скачать книгу бесплатно
В редакционной статье, словно пена из брандспойта, изливались потоки обличений в связи с местной политической жизнью. Разглагольствования, щедро расцвеченные эпитетами. В выражениях «Балаболка» не стеснялась. Она смотрела жизни прямо в ее бегающие налитые кровью глаза. Отважная маленькая газета. У Куойла появилось тревожное чувство – как у человека, стоящего на игровой площадке и наблюдающего за игрой, правила которой ему неведомы. Ничего похожего на «Мокинбургские вести». Такое он писать не умел.
На второй понедельник утром дверь в кабинет Джека Баггита оказалась распахнутой. Внутри сидел сам Баггит с сигаретой за ухом; откинувшись на спинку деревянного стула, он время от времени произносил в телефонную трубку: «Гм-гм». Дважды махнув правой рукой, он пригласил Куойла войти.
Куйол сел на стул с расколотым спереди сиденьем, расщелина врезалась ему в бедро. Рука – мгновенно к подбородку. Из-за перегородки он слышал бормотание радиоприемника Натбима, дробь компьютерных клавиш, скрип пера Билли Притти, строчившего очередную заметку и время от времени макавшего перо в чернильницу.
Джек Баггит имел внешность, необычную для главного редактора газеты. Маленький человечек с красным лбом, ему, по разумению Куойла, могло быть от сорока пяти до девяноста пяти лет. Короткая щетина на подбородке, дряблая шея. Неровно остриженные обвисшие волосы. Пальцы охряные от беспрерывного курения. На нем был комбинезон, густо покрытый рыбьей чешуей, на ногах, водруженных на стол, – резиновые сапоги с красными подошвами.
– О да! – воскликнул он пугающе громко. – О да! – и, положив трубку, зажег сигарету.
– Куойл? – Рука выстрелила вперед, Куойл пожал ее. Ощущение было такое, будто он сжал кухонную варежку-прихватку.
– Плотный туман и морось. Ну, Куойл, вот ты и в штабе «Балаболки». Теперь ты работаешь в этой газете, которая вполне процветает, и я расскажу тебе, как случилось, что я ее создал. Приступлю сразу к делу. Потому что, видишь ли, факультетов журналистики я не кончал.
Он выдул две струи дыма из уголков рта и посмотрел на потолок, как моряк смотрит на звезды.
– Чтобы выжить, моему прапрадеду пришлось дойти до каннибализма. Мы были из тех, кто основал этот самый Мучной мешок, теперь от нас осталось всего несколько семей. Баггиты рыбачили в этих водах, охотились на тюленей, занимались мореплаванием – словом, делали все, чтобы как-то поддерживать жизнь. В то время рыболовство позволяло жить неплохо. Когда я был молодым, рыбачили только во внутренних водах. У всех были свои ялики, свои сети. Чтобы найти рыбий косяк, надо было знать кое-какие хитрости. Не зря говорят: у рыбы колокольчиков на шее нет. Билли Притти был одним из тех, кто лучше всех умел находить рыбу. Знал здешние воды, как дыры на собственном матрасе. Мог перечислить все донные впадины вдоль побережья, богом клянусь.
Работать начинали с первыми петухами, из кожи вон лезли, держались на ногах сколько могли, спали урывками, работали по ночам при свете факелов, кисти рук и запястья от соли покрывались волдырями, но работа не прекращалась. Знаешь, с тех пор как я узнал способ лечения, у меня никогда больше не было волдырей. Сострижешь ногти в понедельник – и никаких волдырей. Теперь это всем известно! Знаешь, с какой скоростью ловкие руки разделывают рыбу? Нет, вижу, не знаешь. Тридцать рыбин в минуту! Тебе это, конечно, ничего не говорит. Но ты подумай. Почистить тридцать рыбин за одну минуту! Моя сестра могла это делать даже во сне.
Он помолчал, отдышался, зажег еще одну сигарету, выпустил дым.
Куойл представил себя погребенным под скользкой приливной волной тусклых тушек, пытающимся не отстать от чемпионов по чистке рыбы. Петал плыла на гребне волны в длинном платье из платиновых чешуек, с обнаженными серебрящимися руками и белым ртом.
