Гадание на пыльце

Вот и сегодня я шла совсем налегке. Только я, тени, и чьи-то глаза, горящие в темноте. Но я не ускоряла шаг. Ведь если показать им страх – они нападут просто так, ради забавы. А мне еще нужно было добраться до полей. До цветов. До пыльцы.

Я заметила, как мои глаза начали щуриться – солнце снова поднималось, разливая по лесу золотисто-янтарные блики. Его лучи пробивались сквозь листву, словно любопытные духи света, играя на земле причудливыми узорами. В лицо мне дул легкий, почти ласковый ветерок, пахнущий хвоей и медовой росой. Он трепал мои волосы, и я с удовольствием чувствовала, как мои пышные белокурые пряди развеваются за спиной, словно живое облако.

Раньше я никогда не отпускала длину. Всегда подстригала волосы до плеч – ровно настолько, чтобы они не мешали, но и не требовали сложного ухода. Косы не люблю – слишком уж они напоминают о строгих правилах, о дисциплине, о том, что даже прическа должна быть укрощена и подчинена. А длинные распущенные локоны? О, это было роскошью, которую я не могла себе позволить.

Потому что крылья – настоящие, большие, сильные крылья не терпят ничего лишнего. Одно неловкое движение – и прядь запутается в них, одно резкое взмахивание – и можно потерять равновесие, упасть, разбиться… Но теперь… Теперь мои крылья стали меньше. Заколдованные, укороченные, почти бесполезные. Летунья из меня так себе – разве что на пару метров подпрыгнуть, да и то если ветер попутный.

Но в этой неприятной ситуации я решила найти хоть что-то хорошее. И этим хорошим стали мои волосы. Теперь они могли быть длинными. Могли быть свободными. Могли развеваться на ветру, не боясь запутаться в перьях.

Я провела рукой по локонам, чувствуя, как мягкие волны скользят между пальцев. Они были белокурыми, почти серебристыми – такими, какими бывают только у тех, кто родился под тройной луной. И теперь, когда они развивались за моей спиной, я ловила на себе восхищенные взгляды прохожих. Правда, были и другие взгляды – насмешливые, язвительные. "Смотрите, крылья-то у неё маленькие! Зато волосы – хоть ворон гнездись!"

Но мне было все равно. Потому что сегодня я летела по-другому. Не в небе – но на ветру. И мои локоны были моими новыми крыльями.

Я шла, не чувствуя усталости. Она навалится потом – когда я, еле волоча ноги, доплетусь до дома, рухну на кровать, и мои мышцы напомнят о себе ноющей болью. Когда глаза начнут слипаться от изнеможения, а желудок заурчит протяжно и обиженно, требуя хоть крошку еды.

Но сейчас… Сейчас я была легкой, как пушинка. Солнышко ласкало кожу теплыми лучами, птицы перекликались в ветвях, наполняя воздух живой музыкой леса. И я улыбалась, чувствуя, как ветер играет моими волосами…

И вдруг…

Тишина. Резкая, глухая, будто кто-то вырвал звук из мира. Пение птиц оборвалось на полуслове. Шорох листьев замер. Даже ветер перестал шелестеть. Как будто лес затаил дыхание.

Я замерла. Сначала почувствовала легкую дрожь под ногами – словно где-то далеко пронеслась тяжелая повозка.

Потом услышала выкрик:

– Стой, гадёныш! Далеко не уйдешь!

Грубый, властный, полный злобы и торжества. И следом – топот, лязг оружия, прерывистое дыхание.

Из чащи вырвался человек. Мужчина. Его руки были связаны впереди, одежда изорвана в клочья, а в глазах горел дикий, бешеный свет. Он мчался прямо на меня, словно я была его последним шансом. А я… Я не могла пошевелиться. Страх сковывал тело, ноги будто вросли в землю, а голос пропал где-то глубоко внутри. Что делать? Бежать? Помочь? Или…

– Беги! Убирайся отсюда, скорее!

Его голос, хриплый от отчаянной гонки, прорезал воздух, как предостерегающий крик птицы перед бурей. Он промчался мимо меня, но вдруг – споткнулся. Незаметный в густой траве валун, покрытый мхом и притворяющийся обычным камнем, подставил ему подножку. Парень рухнул на землю с глухим стоном.

Он сжал зубы, пытаясь подняться, но правая нога подвела его – видимо, он вывихнул или ударил её при падении. Лицо его исказилось от боли, но в глазах не было смирения – только упрямая ярость и жажда выжить.

