Женсовет из украинского Причерноморья

«Пиво меня и срубило!» – говорила Клава. Не ей одной сей напиток пошёл не на пользу. Но кто ж тогда знал? Компания одарённая, Аркаша он по диплому саксофонист, а так играет на всём, что под руку попадётся – гитара, флейта… Влад тоже не только на фортепиано мастер, за диджейским пультом незаменим, гитарой на уровне владеет, а ещё, что самое интересно-экзотичное, – гармонист, с удовольствием выдаёт пассажи на непопулярном в молодёжной среде инструменте. Полина – дипломированный специалист по танцам. Директор ДК «Металлург» Людмила Ивановна – режиссёр, актёр, а ещё выдумщица и импровизатор – ей стоит лишь рот раскрыть. Ну и гимнастка в прошлом. Была она в элегантном брючном костюме. Растанцевавшись, в кураже сделала мостик. Просто ужас, какая гуттаперчевость – пятки у макушки. Ангелина Ивановна никакого отношения к музыке – врач-терапевт, но так славно украинские песни поёт. Знает их – дня с ночью не хватит перепеть. Не скучал, одним словом, женсовет, часиков этак до трёх ночи.

Таня-Клава вспоминала потом. Утром папа-дедушка стучится в спальню: «Вы что дочку в школу не ведете?» Как это не ведём? Ещё как ведём! Вскочила Клава с кровати. А голова-головушка – квадратная. Пуговицу на ходу на белую блузку Верочке пришила, такси вызвала, дочу в охапку. Что подол юбочки у дочечки не подшит, увидела только в новостях по телевизору, когда оператор медленно скользил всевидящим бесстрастным объективом по строю второклассников, выделяя «блатных», то есть женсоветовских, детей…

Леночка, дочь Ангелины Ивановны, в отглаженных идеально юбочке и блузке, заранее мамой приготовленных, носочках белоснежных, туфельках лаковых… Но абсолютно не причесанная… Из косичек волосы в разные стороны торчат…

У Нади, дочери пропевшей всю ночь Полины и Аркадия, игравшего всю ночь на всяких разных инструментах, причёска ещё краше для школьницы-второклассницы. Мама с папой пребывали в тяжёлом сне, посему Надя приготовилась, как могла. В результате пришла на линейку с волосами, распущенными по плечам. Не потому, что так было задумано. Искала-искала резиночку, у мамы спросила, та, не поднимая головы от подушки, неопределённо рукой махнула. Пришлось дитю идти с распущенными, как у русалки, волосами. Сами по себе они красивые – с рыжинкой, чуть вьющиеся, пышные. «Какая стыдоба! Какая стыдоба! – повторял потом папа Аркаша. – Будто не в школу пришла, а неизвестно куда!» Ему очень хотелось свалить вину на маму, но не решался сделать это в открытую, Полина не отличалась смиренным характером.

Диана-мисс Петровна летом с семьёй ездила в Испанию, купила там шикарную, просто шикарнейшую соломенную шляпу. Выглядела в ней изумительно. Она без шляпы женщина-шедевр, в шляпе – особый шарм. Как тут не скажешь лишний раз – роскошная женщина. Создаст же Бог такую красоту. Вовсе не из-за шарма и роскошности надела Диана-мисс шляпу. Скрывала под её широкими полями опухшие после бессонной ночи и всяких там кампари-джус вперемешку с пивом глаза. Скрывала удачно, однако соломенная шляпа предполагает солнечное знойное небо. В то время как оно осенью дышало – серые беспросветные тучи, прохладно. На этом погодном фоне соломенная шляпа выглядела более чем нелепо. Оператор не вникал в тонкости, он знал одно: Диана Петровна – подруга Татьяны Николаевны, её надо вставить в репортаж. Сын Дианы Петровны Илья утром проснулся, посмотрел на часы, заглянул в комнату к маме, спросил, идёт ли она с ним в школу? Мама попросила пятиминутную паузу. Мальчик ответственный, подождал-подождал, видит, время поджимает, мамина пауза затягивается – собрался и пошёл один. Мама в Испании не только шляпу купила, чего только не набрала единственному сыну к школе – костюмчик необыкновенный, туфельки лакированные-разлакированные, рубашечки, галстучки…

