Кiеевi та Одесi // Енциклопедiя iсторii Украiни: у 10 т.: [укр.] / редкол.: В. А. Смолiй (голова) та iн.; Інститут iсторii Украiни НАН Украiни. – К.: Наукова думка, 2003. – Т. 1: А – В, С.134.]. На протяжении недолгой истории существования (1918—1924) в нём постоянно менялись не только количество отделений, но и концепция деятельности[29 - В июле 1920 года институт был закрыт как самостоятельное учебное заведение, реформирован и подчинён ВУАН (Всеукраинская академия наук). С осени 1921 года обучение возобновилось на археологическо-искусствоведческом, историко-литературном, а затем – этнографическом отделениях.].
Теоретическая и практическая работа по археологии и истории искусств в киевский период у Л. А. Динцеса шли параллельно. С 1922 по 1924 годы он читал курс Истории первобытной культуры, Трипольской культуры, а также руководил практическими занятиями по археологии Украины в Киевском Археологическом институте[30 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 23.]. При этом, как писал ученый в автобиографии, «с 1923 я состоял членом и секретарем Киевского общества исследования искусств (ныне закрыто) и членом-корреспондентом Исторического общества Нестора летописца»[31 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 23.].
В одной из публикаций справедливо отмечается, что «уже на студенческой скамье Л. А. Динцес интересовался искусством различных эпох и территорий, имел острый глаз искусствоведа и до тонкости знал особенности каждого стиля и направления»[32 - Бломквист Е., Каменская М., Фалеева В. Указ. соч., С.203.]. И это не случайно. За время обучения в Киевском археологическом институте он несколько раз принимал участие в археологических раскопках в районе Триполья, в Евминках, в Выползове Остерского уезда. Следствием этого был ряд очерков по стилистическому анализу орнаментов Трипольской культуры[33 - Динцес Л. А. Прочерченный трипольский орнамент культуры А // Сборник бюро по делам аспирантов ГАИМК. Сб. I. Л.: изд-во ГАИМК, 1929, С. 15—26, 39.]. Л. А. Динцес также поступил в число аспирантов Киевской научно-исследовательской Кафедры истории искусств, где в течение двух лет овладевал методом стилистического анализа памятников, позднее был представлен в научные сотрудники[34 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д.182, л.23.].
Динцес-поэт (киевский период)
Множество талантов и способностей, которыми обладал Л. А. Динцес, позволили ему проявить себя не только в археологии и искусствоведении, но и в поэзии. Тем не менее, как поэт Лев Адольфович до настоящего времени был почти неизвестен[35 - Он упоминается в диссертации В. Г. Подковыровой. Она писала о его венке сонетов: «Красивый текст Л. Динцеса „О том, что умерло“ (1917), рассказывающий о прошедшей любви, был опубликован в любопытнейшем поэтическом сборнике „Орден муз. Поэзия пяти“, почти целиком состоявшем из штудий и экспериментов в области строфики» (Подковырова В. Г. Венок сонетов в русской литературе. 1889—1940 гг.: диссертация… кандидата филологических наук: 10.01.01 / Подковырова, В. Г. – Санкт-Петербург, 1998,С. 20—21). Выражаю благодарность В. Г. Подковыровой за сотрудничество.].
Дать краткую характеристику его художественного творчества целесообразно на примере венка сонетов «О том, что умерло» (1917). Он был опубликован в Киеве в коллективном сборнике «Поэзия пяти» (1918)[36 - Орден муз. Поэзия пяти / Дмитрий Белопольский, Михаил Глушков, Лев Динцес, Павел Зименко, Бронислава М. – Кiевъ: друкарня картогр. вiддiлу, 1918, С. 25—40.]. Значительное воздействие на стиль произведения оказало, вероятнее всего, творчество главы русских символистов Валерия Брюсова, в частности, его стихотворения из сборника «Tertia vigilia» (1900). Налицо не только общие темы, сюжеты, но и рифмы, например, «двери» – «Алигьери». Не менее – если не более – общих черт произведение Л. А. Динцеса имеет с более поздними сонетами Брюсова, написанными как подражание Петрарке («Сонет в духе Петрарки», «Сонет в манере Петрарки»). Особенно близким в этом ряду аналогий является венок сонетов Валерия Брюсова «Роковой ряд», опубликованный в 1918 году в сборнике «Скрижаль».
О путях проникновения воздействия В. Я. Брюсова можно сделать некоторые предположения. Не исключено, что под псевдонимом «Бронислава М.», которым подписалась одна из участниц сборника «Поэзия пяти», скрывалась никто иная как Бронислава Матвеевна Рунт (в замужестве – Погорелова) (1885 – 1983) – известная в свое время переводчица, писательница и редактор. Она приходилась родной сестрой жене Валерия Брюсова Иоанне Матвеевне Рунт (Брюсовой) и сотрудничала со знаменитым родственником. Некоторое время она даже была редактором журнала символистов «Весы». Поэтому неудивительно, что не только в стихах Льва Динцеса, но во всем сборнике «Поэзия пяти» просматривается сильное влияние поэзии символистов.
Некоторые строки Динцеса кажутся филологическим упражнением. Им свойственны манерность, холодность, не искренность чувства, риторичность. Возможно, это проявилось из-за желания поэта блеснуть техническим мастерством (вместо этого молодой автор допустил повторы: рубиновыми у него оказались не только костры, но и его собственная кровь; хрустальными – не только облака, но и переживания и т.д.). Можно указать, что и Валерия Брюсова упрекали за холодность, риторичность стихов, а также за излишнее внимание к форме в ущерб содержанию. Ситуации, описанные в произведении, приторно красивы и подчеркнуто романтичны. Явная подражательность венка сонетов в некоторых случаях ощущается едва ли не как пародия на стихи символистов. Однако эпигонство не исключило множества находок и просто удачных мест в стихотворениях Льва Динцеса.
Важно отметить, что в них множество строк, свидетельствующих о глубоком знакомстве автора не только с русской, но и с мировой литературой. Порой это приводит к «выплеску» знаний на «поверхность» (вероятнее всего, неосознанному).
«О том, что умерло» – произведение-воспоминание, во многих отношениях его можно назвать итоговым, прежде всего в биографическом плане. Венок сонетов является итоговым и в плане тематики. Произведение упрямо стремится к границам жанра: встречаются прекрасные пейзажи, бытовые и психологические зарисовки, яркие натюрморты. В этом – причина «живописности» произведения, его разнообразия. Но «О том, что умерло» – это еще и монолог, ибо в каждой его строке ясно слышен голос автора, весьма богатой и темпераментной личности.
