Жемчужный узел

– Доброе утро.

– Доброе, – смутившись, Лизавета уставилась в пол.

– Доброе! – звонко раздалось со стороны стола.

Бодро топая по полу, девушка подошла и протянула руку: худенькую, с остро выступившей косточкой на запястье.

– Я Инга.

Лизавета подняла голову, чтобы разглядеть вторую названную сестру Лада, и нахмурилась.

Внешность Инги была странной. Слишком светлая кожа, белые волосы, но поразительнее всего – глаза. Их можно было назвать светло-серыми, вот только они казались слишком светлыми. Живую радужку словно подернуло туманом, молочной дымкой.

– Она еще не видела нас при свете, – Ольга быстро глянула в сторону Инги.

«Нас?» – Лизавета перевела взгляд на Ольгу. В свете лучины прошлым вечером Лизавета не заметила, что у той были такие же бесцветные волосы и слишком уж тусклые глаза.

– Мы похожи… Может быть, мы сестры, – произнесла Ольга с понимающей улыбкой. – Но точно не знаем, обе сироты и обе появились на свет в одном месте, а тут еще такая внешность…

– Ты привыкнешь, – ободряюще улыбнулась Инга. – А теперь давай-ка, пожми мне руку.

Она помахала прямо перед носом растерянной Лизаветы и вновь протянула руку. Ладонь у Инги оказалась прохладной, словно девушка недавно вернулась с улицы.

– Так-то лучше. Пойдем завтракать.

Инга усадила Лизавету за стол. Если сравнивать с завтраками в купеческом доме, он был накрыт скудно, но еды хватало: тут был и свежий, еще теплый хлеб, и масло, и даже плошка с медом.

– Бери, не стесняйся. – Инга села напротив, положила голову на сомкнутые в замок руки и беззастенчиво уставилась на гостью.

Этот жест напомнил Лизавете поведение Ольги прошедшим вечером, вот только Инга, похоже, не собиралась задавать никаких вопросов. Тем не менее, их повадки заставляли поверить, что они и впрямь могут быть родными сестрами.

– Сейчас я тебе ромашки принесу!

Лизавета не знала, поняла ли Инга, что ей неловко есть под пристальным взглядом, или ушла по другим причинам, но была благодарна за это. Оставшись за столом одна, она спокойно намазала на хлеб приличный слой масла, откусила – и в блаженстве прикрыла глаза. Лизавета и не думала, что за ночь можно так проголодаться!

– Хлеб Ольга пекла. – Инга снова плюхнулась на лавку напротив, опустила на стол горячую кружку. – Это она умеет!

– Очень вкусно, спасибо! – не преминула поблагодарить Лизавета.

Ольга, все еще занятая чем-то у печки, махнула рукой: ничего, мол, особенного, не отвлекай. Лизавета послушно умолкла – да и не с руки ей было есть и разговаривать одновременно.

Наблюдать за ней Инге, по-видимому, вскоре наскучило, и она выскользнула на улицу. В доме повисла тишина – только звенела посуда в руках Ольги. Пока та была занята, Лизавета не чувствовала скованности. На нее не обращали внимания, так что девушка спокойно позавтракала, поглазела по сторонам. Наконец, поняв, что при свете дня не увидит ничего нового, робко подала голос:

– Извините…

– М-м-м? – раздалось с другого конца дома.

– Я хотела узнать, где сейчас Лад.

Ответ Ольги потонул в грохоте. Лизавета хотела уже подойти и узнать, не нужна ли помощь, но все стихло – и вот уже Ольга появилась из-за печи с чашкой в руках, села за стол, окунула в плошку с медом деревянную ложку. Она молчала, пока мед медленно стекал в кружку, но заговорила, стоило упасть последней капле:

– Во дворе. Он не любит сидеть в четырех стенах, как и Инга. Что ж, не могу их в этом винить.

– Вы простите меня, если?..

– Да, конечно, иди, – Ольга не дала договорить.

