скачать книгу бесплатно
– Да просто я неловко пошутил, вот и сожгли, – признался Вадим. – Потом была реинкарнация или что-то вроде того. Надо сказать, до жути болезненная реинкарнация. Врагу бы такого не пожелал…
– Тяжёлый случай, – сочувственно заметил Мусаев. – Похоже, нашего парня при Перемещении где-то там как следует шарахнуло. Лёша, это как происходит, мгновенно или его там тащит через какие-то миры-измерения?
– На этот вопрос вряд ли кто-то может ответить, – сказал Панин. – Ибо всё это в области высоких теорий, которые очень не скоро будут иметь практическое подтверждение. Но в самом деле похоже на отсроченный постэффект Перемещения. В общем, доберёмся до Лаборатории, там во всём разберутся. Вадим, вы как себя чувствуете? Идти можете?
– Да в порядке я, – Вадим зевнул и потёр глаза. – Только немного в сон клонит. Может, в самом деле, такой вот странный постэффект. Такой… Аутентичный, что просто жуть.
– Вы точно в порядке?
– Точно.
– Ну и хорошо, – одобрил Мусаев. – Если в порядке, надо двигаться, мы и так на шлюзе кучу времени потеряли…
* * *
Походное построение сержант указал следующим образом: впереди шёл Олег; за ним, метрах в пяти, Мусаев – Вадим – Панин, с интервалом в полтора метра; и в замыкании, с отставанием в три-четыре метра, двигался Витя.
Путь освещал Олег, все прочие фонари не включали.
Поначалу такой режим освещения казался Вадиму неудобным.
Световое пятно плывёт впереди, прямо под ногами ничего не видно, взгляд прыгает со света во тьму, в результате через два шага на третий спотыкаешься об шпалы. Кое-где между шпалами попадаются вымоины, при малейшей неловкости чреватые травматичными последствиями, так что спотыкания такого рода не просто неудобны, но и опасны.
– Не следите за световым пятном, оно слепит, – подсказал идущий сзади Панин. – Смотрите чуть вперёд, угол зрения примерно сорок пять градусов. Так легче будет.
Вадим внял совету, и дело сразу пошло на лад: быстро адаптировался к полумраку, ноги «привыкли» к шпалам, запинаться перестал и даже принялся поглядывать на слабенько светящуюся стрелку компаса, пытаясь вычислить стороны света и направление движения группы.
Пригодится это или нет, кто знает, но освежить память не помешает. Спортивным ориентированием и туризмом баловался очень давно, всё успел основательно подзабыть.
Перегон от шлюза до руддвора составлял по протяжённости что-то около двух километров.
Помнится, Мусаев поругал нерадивых хозяев сектора за запустение на небольшом отрезке между станцией и шлюзом?
По сравнению с этим перегоном тот отрезок был просто детской площадкой образцового содержания.
Пока добрались до речки, Вадим насчитал три критических проседания свода, десятка полтора ручейков разной интенсивности, а также множество мелких прорех и откровенных дыр в тюбинговых кольцах, через которые сочилась вода.
На маршруте было несколько глубоких провалов, через которые вода убегала куда-то на нижние горизонты. Провалы обходили осторожно, для страховки все пропустили через карабины на поясах репшнур: эти зияющие чёрные скважины, жадно поглощавшие потоки воды, были достаточно широки, чтобы засосать человека.
В некоторых местах потолок проседал так, что приходилось идти пригнувшись. Удивительно, что ржавый тюбинговый панцирь выдерживал такую нагрузку и до сих пор не рассыпался на мелкие фрагменты.
Неплохо в атомной промышленности Союза делали тоннели, вроде на части рассыпаются, а всё ещё держат.
Речка – это даже и не преувеличение, она и в самом деле была речкой, ручейком уже не назовёшь.
В левой стенке зияла неровная брешь высотой немногим более метра и шириной метра три, из которой упруго струился мутный поток, пробегавший по тоннелю три сотни метров с востока на запад и уходивший примерно в такую же брешь в правой стене.
