скачать книгу бесплатно
Я осторожно взял Ниннэль за руку, левой обнял за талию. Она сделала то же самое, и мы начали наш танец, который символизировал образование новой семьи – гарантии продолжения рода человеческого. Музыка набрала силу и повела нас за собой куда-то туда, куда звали глаза Ниннэль, куда иногда уводит каждого из нас скрытая внутри нас сущность, та самая, которая не от мира сего.
Я уже говорил, что танцор я плохой, но Ниннэль настолько чувствовала музыку и так незаметно вела меня в танце, что поначалу я даже подумал, что сам танцую. Сам не заметил, как втянулся в танец, как пропало напряжение от собственной неуверенности. Произошло самое обыкновенное чудо – мне понравилось танцевать. Сказал бы кто мне раньше, что мне понравится танцевать, ни за что бы, ни поверил. Вырастая в чисто мужском окружении, если не считать Марту, которая до трёх лет заменяла мне мать, я относился к танцам с неким презрением, считая их недостойным занятием для мужчины. Сейчас же мне просто нравилось танцевать, видимо любовь, действительно, способна творить чудеса.
Музыка звучала всё настойчивее. Темп танца нарастал, а мы с Ниннэль всё кружили и кружили в танце, словно совершали какой-то древний ритуал, смысл которого давным давно утерян. Однако совершить его просто необходимо, ведь без этого не сможет произойти что-то важное, причём настолько важное, что от него зависит судьба не только моя и Ниннэль, но и ещё множества людей, да и не только людей.
В какой-то момент у меня появилось сильнейшее желание обернуться драконом и улететь отсюда вместе со своей возлюбленной, оставив друзей пировать без нас. Ниннэль или почувствовала моё желание, или у неё тоже возникло желание обратиться в дракона, не знаю, только она выразительно глянула на меня. В ответ я слегка кивнул и, не прерывая танца, начал обращение. Вместе со мной начала обращение и Ниннэль. Не прошло и минуты, а на площадке для танцев танцевали два дракона. Вернее один дракон цвета червонного золота и драконица, чья чешуя переливалась всеми цветами радуги.
Музыка на мгновение затихла, что бы тут же вновь грянуть во всю силу. Гости вскочили со своих мест и с изумлением и восторгом смотрели на нас, лишь Странник громко смеялся и махал в нашу сторону рукой, предлагая скорее улетать, что мы и поспешили сделать. Взмахнув крыльями, мы поднялись в воздух под восторженные крики зрителей. Кружась в танце, который продолжался уже в воздухе, мы поднимались всё выше и выше, пока дома Сегурии не исчезли из виду. Музыка на такую высоту, конечно, не доносилась, но продолжала звучать в наших ушах так, как будто мы продолжали танцевать на земле. Мелодия постепенно менялась и незаметно превратилась в мелодию, что звучала для нас в храме Творца. Подхваченные этой мелодией, мы поднимались всё выше и выше. Я с беспокойством посмотрел на жену, не устала ли она, ведь её опыт полётов был ещё слишком мал, и увидел в её глазах восторг.
– Не волнуйся, дорогой, – прозвучал во мне нежный голос моей возлюбленной. – Дядя Яргуст хорошо научил меня летать, а с тобой я вообще готова лететь хоть на край света.
Успокоившись на её счёт, я опять полностью погрузился в музыку и танец; если Ниннэль учил летать Яргуст, а когда-то он учил летать и меня, то за неё можно быть спокойным.
Музыка звучала всё громче и громче и вскоре достигла такой мощи, что буквально захватила нас, лишив возможности сопротивляться, да сопротивляться-то совсем и не хотелось. Мы с любимой просто доверились и полностью отдались этой силе, которая подхватила нас и понесла в какую-то неимоверную даль, причём, как я понял, даль не только пространства, но и времени. Мы давно покинули Сегурию, причём, для Ниннэль это был первый в её жизни выход за пределы Сегурии, где она родилась, и жила до этого времени. Нас окружали сначала звёзды, которые сверкали вокруг нас подобно россыпи великолепных бриллиантов, потом мимо нас стали проплывать целые миры, подобно мыльным пузырям, переливаясь всеми цветами радуги.
Все эти видения вызывали в душе моей такой восторг, такое ощущение счастья, которое я раньше даже не мог себе представить. Музыка стала затихать и незаметно превратилась в общий фон, где-то на грани слышимости, зато стала слышна музыка каждого проплывающего мимо нас мира. Чем-то схожая с общим фоном, каждая из мелодий этих миров отличалась своими индивидуальными особенностями. Музыка одних миров вселяла в нас бурную радость, да такую, что мы начинали смеяться и смеялись до слёз. Мелодии других миров заставляли нас впадать в задумчивую грусть; музыка третьих вызывала в нас чувство жалости, причём жалости до слёз. Иногда попадались миры, чья музыка вызывала в нас отвращение и гнев. Эти миры, в отличие от большинства других, не сверкали разноцветием радуги, а были какими-то невзрачно серыми, словно крысы в вольере с павлинами.
– Что это, Кувай? – спросила испуганно Ниннэль. – Откуда эта мерзость? -
– Это миры, захваченные Серой империей, – серьёзно ответил я. – Именно с ней и ведём мы непримиримую войну, что бы наш с тобой мир не превратился в эту серую мерзость.
– Их надо остановить, во что бы то ни стало, – с дрожью в голосе сказала Ниннэль. – Я тоже хочу участвовать в этой борьбе. Ты должен научить меня всему, что знаешь и умеешь сам.