Похоже, общество Лизаветы тоже было для нее в тягость. Лизавета, впрочем, этому только порадовалась – лишний раз вести откровенные разговоры с Ольгой ей не хотелось.

Лад и впрямь был снаружи: сидел на лодочной пристани напротив дома. Изба стояла почти на самом берегу озера, отрезанная от всего остального мира – где водой, где зарослями высокой травы и кустарника, где густым лесом. Похоже, единственным способом добраться сюда была лодка, сейчас мерно покачивающаяся на мягких волнах.

– Доброе утро, – помявшись, Лизавета приблизилась к Ладу.

Он посмотрел на нее снизу вверх, улыбнулся тепло, как старому другу.

– О, проснулась! Как отдохнула?

– Хорошо. Это была на удивление спокойная ночь.

– Я рад, – Лад просиял, словно спокойный сон Лизаветы и впрямь мог его осчастливить. Но тут же отвлекся: встряхнул в кулаке горсть мелких камешков, выбрал один, примерился и бросил в озеро. Тот два раза скакнул по воде и исчез, оставив после себя тонкие круги.

– А где Инга? – не зная, о чем говорить, спросила Лизавета.

– А? Пошла прогуляться.

Лизавета бросила взгляд сначала на кривой кустарник, затем – на темноту под кронами деревьев, стеной стоявших за домом.

– Да ты не думай, тут в округе бояться нечего. Мы оба здесь выросли, знаем каждую травинку, каждую кочку. Заблудиться – это еще постараться надо! – Лад словно прочел Лизаветины мысли.

– Ну, раз уж ты так говоришь…

– Ага. Во всем, что касается здешнего озера, ты можешь полностью мне довериться. Ты, кстати, готова? Если да, я тебя мигом в деревню довезу.

– Зачем? – слово вырвалось прежде, чем Лизавета успела подумать.

Вопрос и впрямь был глупый – Лизавета поняла это по взгляду Лада.

– Так твой отец, поди, там тебя искать будет. Будет лучше, если ты дождешься его на постоялом дворе – там-то скорее найдетесь.

При упоминании о постоялом дворе Лизавета невольно скривилась. Лад коротко, беззлобно рассмеялся:

– Да не-е-ет. Все не так плохо. У нас трактир с комнатами держит Добрыня, мировой мужик! У него все чистенько, аккуратно, а жена как готовит! Тебе понравится.

– Но у меня совсем нет денег…

– Об этом не волнуйся. С Добрыней я договориться сумею.

Уверенность в его голосе смягчила Лизаветины сомнения. Она вообще на удивление быстро доверилась Ладу, хотя тот и был малознакомым крестьянским мальчишкой, на уме у которого могло быть все что угодно. Лизавета понимала это, но почему-то, ни секунды не задумываясь, вложила свои пальцы в его ладонь.

Лад управлялся с лодкой так, что становилось ясно: преодолевать озеро ему приходится каждый день, и не по одному разу. На другом берегу они оказались, по ощущениям, через считанные минуты. Весла царапнули дно, и Лад, отложив их в сторону, лихо перепрыгнул через борт. От прыжка разлетелись брызги, несколько капель упали Лизавете на юбку.

Открывшийся берег походил и в то же время отличался от того, где стояла изба Лада, Инги и Ольги. Здесь тоже был лес, но поредевший от тесного соседства с людьми. Кувшинок и непроходимых зарослей не оказалось. От воды можно было беспрепятственно добраться до лесной поросли, и дальше, по широкой, протоптанной тропе, в деревню.

Лизавета весь их короткий путь оглядывалась по сторонам и подмечала следы человеческой жизни: там от дерева остался лишь низкий пенек, тут к ветке привязана выцветшая, когда-то красная лента, здесь кто-то зацепился-таки за колючку и оставил кусок светлой рубахи. Чем ближе они подходили к деревне, тем больше становилось таких примет. Так что Лизавета не удивилась, когда они вышли из леса.

– Добро пожаловать в Караси. – Лад остановился, похоже, давая ей насладиться видом.