– Это была тяжелая жизнь, но она приносила удовлетворение. Хотя, повторяю, была тяжелой. Чудовищно тяжелой в те времена. Ты еще услышишь истории, от которых поседеешь за одну ночь. Я сам могу тебе их немало рассказать. Были тут дикие, беззаконные места, где люди творили что хотели. Думаю, ты-то должен это знать, при твоей профессии. Но времена изменились. Это проклятое место перед лицом невыносимой жизни сдалось и обменяло ее на конфедерацию с Канадой, и что мы получили? Медленно, но верно мы получили правительство. О да, Джоуи Смоллвуд сказал: «Парни, вытаскивайте на берег свои лодки, жгите свои сушилки для рыбы, забудьте о рыболовстве; на Ньюфаундленде на каждого мужчину будет по две работы».
Он безрадостно рассмеялся, показав Куойлу четыре зуба, и зажег очередную сигарету.
– Я был сосунком, поверил ему. Первые лет десять со всем соглашался. Конечно, мне тоже всего этого хотелось – электричества, дорог, телефона, радио. Разумеется, я хотел медицинского обслуживания, почтовой службы, хорошего образования для детей. Кое-что из обещанного осуществилось. Но только не то, что касалось работы.
А рыболовство уже стало чахнуть, чахнуть, чахнуть и за сорок лет полностью сошло на нет; окаянное канадское правительство предоставляло права на ловлю всем странам, какие только есть на Земле, но нас из бизнеса исключило. Чертовы иностранные траулеры. Вот куда ушла вся рыба. Потом треклятый «Гринпис» стал бороться против охоты на тюленей. Ну, ладно, решил я, поняв, что рыболовством я больше зарабатывать не смогу, ладно, буду умнее, справлюсь, встроюсь в правительственный план. Поехал я в отделение Канадского управления по трудовым ресурсам в Якорном когте и сказал: «Ну, вот он я. Мне нужна работа. Что у вас есть для меня?»
А они: «А что вы умеете делать?» Я им: «Я умею рыбу ловить. Зимой работал на лесоповале». Они: «Нет-нет-нет! Рыбаки нам не нужны. Мы обучим вас какой-нибудь профессии, востребованной на рынке рабочей силы». Они, видите ли, развивали промышленность. И якобы там работа была для всех. Сначала направили меня на кожевенный завод в Тихоходной бухте. Там работало всего десять или пятнадцать человек, потому что производство еще не было запущено в полную силу. «Профессия», которой они меня обучили, состояла в том, чтобы забрасывать вонючие шкуры, привезенные из Аргентины или бог знает откуда еще, в чаны. Четыре дня я с утра до вечера этим занимался, а потом у них кончились шкуры, и новых не предвиделось, так что мы просто бездельничали или мели полы. А спустя пару месяцев их сыромятня и вовсе всплыла брюхом кверху. Так что я вернулся домой, порыбачил сколько мог, а потом снова поехал в Управление по трудовым ресурсам и сказал: «Устройте меня куда-нибудь. Мне опять работа нужна». И снова: «А что вы умеете делать?» – «Рыбу ловить, лес валить, целыми днями зашвыривать в чан шкуры, полы мести». – «Нет-нет-нет. Мы вас обучим. Индустриализация Ньюфаундленда». И послали меня в Сент-Джонс, где был большой новый завод, предназначавшийся для производства промышленного оборудования для горных работ, переработки арахиса, станков алмазного бурения и шлифовальных станков. Адское место. Огромное. Никогда ничего подобного не видел. Завод на пять миллионов долларов. Но там не было людей. Ну, приехал я туда, получил комнату на пару с каким-то чокнутым, от которого воняло, стал ждать. Я почти умирал с голоду, питался на четвертак в день, если удавалось на это что-нибудь купить, и все ждал, когда же откроется этот проклятый завод. Но он, сукин сын, так и не открылся. И не произвел ни единого станка. Таким образом, я снова вернулся домой и прорыбачил еще один сезон.
