Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях

скачать книгу бесплатно


Внутренний конфликт дает нам повод и возможность отличать себя от не себя в своей голове. Конфликт автоматически означает, что нас уже минимум двое, и самое время разобраться, кто из них – я.

Более того. Наше самоописание есть вербальная конструкция, как любая мысль. Мы ведь, по большей части, думаем словами. С другой стороны, вербальный контур как минимум оторван, а как максимум – прямо противопоставлен невербальному. Это значит, что наши представления о себе системно противоположны тому, как мы выражаем себя в действии! Именно по этой причине возникает системно неверная оценка своих сил и способностей, что неизбежно влечет за собой трагические последствия. И если в отношениях это не столь заметно, – мы просто выбираем партнера с зеркальным искажением, то в бизнесе – это критично и ведет к неэффективности и огромным финансовым потерям.

Одним из следствий такого противопоставления между вербальным и невербальным, является запрет на осознание собственных навыков и качеств, типа – «я не знаю, что я умею». Когда навыки как бы есть, но опереться на них сознательно – нельзя.

Значит, нужен какой-то способ сформировать самоописание именно через свою невербальную составляющую. Способ в смысле: и инструмент, и навык, и устойчивая привычка. Нужно изучить свои поступки как бы со стороны. Ведь в конечном итоге – я есть не только то, что я говорю, но и то, что я делаю.

Условно назову такой способ сталкингом.

И снова желания

Примерно до возраста года-полутора-двух лет желания ребенка довольно просты и могут быть, по большей части, выполнены родителем практически в полном объеме. Поесть, поспать, справить нужду, поползать-побегать – что тут сложного? Однако со временем желания усложняются, и родитель больше не может исполнить их все. Тут начинаются конфликты.

Напомню, встречая родительский отказ в исполнении желания, ребенок может выбрать одну из реакций:

– Отобрать желаемое силой, если это возможно;

– Эмоционально воздействовать на родителя – при этом используется широкий спектр эмоций, начиная с позитивных (радости) и постепенно понижая тон (и повышая накал) до агрессии, злости, обиды, истерики т.д.;

– Попытаться найти альтернативного исполнителя – того, кто согласится исполнить желание – это может быть второй родитель, бабушки-дедушки и т. д. И возможно, организовать конкуренцию между ними за право называться «лучшим» родителем (это продвинутая версия игры);

– Временно отказаться от желания и сосредоточиться на своих чувствах по этому поводу, возможно, выжидая более подходящего момента – типа, затаить обиду или злобу;

– Попытаться решить проблему самостоятельно;

– Попытаться наладить равноценный обмен;

– Осознать желание как несбыточное и утилизировать его навсегда.

Очевидно, что варианты различаются по сложности и энергоемкости. Первые пять вариантов ребенок последовательно перебирает, пока не найдет наиболее рабочий именно для него. Закрепившийся вариант ребенок потом эксплуатирует, по сути, всю оставшуюся жизнь, это его стратегия выживания. В каком-то смысле, он застревает в этом.

(Промежуточный вывод: ребенок, привыкший разбираться самостоятельно – не учится эмоционально воздействовать; ребенок, выбирающий эмоционально воздействовать – не учится справляться сам. Именно поэтому, у кого много претензий – тот мало что сам умеет; а кто много умеет – у тех обычно мало претензий.)

Последние два варианта – взрослое взаимовыгодное сотрудничество и экологичная утилизация желаний – достаточно сложные навыки, которые не формируются в рамках отношений забота-контроль.

Но дело в том, что аналогичное застревание демонстрирует и родитель. В частности, когда ребенок начинает по очереди перебирать способы эмоциональных воздействий, в какой-то момент родитель может не выдержать… Может статься, что родитель не может выносить детский плачь и истерику, не знает, как на них реагировать. Конечно, та точка эмоциональной шкалы, в которой родитель «ломается», у каждого своя, но сейчас важно немного другое.

Сталкиваясь с болезненным для себя проявлением детской эмоциональности, родитель порой выпадает в аффект и начинает либо «ублажать» ребенка любой ценой, чтобы тот перестал плакать (тем самым фиксируя манипулятивность уже ребенка); либо манипулятивно переключить его внимание (тем самым фиксируя рассеянность и неумение сосредоточиться); либо агрессивно подавлять проявление эмоциональности или переключить ребенка в другое состояние – например, из гнева и недовольства в бессилие и разочарование; либо переключить истерику на кого-то другого, включая самого ребенка; либо еще какие-то варианты. Есть и конструктивные решения, конечно, но мы же здесь не ради этого.