Касательно образной составляющей можно отметить, что большинство образов, к которым обратился Л. А. Динцес, к тому времени, т.е. к I четверти XX века, уже давно находились в употреблении, поэтому их можно назвать тривиальными («рубиновые костры», «хрустальные облака», «души моей восток», «нарцисс моей души»). Тем не менее, используя банальные выражения, образы, метафоры, Динцесу удалось отразить настроение. При этом это не только настроение, в котором пребывал он сам, но и – шире – настроение эпохи, в которой жил молодой поэт.
Лев Адольфович Динцес предстал одним из зрелых, «крепких» поэтов I четверти XX века, одним из тех, кто удерживал русскую поэзию на высоком уровне, хотя и не определял путей ее развития. Возможно, обнаружение неизвестных поэтических произведений Л. А. Динцеса поможет скорректировать вышеприведенные характеристики и точнее определить его место в русской литературе.
Образование и научная деятельность Льва Динцеса до поступления в Русский музей (ленинградский период)
В 1924 году Л. А. Динцес окончательно переехал в Ленинград. Ученый секретарь ГАИМК П. П. Ефименко[37 - Петр Петрович Ефименко (1884 – 1969) – русский и советский археолог, педагог, исследователь палеолита. Доктор археологии (1934), академик АН УССР (1945). С 1923 года работал в Эрмитаже, Музее антропологии и этнографии, ГАИМК, профессор ЛГУ. Ученый секретарь ГАИМК (см.: Бибиков С. Н. Петр Петрович Ефименко: К столетию со дня рождения // СА. – 1984. – №4. – С. 287—290).] отмечал, что «Переезд Динцеса из Киева в Ленинград был вызван желанием найти в Академии среду, где бы он посвятил себя целиком науке и заполнить пробелы в научной подготовке»[38 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д.182, л.1.]. Необходимо отметить, что это было не главной причиной смены места жительства и работы. Сфера научных интересов Динцеса лежала именно в области археологии Украины и находиться на ее территории исследователю было бы удобнее. Это показывают его многочисленные командировки по украинским городам во время аспирантуры ГАИМК. Главная же причина окончательного переезда в Ленинград состояла в том, что Киевский археологический институт был ликвидирован в 1924 году.
Н. Н. Воронин отмечал, что с переездом Л. А. Динцеса в Ленинград научный интерес к истории искусств «перевешивает» увлеченность археологией[39 - Воронин Н. Н. Л.А. Указ. соч., С. 106.]. И это тоже не совсем верно. Его всю жизнь привлекала археология, из которой он периодически уходил по независящим от него причинам. А причин было две: материальная и политическая.
Переехав в Ленинград, Л. А. Динцес с 1925 года числился младшим научным сотрудником, а с 1927 – аспирантом ГАИМК. Работа в Академии и подготовка кандидатской диссертации, посвященной ранненеэнеолитическим культурам шла под руководством выдающихся ученых того времени: П. П. Ефименко, А. А. Миллера, Н. Н. Воронина. Научные и служебные интересы многих из старших коллег Динцеса также были разноплановыми: они сочетали в себе Археологию, Этнографию, Искусствоведение, музейное дело. Что касается истории ГАИМК как научного учреждения, то, как в случае с Киевским археологическим институтом, искусствоведение и археология здесь шли рука об руку. ГАИМК была основана в 1919 году на базе Археологической комиссии. Изначально предполагалось назвать новое учреждение «Академией археологии и искусствознания», что предполагало направление научных интересов[40 - Формозов А. А. Археология и идеология (20—30-е годы). С. 70, 73.].
Поступив в штат ГАИМК, Динцес активно включился со свойственной ему энергией и энтузиазмом, в научную и общественную жизнь Академии. Здесь 1930-е годы силами студентов и преподавателей проводились капустники и «издавалась» стенгазета «Перелом». Для одной из стенгазет целая серия шаржей была нарисована Н. Н. Ворониным[41 - Фотоархив ИИМК РАН. О.181.]. Карикатуры получились весьма злободневные и смелые. Например, на одной из них изображена девица в развевающейся юбке с томиком «Капитала» под мышкой, которая бежит по городам и весям и топчет древнерусские храмы. Среди фотоматериалов для стенгазет обнаружен стеклянный негатив шаржа на аспиранта ГАИМК Л. А. Динцеса[42 - Фотоархив ИИМК РАН. I 2117.]. Ученый, одетый в мужской полосатый купальный костюм, изображен в профиль, с гордо поднятой головой. Он важно шествует босиком, неся в одной руке лопату, а другой тянет за собой по песку трипольскую вазу на веревочке. Шарж выполнен очень профессионально, узнаваемо и остроумно. Автор рисунка не указан, возможно, это будет установлено в будущем (не исключено, что это Н. Н. Воронин).
Параллельно с работой в ГАМК в 1925—1928 годах Динцес работал хранителем в Государственном музейном фонде. В ГАИМК он пришел уже сложившимся ученым с серьезным опытом полевых работ и подготовкой в области археологии, этнографии, истории искусства. В частности, П. П. Ефименко в своем отзыве о Динцесе отмечал: «Зная таким образом достаточно близко Динцеса с одной стороны, как лектора и докладчика и с другой как исследователя с определенно выраженной областью научных интересов и серьезной подготовкой [у меня и моих коллег – Прим. авт.] сложилось весьма благоприятное отношение к нему как к умному и деятельному наблюдателю и упорному трудолюбивому работнику, умеющему ценить возможности для накопления Знаний» [таким образом] «…из него выработается хороший научный сотрудник высокой квалификации…»[43 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д.182, л.1.].
По словам П. П. Ефименко, именно «матерьяальные соображения вынудили Динцеса принять должность хранителя Отделения Ленинградского Государственного музейного фонда»[44 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д.182, л.1.]. Сам Динцес в отчетах об аспирантской работе упоминал, что работа в Музейном фонде «несколько задерживала интенсивность занятий [по подготовке кандидатской работы. Прим. авт.], не давая возможности изучать коллекции ленинградских музеев…»[45 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д.182, л.3.]. При этом, писал он далее, «более чем трехлетняя работа в Гос. Музейном фонде дала мне навыки как в технике музейного дела, так и в определении и классификации памятников материальной культуры различных эпох»[46 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д.182, л. 3—4.].