Её заявление стало для меня полной неожиданностью, и в первый момент я даже опешил. Я всегда считал Ниннэль слишком женственной, а потому хрупкой и никак не мог представить её отважной воительницей, сражающейся наравне с мужчинами. Как же я заблуждался! Лицо моей молодой жены раскраснелось, глаза буквально сияли, и она в этот момент была так хороша, что я залюбовался ей. Что же, придётся научить Ниннэль Искусству, хотя бы в минимальном объёме, тем более, что приближаются очень тревожные времена, так что боевые навыки могут очень пригодиться.
Наш то ли танец, то ли полёт продолжался, когда, совершенно неожиданно мелодия, что сопровождала нас всю дорогу, сначала зазвучала громче, а потом внезапно замолчала. Полёт тоже резко затормозился, и нас повлекло куда-то в сторону. Стало ясно, что наш танец-полёт подошёл к завершению, и мы, похоже, достигли какой-то неизвестной нам пока цели. Перед нами ярко засветился открытый проход, куда мы, не мешкая, и влетели.
Мир, в котором мы оказались, поражал какой-то первозданной чистотой и яркостью красок. По привычке, пройдя проход, я проверил мир на вопрос какой-либо опасности, но ничего не обнаружил, так что можно было расслабиться. Ниннэль, впервые попавшая в другой мир, выглядела немного растерянной, но даже следа испуга я у неё, сколько ни вглядывался, не обнаружил. Да, Ниннэль была настоящей драконицей до мозга костей.
Однако пройдя метров сто от прохода, который уже закрылся, я увидел такое, что полностью позабыл обо всём на свете, и, что греха таить, на какое-то время позабыл даже о Ниннэль. Мы оказались на краю неширокой долины, одна половина которой была ослепительно белой, а другая абсолютно чёрной. С двух сторон долину ограничивали горы геометрически правильной формы, так же как и долина, с одной стороны белые, а с другой чёрные. Над всей этой чёрно-белой красотой раскачивался золотой шар, подвешенный на золотой нити, уходящей куда-то в бесконечность. Это был маятник, который монотонно раскачивался из стороны в сторону. Мне сразу же вспомнились рассказы о Вселенском маятнике.
Движения маятника буквально завораживали, и мы с Ниннэль, уставшие от свадебной суеты, как-то незаметно уснули. Во сне я увидел себя парящим в образе дракона над какой-то унылой местностью. Во мне бушевала ярость, которую я даже не пытался сдерживать, что было странно. Обычно, сколько себя знаю, я не даю воли гневу, а уж тем более, ярости. Во сне же, ярость буквально кипела во мне, время от времени выплёскиваясь наружу в виде потоков ослепительно-белого пламени. Там, куда попадала струя моего огня, горело всё. Горели орды серых всадников, горела серая трава, горела сама земля, пропитанная злобой и страданиями.
Ярость моя затухает, словно вместе с потоками огня, покидает меня, оставляя в сердце моём пустоту. Вот почему я не люблю гневаться; после вспышек гнева чувствуешь себя опустошённым, словно сам себя обокрал. Это чувство очень навязчиво, оно не даёт мне наслаждаться жизнью, радоваться каждому мгновению собственного бытия, а, проще говоря, ворует жизнь мою.
Как только ярость моя потухает, я чувствую полное опустошение, и на меня наваливается страшная усталость, такая, когда ты не в состоянии даже пошевелиться, а желание лишь одно – упасть на землю и, ни о чём не думая, пустыми глазами глядеть в небо.
Я, почти не шевеля крыльями, опускаюсь на вершину самого высокого из группы холмов, что возвышаются над унылой серой равниной. Моя посадка происходит примерно метрах в тридцати от группы людей, что находятся здесь. Сразу же обращаюсь в человека и, с трудом переставляя ноги, направляюсь к друзьям, что призывно машут мне руками.
Мне душно, пот заливает глаза. Я хочу вытереть пот и вдруг обнаруживаю, что на мне глухой шлем, а сам я в доспехах. Удивляюсь во сне – я же никогда не любил доспехов! Снимаю шлем, который изрядно помят и даже слегка оплавлен. Похоже, мне прилично досталось, хотя собственно боя я почему-то не помню. Снимаю и засовываю за пояс латную перчатку и ладонью смахиваю пот со лба. Лоб начинает щипать, словно в открытую рану насыпали соли. Гляжу на ладонь и обнаруживаю, что она в крови. Значит, я ранен. Умом я констатирую факт ранения, но сознание моё смотрит на это, как-то совершенно отрешённо, словно меня это не касается.
Тяжело переставляя закованные в латы ноги, я приближаюсь к друзьям, которые, как и я все в доспехах. Значит, идёт война, услужливо подсказывает мне память; вот только, убей меня, с кем мы воюем, что это за война, я не помню. Наконец, сквозь пелену, что застилает глаза, различаю усталые, чем-то встревоженные дорогие мне лица друзей. Здесь люди и демоны, среди которых я замечаю Марка, Джона и Азара, единственного без доспехов. Почему-то среди них я не вижу Учителя и Яргуста, отчего в сердце моём шевельнулась ледяная игла страха за них. Из этой группы вырывается невысокий, хорошо сложенный, по меркам демонов, конечно, демон с обнажённой головой и спешит мне на встречу. С радостью узнаю в бегущем моего друга Минга.