Диана-мисс Петровна всё же заставила себя подняться после ухода сына, оценила своё зеркальное отражение, прикрыла часть его полями шляпы…

Татьяна Николаевна, насколько помнит читатель, тележурналист. Кому как не ей делать репортаж с такого события, тем более с традиционным участием мэра. Сразу убивала им несколько зай-цев. И служебные обязанности исполняла, и в школьной судьбе сына принимала живое участие. Не какая-нибудь мать-кукушка, которой с работой не до дитятки. Оператор у Татьяны Николаевны был более чем опытный, прекрасно знал, что снимать… Ясное дело, он не мог не запечатлеть на камеру детей женсовета. Поэтому Татьяна Николаевна за ним не бегала и не показывала, что и как. Откровенно говоря, ей было не до пробежек. Давало о себе знать юбилейное торжество. Отсняли, приехали на студию. Татьяна Николаевна заставила себя написать текст. Оператор сделал монтаж, и вот тут Татьяна Николаевна изменила своим правилам, обычно она хоть краешком глаза отсматривала материал, а тут глаз даже краешком не хотел ни на что смотреть. Так и пошёл ролик в эфир. Нет, главный редактор претензий не предъявлял… Они последовали от женсовета.

Отчасти хорошо, что новости смотрели всё в той же «Барселоне». Родители, несмотря на похмельный синдром, на школьной линейке всё же отметили факт, что детки выглядели не лучшим образом среди своих сверстников. Заглаживая перед чадами вину, объявили, что у них будет праздник в честь начала учебного года.В «Барселоне» накрыли деткам стол, провели для них игры, викторины… Потом и сами сели поправить здоровье… В один момент кто-то закричал: «Новости! Новости!»

Таня-Клава увидела дочь по телевизору и поспешно зажмурила глаза от ужаса (не сон ли это?). Через сотую долю секунды открыла (разве можно сдержать женское любопытство?). Верочка, её голенастая, вытянувшаяся за лето Верочка стояла в неподшитой юбке. Мало кто узрел данную деталь, камера лишь скользнула по подолу. Если и висела пара-тройка ниточек… Верочка ещё и стихи читала… Для Тани-Клавы это был материнский позор. Клава отличалась редкостной щепетильностью… Если сказать, что у неё каждый предмет в доме в любой момент стоял исключительно на своём месте и никак иначе, это ничего не сказать. При сервировке стола все вилочки лежали под одним идеальным углом. Не дай Бог, какая не в строй. Катастрофа. И даже это по большому счёту не есть удивительно. В конце концов, не так уж часто гости приходят, можно и выдержать угол, как по транспортиру. Поразительнее другое – в праздники и будни ворсинки на паласе были зачёсаны строго в одну сторону. Это при том, что Клава держала собаку… Верочка на посадке отсутствовала, она приехала с дедушкой из Чернигова в то время, когда родители веселились на юбилее. Новая школьная юбочка висела наготове, оставался один нюанс – подшить низ по росту. Понятно, дочь вытянулась за каникулы, старые мерки утратили силу. Клаве минут пять и потребовалось бы утром, чтобы снять мерку, пройтись иглой да утюгом. Но из квадратной после джина с тоником головы напрочь вылетел этот нюанс, бесстрастно увековеченный оператором.