При этом Лев Адольфович принимал активное участие в семинарах по музейному делу и выставочной работе, например, в устройстве отчетной октябрьской выставки ГАИМК[47 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 3—4.]. В отчете о проделанной и предстоящей работе аспиранта ГАИМК Л. А. Динцеса за 2/2 1928 по май 1929[48 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л.19.] указывается «Работа в семинарии по музееведению (рук. А. А. Миллер[49 - Александр Александрович Миллер (1875—1935) – российский археолог и этнолог, художник и музеевед. Был действительным членом ГАИМК, профессором археологии Санкт-Петербургского, а затем Петроградского и Ленинградского университетов, членом Совета Эрмитажа, заведующим Этнографическим отделом Русского музея императора Александра III, а затем директором этого музея (с 1918 по 1923 годы). Последующие годы он занимался музейным делом, участвовал в археологических поездках, был в командировках за границей (Решетов А. М. Александр Александрович Миллер – выдающийся археолог, этнограф, музеевед (к 125-летию со дня рождения) // Интеграция археологических и этнографических исследований: Сб. науч. тр. / Под ред. А. Г. Селезнева, С. С. Тихонова, Н. А. Томилова. – Нальчик; Омск: Изд-во ОмГПУ, 2001. С. 8—16).]). Написана работа по экспозиции в музеях, являющаяся сводкой как новой литературы по этому вопросу, так и опытов музеев Москвы и Ленинграда». На семинаре по историческому материализму был прочитан доклад «О гончарном кустарном промысле начала 19 века в России» (Руков. И. С. Плотников). Динцес писал: «Я пытался на образах кустарного фаянса, фарфора, глиняной игрушки, привлекая гравюрный матерьял и деревянную игрушку, выяснить характер искусства наших кустарей, слагающийся из элементов крестьянского искусства и искусства города, а также выяснить социального заказчика – мелкую буржуазию, на которую кустарные изделия и были рассчитаны»[50 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 19.].
Кандидатская диссертация в ГАИМК не была закончена: «срок окончания аспирантуры 1 января 1931, срок подачи диссертации 1 июля 1931». В 1929 году Динцес перешел работать в Русский музей[51 - Приказ №51 от 5 июня 1929 года: принят на должность внештатного научного сотрудника 2 разряда. Приступил к работе 25 июня 1929 года (ВА ГРМ, ГРМ (I), оп.10, д.121, л. 1). Отмечено, что до этого Л. А. Динцес работал в Государственном Историческом музее им. Шевченко (Киев), музее Киевского археологического института. Стало быть, опыт музейной работы у него уже был.]. Интересный документ представлен в Архиве ИИМК РАН. Это просьба Л. А. Динцеса выдать ему справку об его работе в ГАИМК с 1925 по 1927 годы в качестве младшего научного сотрудника, а также удостоверение о прохождении аспирантуры в течение трех лет (с 1927 по 1929), по окончании которой и произошло закрепление за ГРМ[52 - Архив ИИМК РАН, ф. 2, оп. 2, д. 182, л. 45.].
В ГАИМК он вернулся уже в 1942 году[53 - Из ГРМ Л. А. Динцес уволился 9 июля 1942 года, сдав описи вещей, находившихся на его ответственном хранении, М. В. Фармаковскому (ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1525, л. 18—22). В музейных документах указано, что он был уволен в связи с эвакуацией в Елабугу (ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.2а, д.38, л.24).], сделав ее своим основным местом работы до конца жизни. Одновременно Л. А.Динцес был совместителем в МАЭ[54 - В послевоенные годы появилась возможность полевой этнографической работы, что обусловило деятельность Динцеса в числе сотрудников Закарпатской экспедиции МАЭ. См.: Памятники культуры народов Европы и Европейской части СССР. Сборник МАЭ, XXXVIII. Л. 1982. Приложение: общие сведения о коллекциях и их собирателях. Номер коллекции 5838; Из культурного наследия народов Восточной Европы. Сборник МАЭ, т. 45. Спб., 1992. Номер коллекции: И-1175, И-1176, И-1340.] и читал лекции в ЛГУ. При этом интерес к искусствоведению остался, ученый продолжал работать над статьями и ставил в план монографию «История русского народного искусства», которую планировал защитить как докторскую диссертацию[55 - Воронин Н. Н. Указ. соч., С. 108.].
Роль Л. А. Динцеса в основании отдела народного искусства
В 1930-е годы резко сократился объем изданий ГАИМК, прекратились публикации результатов раскопок. Молодым ученым негде было издавать свои работы[56 - Формозов А. А. Указ. соч., С. 77, 78.]. Об этих трудностях упоминается и в некрологе, однако авторы относят их к противодействиям «ряда старых ученых»[57 - Бломквист Е., Каменская М., Фалеева В. Указ. соч., С.203.]. Возможно, по этим причинам Л. А. Динцес перешел на службу в Русский музей. Он был сотрудником нескольких отделов: работал старшим научным сотрудником отдела прикладного искусства, позднее заведовал секцией рисунка в Отделе живописи II половины XIX века. В каждом из подразделений он организовывал выставки, комплектовал фонды, проводил экскурсии и консультации и проч.[58 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 900, л. 21—22; ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 787, л. 17; ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 856, л. 97, 242; ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1527, л.5. В музейных документах он назван «чрезвычайно нужным сотрудником» (ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 856, л. 110).] Особо надо отметить подготовку выставок, посвященных В. А. Серову, И. Е. Репину, Т. Г. Шевченко, участие в работе над выставками «Реализм 60-80-х годов», «Искусство и война». Тем не менее, особо важную роль Динцес сыграл в истории отдела народного искусства.
Надо подчеркнуть, что идея создания в Русском музее самостоятельного отдела, который бы занимался вопросами народного искусства, далеко не нова. Еще в 1895 году коллежский советник И. А. Фесенко подал записку на имя его Высочества Николая II «по вопросу об учреждении при музее императора Александра III особого отделения предметов и изделий промышленности в каких выразилось народное художественное творчество»[59 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.1, ед. хр. 17, л.12.].
Однако отдел был организован только в 1937 году. Предыстория такова. В Ленинграде весной 1936 года проводился праздник народного творчества. Он включал в себя организацию вечеров художественной самодеятельности, выступления хоров и различных коллективов, проведение карнавала, народных гуляний и проч.[60 - ЦГАИПД, ф. Р-25, оп.8, д.26, лл. 2—6об.] В рамках этого праздника в Русском музее была организована грандиозная выставка самодеятельного искусства (использовалось помещение в 3 тыс. кв. м., показано свыше 3 тысяч работ, участвовало более 1,5 тыс. художников; за 18 дней выставку посетило 30 тысяч человек)[61 - ЦГАИПД, ф. Р-25, оп.8, д.26, лл. 32—32об.]. По словам директора ГРМ А. Г. Софронова, «значение выставки далеко выходит за пределы музея»[62 - ЦГАИПД, ф. Р-25, оп.8, д.26, л. 37 об.]. Сам А. Г. Софронов на встрече самодеятельных и профессиональных художников, проводившейся 22 мая 1936 года по результатам выставки, заявил: «Необходимо организовать Музей самодеятельного искусства. И я бы считал за честь для себя организовать такой музей»[63 - ЦГАИПД, ф. Р-25, оп.8, д.26, л.33.]. Некто Лазарев (представитель фанерного треста) предложил: «Надо при Русском музее организовать отдел самодеятельного искусства и при нем консультацию», затем некто Александров (представитель самодеятельных художников) заявил, что надо подумать о помещении для Музея самодеятельного искусства[64 - ЦГАИПД, ф. Р-25, оп.8, д.26, л. 33об.]. В итоге вышло несколько иначе.