Осенью опять являюсь в управление и говорю: «Слушайте, это уже не смешно. Мне нужна работа». В то время я еще верил, что они со своей индустриализацией мне все-таки что-нибудь подыщут. «Ну, понимаете, Джек, срывы бывают в любом деле. Но мы ищем для вас работу. Собираемся направить вас в Хайфенвилль на Третий бумажный комбинат, будете делать картонную тару». В этом сумасшедшем доме я протрубил три месяца. Потом и он закрылся. После этого мне сказали, что я, с моим опытом, могу получить хорошую работу либо на нефтеперерабатывающем заводе в Птичьем крыле, либо на электростанции в Райском водопаде. Нефтезавод еще не запущен, сказали они, поэтому помогли мне заполнить заявление длиной в две мили о приеме на электростанцию и велели возвращаться домой и ждать письма из Райского водопада. Жду до сих пор. Да, они затеяли хорошее дело, согласен, но рабочих мест слишком мало. Итак, я снова остался дома и, как мог, рыбачил. Трудное было время. Моя жена заболела, мы едва сводили концы с концами. Самое плохое время. Мы потеряли старшего сына. Словом, поехал я снова.
«Послушайте, ребята, – сказал я, – жить не на что. Мне нужна работа». Они ответили, что у них для меня есть идеальное предложение. Оно ждало, мол, меня все эти трудные годы. И находится оно прямо напротив бухты Чокнутых. Перчаточная фабрика! Вот здесь, рядом, прямо возле твоего дома на мысу, Куойл. Там собирались шить кожаные перчатки. Их послушать, так правительство построило это заведение специально для меня. Сказали, что я как никто подхожу для него, поскольку имею опыт работы на кожевенном предприятии. Я же практически специалист кожевенного дела! Вероятно, я даже получу должность мастера! Ну, мог ли я не обрадоваться? Запустили паро?м. В первый же день на нем собралась огромная толпа людей, ехавших на работу. И ты поверишь – приехали мы, вошли внутрь, а там симпатичный кафетерий, огромные чаны из нержавейки, швейные машинки, раскройные столы и теперь куча народу, готового приступить к работе. Не было там только двух вещей: кожи и кого-нибудь, кто знал, как шить перчатки. Забавно, но кожа для перчаток должна была поступать с того самого кожевенного завода, где я работал несколькими годами раньше. А он ведь закрылся, но никто не сообщил об этом ни тем, кто строил перчаточную фабрику, ни Канадскому управлению по трудовым ресурсам. Так-то.
И вот возвращаюсь я домой на пароме, который совершает свой второй, и последний рейс, и думаю, думаю… Знай я, что на этой фабрике нет кожи, я бы не потратил зря время на поездку. А как люди узнаю?т то, что им нужно? Читают в газетах! Здесь местной газеты не было. Привозили из Сент-Джонса только правительственный рупор «Морской лев». Я ничего не знал про газетное дело, едва мог толком составить складную фразу – в школе дошел только до «Тома и его собаки», – но подумал: если они могли запустить перчаточную фабрику без кожи и без людей, знающих, как шить перчатки, я тоже смогу запустить газету.
Итак, я отправился в Управление по трудовым ресурсам и заявил: «Хочу основать газету. Вы, ребята, можете мне помочь?»
«Сколько сотрудников вы собираетесь нанять?» – спросили они. И я, недолго думая, ответил: «Пятьдесят. Когда дело пойдет. Конечно, нужно еще подучиться. Приобрести навыки». Они клюнули. Мне выдали целый ящик каких-то бланков, которые я должен был заполнить. Вот тут-то и начались мои трудности. Тогда я уговорил Билли Притти бросить рыбалку и пойти ко мне на службу. У него красивый почерк, а читает он – как правительственный чиновник. И у нас получилось.
Меня послали в Торонто поучиться газетному делу. Дали денег. Черт, пооколачивался я в Торонто четыре или пять недель, послушал их бред про редакционную политику, про честность, про новый журнализм, репортерскую этику, служение обществу. У меня от всего этого голова шла кругом. Я не понимал половины того, что они говорили. Всему, что действительно нужно, я научился в конце концов здесь, в своей лавке. Я руковожу «Балаболкой» уже семь лет, довел тираж до тринадцати тысяч, и каждый год он увеличивается. Подписка идет по всему побережью. Потому что я знаю, что? люди хотят видеть в газете. И это не обсуждается!