Поджав под себя здоровое колено, он начал ползти. Куда? К кустам, густым и колючим, где можно спрятаться, переждать, исчезнуть. Он не смотрел на меня. Не просил о помощи. Не пытался схватить за подол или закричать, чтобы я его спасла. Он просто полз, стиснув зубы, как раненый зверь, знающий, что спасение – только в своих силах. А я смотрела на него во все глаза. На его грязную, порванную на плече рубаху, из-под которой виднелись свежие царапины. На шрам на виске – ровный, как от лезвия, оставленный, наверное, теми, кто сейчас гнался за ним. На его руки – крепкие, но избитые, с содранными костяшками пальцев, будто он отчаянно дрался перед тем, как его схватили.

И странное чувство шевельнулось во мне. Он не казался мне опасным. Не походил на разбойника, вора или убийцу. Скорее… На жертву.

Дрожь земли нарастала, переходя в глухой, зловещий гул – где-то вдали уже отчетливо слышался чавкающий топот копыт и резкие, пронзительные присвисты, которыми всадники подгоняли своих скакунов.

Внезапно очнувшись от оцепенения, я инстинктивно рванулась к упавшему парню. Сама не понимая, зачем это делаю, подхватила его под руки, ощутив под пальцами липкую от пота ткань и напряженные мышцы.

– Держись! – прошептала я, с трудом приподнимая его грузное тело.

Он неловко подпрыгнул на одной ноге, пытаясь уцепиться за мои плечи. Мы заковыляли к кустам, как пьяные, его горячее дыхание обжигало мне шею. Едва достигнув спасительных зарослей, он плашмя рухнул на землю, увлекая меня за собой. Твердое колено больно ткнулось мне в бок, а его ладонь грубо прижалась к моему рту.

– Тссс! – прошипел он, и его грязный палец вдавился в мои губы, оставляя привкус пыли.

В тот же миг в метре от нас с оглушительным грохотом промчались всадники. Лошадиные ноги, взбивающие фонтаны пыли, мелькали перед глазами, как четырехпалые молоты. Седла скрипели под весом воинов, хлысты свистели в воздухе, оставляя после себя звенящую тишину.

Парень продолжал придавливать меня к земле всем своим весом. Его острое плечо впивалось мне в ключицу, вызывая боль. Перед лицом, стянутые бечевкой, торчали его громадные кулаки – шрамы, грязь и засохшая кровь делали их похожими на дубинки, побывавшие в бою.

От страха сердце колотилось так сильно, что, казалось, выпрыгнет через горло. Дышать было невозможно – его грудная клетка придавила мои легкие, как каменная плита. И среди этого хаоса мои мысли неслись с абсурдной ясностью: "Придется снова мыть волосы… Вся пыль и трава запутаются в прядях… Боже, да какой же он ТЯЖЕЛЫЙ!"

Но хуже всего приходилось моим бедным крылышкам. Зажатые между спиной и жесткой землей, они онемели, потом заныли, а теперь горели, будто облитые кипятком. Кто сказал, что крылья не болят? Лжецы! Они могут болеть – жутко, невыносимо, особенно если рухнуть на них со всего размаху, приземлиться на корни и камни, а сверху еще и придавиться здоровенным мужиком!

Я зажмурилась, стараясь не кричать от боли, и отвернулась от его грязных ручищ. Где-то вдали еще звенели свист хлыстов и проклятия промчавшихся всадников… А мы лежали, прижавшись друг к другу, два случайных союзника в этом безумном танце погони и спасения.

Наконец эта "куча мышц и костей" сдвинулась с меня – не то слезла, не то неуклюже скатилась в сторону, оставив после себя ощущение внезапной легкости и ноющую боль в примятых боках. Парень замер, тяжело дыша – его прерывистые вдохи звучали, как работа кузнечных мехов.

Я боялась открыть глаза, словно от этого могла вернуться опасность. Прислушалась – кроме его хриплого дыхания и отдаленного крика какой-то птицы (вернувшейся после бегства всадников) тишина царила полная.

– Спасибо, летунья, ты спасла мне жизнь.

Его голос прорвал тишину, заставив меня вздрогнуть. Грубый, пропыленный, но с неожиданной теплотой. Мне не оставалось ничего, кроме как наконец открыть глаза и посмотреть на него.

– Не знаю, почему я это сделала…

Собственный голос испугал меня – хриплый, тонкий, будто выдавленный из пережатого горла. Парень усмехнулся в ответ, и в его глазах, несмотря на усталость, плясали озорные искорки. Не сказав больше ни слова, он сел, подтянул к себе связанные руки и… Вгрызся в веревки зубами!

Я заморгала, ошарашенная:

– Дай, может, помогу?