Илья, сын Дианы-мисс Петровны и юбиляра Влада, в новостных кадрах стоял на линейке в растянутых тёмно-синих трикотажных шортах, футболке, видавших виды кроссовках и грустный. Костюмчик из Испании с отглаженной рубашечкой, из тех же краёв, висели в шкафу, тогда как шорты и футболка, в которых бегал на улице накануне, лежали на стуле – их и надел…

Повезло тем, у кого бабушки собирали детей… Татьяне Николаевне пришлось выслушать немало упрёков: «Твой-то как с иголочки». Усугубила этим Татьяна Николаевна ситуацию. Игорь был безупречен: туфельки начищены, чубчик причёсан. Бабушка постаралась на пять. Такой же образцово-показательный мальчик (Артём), придраться не к чему, был у директора ДК Людмилы Ивановны (той, что вставала на «мостик» в «Барселоне»). Тоже заслуга бабушки.

Надо сказать, в «Барселоне» они меньше переживали от увиденного, чем потом, посмотрев в записи на свежую от присутствия алкоголя голову. В «Барселоне» похихикали, кто-то предложил тост за детей. Вскоре опять пошли по рукам инструменты, заиграла музыка.

Поздно вечером, было уже темно, кто-то спохватился: а где дети? У взрослых своя «свадьба» – дети придумали свою. Они выбрались через окно второго этажа на козырёк, который принадлежал супермаркету «ДЮК». Тогда ещё Запад со своими рекламными технологиями не совсем проник в пределы бывшего Советского Союза. Название супермаркета являли в ночи элементарные разноцветные лампочки. Детки решили, что вариант «ЮК» будет благозвучнее. И начали выкручивать лишние лампочки.

Воцерковление женсовета

Писалось хорошо ночью, под утро. Сказывался сдвиг по времени между Омском и Москвой. Три часа разницы, поэтому просыпался в четвёртом часу свежим, выспавшимся, садился за компьютер. Самое время работать. Стол у открытого окна, жара за ночь спадала, в окно вливается ночная прохлада. Двор уставлен автомобилями, но движение начнётся ближе к шести часам. Пока моё время. В квартире тихо. Что хорошо – не включишь телевизор, он в комнате сестры. Всё потом, а пока можно сосредоточиться на женсоветовской Украине.

За чайным столом женсовет однажды поднял вопрос: «кто первым причастился?», тогда-то Клава и раскололась – за ней пальма первенства. Произошло данное событие в ту давнюю пору, когда Клавина доця Верочка училась в третьем классе. Есть анекдот: жена со стопроцентной уверенностью может сказать, где в данный момент находится муж только после его смерти. Муж у Клавы, как говорилось выше, работал в ночном клубе. Публика в подобных заведениях известно какая, в достаточном количестве наличествуют девушки не слишком строгих правил. Кампари-джус, джин-тоник, текила санрайз способствуют лёгкости отношений с мужчинами. Залетела однажды в голову Клавы предательская мыслишка: а если не всё так гладко, как муж поёт о работе сладко? Он-то уверяет, что голова у него сосредоточена сугубо на выполнении профессиональных функций, ему до фонаря посторонние женщины, никаких вольностей себе не позволяет. И нечего, мол, тут придумывать.

Понятно: работа в ночном клубе начинается не в восемь утра и не в пять вечера гудок разрешает выключать станок. Домой возвращается Максим за полночь, иногда с алкогольным запахом. Пусть не пьян, а всё одно. Объяснение стандартно-мужское: «Пива бутылочку выпил, нельзя, что ли, после работы?» Забеспокоилась Клава, занервничала. Что делать? Побежала к гадалке. Прорицательница попалась с интересным уклоном – не просто гадает на кофейной гуще или картах, привлекает авторитет церкви. Выслушала Клавину просьбу-мольбу: «скажите, пожалуйста, завёл муж себе женщину на стороне или нет?» – и отправила её в церковь: «Исповедуйся, девонька, да причастись и, если во сне той же ночью увидишь себя с мужем: не рви сердце – всю жизнь вместе проживёте. А не увидишь рядом – уйдёт к другой бабе, ничем не удержишь. Вот тебе весь мой сказ».

Ничего Клава не понимала в таинствах церковных, ни разу не причащалась, к исповеди не ходила. Робость охватила. Да страшно, не страшно, идти-то надо. Не какое-то там праздное женское любопытство щекочет нервы, едкая мысль мозги гложет: изменяет Максим или нет? Это сейчас Клаве понятно, какая сущность работу с ней вела, навязчивую идею подбрасывала, тогда ничего о лукавом и его кознях не знала.

