скачать книгу бесплатно
Отчего-то казалось очень важным ответить, пусть даже меня и не услышат.
Дальше был кабак. Какие-то девки с голыми ляжками. С кем-то подрался. Убежал от городовых, если те мне не чудились. Снова выпил – на сей раз в странной компании, по виду чистых колодников: беспутных, безумных.
И вот, оказался в «Люксембурге». Голова раскалывалась, а душа трещала по швам, казалось: вот-вот, и разорвется в лоскутки, снегом понесется по ветру в ночной пурге.
…Тихо застонала, открываясь, дверь. Тяжелые шаги отдались в хребте.
Стыдно признаться, мне было глубоко и откровенно наплевать, кто заявился по мою душу – грабители, полицейские, или местный сервис сомнительного свойства оказался неожиданно навязчив. В любом случае, добрый человек едва ли бы молча зашел в чужой запертый номер.
Как я уже заметил, в тот момент мне хотелось то ли подраться, то ли помолиться, то ли спеть. И вот, решение трилеммы преподносят на блюдечке. Может ли человек истинно благородный отринуть чужие усилия, оттолкнуть их?
Нет и нет!
Рука сама ухватила тяжелую бутылку за горлышко. Метать на звук я умел недурно – так что сначала через плечо полетел стеклянный снаряд, а потом уж я спрыгнул со стула, разворачиваясь к гостю.
Помянутый гость, редкостный толстяк, вовсе не собирался предпринимать противоракетных маневров. Разумно с его стороны – в такой-то тесноте.
Тем не менее на мгновение показалось, что силуэт его расплылся. Бутылка пролетела будто бы сквозь него и благополучно разбилась о косяк.
Впору было оплакать утрату меткости.
Я не стал этого делать.
В маэстро Зимина, фехтмейстера Вышки, часто бросали предметы – иногда по десятку за раз. Тщетно.
Сам он утверждал, что лучшей разминки для фехтовальщика нет, вызывая тем лютую зависть и самые нелепые слухи.
Люди со стороны вообще зачастую не верили, что этот неуклюжий, вечно спотыкающийся господин превращается в чокнутого хорька, стоит ему взять полуторник в левую руку и кинжал в правую.
Шепотом поговаривали, для некоторых бретеров эта ошибка стала последней.
– Василий Евгеньевич, – кивнул я. – Выпить хотите? Впрочем, теперь нечего. Могу заказать.
Вместо ответа Зимин кинул на койку какую-то бумагу. Я с легким удивлением узнал собственное заявление об уходе.
– И?.. – спросил я. – Кстати, стучаться надо. Нас, штафирок, вообще уважать требуется.
– Хрр, – Маэстро издал звук, которого постеснялась бы и беременная носорожиха. – Брось глупости, Еремин. Завтра – пересдача.
– Правда? – хмыкнул я. – На фиг пляски. Сами-то вы верите, что есть хоть шанс?
– Не зарывайся, – посоветовал Зимин. – И с копьем – не обольщайся. Вице-адмирал – идеалист.
– Чего же вы от меня хотите?
Маэстро вздохнул и тяжело бухнулся на край койки. Пожаловался нарочито:
– Я немолод. Мне было совершенно неинтересно тебя выслеживать. Зачем коммуникатор выключил?
– Переходите к делу. А то безвременно погибну, пытаясь вас вышвырнуть.
– Дурак, но с характером, – резюмировал Зимин. – Экзамен сдать хочешь?
– У вас есть способ научить меня фехтовать за ночь? – усмехнулся я.
– Нет, – неожиданно серьезно ответил фехтмейстер. – У тебя прекрасная реакция. Достаточно силы и скорости. Голова тоже недурная. Но все вместе… полный швах.
– Тогда что вы мне предлагаете? – Я искренне не понимал, о чем речь.
Не взятку же он хочет? Такое только в исторических романах бывает… или за бугром. Ну, не только, но уж точно не в главном учебном заведении космофлота.
– У меня нет такого способа. Мои, выразимся так, товарищи дело иное.
Блеснула золотом эмблема на карточке – имперский орел сжимает в когтях звездную систему. Дальняя Разведка. Ведомство боярина Кронина, человека непростого. Сам службу возглавляет, сам в Думе ее представляет – где такое видано?
Известное дело: ежели боярина до думного повышают, сдавай дела, а Кронин…
Я нахмурился, а Зимин продолжил:
– Конечно, будет цена. Технология новая, риск немалый. Служить будешь под присмотром. В обмен – гарантии: обер-лейтенантский чин сразу по выпуске; назначение на наш корабль. В случае последствий… полный пенсион вне зависимости от выслуги.
– Не тяжеловаты ли вы для Мефистофеля? Хватит искушать. Что именно вы предлагаете?