Несколько драконов тяжело опускаются чуть в стороне от места моей посадки. Двое из них поддерживают с двух сторон крупного дракона цвета воронёной стали. У него серьёзно повреждено крыло; приземлившись, он обратился в Яргуста, с ног до головы покрытого кровью, так что сразу, не разберёшь, кровь ли это врагов или его собственная. Мне его жаль, но как-то отстранённо, потому что я где-то внутри был уверен, что с ним будет всё хорошо. Гораздо больше меня волновала судьба одного очень некрупного дракона радужной окраски.
Вернее это не дракон, а сумасшедшая драконица, способная, сломя голову, совершенно безрассудно кинуться в самую гущу боя. Почему-то я был уверен, что именно так она и сделала, и теперь, не видя своей Ниннэль, моё сердце ледяным кинжалом пробил страх за неё. Раньше я даже представить не мог, что можно так за кого-то бояться.
Подбежал Минг и обнял меня.
– Мы победили, – с радостью сказал Минг. – Слышишь, мы победили.
– Что с Ниннэль? – спросил я, никак не реагируя на слова Минга о какой-то нашей победе. – Она жива?
– Жива, жива твоя Ниннэль, правда, тяжело ранена, – быстро ответил демон. – Страннику удалось её вытащить. Он и сейчас с ней.
Слова демона подействовали на меня, как бальзам на раны. Страх мой прошёл, и вместо него навалилась страшная слабость. Ноги мои подкосились, я потерял сознание и проснулся.
Проснулся я прекрасно отдохнувшим и абсолютно спокойным, с какой-то твёрдой уверенности, что всё в моей совместной с Ниннэль жизни будет хорошо. Передо мной всё так же лежала удивительная чёрно-белая долина, всё так же совершал свои неторопливые колебания Вселенский маятник – гарант равновесия в Мироздании. Всматриваясь в эти колебания, я вдруг отчётливо понял характер этого, безусловно, разумного чуда, созданного Творцом одновременно с самим Мирозданием. Главной заботой маятника было поддержание вселенского равновесия между образующими последнее Силами, не отдавая предпочтения ни одной из них. Маятник не был ни злым, ни добрым, не был он так же и равнодушным, просто он твёрдо знал, что если какая-нибудь Сила начнёт преобладать в Мироздании, то всем будет плохо. При этом маятник отнюдь не был сторонним наблюдателем, лишь фиксирующим нарушения равновесия. Вовсе нет. Он с помощью приданных ему изначально сил стремился воздействовать на нарушителя с целью восстановления равновесия. Судьба сложилась так, что все мы являемся орудиями маятника, которые оказались им, востребованы для устранения нарушения вселенского равновесия, вызванного агрессией Серой империи. Ну, что же, не знаю как другие, а я свой выбор сделал.
Рядом со мной сладко спала моя молодая жена. Я осторожно накрыл её своим плащом, но будить не стал – пусть отдыхает. За этот день ей столько пришлось пережить, что лишний час сна не помешает. Сам же просто сидел, наблюдая за монотонными движениями маятника. Зрелище было завораживающее, оно никак не могло надоесть. Казалось, что вот так можно просидеть целую вечность, глядя на маятник и ни о чём не думая.
Вот я и сидел, глядя на маятник, и вдруг мне показалось, что в чёрно-белой долине началось какое-то движение. Сначала я посчитал, что мне просто показалось, но затем, приглядевшись, отчётливо увидел, что действительно со стороны маятника ко мне приближаются две человеческие фигуры, одна закутанная в белое, а вторая – в чёрное. Откуда они здесь взялись – я понятия не имел, но они всё-таки приближались. Никакой угрозы с их стороны я не ощущал, поэтому спокойно ждал, когда они подойдут ко мне.
Прошло совсем немного времени, и идущих ко мне уже можно было рассмотреть. Это оказались две женские фигуры, одетые в одинаковые плащи с капюшонами, различающиеся лишь цветом.
Когда они подошли, я из уважения встал и вежливо поздоровался с ними. Женщина в белом, откинула капюшон, и так же вежливо и очень тепло поздоровался со мной. Это была симпатичная женщина средних лет, с несколько усталым лицом. От неё веяло силищей, но силища эта была какая-то тёплая, родная что ли.
Женщина в чёрном поздоровалась сухо, я бы сказал с иронией, после чего откинула капюшон. Она внешне оказалась точной копией женщины в белом, только от неё веяло холодом, а лицо было абсолютно спокойным, словно маска.
– Не стоит со мной здороваться, Кувай, – с иронией сказала женщина в чёрном. – Не делай такое удивлённое лицо, словно ты встречаешься со мной и моей сестрой впервые.
Этими словами она очень меня озадачила. Я начал судорожно вспоминать, где я мог видеть этих женщин, но ничего вспомнить не смог.
– Да, учитель твой попонятливее будет, нечета тебе, – заявила чёрная и звонко засмеялась. – Ну, ладно, со мной ты встречался всего дважды, да и в то время тебе было не до знакомств, а вот сестрицу то мою ты должен хорошо знать, чай не первый год на белом свете живёшь.
Я опять напряг память, но всё равно ничего не вспомнил.
– Прошу вас, милостивые госпожи, не счесть меня за невежду, но, хоть убейте меня, никак не припомню, где и когда я с вами мог видеться, – очень аккуратно сказал я. – Если вам не будет в тягость рассказать мне о наших встречах, будьте так любезны, просветите меня тёмного.