Поток сильно пенился и благоухал тухлыми яйцами, под сводами плавали клубы вонючего пара и мелкодисперсной взвеси, так что впору было подумать о противогазах.
Однако обошлись: сержант ничего по этому поводу не сказал, остальные тоже не сочли нужным проявлять инициативу.
На этом отрезке было заметное понижение уровня тоннеля, вызванное естественным прогибом профиля, и глубина тут была от… ну, скажем так, от гульфика до подмышек, так что ХЗ пришлась очень кстати.
Местами наблюдались невнятные воронки и бурление, группа шла с черепашьей скоростью, осторожно прощупывая каждый метр перед собой в перспективе возможных провалов.
– Когда-то тут было сухо и аккуратно, – печально заметил Мусаев. – Даже не капало нигде. От станции до руддвора на мотовозе за пять минут можно было домчаться.
– Да, такими темпами через год-другой в Старые Рудники с Северо-Запада уже не пройдёшь, – резюмировал Панин. – Всё завалит и затопит…
Реку преодолели без потерь и вскоре вышли к небольшой станции перед руддвором, сразу за которой виднелись руины шлюзовой камеры.
Группа встала. Комплекты ХЗ сняли и свернули, но упаковывать не стали, подвесили к рюкзакам на специальные тесёмки: Мусаев сказал, что надо будет сполоснуть, как только попадётся более-менее чистая вода.
После этого группа осталась на станции, а Мусаев отправился на разведку.
Шлюзовая площадка была точно такая же, как на выходе из Северо-Западного сектора, только без ворот.
По аналогии нетрудно было домыслить, что ворота стояли, но давно, в незапамятные времена, а потом их отсюда выдрали с корнем – грубо, в спешке и куда-то уволокли.
– Так это отсюда створки взяли? – озарился Вадим, рассматривая следы взрывных работ в том месте, где некогда располагались ворота. – Сержант сказал «со станции»… Я думал, с той станции, что в жилом секторе.
– А смысл? – пожал плечами Олег. – У нас обычно берут подальше, перетаскивают поближе.
– Да, мы постепенно сокращаем своё жизненное пространство, – констатировал Панин. – В данном случае шлюз перенесли поближе, чтобы не обслуживать перегон, которым никто не пользуется.
– Почему только в данном? – поправил Витя. – Сколько себя помню, на всех уровнях постоянно что-то переносят. Урезают, сокращают, переезжают. Бывает, целые сектора бросают.
– Да, это так, – согласился Панин. – Это происходит повсеместно, и это тенденция. Если так пойдёт и дальше, в скором времени на каждом уровне останется по одному жилому сектору в окружении руин и диких территорий…
* * *
Мусаев провёл разведку и дважды мигнул фонарём, показывая, что можно продолжать движение. Группа покинула станцию и направилась к южной оконечности руддвора.
В местном исполнении руддвор выглядел следующим образом: просторная выработка, сильно вытянутая с севера на юг, утыканная множеством металлических крепей-подпорок, уставленная проржавевшими шахтными механизмами и вагонетками и изрезанная вдоль и поперёк ржавыми нитями узкоколейки.
Нити эти убегали… так, раз, два, три… в итоге Вадим насчитал семь тоннелей, выходящих из руддвора в неведомую тьму, и в каждом была узкоколейка.
В сравнении с закованным в тюбинги тоннелем с «железкой» нормальной ширины, по которому группа пришла сюда, эти тоннели выглядели как недоношенные братцы богатыря-переростка. Проще говоря, были они ниже, уже и страшнее, даже на первый взгляд: какое-то необъяснимое чувство подсказывало, что не стоит в них углубляться.
И – вот же чудо чудное, диво дивное – весь руддвор и выбегающие из него тоннели густо заросли зелёным с легкой просинью ковром, испещрённым бурыми, а местами и красными подпалинами.