«Насладиться», впрочем, было не очень подходящим словом. После города Караси выглядели удручающе. В деревне не было привычных Лизавете двухэтажных домов – все сплошь приземистые избушки. Не было здесь и цветных стен, и красивых фронтонов, даже кружевными наличниками окна украшали не все.

«Не деревня, а унылое марево», – с тоской подумала Лизавета.

– Нам вон туда, – Лад ткнул пальцем чуть влево.

Там стоял, похоже, самый большой дом в Карасях. Тоже одноэтажный, но длинный, да еще и с пристройкой – для лошадей. Уже благодаря этому можно догадаться, что то был постоялый двор.

Лад придержал дверь, пропуская ее вперед – в темное, теплое помещение. Окон не хватало, чтобы осветить большой зал, лучины тоже плохо справлялись. Несмотря на ясное утро, внутри царил полумрак, лица редких гостей едва угадывались, равно как и кушанья в их тарелках. Лизавета невольно подумала, что так и было задумано, чтобы скрыть не самые лучшие блюда.

– Не стой на пороге. – Лад ткнул ее промеж лопаток, заставляя пройти дальше.

На мгновение показалось, что все взгляды прикованы к ней. Стало неуютно: Лизавета не могла рассмотреть выражения лиц, но сразу надумала, что они были неодобрительными, недовольными.

Лад же будто не замечал косых взглядов. Он пронесся через зал прямо к стойке, за которой стоял дородный, высокий мужчина с бородой, напоминавшей по форме топор. Тот как раз наливал что-то в огромную кружку, когда Лад резко остановился и громко хлопнул по столешнице. Мужчина вздрогнул – напиток расплескался.

– Ты какого… тут творишь?! – не стесняясь в выражениях, возмутился он.

– И тебе не хворать, Добрыня, – совершенно не испугавшись грозного окрика, легкомысленно улыбнулся Лад. – Позволь тебя кое с кем познакомить. Лизавета… Лизавета, чего ты там стоишь, иди сюда!

Опомнившись, та быстро подошла.

– Вот, это Лизавета.

– Оч-чень приятно, – она запнулась под суровым взглядом.

– И мне, – пробормотал в ответ Добрыня и сразу же перевел взгляд на Лада. – И чего тебе надо?

– Комнату, – по-прежнему не обращая внимания на явное недовольство собеседника, отвечал тот. – Для вот этой прелестной девы в беде. Она правда попала в очень неприятную ситуацию: очнулась на озере, а ничегошеньки не помнит. Говорит, была с батюшкой на каком-то постоялом дворе, а потом – все, не память, а дырка от бублика. Как сюда приехала, с кем, где ее отец, не имеет ни малейшего понятия.

– Досадно, – только тут Добрыня по-настоящему внимательно посмотрел на Лизавету. Она внутренне сжалась под его взглядом, но внешне страха не показала – или, по крайней мере, попыталась. – Как, говоришь, звать?

– Лизавета, – уже без запинки откликнулась та.

– Добрыня. – Он вытер руки о фартук и протянул одну для рукопожатия.

Маленькая ручка Лизаветы в ладони Добрыни почти утонула.

– И что, говоришь, вообще ничего не помнишь?

Она покачала головой.

– Но помнишь, как тебя звать-то, – отметил Добрыня. – А отец кто?

– Купец. Микула Баулин его зовут – может быть, знаете?

– Микула?! – оказалось, что Добрыня тоже может быть очень громким. – Отчего ж не знать! Почитай, с неделю назад от нас уехал, совсем недавно виделись. Так ты ж его дочка, что ли?

– Угу, – кивнула Лизавета.

– Так чего сразу не сказала? Дочке-то Микулы мы завсегда поможем – человек он хороший. Вещицы полезные нам находит, цену не заламывает. Ради такого дела можно тебе и бесплатно комнатку найти. Тем более, скажу по секрету, у нас сейчас больше половины свободны. Что поделать, Караси – не бог весть какой перевалочный пункт.

