скачать книгу бесплатно
– Мне дали ваш телефон, сказали, что можно поговорить насчет плитки, я не ошибся?
– Кто дал телефон?
– В домоуправлении, на Садовой.
– А, Эля?
– Она самая, – сказал Пафнутьев, скорчил гримасу удивления и озадаченности. Из рассказа Худолея эта самая Эля представала существом, которого вряд ли можно было назвать столь ласково.
– А что у вас? Какая работа?
– Трехкомнатная квартира, кафель, пол, неплохо бы стенку снести из кухни в соседнюю комнату…
– Понятно! – почему-то радостно ответил Величковский. – Сейчас все так делают. Если, конечно, позволяет количество комнат. Если жильцов немного, то отличную можно сделать кухню – два окна, большой стол, заодно и ванная увеличивается, стиральная машина поместится… Надо смотреть.
Пафнутьев, сам того не желая, невольно рассказал Величковскому о давней мечте Вики – переоборудовать квартиру, как это сделали едва ли не все в их подъезде.
– Повидаться бы, – сказал Пафнутьев уже доверительно, уже как своему человеку, который не осмелится вот так легко и просто завысить цену в несколько раз.
– Нет проблем, – ответил Величковский. Его веселость почему-то больше всего настораживала Пафнутьева, он даже делал над собой усилия, убеждая, что разговаривает именно с тем человеком, который ему нужен и который так кроваво засветился в юшковской квартире. Не мог он разговаривать так легко, он просто обязан быть настороженным, опасливым, но уж никак не игривым. – Завтра годится?
– А сегодня? – спросил Пафнутьев.
– Сегодня я заканчиваю ремонт в квартире… Если хотите, подходите, но тут сейчас пыльно, неубрано.
– Стерплю. Дело в том, что я должен уехать… Если у нас все сложится, то сложится. Нет – так нет.
– Вы где сейчас? – Вопрос был вполне естественный, но для Пафнутьева он прозвучал неожиданно.
– Недалеко от универмага.
– Подходите, это рядом. Улица Подгорного, семнадцать, квартира тридцать первая. Запомнили?
– Подгорного семнадцать – тридцать один.
– Вот здесь я и ковыряюсь. Буду здесь допоздна, так что подгребайте.
– Заметано, – озадаченно проговорил Пафнутьев и медленно положил трубку.
– Ну что? – вскинулся Худолей и даже вскочил со своего стула. – Договорились?
– Он согласен снести стенку между кухней и маленькой комнатой. Помнишь, у меня в квартире эта комнатка, в общем-то, не используется, Вика там что-то вроде склада устроила… А если снести стенку, а коридор присоединить к ванной, то получится вполне…
– Паша! – закричал Худолей. – Прекрати! И отвечай на вопрос.
– Понимаешь, Валя, чудной какой-то мужик. Вроде как не наш клиент. У нас ведь с тобой народ в основном неразговорчивый, опасливый, за каждым словом ему ловушка чудится, волчья яма, капкан и все такое прочее. А этот…
– Придуривается! – твердо сказал Худолей. – Труп нашли в его квартире. Света пропала из его квартиры. Деньги с нее кто брал? Он.
– А где брала деньги Света? – негромко спросил Пафнутьев. – Двести долларов в месяц… Да еще жила на что-то… У тебя, Валя, какая зарплата?
– Меньше, – буркнул Худолей.
– Вдвое меньше, Валя.
– И что из этого следует?
– Из этого следует, что мы с тобой столкнулись не просто с убийством невинной женщины, не просто с исчезновением прекрасной девушки Светы, не просто с плиточником Величковским. Какая-то громоздкая глыба чувствуется за всем этим. Элеонора Юрьевна со своей водкой, плиточник со своим блудом, Света со своей непонятной подругой, которую обнаружили без всяких признаков жизни… Теперь вот ремонт моей собственной квартиры, – закончил Пафнутьев уже чуть другим тоном, и Худолей понял – начальство шутит.
В этот момент раздался телефонный звонок. Пафнутьев быстро поднял трубку.
– Внимательно вас слушаю!
– Привет, Паша, – завопил Шаланда.
– О, Жора! Рад слышать твой голос!
– Так уж и рад? – настороженно спросил Шаланда, опасаясь розыгрыша.
– А я всегда! – заверил Пафнутьев. – Я же знаю, что по плохому поводу беспокоить не станешь. Если звонишь, значит, случилось что-то радостное, необычное!
– Случилось, – негромко произнес Шаланда. – Труп, Паша.
– Молодая прекрасная женщина? – спросил Пафнутьев, еще секунду назад не думая ни о чем подобном.