Таня-Клава взяла с собой в храм группу поддержки – куму. Та такой же степени воцерковления, обе в храме в последний раз были на Верочкином крещении. Пришли кумушки на литургию. Воскресенье, батюшка один, народу много, исповедовал после «Отче наш». Наши прихожанки-захожанки от робости друг к дружке жмутся, батюшка их разом и призвал на исповедь. Вдвоём поставил, спрашивает: «Все грехи вспомнили? Во всех каетесь?» Они дружно головами закивали. Батюшка прочитал разрешительную молитву. Клава потом рассказывала о причастии: «Ничего не понимала, однако почувствовала, что-то важное свершилось».

Что, вы думаете, увидела она во сне той ночью? Машина, «жигулёнок» (Клава сама автомобилист, в марках разбирается), они с Максимом тесно-тесно рядом сидят на переднем сиденье и в четыре руки руль крутят. Автомобиль быстро по пустынному шоссе движется. Что интересно, колёс у него нет – Клава с мужем слаженно перебирают босыми ногами по полотну дороги, за счёт этого машина несётся на приличной скорости…

Увидев эту поездку с Максом на бесколёсом авто, Клава успокоилась. Сон оказался долгоиграюще в руку – третий десяток супруги неразлучны.

Такой первый опыт Клавиной исповеди и причастия. По-настоящему задумалась о церкви много позже. После одной поездки. Попутчицей в купе поезда оказалась девушка, которая ехала из Почаевской лавры и вся светилась от радости. Восторженно начала делиться недавно пережитым в святой обители. Клава, которая в последний раз в церкви была, когда решала проблему – изменяет муж или нет, слушала попутчицу с противоречивыми чувствами, но задумалась. Через месяц серьёзно заболел отец. Клава побежала в храм, а потом отправилась с крестным ходом в Почаевскую лавру. Позже добрую часть женсовета сагитирует на этот молитвенный подвиг, но первой решилась опять же она.

Рассказывала: «Не скажу, что шла посвистывая, но терпимо. Помогла моя спортивная туристическая юность, знала, что обуть, надеть. Многие маялись стёртыми ногами, у меня никаких кровавых и любых других мозолей. Зато когда в монастыре напросилась на послушание и меня отправили на кухню кашу варить, вот где чуть не преставилась. Котлы – как в сказке о Коньке-Горбунке: «бух в котёл, и там сварился» – здоровенные, с добрую бочку. Меня поставили кашу размешивать. Это не ложкой в кастрюльке, чирикая по телефону, грациозно водя ручкой, помешивать. Здесь ложка под стать котлам – с весло. Таким можно на каноэ гонять. Я хоть в юности и занималась греблей, но куда моя спортивность девалась. Просто умираю с этим веслом. Того гляди, упаду в кашу. Старушка подошла, забрала мешалку: «Иди, доця, помоги сёстрам картошку чистить». При этом играючи начала веслом ворочать».

Взахлёб рассказывала Клава о ни с чем не сравнимой атмосфере крестного хода, православного братства, которого не встретишь в мирской жизни. Первой потянулась за Клавой Ангелина Ивановна. Как тревога, так до Бога – вечная формула нашего движения к церкви: на Ангелину Ивановну навалилась тоска, даже начала прикладываться к рюмочке. Как-то вдруг стало плохо – живёт одна, без мужа, годы летят, у дочери своя жизнь, всё опостылело… Клава взяла подругу в оборот. Знаменательно, в этот момент среди пациентов Ангелины Ивановны появилась женщина, которая стала говорить доктору: «Вы такая умная, рассудительная, и не можете понять, что нам от Бога (всего-то и надо для этого приложить немного стараний) даётся такая энергия, такая благодатная сила». Клава повезла Ангелину Ивановну в Почаев, потом повела её крестным ходом. Крестный ход на Ангелину Ивановну произвёл впечатление ещё большее, чем на Клаву, с того случая ни разу не пропустила.