Последние две фразы Добрыня проговорил тихо, перегнувшись через стойку. Лизавета растерянно улыбнулась, про себя поражаясь, как, оказывается, отца здесь… ну, не любили если, то уважали.

– Так, подожди, а как вы с этим-то познакомились?

«Этот» мученически закатил глаза.

– На озере я ее встретил. Говорю же, она там очнулась, сидит, ничего не помнит. Как я мог мимо пройти?

– Правильно, не мог, – важно согласился Добрыня и вновь повернулся к Лизавете. – А отец-то твой сейчас где?

– Наверное, на том постоялом дворе, где мы были. Но я название не помню, только морду медведя на вывеске.

– Медведя? Так это, наверное, «Медвежий угол» был. Он как раз на пути из города к нам лежит, дня три оттуда досюда. Если твой батька знает, где ты, то за этот срок до нас и доберется. Как думаешь, знает?

Лизавета не сомневалась, что знает. Но сказать об этом Добрыне не могла, иначе бы пришлось объясняться.

– Не уверена. Я вообще не понимаю, как тут оказалась.

Последнее было правдой и, возможно, Добрыня это почувствовал. По крайней мере, именно после этих слов он поглядел на Лизавету с особенным сочувствием.

– Ох, девка… Ладно, давай тогда так сделаем: ты у нас на эти три, а лучше на четыре денька останешься. Поживешь, батьку своего подождешь. Приедет – хорошо, порадуемся. Не приедет – мы тебя в город к нему и мамке отправим. Мы же у тракта стоим, ямщики тут не редкость. Подсадим тебя к кому-нибудь, а?

Мысль была хорошая, о чем Лизавета тут же и заявила. Добрыня довольно улыбнулся, потер седую бороду.

– Ну, вот и хорошо. Ты-то доволен?

– Доволен, – согласился Лад, до сих пор молчаливо следивший за их беседой. И тут же расплылся в хитрой улыбке: – Я это предложить и хотел, чего мне огорчаться?

Было очевидно, что Лад беззастенчиво врал. Он быстро увернулся от подзатыльника, который чуть не отвесил ему Добрыня, и на всякий случай отбежал на середину зала – гоняться за ним хозяину явно было не с руки. Так и случилось: Добрыня что-то проворчал да вернулся к напиткам.

– Эй, Лиза! – кликнул Лад, и Лизавета поморщилась: так ее никто не называл. – Я тогда завтра загляну, посмотрю, как ты тут. Как бы этот старикан тебе самую плохую комнату не дал.

– А чего ж ты завтра проверять собрался? – вскинулся Добрыня. – Ты сегодня проверь. Вот подойди-ка поближе, я тебе все покажу!

Лад благоразумно подходить не стал, махнул Лизавете издалека – и был таков. Ей же осталось глупо пялиться на закрывшуюся дверь и гадать, что будет дальше.

Размышлять над этим долго не пришлось. Добрыня медленно вышел из-за стойки и, жестом поманив Лизавету, потопал к дальнему концу зала. Там был проход в узкий, темный коридор с одинаковыми дверями. Они прошли мимо нескольких и, наконец, у четвертой остановились. Добрыня достал из кармана фартука массивную связку ключей, отцепил один и протянул ей.

– Вот, твоя комната будет. Не хоромы, конечно, но уж что есть.

– Я уверена, она замечательная, – улыбнулась Лизавета. – Спасибо.

Она действительно была благодарна: за крышу над головой, радушный прием и добрые слова об отце, которого любила, несмотря на случившееся. Здесь, в этом неуютном коридоре, стоя рядом с возвышающимся над ней Добрыней, Лизавета и впрямь поверила, что все может закончиться хорошо.

Добрыня мягко улыбнулся.

– Да не за что. Ты, как обустроишься, приходи. Накормим еще.