Мои слова вызвали приступ смеха уже у обеих женщин. Они минут пять так звонко и заразительно смеялись, что возникшее при встрече напряжение куда-то исчезло, и я присоединился к моим гостьям. Отсмеявшись, я предложил женщинам присесть, только нужно немного отойти в сторону, что бы ни разбудить жену.
Моё предложение вызвало новый взрыв смех у женщин, причины которого я понять никак не мог.
– Ты, что уморить нас решил? – спросила чёрная, отсмеявшись. – На счёт жены, не беспокойся. Ниннэль будет спать, пока мы с тобой разговариваем. Ты уж мне поверь.
Она снова засмеялась, но теперь смеялась она не долго, наверно не больше минуты. Затем, она резко перешла от веселья к крайней серьёзности. Женщины присели прямо на землю, после чего присел и я.
– Кувай, – обратилась ко мне женщина в чёрном. – Нам с тобой предстоит очень серьёзный и долгий разговор. Прежде чем перейти к нему, мы с сестрой хотим поздравить тебя с твоей женитьбой. Мы рады, что ты встретил свою любовь и надеюсь, да что там надеюсь, я просто знаю, что вы оба будете счастливы. Мы приготовили вам наши подарки, но получите вы их в своё время. Теперь, что бы ни быть невежливыми, я бы хотела представиться и представить мою сестру. У меня множество имён, но вам, людям я больше всего известна под именем Смерть. Ну а сестру мою, как ты, наверное, уже догадался, зовут Жизнь, и уж с ней-то ты хорошо знаком, хотя никогда не видел. Со мной же ты встречался дважды, и дважды, уступая твоему учителю Страннику, а больше следуя твоей удивительной судьбе, я возвращала тебя Жизни.
Наконец-то до меня дошло с кем мне пришлось повстречаться здесь, возле Вселенского маятника. Вот же тупица, ругал я сам себя, когда услышал, кто со мной говорит. Ведь ясно же, что здесь вряд ли встретишь простую женщину. Самое удивительное, что разговаривая со Смертью я не испытывал страха, словно разговаривать с одной из самых загадочных Сил Мироздания для меня было делом привычным.
– Огромное спасибо вам за поздравления и заботу, – ответил я на слова Смерти. – Я очень тронут вашей заботой. Почему бы нам не разбудить Ниннэль, она бы смогла лично отблагодарить вас?
Смерть переглянулась с сестрой, и они обе снова засмеялись. Я был удивлён и немного раздосадован этим смехом, не понимая его причины, однако Смерть тут же объяснила причину смеха.
– Ты как это себе представляешь, если тебя разбудить и представить меня, дескать, познакомься – это смерть? – с иронией сказала Смерть. – Что бы ты почувствовал и как бы себя повёл? А что можно сказать о юной девушке, и стоит ли её так пугать?
Слова Смерти, не смотря на всю её иронию, были очень разумны, причём настолько разумны, что мне даже стало немного стыдно за мою досаду на смех сестёр. Смерть, которая свободно читала мои мысли (ещё бы она не читала меня, как открытую книгу), опять рассмеялась. Я вообще заметил, что Смерть любит посмеяться.
– А если говорить серьёзно, – продолжила говорить Смерть. – Ниннэль ещё рановато напрямую разговаривать с нами.
Я не стал возражать; уж кому-кому, а Смерти виднее. Пока Смерть объясняла мне, что и как, Жизнь расстелила прямо на земле белую скатерть, на которую ловко расставила разные вкусные на вид кушанья, большой кувшин с каким-то напитком и две, явно золотые стопки. На мой вопросительный взгляд, она с улыбкой сказала:
– Ниннэль проснётся голодной, вот и будет, чем утолить голод и жажду. Тебе тоже не мешает подкрепиться.
В этом была сама суть Жизни, для которой заботиться о своих детях и есть смысл собственного существования. Жизнь, видимо прочитав мои мысли, вновь мне тепло улыбнулась.
– Теперь перейдём к главному, – став вдруг очень серьёзной, сказала Смерть. – Сейчас я опишу состояние дел на настоящее время, а затем кое-что поведаю тебе из ближайшего будущего. Надеюсь, ты понимаешь, что этот разговор должен остаться между нами?
Я с готовностью пообещал ей, что буду немым, как могила. Я хотел ей малость польстить, но видимо это мне не удалось, потому что Смерть как-то странно на меня взглянула и саркастически хмыкнула.
– Ну, у тебя и клятвы, Кувай, – с нескрываемой издевкой сказала Смерть. – Даже мне стало не посебе. Кстати, запомни, мой мальчик, могилы очень даже разговаривают, нужно только уметь разговорить. Что же касается твоей лести, так она получилась неудачной, а кроме того, уж поверь мне, тебе это не идёт.
После её слов мне стало так стыдно, что если бы в этот момент под моими ногами разверзлась бы земля, это было бы для меня облегчением. Видя мои страдания, сёстры опять звонко засмеялись, причём так безобидно, что спустя минуту, и я присоединился к ним. Отсмеявшись, Смерть опять стала серьёзной.
– Слушай меня и не перебивай, а всё, что услышишь, постарайся запомнить. Возможно, это поможет тебе в твоей тяжёлой судьбе, – с лёгкой грустью в голосе заговорила Смерть.