Людмилу Ивановну, ту, что в «Барселоне» на юбилее Влада гуттаперчево встала на мостик, жизнь ещё раньше заставила понять, что без Бога нельзя. С ней произошло следующее. Муж Валерий, в прошлом спортсмен-фехтовальщик и тренер, пошёл по чиновничьей линии, стал директором спорткомплекса. Весёлый и общительный, но себе на уме. В девяностые годы подсел на идею заработать много денег. Жил, как и все мы, от зарплаты до зарплаты, а тут замаячила перспектива сделать рывок. «Время настало для умных людей», – говорил Людмиле Ивановне. Сдавал полулегально в аренду помещения в спорткомплексе, но мечтал получить много и сразу. «Да брось ты, – успокаивал жену, когда та умоляла не связываться ни с кем, – что я, без головы?». Немало спортсменов тогда пошло в бандиты. Были среди них и знакомые Валерия.

В ту ночь дверной звонок грянул в третьем часу. Артём учился в четвёртом классе, Веронике было пять лет. Валерий поднял голову от подушки. «Лежи!» – громким шёпотом приказал супруге и пошёл к двери. Людмила Ивановна села на кровать, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Звонок ей не понравился, встревожил. Провернулся ключ в замке, открылась дверь, раздался приглушённый вскрик, после чего будто мешок на пол бросили. Людмила Ивановна схватила со стула халат, на ходу запахиваясь, выбежала в коридор. Входная дверь закрыта. Супруг на полу в луже крови. «Валера, Валера!» – бросилась к нему. Никакой реакции. Позвонила в милицию, в «скорую» и Клаве. Клава примчалась первой, жила через два дома. Не приходя в сознание, в «скорой» Валера скончался.

Клава с Татьяной Николаевной взяли на себя организацию похорон, в «Барселоне» сделали поминальный обед. Все были в шоке, кто мог вот так убить? И за что? В первую ночь после похорон Валера приснился Людмиле Ивановне в жутком виде – окровавленный, беспомощный тянет к ней руки и просит: «Люда, помоги, больно мне!» Сон стал повторяться из ночи в ночь. Людмила Ивановна каждый вечер с ужасом думала: неужели и сегодня увижу… Сон выматывал, заставлял часами маяться в постели с открытыми глазами.

Пожаловалась бабушке-соседке – Петровне, когда-то мама Людмилы Ивановны дружила с ней. Петровна посоветовала: «Сходи-ка ты в церковь, свечку поставь за упокой души Валеры, поговори с батюшкой, исповедуйся, причастись». Сама Петровна только по великим праздникам в церковь ходила, но напирала, что надо обязательно исповедаться и причаститься.

Людмила Ивановна в церкви чувствовала себя неловко. Долго не решалась подойти к священнику, наконец, собралась с духом. Батюшка Александр внимательно выслушал и успокоил: «Все неразрешимые вопросы с Божией помощью разрешаются». Спросил имя мужа. «Я за раба Божия Валерия помолюсь, надеюсь, он крещёный?» – «В том-то и дело, что нет». Это обстоятельство батюшку не смутило: «Тогда дома за него келейно помолюсь. А ты тоже подключайся, каждый день дома читай канон, вместе и помолимся за твоего мужа, даст Бог, ему легче станет». Дал Людмиле Ивановне отпечатанный на принтере канон «О самовольно живот свой скончавших». Наказал в церковь ходить.

Людмила Ивановна понимать в тексте канона ничего не понимала, но заставляла себя читать перед сном. В церковь раза два на службу сходила. Недели через две окровавленный Валерий перестал приходить во сне, Людмила Ивановна по инерции раза три-четыре прочитала канон, а потом положила в дальний ящик.