Но бывает, что, боясь столкнуться со взрывной эмоциональностью ребенка, родитель стремится заранее просчитать любое недовольство ребенка и «подстелить соломку» везде, где можно. Либо, как обратный полюс той же реакции, заранее подавить нежелательную реакцию ребенка «упреждающим ударом» агрессии или манипуляций. Здесь стремление «во всем угодить» и стремление «заранее подавить» – две крайние реакции на одну и ту же невозможность выносить детские капризы и слезы.

Стоит заметить, что именно отказ в выполнении желаний запускает механизм осознания, – заставляет ребенка задуматься, захотеть разобраться, искать новые варианты. И это важно. Пока все желания исполняются как бы сами, никакое сознание ребенку не нужно. Если все желания исполняются, психическое развитие ребенка, по сути, останавливается – точнее, даже не начинается. То же самое происходит, если НИКАКИЕ желания не сбываются. Так что и всеугождение, и всеподавление оказывают на ребенка в принципе схожий эффект, – делают его развитие ненужным или невозможным, замораживают в двухлетнем возрасте.

В некоторых случаях (реальный пример, кстати) родитель испытывает чувство вины, если не может предсказать все детские горести. (А он, конечно, не может предсказать ВСЕ детские горести.) Более того, родитель, встречая потенциального ребенка, заранее чувствует себя виноватым в том, что не сможет удовлетворить все детские хотелки. (Как обычно, курсивом – ролевые модели, а не родственные связи). Или даже заранее чувствует себя агрессором и насильником (от слова насилие, без сексуального контекста) – потому что где-там, в необозримой перспективе, есть хотелка, которую он не сможет обеспечить, что неизбежно вызовет эмоциональную реакцию ребенка, с которой он (родитель) в какой-то момент не справится и неизбежно выпадет в состояние аффекта, где, конечно, применит к ребенку насилие. То есть, ребенок еще только на горизонте маячит, а он, родитель, – уже автоматически агрессор, где там мое чувство вины? И вообще бежать как от огня нужно от любых детей.

И, конечно, эта игра переносится во «взрослую» жизнь, и особенно проявляется в отношениях между мужчиной и женщиной. Там по умолчанию очень много родительско-детских паттернов, если вообще есть что-то другое. То есть может случиться, что мужчина гостье даже чаю не налил еще, а чувство вины за то, что он – насильник (в широком смысле, а не только про секс), уже маячит на горизонте. Ну ок, прямо сейчас не насильник – но где-то, когда-то, гипотетически, мог бы им быть! Значит, уже виноват.

(Я допускаю, звучит как бред, но повторюсь, это реальный кейс – и не один – и именно такие цепочки выстроены в головах у людей. И это я бледно описываю. Не хватает у меня красок и воображения.)

Хотя в основе всей истории – детское неумение пережить отказ и родительское неумение пережить детское неумение пережить отказ. «Два сапога – пара», как говорится.

Подчеркну – важна даже не сама реакция на детскую истерику, а колоссальное чувство вины за то, что ты – говно, а не родитель. Не справляться – в общем, нормально. Верить, что хороший родитель всегда справляется, – вот это уже невроз.

Что еще важно. Неумение переносить какую-то из детских эмоций вполне однозначно передается по наследству. Хотя конкретные реакции могут различаться. Это, кстати, хороший маркер и для «взрослых» – какая эмоция выбивает из колеи, провоцирует состояние аффекта?

Что с этим делать – тема для другой истории, тем более, что я точно уже где-то писал. Как пережить чужую боль. Кажется, в «Руководстве по самореализации», но это не точно.

Стена между вербальным и невербальным

Контроль или осознанность?

В предыдущем разделе мы рассмотрели, как вербальное и невербальное оказывается в разных субличностях, мало связанных и даже противопоставленных одна другой. Сейчас я хочу разобрать эту тему подробнее.

Итак, я утверждаю, что чем сильнее родительский контроль, тем прочнее и выше стена между вербальным и невербальным в сознании ребенка. Можно представить так: если внешний контроль в избытке, то внутренний атрофируется за ненадобностью. Или из чувства протеста.