– Наложение чужого поведенческого профиля. Донор – один из лучших офицеров Империи. Воздействие слабое, на уровне подсознания. Ты не станешь кем-то другим, не беспокойся. Просто будешь чувствовать, как он поступил бы на твоем месте. «Шептун», так это называют.
Я молчал. Протиснулся к окну. Посмотрел на снежинки. И впрямь, недобрые гости приходят к таким, как я, в полночный час. Душу просят. И даже расписаться кровью не придется. Так заберут. Уже забрали.
Спросить, каким по счету буду? Так мне и ответит. Честно-честно. Отчего курсанту-расстриге предложение делают в паршивом отеле? Тем более ясно: эксперименты на людях запрещены. Боярская Дума узнает – взвоет. Да и Дальняя Разведка от ретивых сотрудников открестится. И не проговорюсь, потому душа и пропала – сам ведаю, нужны державе солдаты. Лучшие.
Не спят соседи, зарятся коршунами. Числом не отстоим, умение нужно. Будет умение – и войнам не бывать. Побоятся лезть.
Если из меня за ночь фехтовальщика сделают, то сколько асов сотворить из обычных пилотов можно? А спецназовцев из обычной контрактной шушеры?
Куда ни кинь – всюду клин выходит. Соглашусь – вроде как поощрю. Гнусно. Не соглашусь – кому-то еще собой рисковать. Подло выйдет.
Мягко стелет Василий свет Евгеньевич. Ох, мягко! Обещает много, и к долгу взывает, и на толстые обстоятельства намекнуть сумел.
Да Анюта все перед глазами стоит.
– Куда едем? – спрашиваю.
Прости, Господи, если можешь. Говорят, кто ради Тебя свою душу погубит – тот спасется. Не оставь!
– Оборудование в фургоне внизу. Там и подписку заполнишь, – кивает Зимин. – Смертник ты, брат. Уважаю.
Боюсь, чувство было не взаимным.
…На следующее утро я зачем-то схватил кроме шпаги еще и дагу. В жизни двумя клинками не махал. Но надо – и все тут.
Позвенеть со мной клинками на пробу маэстро отказался наотрез, как и впустить в зал пораньше. Так и вышел против болвана без тренировки.
Понял сразу – не сдюжу. Улыбнулся сам себе: вот номер выйдет… с гарантиями, и вообще.
Схватка продлилась меньше пяти секунд. Принял шпагу на дагу, провалился, бездарно открывая голову, вниз и вправо, почти на шпагат…
Правая рука – молодчина – сама рубанула болвана под коленки, а левая, неестественно вытянувшись, сунула острие даги под пластиковый подбородок.
Комиссия аплодировала. Только фон Руэ отчего-то хмурился. После боя он коротко бросил:
– Так на шпагах не дерутся. Это удар для меча или сабли. Скорее для двух сабель. Понятия не имею, как вам удалось удержать равновесие на ударе… Далеко пойдете. Впрочем, вы и сами знаете.
Отчего-то стало холодно. Но чувство быстро прошло.
…Анне понравились обер-лейтенантские погоны, как и орлы Дальней Разведки в петлицах. Мне понравилось воссоединение – и будет о том.
2. «На погибель бесам зловредным»
Если вы полагаете, что на этом полоса отменных глупостей в моей жизни завершилась, вы плохо знаете либо меня, либо жизнь. Эта дама обожает подставить ножку в самый неподходящий момент.
Судите сами: вот я, в свеженьком, с иголочки, мундире, выгружаюсь из капсулы аэротакси на задворках военного космодрома на окраине Мирного.
В глазах – умеренная готовность умереть за Веру, Царя и Отечество, в развороте плеч – лихой кретинизм, в кармане комм, а на нем – письмо с назначением на «Заступницу».
Класс судна не уточнялся. Фрегат или корвет, наверное.
Постоял в метели, прижимая норовившую отправиться в свободный полет фуражку к башке. Заметил фигуру у входа в безликий терминал. Поспешил туда и не ошибся.
Мой новый командир, капитан второго ранга Васильев, оказался смешливым бородатым малым с замашками провинциального шулера. Встречу нового подчиненного он взял на себя, объяснив данный казус традицией.
Сославшись на нее же, подхватил под локоть и утащил на второй этаж, в кафетерий, проводить душеспасительную беседу под чай с плюшками.
– Какой я тебе, милый мой, Агафон Геннадьевич? – махнул он рукой. – Дядя Вася, Дядя Вася. Все меня так зовут. Традиция. Динамично развивающийся коллектив. Ровесники с тобой, опять же?
Я ошалело уставился на капитана. Меньше всего он напоминал свежего выпускника. Изжеванное декомпрессией лицо, легкая седина в волосах… Нет, не салага.
– Младенцы мы! – со вкусом сообщил он, заметив мой взгляд. – И пятидесяти нет. Вся жизнь впереди. То к бутылке, то к сиське тянемся. Скажешь, нет? Груд-ны-е! – со вкусом заключил он. – Давай-ка к делу. Навигатор? Так на красавицу нашу взгляни. Вот, под окошком скучает. На час, двести метров.