Лизавета проводила взглядом его грузную фигуру и лишь затем вставила ключ в замочную скважину. Повернулся он легко, с громким щелчком: пускай двор и выглядел небогато, но за порядком тут явно следили. Лизавета улыбнулась, представив, как Добрыня по утрам смазывает петли, подметает полы и смахивает пыль, и сильнее толкнула дверь.

Как она и предчувствовала, комната была обставлена бедно. У одной стены – узкая кровать, у другой – небольшой, чуть облупившийся шкаф. Был еще стол, на котором кто-то предусмотрительно оставил чернильницу, заточенное перо и пару листов бумаги. Правда, чернила в баночке давно и безнадежно засохли.

Лизавета тяжело опустилась на кровать. Та сильно прогнулась под ее весом, но не скрипнула. Лизавета прикрыла глаза. Спать не хотелось – еще бы, она едва встала! – но хотелось погрузиться в себя, понять, что с ней происходит. Стоило смежить веки, и под ними замелькали образы: испуганный окрик отца, улыбчивый Лад, хмурая Ольга, суровый только на вид Добрыня – и водяной. Конечно, нечисти Лизавета не встречала, но в воображении живо явился толстый старикан с длинной бородой, круглым носом и пронизывающим взглядом неприятных, маленьких глаз. И как отец мог ее такому отдать?

Глава 5

– Быстро ты! – заметил Добрыня, когда Лизавета вновь показалась в трапезной.

Его звучный голос снова привлек к ней внимание. Проходя между столиками, она ощутила на себе изучающие взгляды.

Один мужичок – Лизавета заметила изношенные сапоги да мятую рубаху – смотрел ей вслед, пока она не подошла к Добрыне.

Только рядом с ним Лизавета чувствовала себя спокойно. Добрыня знал ее отца и в чем-то даже был на него похож: такой же высокий, широкоплечий, могучий, но вместе с тем отзывчивый и добрый. От него веяло спокойствием, и это чувство словно распространилось на Лизавету.

Она попросила у Добрыни холодной воды: жара царила невыносимая.

– Да, душновато тут у нас, – Добрыня поправил ворот рубахи. – Ты б сходила на улицу: там всяко посвежее будет, легче задышится.

Он был прав, однако это Лизавету не убедило. Она понимала, что снаружи останется совсем одна в чужом месте, в окружении незнакомых людей.

– Можно мне просто еще воды?

Добрыня, пожав плечами, заново наполнил стакан. Однако вода лишь утоляла жажду, но не остужала. Лизавета почувствовала, как по спине стекает капелька пота, и обреченно вздохнула.

– Хотя, пожалуй, вы правы. Пойду подышу.

Добрыня кивнул и продолжил протирать стаканы, ровной шеренгой расставленные перед ним.

Снаружи, несмотря на высоко стоявшее солнце, и впрямь стало легче. Палило нещадно, но спасали порывы ветра – легкого и прохладного. Остановившись на крыльце трактира, Лизавета с удовольствием вдохнула полной грудью… и поперхнулась от неожиданности.

– Эй, красавица! – окликнул ее незнакомый мужчина.

Она попыталась притвориться, что не понимает, к ней ли он обращается. Деланно принялась озираться по сторонам, отступила в тень.

– Да куда ж ты, давай потолкуем!

– Нет, спасибо. – Голос подвел: слова эти Лизавета почти просипела.

– Вежливая какая – прямо видно, шо городская. Расскажи, как там в городе живется? Говорят, ярмарка у вас давеча большая была? У нас купцы останавливались, в трактире не продохнуть было! Оно хоть того стоило?

Он подошел ближе, встал у крыльца. Теперь мужчину и Лизавету отделяла лишь пара шагов, и до нее долетел запах хмеля. Сердце забилось быстрее: пьяницы всегда пугали девушку – казалось, в своем забытьи они способны на что угодно.

– Ага, – пробормотала Лизавета, нащупывая дверь.

– Э, ты куда собралась! – Попытка побега не осталась незамеченной.