Чем сильнее внешний контроль, тем меньше осознанность подконтрольного. Усиливая контроль, мы делаем детей идиотами. А за идиотом нужен дополнительный контроль, конечно, и так по спирали до бесконечности. С каждым новым витком, стена бессознательности становится выше и толще. Но даже к этому ребенок может адаптироваться.

Есть такая потрясающая игра, когда полная бессознательность – в смысле тотального отсутствия связи между вербальным и невербальным, абсолютное «не ведаю, что творю» – представляется как искренность и непосредственность. А последнее – очень привлекательно! Позволяет «сесть на голову» почти любому партнеру. И как следствие – не только широко распространено, но представляет своего рода идеал. Так можно удачно выйти замуж (ненадолго) и сделать карьеру (тоже ненадолго). Попутно заработав психическое расстройство и сведя с ума окружающих. Но о последнем, скорее всего, никто не узнает.

Что такое родительский контроль? Это команда типа «делай, как я сказал (а)» или «делай, как я считаю правильным». Такая команда формирует прочную связь, как ни странно, между вербальным и невербальным, но между чужим вербальным и своим невербальным. Между чужим мышлением и своим действием. Если убрать из системы чужое мышление – т.е. контролера – поведение ребенка окажется неуправляемым, потому что связи со своим вербальным у него нет, а значит – никаких механизмов самоконтроля и саморегуляции тоже нет. Они не были наработаны. И тогда ребенка «несёт». Независимо от возраста. Он чувствует себя потерянным и дезориентированным. Ему не на что опереться. Так возникает несамостоятельность мышления. Не обладая самостоятельным мышлением, ребенок вынужден прибегать к услугам контролера, не взирая на то, какую эмоциональную травму он при этом получит.

Дело в том, что у ребенка невербальный контур (моторика, эмоции) хронологически формируется раньше вербального. Собственно, невербальное – синоним детского; тогда как вербальное – синоним родителя. Поведение маленького ребенка контролирует или родитель, или никто – это неизбежно. С возрастом у ребенка формируется сначала речь и вербальное мышление и лишь потом, при удачном стечении обстоятельств, – внутренняя связь вербального с невербальным. Но только при одном условии: что родитель, очень аккуратно и постепенно, будет уменьшать свой контроль над поведением ребенка, постепенно заменяя егообратной связью и формируя установку «делай так, как ТЫ САМ считаешь правильным, и будь готов отвечать за последствия». А ведь часто происходит наоборот: чем сложнее и разнообразнее поведение ребенка, тем больше контроля он получает!

Если реального внешнего контролера найти не удается, можно создать его внутреннюю копию, фантом, в виде догматичного списка правил и ограничений. Как вы понимаете, соблюдение этого списка также бесконечно далеко от мышления как такового, и тем более, от мышления самостоятельного. Хотя со стороны разница почти незаметна, а изнутри она незаметна вообще. По этой причине очень даже часто люди, не обладающие мышлением в принципе, внезапно становятся в жизни образцовыми носителями морали, устоев и традиций. Тем самым получая положительное подкрепление на свою, в общем-то, неполноценность.

В итоге получается интересная картина: каждый условно «взрослый», не имея контроля над собой, пытается влиять и контролировать кого-то другого, а тот – еще одного, и так далее по цепочке. А что, если вектор внимания, влияния и контроля, по умолчанию направленный вовне, развернуть вовнутрь, на самого себя? Чтобы с помощью своих «сильных» функций, которыми мы неизбежно давим на окружающих, изучить и усилить «слабые»?

Порог самостоятельности и порог компетентности

Прежде всего, самостоятельность бывает разная. Навскидку я бы разделил исполнительскую самостоятельность и самостоятельность в принятии решений.

Грубо говоря, исполнительская самостоятельность – это способность самостоятельно выполнить задачу, поставленную кем-то другим.

Самостоятельность в принятии решений – это способность выбирать и переформулировать задачи для себя, а также формулировать новые задачи.