Но он только мотнул головой, не отрываясь от своего занятия. Казалось, он даже получал от этого удовольствие – звериное, упрямое. В этот момент я поняла: такие как он никогда ни о чем не просят. Он привык справляться сам, даже если для этого ему приходится перегрызать веревки зубами (а они явно были из грубой пеньки, оставляющей волокна на губах), терпеть боль (его запястья были стерты в кровь от трения), и вообще делать все неудобным способом, лишь бы не быть обязанным. И в этом было что-то… Восхитительное. И безумно раздражающее.

Я сжала губы, наблюдая, как он яростно трет веревку о единственный острый камень рядом, и не смогла удержаться от едкого комментария:

– Ты ужасно упрямый, знаешь ли.

Он поднял взгляд, выплюнул кусок веревки, и фыркнул:

– А ты – странная летунья.

Почему-то я вдруг на него разозлилась. Не просто раздраженно поморщилась, а по-настоящему вспыхнула, будто кто-то поднес спичку к сухой траве. «Ну и возись себе тут, сколько влезет!»

Я резко поднялась с земли, чувствуя, как пыль осыпается с моего платья мелкими серыми хлопьями. Отряхивалась я с таким усердием, будто пыталась стереть с себя не только грязь, но и весь этот нелепый эпизод. Взмахнула крыльями – два раза, резко, чтобы сбросить налипшие травинки. Придержала руками волосы, чтобы они не лезли в лицо, и наклонилась к туфлям. Пальцы ухватились за тонкий ремешок, и я резко встряхнула туфлю, чтобы выбить песок, забившийся внутрь.

И тут заметила нечто странное.

Цветы под ногами – те самые, что еще минуту назад распускались в лучах заката, – медленно закрывали бутоны.

Лунный цикл. Он наступал слишком быстро!

Сердце холодно сжалось. «Следующий отрезок пути во тьме преодолевать нельзя…». Раздражение накатило новой волной. Из-за этого глупого эпизода с погоней, из-за этого упрямого, неблагодарного беглеца я потеряла драгоценные минуты. Теперь темнота настигнет меня в чистом поле, а не в безопасном укрытии.

Я резко развернулась к нему, сжав кулаки, готовая высказать всё, что о нем думаю. Но то, что я увидела, невозможно было описать словами. Беглец – избавившийся от веревок— свернулся под кустом калачиком. Его грудь медленно поднималась в ровном, глубоком сне. Руки были расслаблены. Лицо – уже без гримасы боли – казалось почти мирным.

Он спал! Безмятежно. Как ребенок. А я… Я застряла. С ним. Посреди поля. До самого рассвета. Пока темнота не отступит.

Я стояла над ним, сжав зубы, чувствуя, как гнев кипит во мне, но выплеснуть его было не на кого. Он тихо всхрапнул один раз во сне, и повернулся на другой бок. А я оставалась наедине с ночью, своим раздражением и этими проклятыми цветами, что уже закрылись насовсем.

Осталось только решить: толкнуть его ногой и заставить разделить мое негодование? Или… присесть рядом, обнять колени и ждать рассвета? Вместе. В тишине. В этой странной, нелепой компании…

Я вздохнула, и осторожно опустилась на землю.

«Черт возьми»!

Глава 2.

Я сидела, поджав колени, и кусала губы, пока этот незнакомец спал, свернувшись у корней старого дуба. Ночь опустилась густая, липкая, будто сам воздух пропитался чернилами. Только лунные лучи, пробиваясь сквозь листву, рисовали на земле бледные пятна – как следы неведомого зверя.

И вдруг я увидела. На его виске, там, где зиял тот некрасивый шрам, вспыхнуло слабое свечение. Сначала я подумала – показалось. Может, светляк сел? Или луна так упала? Но нет. Оно пульсировало. Тихо, едва заметно. Как сердце под кожей.

Мои собственные пальцы непроизвольно впились в колени. Королевское клеймо. Я слышала о таких. Их выжигают особым заклятьем тем, кто… Кто осмелился перечить Лунному Трону. В голове тут же завертелись вопросы: – Что он украл? – Кого предал? – Какую тайну выдал?

Я медленно, очень медленно попятилась, чувствуя, как спина упирается в холодную кору дерева. Бежать? Сейчас? Пока он спит? Но в этот момент он застонал во сне, и шрам вспыхнул ярче – кроваво, ядовито. Его пальцы скрючились, впиваясь в землю, а на лбу выступили капли пота. И я вдруг поняла – этот свет… Он реагирует на боль. Значит, это не просто метка. Это проклятие. Живое. Дышащее. И, судя по тому, как оно бурлит под кожей – очень, очень злое.

Я обхватила себя за плечи, внезапно ощутив, как крошечные крылышки за спиной дрожат. Что делать? Разбудить и потребовать ответов? Притвориться, что не заметила? Лучше бы я действительно не замечала. Потому что теперь я знала – что бы он ни натворил, королевские стражи не просто так гнались за ним с такой яростью. И если это клеймо светится так ярко… Значит, он кому-то очень, очень дорого стоил.