Группа пересекла руддвор и остановилась на привал в укромном уголке, неподалёку от входа в один из тоннелей с южной стороны.
Здесь была небольшая бытовка, то ли кладовка, сваренная из толстых листов металла. Несколько стоящих рядком вагонеток образовывали некое подобие баррикады. Между баррикадой и кладовкой был пятачок, на котором примостились две составленные под прямым углом металлические скамейки и очаг с треногой и цепью, на которой сейчас ничего не висело.
Мелкий уголь в очаге под влиянием сырости и времени превратился в чёрную кашу, и было понятно, что костёр здесь жгли очень-очень давно.
По поводу Юга тут буквально высекли в камне: рядом с кладовкой возвышался гранитный обелиск, на котором была грубо и глубоко выбита буква «Ю».
– Зачем обелиск с «Ю», если есть компас? – удивился Вадим.
– Тут встречаются аномалии, – пояснил Панин. – В некоторых местах компас сильно сбоит или вообще показывает неправильное направление. Поэтому повсеместно стоят ориентиры.
– Зачем тогда мне выдали компас?! Я тут, значит, иду, как дурак, добросовестно пытаюсь азимуты высчитывать…
– Всем выдали, – сказал Олег. – Порядок такой: выходишь за пределы сектора, возьми компас. Если знаешь, где нормальные зоны, а где аномалии, ориентироваться нетрудно.
– А если не знаешь?
– Мы знаем, – успокоил Мусаев. – Так что не надо ничего высчитывать, иди как умный. Хм… И вообще, пока ты с нами, пусть тебя это не волнует.
Скинули мешки, сходили по очереди «до ветру» в противоположный угол руддвора, потом присели отдохнуть, попили воды, немного поболтали.
Говорили вполголоса, почти шёпотом. Мусаев постоянно поглядывал в сторону ближнего тоннеля и прислушивался.
Здесь было тихо и даже уютно, насколько это возможно в таком месте.
В какой-то момент Вадиму показалось вдруг, что он в турпоходе. Глупость, конечно, вроде бы нет никаких поводов для таких сравнений, но…
Тихий уголок и очаг с треногой вызвали лавину ассоциаций из далёкого детства, и возникло чувство, что сейчас происходит нечто, уже пережитое тобой. Ностальгическое такое чувство, приятное, греющее душу. Потому что, когда это происходило много лет назад, было весело, интересно и крайне оптимистично. Беззаботное детство, вся жизнь впереди, мир огромен, прекрасен, и все тебя любят…
Если бы не благоухающие тухлыми яйцами комплекты ХЗ, напоминавшие о суровой реальности, было бы совсем здорово.
Да и здесь явно не хватало одного из главных туристических атрибутов.
– Может, костёр разведём? – мечтательно предложил Вадим.
– Замучаешься разводить, – усмехнулся Олег. – Надо сначала уголь высушить, а для этого нужен огонь. Горючки у нас нет, сухого угля нет, так что ничего не выйдет.
– А если дровишек насобирать где-нибудь поблизости?
– «Дровишек»? – хором переспросили Витя и Олег.
– Ой, извините. Дровишки – дрова то есть. Дерево, распиленное на чурки, чурки поколоты на поленья, в итоге – дрова. Только не говорите, что у вас нет древесины!
Фонарь горел, по обычаю, один, луч направлен в тоннель, так что переглядываться особого смысла не было.
Но аборигены всё же переглянулись, скорее всего, машинально.
– Увы, древесины у нас нет, – смущённо признался Панин. – Вообще дерево в наших краях – это раритет.
– Точно, – кивнул Мусаев. – На старых шахтах все деревянные крепи повынимали в своё время. Давно, я ещё пацаном был. Сувениры из них делали. Хм… Обвалов из-за этого было – немерено, половину маршрутов завалило.
– Жаль, – огорчился Вадим. – Костерок бы сейчас не помешал.