Я буквально застыл, слушая Смерть, тем более, что она говорила такие вещи, что если бы они даже и не касались бы меня, и то слушать их спокойно было бы трудно, а тут всё это касалось непосредственно меня. Я почувствовал, что какая-то сила подхватила меня и куда-то понесла. Где я оказался я и понятия не имел, однако ясно понимал, что место, куда перенесла меня Смерть, явно не принадлежит нашему Мирозданию.
Сколько продолжался рассказ Смерти, не скажу. Лично для меня он, как мне показалось, длился целую вечность, а на самом деле, возможно, всего пять минут, не знаю. Пока продолжался рассказ, я позабыл обо всём, даже о том, что буквально в двух шагах от меня, мирно спала моя молодая жена, забыл даже, что рассказывает мне мою судьбу ни кто-нибудь, а сама Смерть.
Наконец Смерть закончила говорить о том, о чём она хотела мне сказать, и я словно очнулся. Удивлённо осмотревшись, я увидел, что всё так же нахожусь возле Вселенского маятника, который, как всегда мерно раскачивался. Всё так же мирно посапывала во сне Ниннэль, на земле была расстелена скатерть, заставленная всякими вкусностями, только я уже был не тот, что был до встречи у Вселенского маятника.
– Ну, вот и всё, что я хотела сказать, – всё с той же грустью стала прощаться моя собеседница. – Настало время нам расставаться, однако помни, что моя сестра всегда с тобой, ну, а я всегда рядом.
Произнеся это, Смерть медленно растаяла в воздухе. Жизнь же не произнесла ни слова, а только тепло мне улыбнулась и тоже исчезла.
2
После ухода Странника и Джона, я испытывал какое-то странное, совершенно незнакомое мне чувство, которое мне, хотя особо не досаждало, однако было неприятно. Дела, которые тогда навалились на меня, никак не позволяли разобраться в этом чувстве. Однако, как только выдалось относительно свободное время, а это произошло уже далеко за полночь, я закрылся в своём кабинете, уселся в своё любимое кресло у пылающего очага (ночь выдалась холодной, а мне последнее время что-то нездоровилось), взял в руку кубок с подогретым вином с пряностями и погрузился в себя, время от времени отпивая из кубка божественный напиток. Я любил вот так посидеть, когда время за полночь, когда в доме все угомонились, а из звуков только треск дров в очаге. Тогда я освобождаю себя от повседневных забот и наконец-то могу побыть наедине с самим собой – в дневной суете это почти невозможно.
Я закрываю глаза и начинаю вспоминать. Почему-то сразу вспомнилась первая встреча со Странником, о котором я слышал раньше от Ляргуса. Они с Джоном тогда хотели предупредить нас о том, что за нами гонится целая свора серых всадников.
Вспоминается первое впечатление, которое этот человек, пришедший из непредставимой дали пространства и времени, произвёл на меня, вызвав во мне подлинное потрясение. Я увидел в нём спящую глубоким сном Древнюю силу, но не это вызвало потрясение; люди, обладающие в той или иной мере Древней силой, встречаются довольно часто. Дело было в том, что этот человек обладал таким объёмом Древней силы, что я даже испугался. Сколько я живу на белом свете, а живу я, следует сказать, довольно давно, мне не приходилось встречать кого-либо, обладающего такой силищей. Я попытался представить себе, что может произойти, случись этой силе одномоментно высвободиться и мне стало очень непосебе.
Помимо наличия огромного объёма Древней силы, меня поразило то, что Странник, даже не подозревая о присутствии в нём такого богатства, сумел самостоятельно стать ходящим – по – мирам, да ещё умудрился не погибнуть при этом. Скорее всего, сама эта сила хранила его и ненавязчиво подталкивала к хождению по мирам.
Я сделал большой глоток и стал вспоминать подробнее, что я почувствовал тогда, глядя на это чудо во плоти, которым и был Странник. Первым, что пришло мне в голову после того, как я обнаружил в нём Древнюю силу, был страх – вдруг эта сила повернётся против нас? Я быстро подавил страх, но его сменила несколько эгоистичная мысль – этого человека надо склонить на нашу сторону, что бы использовать его силу в наших целях, тем более, что он и сам уже сталкивался с серыми всадниками и имел о них представление. Теперь я понимал, что в этом была моя ошибка – Странник оказался не тем человеком, которым можно манипулировать, хотя при первой встрече с нами он безоговорочно доверял нам.
Я принял решение помочь Страннику пробудить в себе Древнюю силу, но прекрасно понимая, что её пробуждение будет достаточно опасным для того места, где это будет происходить, я решил отправить его в дальнее и опасное путешествие. Зачем это было нужно? Я прекрасно знал, что лучше всего раскрывается сила, скрытая в человеке, в моменты смертельной опасности для этого человека и пусть это произойдёт подальше отсюда.
Ляргус, узнав о моих намереньях, как-то странно на меня посмотрел, потом надолго замолчал, а после посоветовал мне отправить со Странником и Джоном Кувая. Иначе, как сказал он, Странник может расценить твой поступок, как желание от него избавиться. Кроме того, не забывай, что Джон спас мне жизнь, и я не хочу быть в отношении него неблагодарным. Короче, если ты не отпустишь с ними Кувая, я устрою всё так, что они никуда не пойдут. Я хорошо знал своего учителя, потому прекрасно понимал, что он непременно сделает то, что говорит.
Тогда, захваченный идеей сделать из Странника надёжного союзника в наших делах, я не придал значения тому, что Ляргус довольно холодно отнёсся к моей идее, вернее даже не к самой идее, а скорее к методам, которыми я хотел достигнуть реализации, данной идеи.