Л. А. Динцес в докладной записке по организации Отдела народного творчества в ГРМ (от 3 сентября 1936 года) писал: «Ленинградский Горком ВКП (б) в постановлении об итогах смотра художественной самодеятельности 1936 г. признал необходимым «создание при Гос. Русском Музее постоянного отдела «Народное Творчество» и организацию при нем постоянной консультации для кружков и одиночек художников». При этом Лев Адольфович ссылался на газету «Ленинградская Правда» от 28 августа 1936 года[65 - ВА ГРМ, ф.231, оп.1, ед. хр.60, л.1.].
Динцес не упомянул пятый пункт постановления. Именно он представляется особенно важным для истории отдела народного искусства. В этом пункте было требование проверить кадры руководителей художественной самодеятельности и назначить профессионалов на места малоквалифицированных и неопытных людей. Л. А. Динцес был, пожалуй, лучшим кандидатом на должность заведующего создаваемого отдела. Стало быть, важную роль в создании самостоятельного музейного подразделения, занимающегося вопросами народного творчества, сыграли власти города (надо учитывать уровень науки того времени, не различающей самодеятельное и традиционное народное искусство).
Тем не менее, именно Л. А. Динцеса можно назвать подлинным основателем отдела народного искусства, одним из тех людей, кто занимался не только организационными вопросами, но и комплектованием коллекции[66 - Л. А. Динцес также разрабатывал теоретические вопросы и методику изучения произведений народного искусства. И. Я. Богуславская писала: «Л. А. Динцеса можно считать основателем ленинградской школы исследователей народного искусства. Принципиальная теоретическая основа его трудов и методика изучения на многие годы вперед определили характер научной работы основанного им Отдела Народного искусства Русского музея» (см.: Богуславская И. Я. Указ. соч., С. 7).]. С 1937 по 1946 год (с перерывами) он был заведующим отделом[67 - Вернувшись из эвакуации из Елабуги, Л.А.Динцес в 1945 году приказом №22 за 5.06.1945 был назначен заведующим ОНИ по совместительству, на половину рабочего дня (ВА ГРМ, оп. 2а, д.38, л. 25). Надо также отметить, что в 1933 году он был уволен в связи с сокращением штатов, но в 1934 году вновь принят на работу в ГРМ (ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.2а, ед. хр. 113, л.20).].
Но вернемся к докладной записке[68 - В записке отдел назывался иначе: «Отдел народного творчества». Позднее — «Отдел народных художественных ремесел». В статье указывается современное название.]. В ней Динцес предлагал составить музейное подразделение из подотдела крестьянского искусства и подотдела самодеятельности города. Также подразумевалось организовать консультационное бюро для кружков и художников одиночек. В качестве источников формирования коллекции подотдела крестьянского искусства назывались собрания Кустарного музея, других отделов ГРМ, музея этнографии, Исторического музея, а также экспедиции и командировки сотрудников на выставки. Коллекцию подотдела самодеятельности города предполагалось формировать через кружки самодеятельности[69 - ВА ГРМ, ф.231, оп.1, ед. хр.60, лл. 4—6.]. Всего в отделе, по предложению Л. А. Динцеса, должно было быть 15 сотрудников.
Итак, в мае 1937 года постановлением Комитета по делам Искусств был организован отдел, названный Отделом народных художественных ремесел. В чем же виделись задачи и методы его работы? По словам Л. А. Динцеса, это «…не только построение истории русского народного искусства…, но и установление моментов взаимоотношений между народным искусством и так называемым высоким искусством», «выявление основы народного искусства», «выявление местных очагов в их художественной эволюции», «выявление старых форм путем тщательного анализа форм пережиточных», «установление основных этапов развития и обогащения искусства русского народа»[70 - Архив ИИМК, ф.29, д.1252, лл. 2—3.]. Ориентировочная схема изучения и экспонирования предметов народного искусства была следующей: 1. Древнейшие формы, 2. Формы феодальной Руси (формы удельной Руси, формы Московской Руси, формы XVIII и I половины XIX века), 3. Формы II половины XIX и начала XX века, 4. Формы, разработанные после революции[71 - Архив ИИМК, ф.29, д.1252, л. 4.].
Одним из основных источников формирования коллекции ОНХР стало собрание Кустарного музея. В апреле 1937 года Л. А. Динцес совместно с научными сотрудниками К. А. Большевой и В. П. Афанасьевым внимательно осмотрел эту коллекцию. В докладной записке директору ГРМ А. Г. Софронову (от 20 апреля) Динцес указал на угрожающее состояние вещей – 18 тыс. экспонатов – и необходимость (в случае их перехода в Русский музей) дезинфекции и реставрации[72 - ВА ГРМ, ф. 231, оп.1, ед. хр. 61, лл.1—2.]. В другой докладной записке (от 3 мая) Динцес вносил конкретные предложения по приему произведений из Кустарного музея: прием вещей производить уже в Русском музее; разбить изделия на три категории в зависимости от «художественной значимости»; для библиотеки Кустарного музея, которая также переходила Русскому музею, выделить не только специального сотрудника, но и отдельное помещение, сохранив библиотеку как единое целое, и т.д.[73 - ВА ГРМ, ф. 231, оп.1, ед. хр. 61, лл.3—4.]. 21 июня 1937 года Ленсовет дал согласие на передачу материалов Кустарного музея. Русский музея был обязан тщательно принять произведения и обеспечить их наиболее полный показ и научную разработку истории развития кустарных промыслов[74 - Богуславская И. Я. Из истории коллекции народного искусства Русского музея // Из истории собирания и изучения произведений народного искусства. Сб. научных трудов. Л.: ГРМ, 1991, С. 11.].