Обиженный мужчина шагнул на крыльцо. Лизавета внутренне сжалась, борясь с желанием зажмуриться. Вдруг показалось, что незнакомец сейчас подскочит к ней, схватит за запястье. Краски мигом схлынули с лица, мурашки пробежали по телу.

– Эй, милсдарь[3]!

Пропойца даже не сразу понял, что обращаются к нему.

– Мужик, я к тебе обращаюсь!

Лизавета и ее преследователь повернули головы одновременно.

На дороге стоял мужчина, явно не местный: выдавал мешок за спиной. Выглядел он при этом пускай и бедно, но опрятно – и точно был трезвым, что Лизавету сразу успокоило.

– Это постоялый двор?

– Ну да, – пропойца, помедлив, кивнул.

– Благодарствую.

Путешественник поправил мешок на плече и двинулся вверх по ступенькам. Походя, оттеснил нетрезвого мужичка в сторону, кивнул Лизавете – она нерешительно улыбнулась в ответ.

Но улыбка быстро сползла с лица, когда мужчина шлепнул ее пониже спины. Щеки Лизаветы мгновенно вспыхнули, жар разлился по телу. Она понимала, что нужно развернуться и осадить наглеца, но с мгновение не могла пошевелить и пальцем – и этого хватило чтобы он, ухмыльнувшись, переступил порог. Лизавета снова осталась с пьяницей наедине.

Она слышала – тот пытался что-то сказать. Но, видит Бог, у нее не было сил слушать. Ведомая неуместным, но все же накатившим стыдом, Лизавета кинулась вниз по лестнице: ей хотелось оказаться как можно дальше от пьянчуги и наглеца, от постояльцев двора и Добрыни. Она знала – увидев ее, тот примется расспрашивать, окружит душащей заботой, в то время как сама Лизавета мечтала лишь остаться в одиночестве, вне деревни, где чувствовала себя чужой, неуместной и лишней.

Пропойца не успел ее остановить – Лизавета пронеслась мимо, лишь задев ненароком его плечо.

– Извините! – пискнула она, не обернувшись, и продолжила бежать дальше: через деревню, на лесную тропку, в тень редких деревьев.

Ей хотелось оказаться вдали от слишком пристальных взглядов. Лучше всего, конечно же, дома, в своей уютной спаленке на втором этаже. Но за неимением большего хватило и просеки, успокаивающей и пустынной, если не считать щебечущих в кронах деревьев птиц.

Только здесь Лизавета перевела дух. Осторожно выглянула из-за укрывшего ее дерева, чтобы убедиться: никто и не подумал за ней гнаться. Деревня продолжала жить своей жизнью, не заметив ни появления, ни побега потерянной городской девчонки.

И все же для Лизаветы деревушка отныне изменилась. Она и прежде казалась неприятной: грязной, неухоженной по сравнению с домами, к которым привыкла купеческая дочка. Но теперь Лизавета также знала, что в границах этого поселения не стоит ждать привычной вежливости, галантности. Да, любой мужчина мог оказаться таким добряком, как Добрыня. Но мог и распустить руки, как этот…

Лизавету передернуло от одного только воспоминания. Нет, она решительно не хотела возвращаться обратно! Может, поговорить с Ладом и Ольгой, попроситься провести еще ночь в их избушке?

Ноги будто сами понесли ее, стоило только подумать об озере. Но объяснялось ли ее желание оказаться там лишь тем случаем, что произошел у трактира? Или Лизавета подспудно ощущала действие договора, что ее отец заключил с водяным?

Она старалась не думать об этом, а озеро словно манило. Вблизи и при свете дня оно выглядело ничуть не зловещим. Уютно шуршали листвой склонившиеся над водой деревья, чирикали и прыгали с ветви на ветвь птички. Солнце играло с бликами на спокойной глади – ее не тревожили ни рыбки, ни мальки, лишь стрекозы летали над самой поверхностью.