Очевидно, что разница между ними размыта. По мере того, как нарабатывается исполнительская компетентность, неизбежно появляется желание оптимизировать процесс, т.е. самому решать, как именно выполнить поставленную задачу. По достижении некоего порога профессионализма, решать поставленную задачу становится неинтересно. Таким образом, можно выделить последовательность в формировании самостоятельности:

1. Самостоятельное копирование, т.е. выполнение задач по предложенному шаблону;

2. Самостоятельное исполнение, т.е. выполнение задач своим собственным способом;

3. Самостоятельный выбор (готовой) задачи для выполнения;

4. Самостоятельное формулирование задач.

Это естественный последовательный процесс усложнения психики ребенка. Но родитель может по-разному относиться к этим уровням самостоятельности.

Например, родителя очень радует, если ребенок может удовлетворить свои базовые потребности самостоятельно. Поесть, сходить в туалет и т. п. Также родителя радует, если ребенок может самостоятельно выполнить простейшие родительские команды, типа одеться-раздеться или лечь спать.

Менее благожелательно родитель относится к ситуации, когда ребенок удовлетворяет свои потребности способом, не предусмотренным в картине мира родителя. Например, надевает трусы на голову или свитер задом наперёд.

Еще менее благожелательно родитель относится к ситуации, когда ребенок сам решает, какие у него потребности. Особенно, если эти потребности выпадают из картины мира родителей. А они обязательно выпадают, поскольку ребенок нормально развивается только за пределами области родительского контроля.

Очевидно, что родитель не позволит ребенку степень самостоятельности большую, чем имеет сам. Так он охраняет свой авторитет в глазах ребенка. Он хочет казаться более компетентным. На самом деле эта компетентность мнимая: если родитель говорит «просто делай как я сказал, а что именно делать – буду решать я!» – это значит, что родитель сам не умеет решать, что делать, и может только выполнять чужие инструкции. Вот это «просто делай, как я сказал» – его порог компетентности. И родитель очень ревниво следит за тем, чтобы ребенок, не доведи господь, этот порог не перерос.

Принятие решений – такой же навык, как и любой другой, и как любой навык, он передается от родителя к ребенку только в том случае, если родитель владеет им сам.

И здесь можно выделить два ключевых момента, которые имеют тенденцию практически без искажений передаваться из поколения в поколение:

– Самостоятельность в принятии решений. В родовой системе формируется некий порог сложности принимаемых решений, максимально разрешенная степень самостоятельности. Прыгать выше этого порога детям, вообще говоря, не разрешается.

– Толерантность, или терпимость, к решениям, которые отличаются от твоих собственных. Своего рода терпимость к инакомыслию. Она уходит корнями в способность строить коммуникацию с кем-то совсем не таким, как ты сам. С кем-то радикально другим. То есть, это именно навык, способность, но способность фундаментальная. И конечно, это про широту восприятия и пластичность сознания в целом.

(Толерантность – это отдельная тема, и о ней в другой раз. С моей точки зрения, терпимость к другим точкам зрения, если это действительно точки зрения, а не тупое подражание или протест – весьма полезна. Но только при условии, что в лице оппонента мы имеем реальный живой процесс мышления, а не только эпатирующую позу, направленную против любого мышления в принципе.)

Еще раз подчеркну. Есть навыки, которые ребенок развивает самостоятельно и строго за пределами родительской зоны контроля. Так сказать, «в пику» родителям. А есть навыки, которые передаются строго «под копирку», они образуют фундамент мыслительного процесса и практически не осознаются как навыки, над которыми можно работать. Самостоятельность в принятии решений и терпимость к инакомыслию – относятся как раз к последним. Это «священные коровы» родовой системы.

Метафора стены

Представьте себе поле для игры в теннис, где одна половина поля – это вербальная составляющая сознания, а другая – соответственно, невербальная составляющая. Между половинами поля натянута сетка, и условный мячик – энергетический импульс сознания, своего рода точка сборки – перелетает с одной половины поля на другую, но иногда ударяется о сетку и падает. Если мяч падает, то сознание фиксирует ошибку и делает новую подачу, перезапуская процесс. Это нормальный ход вещей.

А теперь представьте, что вместо сетки – стена, которую мяч не может преодолеть. Вместо того, чтобы перелететь на другую сторону поля, мяч просто отскакивает, никогда не покидая свою половину. Но при этом он сохраняет свой импульс, а значит – не падает, сознание не фиксирует сбой, и в эту игру можно играть вечно.