Первым я нанял Билли Притти, потом Терта Карда. Хорошие парни. Там, в Торонто, половину штата составляли женщины, болтавшие без умолку, хохотавшие и заглядывавшиеся на мужчин. А те, в свою очередь, заглядывались на них. О работе и речи не было. Билли знает все, что требуется знать, чтобы писать для женщин. Он старый холостяк и чертовски хорошо готовит. Моя жена, миссис Баггит, всегда просматривает его рецепты, на всякий случай. Я знаю, чего хотят и чего ждут мои читатели, и даю им это. И тут все делается так, как я скажу. Не будешь морочить мне голову какими-то там принципами журналистики – поладим.
Он замолчал, чтобы прикурить очередную сигарету, и посмотрел на Куойла. У того занемели ноги, он медленно кивал, прикрывая подбородок ладонью.
– Хорошо, мистер Баггит. Я буду стараться.
– Называй меня Джеком. Закон в этой газете такой: правлю балом здесь я. Я капитан на этом корабле. Билли Притти ведет «Домашнюю страницу», пишет «Шкварки» – только никому не говори, что Сагг-младший – это он, – занимается местными новостями, органами управления и образованием. В Канаде органов управления больше, чем в любой другой стране мира. Почти половина населения работает на правительственные учреждения, которые руководят второй половиной. А у нас тут, на местном уровне, по всему побережью чуть ли не каждую минуту проходят какие-нибудь собрания. Билли освещает также и кое-что из криминальной хроники. Ее стало больше, чем было. Видишь ли, то, что раньше называли забавами и весельем, теперь считается вандализмом и разбоем. Билли Притти здесь с самого основания «Балаболки».
– В «Мокингбургских вестях» я освещал муниципальные новости, – проквакал Куойл – у него перехватило горло.
– Я тебе только что сказал, что этим занимается Билли Притти. Теперь Натбим. Этот ведает зарубежными, региональными и общенациональными новостями, которые выуживает из радиоприемника и переделывает. В его ведении также преступления на сексуальной почве. Он едва справляется. У нас каждую неделю по две-три таких новости, одна крупная, на первой полосе, остальные внутри. Еще он освещает спортивную жизнь, делает подверстки и ведает сенсациями, правда, сенсаций у нас бывает не так уж много. Он работает в газете месяцев семь или восемь. И не могу сказать, что он идеальный сотрудник. В любом случае он временный. Ты это слышишь, Натбим?
– А то, – из-за перегородки.
– Терт Кард замещает меня, когда я отсутствую, он ответственный секретарь и много еще кто. Раздает задания, верстает, выклеивает, отвозит макет в типографию в бухту Миски, делает стилистическую правку, занимается почтой, распространением, если остается время, пишет на местные темы. Работает здесь года два. Я слышу кучу жалоб на его опечатки, но забавные опечатки – особинка «Балаболки». Он также заведует рекламой. Обо всем, что касается рыболовства, я хочу узнавать первым. Это дело я знаю досконально, поскольку до сих пор им занимаюсь.
А теперь – что я хочу от тебя. Я хочу, чтобы ты освещал местные автоаварии: писал о них и делал снимки. Мы каждую неделю помещаем на первой полосе крупную фотографию с места аварии, независимо от того, была она или нет. Это наше золотое правило. Никаких исключений. У Терта есть огромная папка с такими фотографиями. Если новая авария не случается, мы залезаем в эту папку. Но обычно парочка свежих снимков имеется. Участники «чемпионатов по бражничеству» нам их обеспечивают. Терт покажет тебе, где лежит камера. Ты будешь сдавать ему пленку. Он ее дома будет проявлять.
Ну, и корабельные истории. Возьми список у начальника порта: какие корабли прибывают в Якорный коготь, какие отплывают. Их с каждым годом все больше. У меня есть соображения на этот счет. Но это мы обсудим по ходу дела. Подумай, что ты можешь предложить в этом смысле.
– Как я уже говорил по телефону, – напомнил Куойл, – у меня нет опыта по корабельной части.