Она сидела на работе, когда раздался тот памятный телефонный звонок. Голос был по-хозяйски энергичен и хамоват: «Дорогая, а ты знаешь, что твой Валера должен серьёзным людям двадцать тысяч долларов?» – «Какие деньги? Вы в своём уме?» Людмила Ивановна ответила в тон вопрошающему, но сердце сорвалось в бешеный галоп. «Ты не кати бочку! Шутить с тобой не собираюсь!» – «Да откуда у меня такие деньги?» – «Квартиру продай!» – «А где я буду с детьми жить?» – «Про детей молодец, что вспомнила, – нехорошо засмеялась трубка. – Артём у тебя, а ещё Вероника. Это я знаю, так что думай, дорогуша, думай».

Женсовет Людмила Ивановна решила не посвящать в криминал, Петровне по секрету сказала. Петровна снова отправила в церковь: «Ты, Люда, не слушаешься меня, старого человека, ведь так и не причастилась! Останешься не только без квартиры, но и без головы». Раньше по ночам глаза Людмила Ивановна боялась закрыть –Валеру окровавленного увидеть – теперь хотелось поскорее уснуть и не думать об угрозах. Только они из головы не выходили. Квартира на первом этаже, решётки на окнах смех – дёрни посильнее, и вылетят.

Пошла к батюшке Александру просить благословение на исповедь и причастие. Он говорит: «Вы должны прежде всего примириться со всеми, с кем в ссоре, это обязательное условие… Постарайтесь вспомнить всех». Зачем стараться – в крупной ссоре была со свекровью. Та жила в селе, в котором, кстати, Валеру и похоронили. Свекровь, женщина категоричная, считала – невестка виновата в гибели сына. И никто больше. Её любовник, а кто больше, убил. Кому ещё-то мог мешать её Валера? Он муху не обидит, не только что… Невестка где работает? В культуре. Там прелюбодейник на прелюбодейнике. Людка – девка видная, хахаль обязательно есть, вот и надумал убрать помеху-мужа. Когда соседки свекрови, вернувшись из города, доложили, что видели Людмилу Ивановну в церкви, свекровь окончательно утвердилась в мысли: «Раз Людка в церковь пошла, никогда этого за ней не замечалось, значит, точно рыльце в пушку – виноватой себя чувствует».

Людмила Ивановна приехала к свекрови просить прощения, мол, собралась на причастие, простите ради Бога меня. Свекровь взвилась: «Нет тебе моего прощения! Валера из-за тебя жуткую смерть принял! А ты тут змеёй в душу ко мне вползти норовишь…» Людмила Ивановна пыталась сказать, что Валера куда-то вляпался, а сейчас с неё двадцать тысяч долларов требуют, грозят детей убить. Свекровь ничего слушать не хотела: «Детей-то хотя бы не впутывала в свои делишки!» Выпроводила Людмилу Ивановну: «Вот тебе, дорогуша, Бог, а вот порог! Иди с глаз моих долой!» Да через пару дней сама примчалась. К ней приехали на крутом джипе крутые ребята: «Бабушка, ваш сынок нам должен бабки! Надо отдавать, а то ведь красного петуха пустить можем! Домик-то у вас ничего!»

Свекровь перепугалась так, что сама у невестки запросила прощения: «Люда, прости меня, дуру старую!»

Людмила Ивановна выполнила батюшкин наказ, примирилась со всеми, подготовилась к исповеди, на вечерней службе под епитрахилью поплакала, покаялась, допустил её батюшка Александр к причастию. Вернулась домой, а под дверями гости. Такие, что не выставишь. Да и не хотелось выставлять, чувствовала себя после исповеди, будто экзамен, которого страшно боялась, сдала. Гости с бутылкой. Так Людмиле Ивановне захотелось выпить, будто вопрос жизни и смерти. Любила она бокальчик-другой вина пропустить. Ничего про церковь говорить не стала, накрыла на стол. Без малого потянулась к бокалу, да в последний момент поднялась со стула и прямиком в ванную. Взмолилась: «Господи, помоги удержаться». Кое-как отнекалась от вина, слукавила, дескать, обострение гастрита, таблетки пьёт. Пошла к причастию, не погрешив с вином.