Практически это значит, что, например, человек что-то тщательно планирует, но в тот момент, когда нужно передать мяч на другую сторону поля – т.е. начать выполнять свои планы – мяч отскакивает от стены, человек отменяет все свои планы и начинает планировать заново, что-то совсем другое. И так снова и снова, до бесконечности.

Или, наоборот, человек что-то делает-делает, и вот приходит время осмыслить сделанное, получить обратную связь и осознать результаты, но… мяч отскакивает от стены, осознание не происходит, и человек начинает делать что-то другое, не вынося никакого опыта из того, что было сделано раньше.

Так вот, это «разделение полей» есть у всех. Но у кого-то это мягкая низкая сетка, а у кого-то – высокая глухая стена. И да, разница еще в том, на какой половине поля застрял наш мяч.

Как строится эта стена – нетрудно вывести из детства ребенка. Это то, насколько папа и мама способны слышать друг друга – а значит, ребёнка тоже. Их способность к взаимодействию. Но я не знаю, можно ли у сложившегося взрослого человека влиять на параметры стены иначе, чем психиатрией. Весьма непростая задача.

Причины разрыва между вербальным и невербальным

Таких причин может быть несколько. Попробую их перечислить.

Неразвитость понятийного мышления

Если слова, которыми человек оперирует, пусты, и за ними не стоит никаких смыслов (понятий), то передавать на исполнение, по сути, нечего. На то он и невербальный контур, что слова для него незначимы. Слова – только ссылки; а что, если ссылки никуда не ведут?

То есть, если фантазии раз за разом не сбываются – проверьте, насколько слова, из которых они сложены, наполнены реальными смыслами, значениями?

Без-Образ-ное мышление. Отчасти оно закрепляется потому, что пустыми смыслами гораздо проще и быстрее оперировать, что по молодости лет позволяет быстро получить высокий (но фальшивый и недолговечный) социальный статус. Окружающие, по неопытности, принимают способность жонглировать непонятными им словами за профессионализм. Они-то верят, что для говорящего эти слова не пусты![8 - Точнее, наполняют их своими смыслами. См. главу «Ошибка экстраполяции».]

Уходить от ответственности, опять же, очень удобно. «Да я вообще не то имел (а) ввиду, что вы подумали!» А что именно я имел (а) ввиду – не знаю даже я сам (а).

А чтобы фальшь не вскрывалась, нужно по нарастающей забивать голову всё большим количеством всё более ярких и всё более пустых слов, т.е. по сути – бессодержательным мусором. Постепенно вытесняя оттуда остатки смыслов. Вполне реальная, кстати, и очень популярная стратегия личностной «эволюции».

Многозадачность – монозадачность

Вербальный контур очевидно многозадачен. И он тем более многозадачен, чем меньше «весят» понятия, которыми он оперирует.

С другой стороны, невербальный исполнительный контур, скорее всего, строго монозадачен. Одно дело за один раз – при условии, что мы делаем, а не только фантазируем.

Соответственно, при передаче управления от многозадачного вербального контура к монозадачному невербальному приходится выбирать лишь одну задачу, а остальные откладывать, «ставить на паузу». Есть большой риск, что за время выполнения основной задачи, «отложенные» просто забудутся, сотрутся. Чтобы этого не происходило, их нужно постоянно «освежать в памяти». А это забирает управление у невербального контура. Со стороны выглядит как склонность распыляться и неспособность доводить дела до конца.

Страх разочароваться в себе и обнаружить свою некомпетентность

На мой взгляд, достаточно очевидная причина. Этот страх объективен, именно так оно и будет. Избежать этого нельзя. Более того, время от времени это просто необходимо для поддержания нормальной связи с реальностью.

Застревание в детстве: беспомощность как основание для общения и выпрашивание любви

Еще одна достаточно очевидная причина. Возникает, если для ребенка единственным способом привлечь к себе внимание было «облажаться», а самостоятельность родителями отвергалась, обесценивалась, игнорировалась или принималась как должное. Общение с родителями ребенку жизненно необходимо, и формируется привычка снова и снова «лажать», лишь бы поддерживать общение. Параллельно у ребенка не формируется самостоятельное мышление, так что во взрослом возрасте он не может просто «взять и перестать» вести себя инфантильно – он просто не осознает свою инфантильность, ему нечем осознавать.