Автокатастрофы! Он был ошеломлен перспективой иметь дело с кровью и умирающими людьми.
– Ну, ты можешь либо поставить об этом в известность своих читателей, либо работать как вол, чтобы чему-то научиться. У тебя-то корабли должны быть в крови. Поработай над этим. И делай то, что скажет Терт Кард.
Куойл принужденно улыбнулся и встал. Он уже взялся за ручку двери, когда Джек Баггит снова заговорил:
– Еще одно. Я не потерплю никаких шуток насчет Ньюфаундленда и ньюфаундлендцев – и это не шутка, Куойл. Запомни это. Я ненавижу, когда насмехаются над ньюфами.
Куойл вышел из кабинета. Автокатастрофы. Он уставился на потрепанные телефонные справочники.
– Куойл, – шепотом произнес Натбим. – Эй, Куойл, ты же не раскиснешь и не сбежишь в Штаты, правда? Мы на тебя рассчитываем, Куойл. Мы окружим тебя культом карго[22 - Культ карго, или культ даров небесных – термин, которым называют группу религиозных движений Меланезии. Особое распространение они получили во время и после Второй мировой войны. Его адепты верят, что западные товары созданы духами предков и предназначены для меланезийского народа, они строят из кокосовых пальм макеты аэропортов, веря в то, что эти постройки привлекут транспортные самолеты, заполненные грузами.].
Джек Баггит высунул голову из-за своей стеклянной двери.
– Билли! У Элвис щенки еще не родились?
– Да, родились, на прошлой неделе. Три штуки. Все черные с белыми носочками на лапах.
– Я хочу взять одного.
Дверь снова захлопнулась.
8. Затяжной узел
На больших судах этот узел применяется редко, но на маленьких лодках, особенно открытых, которые легко переворачиваются, часто возникает необходимость быстро отдать швартовы, и тогда затяжной узел незаменим.
Книга узлов Эшли
– Не думаю, что справлюсь с этой работой, – сказал Куойл, который заглотил две кружки пива и пакет залежалого попкорна в гостинице «Морской якорь» в Якорном когте, размышляя, не совершил ли он ту же ошибку, что пассажир, севший не на свой самолет, который, не успев взлететь, рухнул на взлетную полосу.
Тетушка подняла голову. Она сидела на круглой тахте и со скоростью вязальной машины орудовала спицами в облаке ангоры; Уоррен тихо пристроилась у ее ног, у нее двигались только глаза в покрасневших веках. Банни со следами слез на щеках – в кресле с распотрошенной подушкой. Кресло было обращено в угол комнаты. Саншайн подбежала к Куойлу, вопя:
– Папа, она меня укусила! Банни укусила меня в ногу. – Она продемонстрировала Куойлу след от двух полукружий зубов на бедре.
– Она первая начала! – закричала Банни, глядя угрюмо, как Бетховен на портрете.
– Ты вонючая кусачая дрянь! – истошно завопила Саншайн.
– Ради бога, замолчите обе, – сказала тетушка. – Племянник, нам нужно что-то делать. Этим детям нужно куда-то ходить. Там, дома, будь у нас знакомый укротитель львов, мы могли бы заставить их полоть картошку и мести полы, мыть посуду и окна, вместо того чтобы царапать и кусать друг друга. А здесь они сидят взаперти. И Уоррен полужива оттого, что не двигается.
– А знаешь что, папа? – сказала Саншайн. – Уоррен вырвало у тебя под кроватью.
– Ей не по себе, это определенно, – пробормотала тетушка. – Так что ты сказал насчет своей работы? – раздраженно спросила она.
– Я сказал, что, скорее всего, не справлюсь с ней. В этой газете все не так, как я привык. Главный редактор не совсем нормальный. Джек Баггит. Я еще не знаю ни этой местности, ни людей, а он хочет, чтобы я освещал автокатастрофы. Я не могу освещать автокатастрофы. Ты знаешь почему. Мне они будут напоминать о случившемся. Автомобильные аварии. Корабли. И я сомневаюсь, что нам удастся переехать в свой дом. Мой универсал на здешних дорогах и недели не протянет. На чем я буду ездить на работу и обратно? Полагаю, мы могли бы купить полноприводный пикап с мощными амортизаторами, но все равно на дорогу будут уходить многие часы. Как насчет того, чтобы снять какое-нибудь жилье здесь, в Якорном когте?