Теперь, анализируя прошлое, я понимаю, что тогда мной владела гордыня. Ещё бы, после создания собственной вотчины, я был настолько самостоятельным, что не терпел кого-либо обладающего большими возможностями, чем я. Исключением, пожалуй, был только мой Учитель Ляргус. А тут мне встретился человек, который был настолько сильнее меня, что мне в пору было податься к нему в ученики. На моё счастье, тогда он ещё не осознавал себя, и я решил этим воспользоваться. Тогда мне казалось, что я поступаю совершенно правильно, используя Странника вслепую.
Оказалось, что Ляргус, как всегда, оказался прав, настояв на том, что бы отправить со Странником и Джоном Кувая. Тем самым он показывал Страннику, что мы не собираемся интриговать в его отношении, поэтому доверяем ему даже Кувая – самое дорогое, что у нас есть. Добавьте к этому небывалое оживление серых всадников, о которых мы тогда почти ничего не знали, если не считать нескольких мелких стычек, при которых наши драконы легко расправились с немногочисленными преследователями. Однако это ещё ни о чём не говорило – драконы просто оказались невосприимчивы к странной магии серых.
Ни когда не забуду, как Странник, Джон и Кувай ушли в земли демонов, где, как назло, началась война и пропали на несколько лет. Так я узнал, как трудно ждать тех, кого любишь, особенно если путь их не лёгкая прогулка, а смертельно опасное предприятие. Я понял, что зачастую легче самому рисковать головой, чем ждать возвращения друзей.
А как я обрадовался и одновременно испугался, когда Странник, наконец, вышел на связь, ибо человек, которого я увидел по ментальной связи, был очень мало похож на того молодого энергичного человека, который уходил в земли демонов. Я увидел глубокого старика, который, по крайней мере, был не моложе Ляргуса, а уж Ляргус-то был старейшим из всех знакомых мне людей, за исключением разве что трактирщика из Трактира-на-перекрёстке, но о нём разговор особый.
Когда я, вместе с Яргустом и Марком, встретил наших путешественников на пороге Сегурии, то увидел двух человек в крайней степени усталости, которые, еле переставляя ноги, несли на носилках тяжелораненого Кувая. Голова Странника, заросшая длинной бородой, была перевязана грязной тряпкой, испачканной запёкшейся кровью. Ранен был и Джон, но больше всего меня напугало состояние Кувая, который неподвижно лежал на импровизированных носилках. Вид у него был такой, словно он находился на самом краю жизни. Однако, внимательно осмотрев его, я вздохнул с облегчением, мальчишка был очень аккуратно заштопан (я бы так не смог), хотя раны его были, на первый взгляд, несовместимы с жизнью.
Увидев нас, Странник и Джон осторожно опустили на землю свою ношу и с вымученными улыбками вконец измученных людей посмотрели на нас. Мы обнялись, и вот тогда я ощутил Древнюю силу, пробудившуюся в Страннике. Ощущение, скажу я вам, не из приятных.
Вспоминается, как, едва переступив границу Сегурии, Странник потерял сознание, видимо последние силы оставили его. Тогда я был абсолютно счастлив, что все вернулись, пусть и побитые, но всё же живые. Тогда моя гордыня под натиском огромной любви к друзьям, отступила и спряталась где-то в глубинах моего естества.
Позже произошёл крайне неприятный для меня разговор, в котором Странник прямо обвинил меня и Ляргуса в том, что мы использовали его в слепую и тем самым подвергли его жизнь и жизнь его учеников смертельной опасности. Что я мог ему ответить? Он был кругом прав и, если бы он тогда порвал бы с нами отношения, был бы полностью прав. На моё счастье, Странник оказался человеком великодушным. Он принял наши с Ляргусом извинения, после чего поведал о появлении в пределах нашего мира какой-то новой очень могучей и пока что непонятной силы, которая чуть было, не погубила их.
Вести, принесённые Странником из Запределья, не обрадовали ни меня, ни Ляргуса. Было от чего огорчиться. Мы только-только стали понимать, что собой представляют серые, только стала проясняться общая картина, что такое Серая империя, которая засылает к нам своих агентов, готовя вторжение, как тут новая напасть. Внутреннее чутьё подсказывало, что привычный для нас ход вещей близится к своему завершению, что скоро наш привычный мир или рухнет, или изменится до неузнаваемости, погребя под своими обломками многих из нас. Сердце моё тоскливо сжалось от нехорошего предчувствия, и как-то сразу я ощутил свой возраст, который раньше я просто не замечал. Нет, я не боялся смерти, прекрасно понимая её неизбежность, а какой смысл бояться неизбежности? Просто в роковые минуты начинаешь чувствовать, что ты уже давно живёшь на этом свете и, при всех его недостатках, этот мир тебе чертовски нравиться, и ты вдруг понимаешь, что готов на всё, лишь бы он сохранился таким, как есть и после моего ухода. Особенно же душа моя болела о собственной, сотворённой, можно сказать, «своими руками», вотчине, которую я назвал Сегурия. Когда ты, сначала своим воображением, создаёшь новый мир, испытываешь ни с чем несравнимые чувства, которые, стоит только начать творить, захватывают тебя полностью и уже не отпускают до самого конца творения.