– Да, Паша… Молодая и прекрасная. Ты уже знаешь? Кто-то меня опередил?
– Что, угадал?! – Пафнутьев потрясенно откинулся на спинку стула. – Кошмар какой-то!
– Ты в самом деле ничего не знал, Паша? А я подумал, что шутишь… Извини, конечно. Так вот, Паша… Удар по затылку и ножом по шее. Тебе это немного знакомо, да? И это, Паша… У нее в руке зажат нож… Причем так странно зажат… Она держит его за лезвие.
– Голая? – спросил Пафнутьев.
– Одежек на ней я не заметил. Никаких. Наши ребята прикрыли какими-то тряпками, что под руку подвернулось… А так чтобы на ней, то ничего нет. У тебя не завелось мыслишки какой-нибудь по этому поводу?
– Есть, но ни одной приличной.
– У меня тоже, – пожаловался Шаланда.
– Один вопрос, Жора… Ты ведь был на месте обнаружения этой находки?
– Ну?
– Она это… Светленькая?
– А ты откуда знаешь? – У Шаланды была одна особенность: то ли слабость, то ли достоинство – не мог он в разговоре произнести ни слово «да», ни слово «нет». Как-то обходился, выкручивался, и, надо же, удавалось, хотя многих это раздражало.
Трудно сказать наверняка, что за этим стояло, но постоянная необходимость брать на себя ответственность выработала в нем эту привычку. Ведь всегда можно потом, при новых вскрывшихся обстоятельствах сказать с чистой совестью – я этого не подтверждал, я этого не отрицал, я вообще своего мнения не высказал, потому что у меня к тому времени не было мнения, да, я не могу себе позволить, как некоторые, судить с кондачка, поскольку знаю, что за каждым моим словом судьбы людские, а не хухры-мухры махорочные!
Возможно, дело было в этом, а скорее всего, в другом – подшучивали над Шаландой, разыгрывали его, за спиной пальцем на него показывали и делали при этом непристойные телодвижения. Во всяком случае, так ему казалось, и потому он осторожничал, понимая, что хотя соображает неплохо в своем деле, получше других, но гораздо медленнее, гораздо. Отсюда и привычка на вопрос отвечать вопросом, как бы уточняющим, как бы и с согласием, но в то же время и с сомнением. Такой человек, куда деваться, не самый, между прочим, плохой человек, и недостаток этот тоже не из самых тяжких.
– Догадываюсь, – ответил Пафнутьев.
– Таишься?
– От тебя?!
– Что-то ты, Паша, скрываешь, – проворчал Шаланда. – А напрасно. Я мог бы тебе кое-что и поподробнее рассказать.
Пафнутьев хотел было ответить не слишком серьезно, этак шаловливо, но вдруг увидел замершего в углу Худолея. Тот был бледен, как никогда, сидел, сжавшись, и Пафнутьева достаточно легкомысленные, между прочим, слова, словно невидимые кувалды, били Худолея по голове, и он не просто сгибался, а даже как бы вдавливался в затертое кресло. А когда услышал слово «светленькая», кажется, готов был потерять сознание.
Пафнутьев спохватился.
– Послушай, Жора, а лично тебе пострадавшая знакома? – спросил Пафнутьев, ради Худолея спросил, чтобы снять с того груз ужаса и неопределенности. Но Шаланда понял его по-своему.
– Приезжай, Паша, приезжай. Здесь и покуражишься. – Даже этот спокойный вопрос Шаланда принял как издевку.
И положил трубку.
– Что он ответил? – Худолей даже не спросил, а просипел эти слова.
– Заверил, что никогда прежде в своей жизни эту женщину не видел. – Видимо, какие-то из этих слов были излишними, произошел явный перебор, и Худолей сгорбился еще больше, он понял, что Пафнутьев просто хочет его успокоить.
– Буду в машине, – сказал он и направился к двери.
– Иди, я догоню, – крикнул вслед Пафнутьев и снова поднял телефонную трубку. Нужно было захватить с собой кого-то из экспертов, Худолей был явно неспособен к исполнению своих обязанностей. – Надо же, как достало мужика, – озадаченно пробормотал Пафнутьев. – И так, оказывается, бывает. И кто бы мог подумать, что подобное может случиться, и с кем?! С Худолеем! Уж лучше бы он запил, что ли… Я бы хоть знал, что делать.
Наверное, это бывает в каждом деле – есть работа, за которую берешься охотно, с улыбкой на устах, с песней в душе и носишься, будто у тебя где-то за спиной уже пробиваются крылышки с белым пухом, а есть работа все в том же деле и при тех же твоих обязанностях, от одного упоминания о которой сводит скулы, в душе наступают сумерки, а единственная мысль в таких случаях – нельзя ли на кого-нибудь ее спихнуть, нет ли возможности улизнуть на денек-второй, да что там денек, достаточно бывает исчезнуть на часок, на минутку, чтобы поручили это паскудное дело кому-нибудь другому.