Тетушка свирепо зашевелила спицами. Шерстяная нить задергалась у нее между пальцами.
– Разумеется, ты справишься с работой. А если свои ужасные воспоминания нельзя обойти или забыть, надо повернуться к ним лицом. Чем быстрее ты их преодолеешь, тем скорее скажешь себе: «Да, это случилось, и я ничего не могу изменить», и тем скорее наладишь свою жизнь. Тебе ведь детей растить. Так что ты обязан справиться. Когда понимаешь, что другого выбора нет, как-то справляешься со всем. Даже с самым плохим.
«Ну конечно, все преодолимо», – думал Куойл. Грошовая философия. Тетушка ведь не знает, через что ему пришлось пройти. И все еще приходится.
– Послушай, я целую неделю таскалась сама и таскала за собой детей по всему Якорному когтю в такси Тома Рока, искала хоть что-нибудь – дом, квартиру, пусть даже пару комнат. Мне ведь надо начинать работать. Я говорю об этом каждый вечер. Но твои мысли витают где-то в другом месте. – «Интересно, сколько можно убиваться по мертвой женщине?» – подумала она. – Мы все должны собраться с духом и пустить здесь корни.
– Ты права, тетушка. Мне очень жаль, что тебе одной приходится заниматься поисками.
Он понимал, что теперь он здесь и возвращаться ему не к чему.
– Только вот не больно-то я в них преуспела. У старушки миссис Спек есть маленькая темная комната. Местные власти велели ей постелить чистое белье и прибить вывеску «Бед-энд-брекфаст»[23 - Bed and breakfast, B&B (англ. – «постель и завтрак») – вид мини-гостиницы, где постояльцам предлагаются только ночлег и завтрак.]. Там еще хуже, чем в этой конуре, хотя дешевле. Но эта комната только для одного человека. Похоже, в Якорном когте с жильем туговато. Наблюдается бум. – Ее речь все убыстрялась, словно она торопилась поспевать за своими спицами. – Я уже говорила: нам нужна лодка. Бухту можно переплыть за полчаса. Глупо выбрасывать деньги на ветер, снимая жилье, когда у нас совсем рядом есть старый родовой дом, который надо лишь отремонтировать. Я сегодня разговаривала с плотником. Дэннис Баггит, живет в Якорном когте. Работы у него немного. Говорит, что может приступить сразу же. Его жена согласилась завтра присмотреть за девочками, а я съезжу с Дэннисом в дом. Мы прикинем, что сколько будет стоить и что понадобится. Жену зовут Бити. Она подумывает о том, чтобы открыть дневной домашний детский сад. Это лучшая новость с тех пор, как мы сюда приехали. Эти двое – кивок в сторону детей, – могли бы стать первыми и самыми лучшими ее клиентками.
Банни пнула ногой стену и захныкала.
Единственным словом из тетушкиной речи, которое дошло до Куойла, было слово «лодка».
– Тетушка, я никогда не имел дела с лодками. Они дороги. Неудобны. Опасны. Для них нужен сарай или еще что-то. Я не хочу лодку.
– Честнее было бы сказать: боюсь. Ну что ж, если ты хочешь оставаться здесь за сто с лишним долларов в день… Это, кстати, двухдневный заработок плотника. – Пролаяла. Глаза горят.
Куойл стал нажимать на кнопки телевизора, забыв, что тот не подает признаков жизни.
– Он не работает, папа, – всхлипнула Саншайн.
– Ненавижу это место! – Банни колотила в стенку своими ободранными туфлями. – Хочу плавать на лодке. Хочу починить зеленый дом, в котором родилась тетушка, и чтобы у меня была своя комната. Папа, я буду подметать в ней пол, если мы переедем. Все буду делать.
– Давайте пойдем поужинаем, – пробормотал Куойл. – Я не могу решить этот вопрос вот так с ходу.