Была составлена Приемочная комиссия в составе Л. А. Динцеса, К. А. Большевой и П. Ф. Архангельского[75 - Приказ №78 от 1 августа 1937 года (ВА ГРМ, ф. 231, оп.1, ед. хр.61, л.6).]. Комиссия постановила: «1.Составить акт об окончании перевозки имущества КМ из здания Дома Кооперации в здание ГРМ и принятия последним означенного имущества под охрану за хранительской ответственностью т. Зверевой; 2. Нашли книги вполне удовлетворительными для приемки и постановили: приемку производить по книгам. Первый день приемки назначить на 5 августа с. г. Комиссия считает необходимым: одновременно вести дневник приемки. По окончании приемки вещей, находящихся в шкафах, последние опечатывать двумя печатями: Промкооперации и Гос.Русского музея»[76 - Протокол первого заседания Приемочной комиссии от 4 августа 1937 года (ВА ГРМ, ф. 231, оп.1, ед. хр.61, л. 7).].
Работа велась в отделе весьма активно. Л. А. Динцес и К. А. Большева писали в статье «Народное искусство в Государственном Русском музее» (1938): «В течение первого года своего существования Отделом практически были разработаны методы чисто-искусствоведческого изучения памятников народного искусства, которое в прежнее время изучалось лишь этнографами с точки зрения быта или техники. Вопросы же преемственности форм, их источников, творческих процессов освоения и передачи образцов – все это оставалось вне их внимания»[77 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.1, ед. хр. 1292, л.16.]. Сотрудники отдела проводили консультации, организовали экспедицию в Ленинградскую область[78 - См. подробнее: Динцес Л. А., Большева К. А. Народные художественные ремесла Ленинградской области // СЭ. – 1939. – №2, С.104—148; Народное искусство Ленинградской области XIX—XX веков из собрания Государственного Русского музея. Каталог. Авт. вст. статьи М. А. Сорокина, науч. ред. И. Я. Богуславская. Л.: ГРМ, 1985, С. 4—5.]. «Работа Отдела в первые два года его существования в пределах ограниченной территории Ленинградской области не сузила его научного диапазона» – сотрудники уже в то время приступили к обработке материалов из других областей и планированию постоянной экспозиции[79 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.1, ед. хр. 1292, лл. 19, 20.]. Как говорил Л. А. Динцес на одном из заседаний ОНХР в 1939 году, «Развитие большой, общей темы складывается в отделе из маленьких тем, которые, развиваясь, показывают эволюцию народного искусства»[80 - Протокол заседания ОНХР от 28 сентября 1939 года (ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1291, л. 3).]. Результатом этой работы стали две выставки: «Народное творчество Ленинградской области» (1937) и «Ткачество, кружево и строчка Ленинградской области» (1938)[81 - Народное искусство Ленинградской области. С. 5.]. В 1941 году в Академии художеств Л. А. Динцес успешно защитил кандидатскую диссертацию «Народный промысел крестецко-валдайской художественной строчки»[82 - Динцес Л. А. Народный промысел крестецко-валдайской художественной строчки. Диссертация на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. 1939. Научно-библиографический архив Академии художеств СССР. А-73/ ОП-50.].
Роль Льва Адольфовича в комплектовании коллекции молодого отдела можно назвать определяющей. В октябре 1938 года он «получил и доставил» из Москвы в Русский музей группу «Челюскинцы», в Музее игрушки (г. Загорск) отобрал 149 вещей в обмен на произведения из ГРМ, разработал ориентировочный список экспонатов, необходимый для развертывания постоянной экспозиции[83 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1308, л. 26.], хлопотал о получении произведений с выставок и выделении денег на покупку вещей для коллекции ОНХР[84 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1310, лл. 148—149.]. В 1940 году заказал игрушки М. В. Дружинину[85 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1421, л.1.] (до этого – пряничные доски устюженскому мастеру И. Г. Романову[86 - ВА ГРМ, ф.231,оп.1, ед. хр.83, лл. 3—5.]), также был осуществлен обмен произведениями с Музеем этнографии, Историческим музеем, Уфимским и Владимирским краеведческими музеями[87 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1421, лл. 8,9, 33, 36, 44.], предпринимались попытки обмена и с другими музеями.
Энтузиазм и работоспособность Л.А.Динцеса были поистине безграничны. Немаловажное значение заведующий придавал организации постоянной экспозиции отдела.
Подготовка первой экспозиции народного искусства
Уже в названной статье Л. А. Динцеса и К. А. Большевой, датированной ноябрем 1938 года, шла речь о постоянной экспозиции ОНХР. Предполагалось, что первым разделом будет показ общего развития русского народного искусства, вторым – обзор современного народного искусства РСФСР, третьим – детальный показ искусства Ленинградской области в прошлом и настоящем[88 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1292, лл.19—20.]. 21 мая 1939 года на заседании Научного совета ГРМ Динцес сделал доклад о принципах новой экспозиции. Среди прочего он сказал: «Развитие русского народного искусства необходимо будет показать не как нечто побочное, а как органически связанное с общим развитием русского искусства. Это определяет масштабы нашей работы… Если нам удастся в Русском музее ввести в общий комплекс процесса развития русского искусства народное искусство и привести его во взаимоотношение со всеми остальными разделами русского искусства, то тогда наш музей будет по праву называться „Русским“»[89 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1379, лл. 3об, 20об.]. Было решено, что доклад о новой экспозиции Динцес сделает также в Москве перед авторитетными искусствоведами.
Согласно протоколам заседания по планам на 1940 год, подробный план постоянной экспозиции должен был быть представлен 16—17 марта 1940 года[90 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр.1411, л. 31об.]. Однако Лев Адольфович сделал это только 25 апреля. Экспозицию предполагалось развернуть в последних четырех залах I этажа левого крыла здания по каналу Грибоедова, причем второй зал должен быть разделен на два, а в последний зал включалось небольшое помещение за арками. Стало быть, экспозиция должна была состоять из шести залов, включавших следующие темы:
– а) Древнейшие формы русского народного искусства б) вхождение в народное искусство творчески освоенных ранне-феодальных мотивов в) местные северные древние формы. Соприкосновение их с Ижорой и Карелой.
– а) средне-русские местные формы (на основе древних) б) соприкосновение с искусством поволжских народов в) местные формы на основе творческого освоения форм ренессанса, барокко и искусства Востока (XVI—XVII вв.)
– Формы XVIII и первой половины XIX вв.: а) в работах крепостных и иных мастерских б) в реалистической народной декоративной трактовке и в народном жанре (частично сатирическом)
– а) усиленное освоение городских мотивов в связи с развитием кустарничества с середины XIX века. Создание средней, т.н. «мещанской» струи народного искусства б) продукция мастерских земств и других организаций
– Народное искусство РСФСР. Достижения в а) росписи б) резьбе по кости в) резьбе по дереву г) керамике д) вышивке е) кружеве и др.