Но не было, не было у Пафнутьева такой возможности, не на кого было спихнуть и раствориться на часок в воздухе тоже было совершенно невозможно. И потому пришлось ему, ссутулившись, сунув руки в карманы и надвинув кепку на глаза, под мелким весенним дождиком плестись к машине, плюхаться на переднее сиденье и, стараясь не смотреть в зеркало заднего обзора, чтобы не столкнуться с по-собачьи несчастными глазами Худолея, уставиться в стекло, по которому судорожными рывками передвигались капли. Потом, когда машина набрала скорость, капли поползли в стороны – встречным потоком воздуха их как бы раздвигало.
За рулем сидел Андрей, как обычно немногословный, но он все видел, слышал, все ощущал остро, будто происходящее относилось к нему прямо и непосредственно.
– Опять, наверное, Шаланда звонил? – спросил он.
– Звонил, – кивнул Пафнутьев.
– Что-то случилось?
– Случилось.
– Ограбили? Убили? Изнасиловали?
– Знаешь, Андрюша, у меня такое ощущение, что всего понемножку.
– Немножко ограбили, случайно убили, нечаянно изнасиловали?
– Да, Андрюша, да. Именно так.
– Неужели это когда-нибудь кончится, Павел Николаевич?
– Кончится?! – вскинулся Пафнутьев. – Ты спрашиваешь, кончится ли это когда-нибудь? Ты в самом деле надеешься на это? Андрюша, я правильно тебя понял?
– Наверное, я сказал что-то глупое?
– Да нет, – Пафнутьев передернул плечами, – вроде как не столь уж и глупое… Во-первых, преступления, даже убийства – это проявления жизни. Вспомни третьего человека на земле – Каина… Ведь убил, родного брата убил из зависти, всего лишь из зависти! А посмотри на так называемые развитые страны, за которыми мы устремились, задрав штаны выше пупка… Что ты видишь?
– А что я вижу?
– Ты видишь, как стоэтажные дома рушатся, будто карточные домики, погребая под собой десятки тысяч людей! Ты видишь, как тонут шаланды, да простит меня Жора, как тонут шаланды, наполненные сотнями беженцев из разных стран. Школьники, самые сытые в мире школьники расстреливают своих одноклассников десятками!
– Так мы еще хорошо живем, Павел Николаевич?
– Мы прекрасно живем! Если, конечно, Худолей, присутствующий здесь, позволит мне так выразиться.
– Позволяю, – отозвался Худолей. – Так что Шаланда… Светленькую, говорит, нашли?
– Да, – кивнул Пафнутьев. – Светленькую.
– Это она, – просипел Худолей.
– Светка? – дернулся Андрей. – Вы о Светке говорите? – Не обращая внимания на движение встречных машин, Андрей круто оглянулся, чтобы увидеть Худолея.
– Вроде, – ответил тот.
– Ее убили? Павел Николаевич, это ее убили?!
– Едем разбираться, – невозмутимо ответил Пафнутьев, уставившись в лобовое стекло. – Придем, посмотрим, убедимся, составим протокол… Что касается лично меня, то я не верю. Вернее, мне не верится.
– Почему? – спросил Худолей.
– Не знаю, – Пафнутьев передернул плечами. – Не стыкуются многие обстоятельства.
– Павел Николаевич, – заговорил Андрей, – а у вас были расследования, в которых все обстоятельства стыковались?
– Не было, – ответил Пафнутьев быстро и как-то уж очень легко, будто разговор не имел для него значения и никакого интереса не вызывал.
– Может быть, их и не бывает?
– Может быть.
– Тогда о чем мы говорим? – опять подал голос Худолей.
– О жизни. О чем можно еще говорить? Пока живые, будем говорить о жизни, о различных ее проявлениях, как хороших, так и дурных. По долгу службы нам чаще приходится говорить о дурных проявлениях жизни, но они тоже все-таки лучше, чем полное отсутствие жизни, – Пафнутьев бормотал, казалось бы, пустые и опять же какие-то нестыкующиеся слова. – Пока мы можем издавать различные звуки, передвигать предметы, сами можем передвигаться в пространстве… Это надо ценить, особенно самые простые вещи, настолько простые, что перед ними даже пареная репа может показаться атомным реактором.
– Способность издавать звуки, передвигать предметы и передвигаться самим? – спросил Андрей. – Что же здесь ценного?
– Однажды все это кончится. И никогда не повторится.