Я так и не смогла заснуть. Всю ночь просидела, прислонившись к дубу, то пялясь на его светящийся шрам, то вглядываясь в темноту, ожидая, что из нее вынырнут королевские стражи. Но никто не пришел.

А он спал. Спал так спокойно, словно был не беглецом с проклятой меткой, а просто усталый путник, прилегший отдохнуть.

Когда первые лучи солнца пробились сквозь листву, он вдруг резко вдохнул – как будто всплывая из глубины – и открыл глаза. И тут же уставился прямо на меня.

– Ты что, всю ночь не спала? – спросил он просто, как спрашивают у старой знакомой, случайно встретившейся в лесу.

Я промолчала, сжимая в руках складки платья.

Он зевнул, почесал шею, и огляделся.

– Ладно, – сказал наконец, поднимаясь. – Спасибо, что не сдала меня. Но теперь лучше разбежимся.

– Разбежимся? – я невольно скривила губы.

– Ну да. Ты – куда тебе надо, я – куда мне надо. – Он тряхнул головой, сбрасывая с волос сухие листья. – Оставаться тебе со мной опасно.

Я фыркнула.

– Я и не собиралась идти с тобой дальше.

– Отлично, – он ухмыльнулся. – Тогда прощай, летунья.

И развернулся, чтобы уйти.

Но я не выдержала, и вскочила:

– Подожди!

Он обернулся, подняв бровь.

– Ты даже не скажешь, кто ты такой?

Он задумался на секунду, потом пожал плечами.

– Ну… если коротко – бывший страж Прохода. Если длинно… – он усмехнулся, – …то это займет слишком много времени, а у меня его нет.

И, не дожидаясь ответа, шагнул в чащу.

Я осталась стоять, сжав кулаки. Бывший страж. С проклятым шрамом. Бегущий от королевских охотников. И теперь он просто… уходит?

– Эй! – крикнула я ему вдогонку.

Но он уже исчез среди деревьев. Осталось только эхо и странное чувство, будто я только что упустила что-то важное. Но что именно – я пока не знала.

Я даже сама не поняла, когда ноги сорвались с места. Платье цеплялось за ветки, волосы хлестали по лицу, а крылья нервно подрагивали за спиной, будто пытались помочь мне бежать быстрее.

– Постой!

Он обернулся как раз в тот момент, когда я, запыхавшись, чуть не врезалась в него.

– Да что еще? – он вздохнул, закатив глаза так выразительно, что, кажется, они вот-вот останутся смотреть в небо навсегда.

Я открыла рот, чтобы ответить… и поняла, что не знаю, что сказать. Почему я его догнала? Что мне от него нужно? В голове крутились обрывки мыслей: "Ты с королевским клеймом!" "Ты бывший страж!" "Ты… ты вообще кто?!" Но вместо этого я выпалила:

– Ты знаешь, где взять сиреневую пыльцу!

Он прищурился.

– И?

– И ты не можешь вот так просто уйти.

– Ох, – он скрестил руки на груди. – То есть после того, как ты мне помогла, ты считаешь, что я теперь тебе обязан, да?

– Нет! Но…

– Но?

Я сжала кулаки.

– Но если ты действительно бывший страж, то знаешь тайные тропы. А мне нужно на сиреневые поля, и как можно скорее.

Он рассмеялся – резко, невесело.

– Милая, после вчерашнего там теперь будет столько стражей, что даже мышь не проскользнет.

– Тогда отведи меня туда, где пыльцу можно достать иначе.

Он задумался, потом неожиданно ухмыльнулся.

– Ладно. Но учти – если я тебя поведу, но ты вдруг передумаешь, обратной дороги не будет.

– Почему?

– Потому что, – он наклонился ко мне, и в его глазах мелькнул тот самый опасный блеск, – мы пойдем через Забытый Город.

Я замерла. Забытый Город. То самое место, о котором ходили легенды. Место, откуда не возвращались.

– Ну что, летунья? – он уже повернулся, готовый идти. – Решайся.

И я, к собственному удивлению, кивнула.

– Пошли.

Он рассмеялся снова, но на этот раз звучало это почти… тепло.

– Как же ты упряма.

– Это потому что крылья маленькие, – буркнула я в ответ.

И мы двинулись в путь – в самое сердце опасности.

***

Мы шли уже несколько часов, когда я, наконец, не выдержала.

– Как тебя зовут?

Он даже не обернулся, продолжая продираться через густые заросли колючего папоротника.

– Зачем тебе?

– Ну как же, – я язвительно скривила губы. – Удобно же кричать «Эй, ты!» если вдруг на нас нападут.