Лизавета спустилась к воде. Наклонившись, дотронулась кончиком пальца – и от касания тут же разбежались круги. Вода оказалась приятно прохладной, словно не успела прогреться к полудню. Подумав, Лизавета опустила в нее всю ладонь, смочила липкую после бега шею. Ах, как хорошо было бы сейчас разуться, сесть на траву поверх мягкого покрывала и задушевно поболтать с кем-нибудь – да хоть бы и с Ладом!

Лизавета не проговаривала этого даже про себя, но Лад умудрился ей понравиться. Рядом с ним, казалось, она может говорить что хочет и вести себя как угодно. Вероятно, это объяснялось его происхождением – с аристократами и разыгрывающими их купцами приходилось постоянно держать лицо, а с деревенским мальчишкой это было ни к чему. Но, с другой стороны, Ольга заставляла Лизавету трепетать от ужаса, а Лад… Растерянный, взлохмаченный, с травой в волосах, он заставлял ее улыбаться даже сейчас, когда был рядом лишь в ее воображении.

Вода перед Лизаветой вдруг пошла рябью, внизу скользнула большая тень. Лизавета отпрянула. Заполошное сердце попыталось выскочить из груди, внутренний голос кричал о том, что лучше убираться подобру-поздорову, но ступни будто приросли к берегу, а вскоре убегать стало поздно.

Водная гладь взорвалась брызгами. Холодные капли упали на юбку Лизаветы, на песок перед ней. Кто-то выпрямился, стоя по колено в воде, по-собачьи отряхнул волосы… и замер, увидев девушку у края озера.

– Лизавета?

Перед ней мокрый, растерянный, с расчерченным каплями лицом и прилипшими ко лбу кудрями стоял Лад: правду говорят, мол, помяни черта! Ошалевшая, Лизавета не сразу сообразила, что беззастенчиво рассматривает его. Только когда взгляд опустился на мокрую рубашку, прилипшую к коже, она ойкнула и быстро отвернулась.

Вместе с этим движением отмер и Лад: отер ладонью лицо, оттянул потяжелевшую от воды рубашку, медленно вышел на сушу. Краем глаза Лизавета заметила, что он был полностью одет.

Лодки поблизости, конечно же, не было.

– Что ты здесь делаешь?

– Как ты здесь оказался?

Они заговорили одновременно – и одновременно же замолчали. Давать ответ не хотелось: Лизавета не привыкла врать, а при мысли о том, чтобы сказать правду, внутри холодело. Лад тоже не спешил откровенничать, наоборот – махнул рукой, мол, давай уж, ты первая.

– Мне не сиделось в деревне, – в какой-то мере это была правда. – А ты здесь откуда?

– Приплыл. – Лад пожал плечами так, будто это все объясняло.

– И где лодка? – вопрос вырвался быстрее, чем Лизавета подумала: лучше не продолжать.

Однако ее слова Лада не смутили.

– Там, в траве, – он неопределенно ткнул пальцем куда-то вправо. – Я хотел на кувшинки посмотреть, не отцвели ли, да свесился неудачно, вот и…

Лад развел руками, молча указывая на промокшую насквозь одежду.

– Лодку там же и бросил: она перевернулась, я потом попрошу кого-нибудь помочь, к берегу ее оттащить. Высохнет – и будет в порядке. Потом, может, тебя еще к кувшинкам скатаю: на другом берегу ими все усыпано, дико красиво!

– Я, пожалуй, воздержусь. – Лизавета покосилась в его сторону и, помедлив, призналась: – Не особо умею плавать.

Ей снова стало неловко. Городская жительница, «маленькая купчиха», она не вписывалась в местную жизнь.

– Не против, если я присяду?

А вот Лад, похоже, не чувствовал себя смущенным: и думать забыв о кувшинках, он плюхнулся прямо на песок, скрестил ноги. Лизавета посмотрела сверху вниз, поражаясь его непосредственности. Он ведь прекрасно знал: песок прилипнет к мокрой одежде, забьется в обувь, сам он после этого будет выглядеть неряшливо и глупо – и все же Лада, казалось, это совершенно не волновало.