– «Костерок»… На будущее, если ты в рейде, жечь ничего нельзя, – предупредил Мусаев. – Особенно если тяга по ходу движения: дымом будет вонять за километр.
– Это вроде сигнала для реконов: «Ребята, мы здесь»! – поддержал Витя. – Ты вообще про маскировку когда-нибудь слышал?
– Не наезжай, – урезонил подчинённого Мусаев. – У них ТАМ всё тихо-мирно было, какая на фиг маскировка?
Туристическое наваждение схлынуло так же внезапно, как и возникло.
Какой, к дьяволу, туризм? Природа уничтожена, Поверхность непригодна для жилья, человечество практически убито, уцелевшие ютятся под землёй, как кроты. К тому же умудряются ещё и воевать друг с другом. Солнца нет, неба нет, повсюду проржавевшие тоннели, готовые в любой момент обрушиться тебе на голову, и шахтный ландшафт, заросший какой-то мохнатой дрянью…
– Кстати! – вспомнил школьный курс Вадим. – Тут же света нет!
– Очень ценное наблюдение, коллега, – похвалил Панин. – Здесь действительно нет иного света, кроме того, что мы принесли с собой.
Военные дружно хмыкнули.
– Да нет, это я про зелень, – Вадим широким жестом обвёл территорию руддвора. – Как оно тут растёт, без света? Вы что, вывели уникальную флору, которая обходится без фотосинтеза?
– Увы, это не мы, – в голосе Панина звучало смущение, словно ему пришлось признаться в профессиональной несостоятельности. – Человеку такое не под силу, ибо это противоречит ныне действующим Законам Природы.
– «Ныне действующим»? То есть это что-то такое совсем древнее, что оно появилось, когда на Земле работали какие-то другие законы?!
– Возможно и так.
– Ого… А это вообще что – мох? Вон там, смотрю, чуть ли не кусты растут…
– Это лес, – компетентно заявил Олег.
– «Лес»? Ты ничего не путаешь?
– Лес, лес, – подтвердил Витя. – Основа жизни.
– Странно…
– Нет, мы знаем, что у вас ТАМ был другой лес, из дерева. Проходили в детстве по Истории Погибшего Мира. Ну а у нас вот такой лес. И это реально основа жизни.
– Слушай, а у вас ТАМ правда росло дерево выше тоннельного свода? – живо заинтересовался Олег. – Ильдара спрашивали – он ТАМ ещё родился, но он маленький был, не помнит.
– Не помню, – с сожалением развёл руками Мусаев. – Знал бы, что такая беда получится, обязательно запомнил бы, и лес, и много чего другого…
– Не дерево, а деревья, – сказал Вадим. – Да, выше этого самого свода. Гораздо выше. Представьте себе бескрайние просторы сибирской тайги. Миллионы гектаров могучих деревьев… Вы тут про стариков упоминали. Они что, не рассказывали вам про лес?
– Рассказывали, – кивнул Мусаев. – Но они, эти старики, чудные. Такие сказки рассказывают, что с трудом верится. Особенно когда подопьют немного…
Вадим попросил в двух словах объяснить, что это за «лес» такой, откуда тут взялся и почему растёт без света.
Панин при поддержке местной аудитории закатил короткую лекцию.
«Лес» – выражение просторечное, можно сказать, народное.
Научного названия ему пока что не придумали, поскольку это сложный симбиоз мхов, лишайников, микроорганизмов и насекомых, родом с Тринадцатого Уровня. Растёт в любом месте, где посадят, хоть вырви клок и брось в голую выработку, через месяц там будет зелёная колония с бурыми подпалинами. Приживается практически на любой поверхности, кроме металла, не любит бетон и гранит, но вполне комфортно чувствует себя на отвалах урановых рудников и в прочих техногенных помойках.
В местной учёной среде есть две версии происхождения «леса»: реликтовая и внеземная.