О, это сладкое опьянение творчеством! Ничто не способно с тобой сравниться. Творчество – ты высшая ступень наслаждения и одновременно высшая степень страдания. Если оно захватывает человека, значит, человек этот созрел для того, что бы стать истинным творцом. Тогда, друг мой, бесполезны любые попытки отказаться от того, что является, по сути, самой сущностью человеческой натуры; бесполезны любые попытки избежать этой стези, ибо творчество, это, отнюдь, не простое увлечение или хобби, а собственно оно составляет и определяет саму жизнь человека, это, если хотите, его судьба.
Сначала ты создаёшь мысленную модель своего будущего творения, и это самый трудоёмкий этап творчества. Создаваемая мыслеформа должна содержать в себе гигантский объём информации. Только при соблюдении этого условия, возможно, создать что-либо по-настоящему живое, а значит реальное. Представьте себе, что вы день за днём, год за годом носите в себе эту модель будущего мира (ведь вотчину можно рассматривать, как мир в миниатюре), постоянно насыщая её всё новым содержанием, до тех пор, пока она ни начнёт жить в вашем сознании абсолютно самостоятельно. В этот момент куда-то пропадают муки творчества, все эти сомнения, страхи, неуверенность в своих возможностях. На смену им приходит невообразимое чувство всеобъемлющей радости. Радости от того, что у тебя, не смотря на все трудности и сомнения, получилось нечто такое, что полностью оправдывает твою жизнь, все её радости и огорчения. Что бы это понять в полной мере, необходимо стать творцом. До сих пор во всех деталях помню то счастливое время, когда я творил Сегурию, в которую вложил всего себя. Небо, горы и поля, озёра и море, леса и степи Сегурии, несут в себе отражение моей личности, моих мыслей, моих переживаний.
А какой неописуемый восторг охватывает тебя, когда по твоему слову начинает проявляться новый мир, мир, выношенный и выстраданный тобой, и ты видишь, как постепенно твои мысли начинают обретать реальные формы. Ты рожаешь мир, как мать рожает долгожданного ребёнка, и вместе с радостью творения рождается страх за судьбу твоего детища, страх во много раз сильнее даже инстинкта самосохранения. Этот страх сильно повлиял на мои решения в борьбе с Серой империей, в которой я избрал чисто оборонительную позицию, не смотря на все мерзости, что творили серые в завоёванных ими мирах. Возможно именно знание того, что может случиться, если мы не устоим в борьбе с Серой империей, усилило мой страх за судьбу Сегурии, а отсюда страх спровоцировать серых на агрессию, хотя в глубине души я прекрасно понимал, что агрессия рано или поздно случиться, это вопрос времени.
Всё это оказало решающую роль на мою позицию в совещании, когда Странник, рассказав о своём виденье ситуации с Серой империей, предложил сделать вылазку в один из миров, подвергнувшихся вторжению серых всадников. Целью этой вылазки Странник считал разведку боем, что бы определить сильные и слабые стороны противника, а так же по возможности нанести устрашающий удар по врагу, что бы выиграть время, которое, по какому-то глобальному плану Странника нам необходимо, как воздух. Я, опасаясь, что эта вылазка может спровоцировать агрессию Серой империи, был категорически против, о чём прямо и заявил. Меня, после недолгих колебаний поддержал Ляргус, зато Кувай, Яргуст и Марк сочли мои слова чуть ли ни как проявление трусости, хотя в открытую об этом никто, конечно, не сказал.
Странник, видя, как складывается ситуация, повел себя очень дипломатично. Заявив, что он вовсе не стремится внести раскол между нами, поэтому он, не отказываясь от своего намеренья, возьмёт с собой только Джона Мильтона. Когда остальные его ученики стали возмущаться, он заявил, что их усилия потребуются позже. Спорить с ним было бесполезно, запретить его поход я, при всём желании, не мог, поэтому пришлось смириться и, скрепя сердце, проводить его на другой день в дорогу.
Они ушли, вроде всё было правильно, но душа моя испытывала чувство вины перед этими людьми, словно я их предал. Сколько я ни пытался заглушить это чувство, приводя различные весомые, на первый взгляд, аргументы, обладающие «железной» логикой, чувство вины не отпускало. Это чувство вины, вкупе со страхом, что Странник может разбудить лихо, которое всеми своими силами обрушится на мою страну, защитить которую в данный момент мы ещё не можем. Всё это вызвало в моей душе такой раздрай, что я все то время, пока Странник с Джоном отсутствовали, не мог ни спать, ни есть, лишь пил вино, однако достичь опьянения, что бы отключиться, так и не смог.
Сидя бессонными ночами с неизменным бокалом красного вина, я постоянно находился в тонких структурах реальности, слушая, что происходит в окружающих мирах, пытаясь понять, что делает в это время Странник. Сначала всё было тихо, не считая мелких возмущений эфира, которые, как правило, возникают при движении через миры ходящих-по-мирам. Я уже было начал надеяться, что Странник отказался от своей затеи, но не тут-то было. Стоило только мне расслабиться, как я уловил мощный толчок силы, причём силы не простой, а Древней. Сомнений не было, это начал действовать Странник. Всё, теперь обратного пути нет. Теперь или реализуется замысел Странника, и мы получим передышку, или в скором времени следует ожидать нападения Серой империи. Толчки силы повторялись насколько раз, затем прекратились. Было непонятно, победил ли Странник или они с Джоном погибли; узнать это можно будет только в том случае, если они вернуться целыми и невредимыми, или снова себя как-то проявят. В то, что они погибли, я не верил; не такой человек Странник, что бы так просто погибнуть, да и Джон – парень не промах. Однако эфир молчал, словно после бури, вызванной Древней силой, установился полный штиль, даже шум, производимый ходящими-по-мирам, затих, словно все они одновременно застыли на месте.