– Подраздел предыдущей темы: народное искусство Ленинградской области, главным образом, ткачество, строчка, резьба по дереву[91 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1288, лл. 66—67.].
Небольшие масштабы экспозиции объяснялись Л. А. Динцесом нехваткой произведений советского времени; недостатком средств для оформления экспозиции и изготовления музейной мебели. Сотрудники ОНХР со временем предполагали открыть более обширную экспозицию.
Произведения располагались не в зависимости от времени их изготовления, а «в порядке возникновения их форм». По словам Л. А. Динцеса, «такой метод… давал возможность… представить народное искусство, не как нечто застывшее, а как постоянно обогащающееся и развивающееся при сохранении форм глубокой старины»[92 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1288, л.65.].
Доклад Льва Адольфовича вызвал оживленную дискуссию в Научном Совете ГРМ (16 мая 1940 года). В итоге заседания среди прочего было постановлено: 1. Считать работу, проделанную ОХНР, ценной в теоретическом плане, отмечая некоторую спорность экспозиции, 2. Отделу НХР запланировать несколько докладов с привлечением других отделов ГРМ и специалистов-этнографов для проверки установок своей экспозиции, 3. «экспозицию ОНХР подать таким образом, чтобы она была доходчива до зрителя, на высококачественном материале, поданном в хорошем оформлении», 4. установить связь с отделами древнерусского и прикладного искусства.
Одновременно в Управление по делам искусств при СНК РСФСР 27 мая был отправлен план экспозиции с тем, чтоб созвать видных специалистов и обсудить его. Предполагалось пригласить М. В. Алпатова, Б. А. Рыбакова, Н. Н. Соболева, Соколова, В. М. Василенко (с пожеланием расширить этот список). Л. А. Динцес в июне командировался в Москву[93 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1411, лл.33—36.]. Э. А. Гутнов, и.о. начальника изобразительного отдела, которому и был отправлен план, ответил согласием и дополнительно пригласил Д. Е. Аркина, Н. А. Кожина, И. И. Овешкова и З. Я. Швагер[94 - Давид Ефимович Аркин (1899—1957) – искусствовед, художественный критик, историк и теоретик архитектуры, изобразительного и декоративно-прикладного искусства; Николай Александрович Кожин (1893—1983) – искусствовед, палеограф, педагог, специалист по истории архитектуры; Иван Иванович Овешков (1877—1942) – художник декоративно-прикладного искусства, мастер игрушки, живописец, график, педагог; Зельма Янисовна Швагер (1901—1978) – искусствовед, видный деятель народного искусства.]. Доклад состоялся 26 июня 1940 года, на нем присутствовали не все названные специалисты. В числе новых лиц были Н. Р. Левинсон, Л. В. Розенталь и В. Н. Кубов[95 - Лазарь Владимирович Розенталь (1894 — 1990) — искусствовед, экскурсовод и исследователь экскурсионного дела, педагог, литератор и мемуарист.]. У специалистов возникло несколько вопросов, главными из которых были следующие: будет ли понятна экспозиция массовому зрителю; не даст ли демонстрация древних мотивов на позднейших образцах ложного представления о народном искусстве; в равной ли степени представлены произведения разных областей; не будет ли преобладания вышивки. В итоге, «отмечая значительность и своевременность предложенного тов. Динцесом плана», собравшиеся предложили считать экспозицию опытной, экспериментальной[96 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1421, л.14.].
Таким образом, архивные документы свидетельствуют, что первая экспозиция ОНХР вызвала в научной среде оживленную дискуссию. Были признаны необходимость и закономерность ее появления, «ее новаторский и экспериментаторский характер»[97 - Богуславская И. Я. Проблемы народного искусства в трудах Л. А. Динцеса. С.6.]. Тем не менее, постоянная экспозиция отдела народного искусства была открыта только в 1950 году, уже после смерти Л. А. Динцеса. План экспозиции, разработанный заведующим ОНХР, лег в ее основу.
Заключение
Резкие изменения в биографии Л. А. Динцеса, связанные с постоянной сменой мест службы и научных интересов, далеко не случайны. Для советской исторической науки довоенного времени характерна «многозадачность» ее представителей. Большинство из них работало одновременно в нескольких научных учреждениях (как бы мы сейчас выразились, смежного профиля). В частности, А. А. Миллер, научный руководитель Л. А. Динцеса в ГАИМК, служил в Этнографическом музее, одно время был директором Русского музея[98 - Русский музей (Петербург). Государственный Русский музей: из истории музея. С. 22—23.]. В те времена было принято совмещать несколько мест работы, так что Л. А. Динцес не является исключением. Его особенность заключалась в том, что во всех областях науки он работал на высочайшем уровне. Это было обусловлено прекрасным разносторонним образованием и подготовкой, позволявшими ему как работать параллельно в смежных отраслях науки, так и быстро переключаться с одного на другое. Л. А. Динцес, по словам Н. Н. Воронина, работал, «соединяя в своем лице археолога и искусствоведа, широко используя этнографию и фольклор»[99 - Воронин Н. Н. Указ. соч., С. 107.].
Еще одной причиной этих «перепадов» стали события, связанные с историческими реалиями того времени и трагическими случайностями: убийство Е. В. Де Роберти в 1915 году и возвращение в Киев; ликвидация в 1924 году Киевского археологического института и переезд в Ленинград. Как справедливо отмечает А. Формозов, «катаклизмы конца 20-х – начала 30-х годов не миновали и археологии. Многие исторические учреждения страны были закрыты, упразднены факультеты общественных наук в университетах, практически уничтожено краеведческое движение, а десятки историков были репрессированы»[100 - Формозов А. А. Археология и идеология (20—30-е годы). С. 70.]. Угрозы репрессий нависли, в частности, над научным руководителем Динцеса А. А. Миллером: 9 сентября 1933 года, по возвращении из очередной экспедиции с Северного Кавказа, А. А. Миллер был арестован, ему предъявили обвинение в ведении национал-фашистской пропаганды и использовании в этих целях возможностей научной и музейной работы. Он умер при невыясненных обстоятельствах в 1935 году. Обвинениям в космополитизме и буржуазном национализме подвергались в первую очередь ученые, занимавшиеся археологическими культурами Украины и Белоруссии[101 - Там же. С. 75.], а Динцес, как известно, был в их числе. Вероятно, по причинам, связанными с этими обстоятельствами, Лев Адольфович на протяжении всей жизни скрывал свое еврейское происхождение[102 - ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.2а, д.38, л. 26.]. Он умер в Ленинграде 31 августа 1948 года после продолжительной болезни (поиски захоронения, предпринятые авторами статьи, на настоящий момент результат не дали).