И ведь ситуация исправилась. Одного бандита убили. Остановили тот самый крутой джип за городом, будто бы гаишники, и расстреляли из автомата. Второй куда-то исчез. Со свекровью вообще друзьями стали. Про церковь, конечно, тут же забыла. До той поры, пока сын в девятнадцать лет не угодил под следствие. Дружки-приятели попались на наркотиках. Снова Людмила Ивановна упала на колени: «Господи, помоги». Сын на суде прошёл свидетелем, а Людмила Ивановна стала осознавать – не пожары надо тушить, а вести профилактическую работу. Осознать-то осознала, да обещать – не значит, жениться. На пожары не один раз приходилось бросаться, но когда Клава стала горячо воцерковлять подруг, Людмила Ивановна одной из первых присоединилась.

Последней пришла в церковь Полина Кобзарь. Та самая, чья дочь Надя первого сентября явилась (родители не могли подняться после бурного юбилейного торжества в «Барселоне») в школу с распущенными, как у русалки, а не у примерной второклассницы, волосами. Случилось воцерковление из-за этой самой Нади. И не только. Она была младшей у Полины и Аркадия. Старшая Елена к тридцати пяти годам успела третий раз выйти замуж, при этом ни одного ребёнка. Надя мужей не меняла, восемь лет делила судьбу с одним и тем же, но с аналогичным, как у сестры, результатом в отношении детей – никаких намёков. Лечились женщины, ездили на курорты, а всё одно…

Не сказать, что Полина сложа руки смотрела на проблему дочерей… Знающие люди дали совет: просьбу к Богу изложить на бумаге и отправить к Стене плача в Израиль, тут же Полина написала и передала со знакомой. Клава горячо убеждала в необходимости заказывать молебны о даровании чад, а также сорокоусты. Полина слушалась – заказывала. Клава, само собой, требовала большего – по воскресеньям на службы ходить, дома молиться. Звала с собой в крестный ход в Почаев – да нет пророка в своём отечестве.

Как-то Полина поехала в Белгород к тёте. Старушка в возрасте, плачется, племянница совсем забыла дорогу к ней. В возрасте, но шустрая. Как узнала о Полининой скорби, насоветовала пригласить домой батюшку и помолиться вместе с ним. «Батюшка Георгий у нас очень сильный! – настаивала. – Не пожалеешь!» Полине терять нечего, согласилась. Священник с виду сильным вовсе даже не показался. Невысокий, сухонький, лет шестидесяти. Голос, правда, выдающийся – густой, низкий, убедительный. Встали на молитву. Читал батюшка не скороговоркой, долго молились, потом спрашивает Полину: сильно ли она жаждет внуков? Полина часто закивала головой, а у самой слёзы побежали-побежали. «Надо тебе от чего-то очень дорогого отказаться, – сказал батюшка, – обет дать Богу».

Что у Полины дорогое? Такое, чтобы с кровью отрывалось? Курила она. Всем никотинозависимым на своей шкуре известно выражение: ничего нет проще, чем бросить курить, – раз сто бросал. Сто не сто, а раз пять Полина пыталась решительно покончить с пагубной привычкой. Но каждый раз после очередной попытки ещё яростнее набрасывалась на сигареты. Пусть не была она, как тот зверский курильщик, который по утрам, ещё не проснувшись, нашаривает в изголовье пачку с заветным зельем, щёлкает зажигалкой и только с первой затяжкой открывает глаза, да недалеко ушла от него. Начинала день с чашечки кофе, затем обязательно сигарета. И едва не через каждые полчаса до позднего вечера… Если не спалось, могла и ночью встать покурить. Ну а уж когда разволнуется… Муж Аркадий ворчал, он после инфаркта покончил с пагубной страстью раз и навсегда, поэтому не переносил сигаретный запах. «Не нравится, – сказала Полина, – спи на диване». Выселила мужа из спальни.