– Столовая сегодня закрыта. Там отмечают окончание чемпионата по кёрлингу. Нам оставили уху, но за ней надо идти самим и есть ее у себя в комнате.
– Я мяса хочу, – сказала Банни. – Хочу мясную уху.
– Очень жаль, – свирепо сказала тетушка, – но такого блюда в меню нет.
А про себя добавила: «Ешь рыбу или умри».
Терт Кард в красной рубашке с белым галстуком висел на телефоне, Билли Притти говорил по другой линии; давясь смехом, он с трудом выговаривал фразы, которых Куойл не понимал, это был почти иностранный язык. Снаружи барабанил дождь, поверхность воды в бухте пузырилась. В углу ревел газовый обогреватель.
Куойл посмотрел на Натбима.
– Человек по имени Дэннис Баггит имеет отношение к Джеку? Плотник. Тетушка говорила с ним насчет ремонта нашего старого дома. Нам нужно что-то делать. Мы больше не можем оставаться в проклятом мотеле. Дорога до мыса жуткая, а в Якорном когте невозможно снять жилье. Ума не приложу, что нам делать. А что касается лодки, то я скорее вернусь в Штаты, чем куплю ее.
Натбим сделал вид, что у него отвалилась челюсть, и, подняв руки в притворном ужасе, произнес:
– Ты не любишь лодки? А знаешь, иногда они доставляют удовольствие. И бывают очень полезны в месте, состоящем сплошь из береговой линии и пещер и почти не имеющем дорог. Именно так я здесь и оказался – из-за моей лодки. «Бармаглот». Я ее так назвал, потому что она была чуточку… неповоротлива. – Скачущая Натбимова речь. Театральная, как у уличного оратора-демагога, вроде бы актуальная в момент произнесения, но полностью вылетающая из головы на следующее утро, когда оратор уже на пути в свой следующий пункт.
Блокнот Куойла стоял прислоненным к чайной чашке, в механическую пишущую машинку был заправлен лист с незаконченным абзацем текста о дорожном происшествии с грузовиком. Все остальные в редакции имели компьютеры.
– У тебя компьютер будет, когда я тебе его дам, – сказал Джек Баггит. Впрочем, беззлобно.
– Дэннис – младший сын Джека, – обернувшись к ним, сказал Терт Кард, который все слышал; через комнату до них донеслось его несвежее дыхание. – Он не ладит со стариком. Когда-то был для него светом в окошке, особенно после того, как они потеряли беднягу Джессона, но теперь не так. Кто знает, может, Джеку и не понравится, что Дэннис будет на тебя работать. А может, и ничего.
Телефон заверещал, как игрушечный свисток.
– А вот и он, – сказал Кард, который всегда знал, кто звонит, и поднял трубку.
– «Балаболка». Угу, да. Понял вас, капитан. – Повесив трубку, он резко отодвинул стул и посмотрел в окно на покрытое рябью море. Засмеялся. – Билли! Догадайся, в чем дело. Он сидит дома, у него уши болят. Сказал: «Вы не увидите меня до завтра или послезавтра».
– А я думал, на сей раз будет перелом ребра, – сказал Натбим. – Больные уши – это что-то новое. Этого еще не было.
Телефон зазвонил снова.
– «Балаболка». Ага, да-да. Какой номер дома? Не кладите трубку. Натбим, станция Маркуса Ирвинга в бухте Четырех Рук горит. Возьмешься?
– А почему бы тебе не купить лодку, Куойл? – крикнул из своего угла Билли Притти. У него на столе стояли две корзинки для грязного белья: одна из прессованной пластмассы, другая – лыковая, ручного плетения.
Куойл притворился, что не услышал. Но проигнорировать Натбима, сидевшего за соседним столом, он не мог, а тот, отодвинув свой радиоприемник, взволнованно посмотрел на Куойла. Его лицо сморщилось, пальцы барабанили по столу, выбивая ритм, напоминавший ему о пребывании в Баие[24 - Баия – один из 26 штатов Бразилии, расположенный на востоке страны на побережье Атлантического океана.], где он был очарован афоше[25 - Афоше – танец бразильцев африканского происхождения, в котором они выражают свои воспоминания о родине и своей культуре.] и блоко афрос[26 - Блоко афрос – современные афробаийские карнавальные объединения и барабанные группы.] – музыкой барабанов и металлических воронок, украшенных блестками тарелок, заикающихся тамбуринов с колокольчиками. Натбим был подвержен влиянию лунных циклов. Было в нем что-то от оборотня. В полнолуние он испытывал невероятный подъем, болтал без умолку, пока не пересыхало во рту, освобождался от избытка энергии танцами и драками в «Звездном свете», после чего медленно впадал в созерцательное состояние.