Перейти к делу я был не прочь. Вгляделся, разобрал сквозь метель очертания… Захотелось почесать в затылке.
Удержался.
Проверочка, видать.
– Славная, – говорю, – лайба. Небось этакое колесо и до Пояса дотянет?
– Отчего бы, – отвечает отец-командир, – не дотянуть? Пожалуй, и до Плутона долетит, как мыслишь?
– Почему бы, – отмечаю, – купеческой ладье не долететь до Плутона, ежели на то будет желание благородных донов?
И тут будто чертик какой под сердце вилами кольнул. Чувствую, не так что-то. Лайба… Тьфу, ладья – как ладья, сто лет в обед, а кое-что не так. Во-первых, что ей делать на военном космодроме? Не меня же разыгрывать поставили?
Во-вторых, очертания. Углы наклона обшивки не те. Тут, под дюзами, и рядом с огневыми постами… Может, конечно, на живую душу латали, абы как, но вряд ли… А ведь интересно выходит!
Кольнул чертик сердце еще разок для верности, да к уху перебрался, левому. Шепчет, а я повторяю:
– Отчего бы, – заключаю, – и подалее не дотянуть, коли пятерка сверхсветовая стоит, субсветовые – эмки прошлогодние, а рухлядь снаружи для виду вывешена. Толково, правда, да просчитались. Контуры охлаждения выдают. Экипаж, небось, раза в три штатного поболе?
Чайку хлебнул, правильного, с чабрецом, и со значением на Агафона Геннадьевича смотрю. Тот хохочет.
Амба, выходит, отлетался. Наплел сорок бочек арестантов, и все мимо. А кап-два досмеялся и говорит:
– Штатный экипажик-то, десятеро, – и улыбается. – Иначе подозрительней холодильников выйдет. Ладно, давай лапу, дорогой, поручкаемся. Я уж испугался, не байстрюка ли ко мне сослали. Где это видано – свежак в дело пускать? А ты вон оно как! Лучше сканеров таможенных смотришь.
Я в окошко гляжу: нет, не видать ничего больше. В смысле: метель вижу, и поле, и корабль, а неправильностей – не вижу. Откуда взял?
Известно откуда. Нерадостно стало, ох, нерадостно.
– Агаф… Дядь Вась, а скажи: зачем такая маскировка? Всю жизнь думал, что Дальняя новые планеты изучает. Еще – понятно, силовые операции на нас, флотская разведка. Диверсии, экстракции, все такое…
Хмыкнул «Дядя Вася» в бороду. Крикнул тетке за стойкой:
– Клавочка, душа моя, по сто граммулек сообрази, будь ласка! – и мне говорит: – Наивный ты, Сережа, все-таки, уж прости.
Киваю, наивней не бывает, мол. А он продолжает:
– По Уставу оно так, а в жизни все сложней получается. Бесы, Имперская Безопасность которые, ленивые они, как черти, и ручки марать боятся. Что поделаешь, дорогой мой, интеллигенция! А мы в ДыРе ребята простые, сапоги. Вот и приходится за всех отдуваться. Прикрыть бы их, дармоедов…
Тут и рюмочки подоспели. Вовремя. На погибель бесам зловредным хлопнули, селедкой закусили. Еще чайку попили, потом Дядя Вася графинчик заказал. Сам я больше на закуску налегал, да что говорилось, на ус мотал.
В общем, часа два просидели. Стемнело давно. Дядя Вася ступеньки в темноте не различил, спланировать попытался – ну да я не сплоховал, подхватил.
– Хорошо! – вдохнул морозный воздух кап-два. – Ты, кстати, по гражданской спецухе кто?
– По гражданской? – удивился я.
– На купцах дармоедов не держат. Каждый и в космосе, и на торгу дело имеет. Нешто не сказали? Ладно, ребята в полете поднатаскают. На Марс пойдем, в Святосилуанск.
Отошли от выхода. Оглянулся – темно, ни огонька. И как ступеньку заметил? Птицей вниз слетел, будто не раз тут хаживал, да еще поддатым.
3. «Тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви»
Что будут бить – понял сразу. Кого – тоже осознал. Не обрадовался, скажу прямо. А что поделаешь? Жизнь моя жестянка, отчего так странноприимные дома любишь? Сначала «Люксембург», теперь тут…
Называется, спустился в бар кофейку перед работой попить. Вон, рожи какие за доброй половиной столиков. Все в планшеты уткнулись, но чем-то задним чувствую – не умеют этакие хари читать. Разве что Зимину под руку попались в свое время, что маловероятно.
И поглядывают – нехорошо-нехорошо… А с улицы уже вон, двое подпирают. Точно брать будут.
Вздохнул, глянул через витрину наружу – на башни белые и купола золотые. Листья на деревьях сочной зеленью налились.