Исследование профессиональной деятельности и биографии Л. А. Динцеса далеко от завершения. Выявление новых материалов будет возможно в скором времени, после того, как будет снят гриф секретности с его личных дел в архивах ИИМК, СПбГУ и РАН.
О предметах из коллекции Н. П. Лихачева в отделе народного искусства Русского музея
В 2011 году в Русском музее состоялась выставка «Выдающиеся собиратели народного искусства»[103 - См.: Выдающиеся собиратели народного искусства: из серии «Не корысти ради» коллекции и коллекционеры Русского музея, вып. 3 / ГРМ; [авт.-сост.: М. А. Сорокина и др.]. – СПб.: Palace Editions, 2011. Выставка была организована на материале коллекции Отдела народного искусства.]. Один из ее разделов был посвящен коллекции Н. П. Лихачева.
Николай Петрович Лихачев (1862—1936) известен как ученый, коллекционер, преподаватель, библиограф, автор более 160 научных работ[104 - Соболевский А., Карский Е., Перетц В., Платонов С. Записка об ученых трудах Н.П.Лихачева//Известия АН СССР. 1925, серия VI, т. 19, №18, С. 844 – 858.]. «В одном человеке все соединилось: завидная эрудиция, стройная система знаний, семейная „предрасположенность“ к собирательству, „генетическая“ любовь к документу, тонкое коллекционерское чутье»[105 - Степанова Е. В. «Он был ученым «с головы до ног» и никем другим быть не желал и не был…» (по материалам личного архива Н.П.Лихачева) //«Звучат лишь письмена…». К 150-летию со дня рождения академика Николая Петровича Лихачева. Каталог выставки. ГЭ. – СПб., 2012, С. 24.].
Собирательская деятельность Н. П. Лихачева была связана с его учеными занятиями. Это отличало его от многих собирателей. Л. Г. Климанов справедливо писал: «Разделить в Н. П. Лихачеве ученого и коллекционера невозможно, наука и коллекционерство играли в деятельной подвижнической жизни этого человека взаимосвязующую роль»[106 - Климанов Л. Г. Николай Петрович Лихачев — коллекционер «сказочного размаха»//Из коллекций академика Н.П.Лихачева. Каталог выставки. ГРМ. Ленинград, 1991. – СПб.: Седа-С,1993, С.18.]. Н. П. Лихачев стал одним из первых в России коллекционеров икон и архивных материалов. Кроме того, он стоял у истоков собирания в Европе исторических документов европейского происхождения. Ученый обладал огромной коллекцией, в которую входили, кроме автографов и икон, надгробия, штампы, перстни, древние печати Средиземноморья, античные глиняные сосуды, остраки, пряничные доски и многое другое. Н. П. Лихачев писал в одном из писем, что одной из целей его собирательской деятельности было «доставить русским ученым самостоятельный материал для изучения»[107 - Н.П.Лихачев – М. С. Большаковой – Майковой, 17 января 1933 г., из Астрахани (ЛО ААН, ныне – СПбФ АРАН, ф.738, оп.4, ед. хр. 40, л. 1 об.). Цит. по: Климанов Л. Г. Ученый и коллекционер, «известный всей России, еще более Европе»//Репрессированная наука. Л., 1991, С. 425.].
После революции 1917 года созданный Н. П. Лихачевым Музей палеографии был передан сначала Петроградскому университету, затем перешел в ведение Академии наук. Однако избежать распада коллекции все же не удалось. Она пополнила собрания ГЭ, ГИМ, Музея истории религии, БРАН. Часть коллекции попала в ГРМ и была распределена между несколькими отделами.
В отделе народного искусства находится 47 пряничных досок, 12 различных произведений из металла, включая шесть чернильниц, изразец и пара кожаных рукавиц[108 - Иллюстрации многих из этих произведений см. ниже, в других статьях этого сборника.]. Вещи поступили 24 ноября 1940 года из Музейного фонда Государственного Эрмитажа[109 - ГРМ, акт №989/1649 от 24 ноября 1940 года.]. Об этих предметах и пойдет речь в настоящей статье.
Пряничные доски – самостоятельная группа произведений среди других предметов из собрания Н. П. Лихачева, находящихся ныне в ОНИ. Большинство досок находится в хорошей сохранности. Некоторые из них участвовали в выставках[110 - На постоянной экспозиции ОНИ сегодня находятся пряничные доски Д-679, Д- 689, Д- 697, Д-709, Д-710. Доски Д – 680, Д-707, Д-710, Д-711 участвовали в выставке «Русское народное искусство XVII – XX вв.», проходившей в Елагином дворце в 1962 году. Кроме того, подавляющее большинство пряничных досок из собрания Н.П.Лихачева участвовало в выставке «Из коллекций Н. П. Лихачева», проходившей в Русском музее в 1991 году (см.: Из коллекций академика Н. П. Лихачева. С. 194 – 197). Каталог пряничных досок составлен Н. В. Тарановской.], в специальной литературе они упоминаются редко[111 - См., например: Каменская М. Н. Пряничная доска работы Матвея Ворошина// Сообщения ГРМ. Вып. II. – Л., 1947, С. 36—37; Мальцев Н. В. Пряничные доски//Добрых рук мастерство. – Л.: Искусство, 1981, С. 64, 65, 68, 69.].
Место производства большинства пряничных досок неизвестно. В инвентарных книгах они датируются очень широко: несколько вещей – XVII веком, пятнадцать – XVIII веком, пятнадцать – XIX веком, остальные – либо не датированы совсем, либо датированы XVIII – XIX столетиями. В коллекции находятся доски разных видов: «хоромные», «фигурные» и др.
М. Н. Каменская условно, по сюжетам изображений, разделила пряничные доски из коллекции Н. П. Лихачева на три вида: 1. доски с языческими орнаментальными мотивами (с изображениями розеток, птиц и животных), 2. доски с восточными орнаментальными мотивами, «своеобразно освоенными народным искусством», 3. доски с орнаментом, характерным для искусства московской Руси и более позднего периода (произведения с изображениями московского герба и различных архитектурных мотивов). По мнению М. Н. Каменской, большинство изделий происходит из среднерусских областей[112 - Каменская М. Н. Тезисы доклада, прочитанного в отделе народного искусства 15 февраля 1946 года. Рукопись//ВА ГРМ, оп. 6, ед. хр. 1609. Л. С. Смусин писал, что пряники, изготовленные с помощью печатных досок, характерны для «губерний и областей, тяготевших к Волжскому торгово-культурному району … (Тверская, Костромская, Нижегородская, Саратовская…)», а также для Вологодской губернии (см.: Смусин Л. С. Русский пряник//Сообщения Государственного Русского музея. Вып. XI. – М., 1976, С. 100, 102).].