Послушав какое-то время затихший эфир, я решил проверить наблюдающие заклятия, которые я установил в своё время в некоторых мирах, подвергнувшихся в разной мере агрессии Серой империи. Тут меня ожидала приятная неожиданность – в этих мирах, как показали заклятия, начался вывод войск империи, причём вывод этот был больше похож на эвакуацию.
Меня охватила радость пополам с восхищением. Замысел Странника блестяще осуществился, что вызвало во мне искреннее восхищение этим человеком. Он в очередной раз победил, заставив всех нас, считаться с ним. Я в тот момент, когда первая радость и восхищение несколько утихли, ощутил себя сторонним наблюдателем, словно меня лишили участия в деле, которое я долгие годы готовил, а в последний момент меня взяли и вежливо так отстранили от его реализации. Это было обидно, но самое обидное было то, что обижаться-то было не на кого, разве, что на себя самого. Ведь это я сам проявил нерешительность в тот момент, когда следовало действовать. Так что, пережив несколько неприятных минут, я справился с обидой и продолжил наблюдать за эфиром, который всё так же хранил гробовое молчание.
Вот так я и сидел в своём кабинете, слушал тишину и не спеша пил вино. Время близилось к утру, когда эфир вновь ожил. Я уловил несколько всплесков Древней силы, по мощности значительно более слабых, чем первые удары, но всё равно впечатляющие. Меня вновь охватила радость, теперь чистая, без всякой обиды.
Странник и Джон вернулись накануне помолвки Кувая. Они были усталые, но при этом буквально светились радостью одержанной победы. Ещё бы не радоваться, когда одержана первая, по настоящему крупная победа над Серой империей, которая позволит нам выиграть так необходимое время, а самое главное, эта победа показала, что серых всадников можно бить, главное бить их на расстоянии, на котором не действуют их подавляющие волю заклятия.
Не успели отгулять помолвку Кувая, как вновь пришлось собираться в дорогу. На этот раз Куваю необходимо было посетить империю Повелителей драконов, что бы постараться добиться аудиенции у Повелителя; это предписано было его судьбой при достижении им двадцати пяти летнего возраста.
В связи с этой вылазкой, у меня со Странником возник небольшой конфликт. Когда он узнал, что Кувай должен посетить столицу и встретиться с отцом, то заявил, что это ему очень не нравится, и он постарается сделать всё, что бы избежать этой встречи. Пришлось Ляргусу объяснить, что эта встреча с отцом, предписана Куваю, как необходимый этап его судьбы. Расчёты Ляргуса, которому, в своё время, из множества возможных вариантов судьбы малыша Кувая пришлось выбирать наилучшую, включали в себя и эту предстоящую встречу. Мы довольно долго разбирались в вычислениях, представленных старым жрецом и, в конце концов, пришли к выводу, что этот вариант судьбы на самом деле является наилучшим. Следовательно, встреча Кувая с Повелителем драконов неизбежна. Вот тут-то и возникло противоречие между мной и Странником, который заявил, что мне нельзя сопровождать Кувая, потому что я являюсь слишком известной фигурой в империи и, к тому же объявлен врагом Повелителей. Стоит лишь мне появиться в столице и меня тут же схватят, а заодно и Кувая.
Слова Странника вначале вызвали у меня возмущение, но успокоившись, я согласился, что он прав. На мой вопрос, кто же будет сопровождать Кувая, Странник предложил свою кандидатуру. Я и Ляргус признали, что лучшей кандидатуры для сопровождения Кувая не найти. На другой день Кувай в сопровождении Странника, Джона и Марка, покинули Сегурию, направляясь в столицу. Из всей четвёрки, только Марк знал столицу, остальные шли туда впервые, даже Кувай, который, хотя и родился там, но покинул столицу в возрасте менее суток от роду.
Мы с Ляргусом постоянно наблюдали за передвижением путешественников, благо в пределах нашего мира это было не трудно. Эти наблюдения заставили нас изрядно поволноваться и поломать голову по поводу странных событий, сопровождающих наших путешественников.
Первой странностью было то, что группа Странника остановилась где-то в предгорьях гор, которые окружали столицу. Что заставило их отклониться от маршрута и застрять в лесной глуши, ни я, ни Ляргус не могли понять. Было ощущение, что Странник чего-то выжидает. Какое-то время мы со старым жрецом ломали голову над тем, что заставило наших путников остановиться там, где они остановились, но тут произошла новая странность, которая надолго поставила нас в тупик.
Произошло это буквально на второй день после того, как наши путники остановили своё движение. Утром от группы отделился один человек, судя по наличию Древней силы, это был Странник, который немного отойдя от места, где оставалась вся группа, открыл проход и, развив немыслимую для нас скорость, быстро стал перемещаться к какой-то, только ему известной, цели. Он двигался так быстро, что мы очень быстро его потеряли.
После этого нам осталось только ждать. Там, где остановились наши друзья, целый месяц ничего не происходило; и весь этот месяц я и Ляргус жили как на иголках, не понимая, что происходит. Я даже одно время хотел сам отправиться к Куваю, но Ляргус посоветовал мне набраться терпения и ждать, как чего-то ожидают наши друзья. Я с ним согласился, потому что внутренне понимал, что мой вояж туда ни чего хорошего не даст, а, скорее всего, может помешать Куваю и его друзьям.