До Баии, рассказывал Натбим, он обретался в окрестностях Ресифи[27 - Ресифи – город и муниципалитет в Бразилии, столица штата Пернамбуку.], работал на занимавшегося контрабандой рома бывшего сотрудника лондонской «Таймс», который издавал четырехстраничную газетенку на мешанине языков.
– Вот там-то мне впервые и пришла идея купить лодку, – продолжал Натбим, выбирая финик из пакета у себя на столе. – Думаю, дело в том, что я жил на побережье, каждый день смотрел на воду, на лодки и на жангады – это такие удивительно маленькие рыбацкие «плавсредства»: просто плотик из полудюжины хилых бревен – скорее всего бальсы[28 - Бальса— род деревьев семейства мальвовых, произрастающий в Южной Америке, источник ценной древесины, мягкой и легкой.], – скрепленных деревянными шпонами и связанных лыком. Их гонит ветер, а управляются они одним веслом. Когда-то все в мире строилось с помощью веревок и узлов, гибких, податливых, пока в него не вторглась грубая сила гвоздей и шурупов. Знаешь, издали кажется, что рыбаки стоят прямо на воде. В сущности, так оно и есть. Вода накатывает на плотик и омывает им ноги. – Он встал и, задрав голову, принялся мерить шагами комнату.
– Вот именно так были сделаны и коматики, эскимосские нарты, – вклинился Билли. – В них не было ни единого гвоздя. Все связано сухожилиями и ремнями из сыромятной кожи.
Натбим проигнорировал вторжение.
– Мне нравилось, как выглядят лодки, но я ничего не предпринимал. После разрыва с этим мутным типом, пьяницей из «Таймс», который только и делал, что валялся на своем водяном матрасе, играл на расческе и пил черный ром, я полетел в Хьюстон, Техас. Почему – не спрашивай, и купил туристический велосипед. Не мопед, а велосипед. Пришлось крутить педали до самого Лос-Анджелеса. Вот уж действительно «самое ужасное путешествие», какое только можно вообразить. Эпсли Черри-Гаррарду вместе со Скоттом на их Южном полюсе такое и не снилось[29 - Документальная книга Эпсли Джорджа Беннета Черри-Гаррарда «Самое ужасное путешествие» повествует о трагической истории экспедиции англичанина Роберта Скотта к Южному полюсу (1912 г.).]. Мне пришлось претерпеть песчаные бури, жуткую, смертельную жару, жажду, леденящие ветры, грузовики, которые пытались меня сбить, механические поломки, холодные штормовые ветра с ледяными дождями, ливни с наводнениями, волков, шутников – владельцев ранчо в их одномоторных аэропланах, которые норовили сбросить на меня мучные бомбы. И знаешь, Куойл, единственное, что заставило меня через все это пройти, была мысль о маленькой лодке – мирном славном паруснике, скользящем по прохладной холодной воде. Она вызревала во мне с каждым днем. Я поклялся: если когда-нибудь мне суждено слезть с этого чертова велосипедного седла, которое к тому времени приварилось к моей растрескавшейся заднице, если когда-нибудь я отделаюсь от этого проклятого драндулета, я поеду к морю и останусь там навсегда.
Снова зазвонил телефон.
– «Балаболка». Ага. Да, Джек, он тут. Нет, Натбим только что уехал на пожар. Станция Маркуса Ирвинга. Бухта Четырех Рук. Не знаю, мне просто дали номер дома. Угу. О’кей. Как только вернется. Куойл, это снова Джек. Тебя.
– Что ты написал за эту неделю? – Слова, словно пули, выстреливали из трубки прямо в ухо.