В основном это – типичные изделия, на многих имеются следы частого использования по прямому назначению. Однако среди них есть несколько произведений, которые бесспорно относятся к шедеврам народного искусства. Это, в первую очередь, пряничная доска Матвея Ворошина, датируемая 1779 годом («орленая»).[113 - Инв. № Д-697. Размеры 49х38х5.] В инвентарной книге указано, что доска была изготовлена во Владимирской губернии, однако выяснилось, что Матвей Ворошин происходил из Городца Нижегородской губернии[114 - Черняховская Ю. С. Город-пряник// Пряник, прялка и птица Сирин. – М.: Просвещение, 1983, С. 94.]. Там был развит пряничный промысел, особое значение в его истории сыграли старообрядцы[115 - См.: Еранцев А. Н. Городецкие пряники//Городецкие чтения. По материалам научно-практической конференции «Городец на карте России: история, культура, язык». Апрель 2002 года. – Городец, 2003, С. 147—157.]. На прямоугольном поле доски – изображение двуглавого орла в круге со скипетром и державой. Снизу – вазон с расходящимися в стороны двумя тюльпанами, сверху – также два тюльпана и изображение царской короны. Свободные места заполнены различными геометрическими и растительными мотивами. Вся композиция обрамляется надписью: «1779 году апреля десятова дня: сия доска рисована рисовал Матвей Ворошин». При безупречном ремесленном мастерстве автора рассматриваемое произведение обнаруживает ясность и четкость композиционных построений. М. Н. Каменская писала: «Заполнение резьбой плоскости доски продумано и выполнено с полным осознанием ритма композиционных приемов и обличает в Ворошине одного из немногих известных нам мастеров XVIII века, мастера, обладающего несомненным художественным чутьем и знанием техники искусства резьбы по дереву»[116 - Каменская М. Н. Пряничная доска работы Матвея Ворошина. С. 37.]. Надпись обнаруживает знакомство автора с искусством рукописной книги. Изображения орла и короны придают пряничной доске торжественный, праздничный характер. Е. С. Галуева справедливо указывала: «Почетные доски Городца раскрывают многообразие художественных приемов народных мастеров пряничной резьбы. В оформлении почетных досок выражено стремление к созданию пышных, богатых узоров, отмеченных большой торжественностью и праздничностью»[117 - Галуева Е. С. Почетные пряничные доски Городца// Народные основы искусства художественных промыслов. Сборник научных трудов НИИХП. – М., 1981, С. 68.]. Рассматриваемому произведению Матвея Ворошина есть аналогии в собрании ГИМ[118 - И.Н.Уханова также упоминает буфет из собрания Рыбинского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, собранный из пряничных досок. Среди них, возможно, есть изделия Матвея Ворошина (Уханова И. Н. Пряничные доски Пошехонья// Сообщения ГЭ. Вып. XXXII. – Л., 1971, С. 35).].
Исключительную ценность имеет и другая доска[119 - Инв. № Д-679. Датируется XVII веком. Размеры 104х72х7.], «хоромная» (другое название таких досок «терематые»). На ней изображены одиннадцатиглавый терем с двумя «луковками» на боковых главах. Терем имеет широкие «окна» и «двери». Его фасад, разделенный на три части «пилястрами», нарядно украшен. В центральном «прясле» — большая розетка, подобно звезде распространяющая в стороны свои лучи. На центральном шпиле – большой двуглавый орел, на двух боковых — фигуры, напоминающие цветы. Свободные места на доске заняты изображениями маленьких звезд. Все изображение обрамляется надписью, не имеющей смыслового значения. В углах ее – розетки. Два ряда зубчиков и один ряд желобков отделяют изображения на доске от гладкого поля. Как и предыдущее произведение, это также отличается торжественным, праздничным, даже ликующим, характером. Считается, что прообразом для изображений на «терематых» досках стало здание Московского Печатного двора. Как правило, доски с «хоромным» сюжетом связываются исследователями с Городцом[120 - См., например: Гончарова Н. Н. Тверские пряничные доски// Памятники русской народной культуры XVII—XIX веков. Труды ГИМ. Вып. 75. – М., 1990, С. 134.].
На другой доске изображена обернувшаяся назад птица с ветвью в клюве, клюющая ягоды[121 - Инв. № Д-710. Датируется XVIII веком.]. Свободные места заполнены изображениями звезд. При передаче сложного движения птицы мастер удачно вписал фигуру в прямоугольник, обрамляющий лицевую сторону доски. Мягкие насечки прекрасно передают оперение. При всей плоскостности изображений мастер сумел передать не только динамику движений птицы, но и особенности ее строения.
Совершенно иной образ имеет птица на другой пряничной доске[122 - Инв. № Д-709. Датируется XVIII веком.]. Это – сильное, гордое существо. Хохолок на голове птицы превратился в пышную корону. Плавно изогнутые линии шеи и хищного клюва придают образу птицы монументальность и торжественность. Резчик сумел создать выразительный, запоминающийся образ. «Мастера под влиянием реальных наблюдений вносили в изображения определенную конкретизацию, но это не мешало им видеть в реальном сказочное, наполнять знакомые образы ощущением необычного, празднично-прекрасного»[123 - Галуева Е. С. Указ. соч., С. 60.]. Поражает техническое мастерство резчика. Тулово, шея и хвост птицы переданы разными насечками и углублениями.
Надо отметить, что пряничные доски из коллекции Н.П.Лихачева очень разнообразны по сюжетам. Кроме изображений животных, часто встречаются комбинации различных растительных и геометрических мотивов. Например, прямоугольное поле доски под номером Д-689 (датируется предположительно XVIII веком) разделено четырьмя широкими полосами. В одних размещены изображения вьющихся растительных побегов с ягодами, в других – кустов и больших розеток. Верх и низ оформлен геометрическими мотивами.
На некоторых досках есть крупные изображения цветов. Например, на прямоугольном поле доски под номером Д-684 – большое изображение тюльпана в вазе, от которого отходят в стороны растительные завитки. Слева и справа от цветка – крупные, «сияющие» розетки. Кроме технического мастерства автора, которое характерно для многих пряничных досок из собрания Н. П. Лихачева, рассматриваемое произведение отличает монументальность изображения тюльпана. Надо отметить, что оно напоминает изображения тюльпана в северных росписях. На другой доске[124 - Инв. № Д – 685. Датируется предположительно XVII веком.] тюльпан превратился в фантастический цветок, от которого подобно иглам отходят в стороны побеги и листья.
