Ворошиловский меткач

Были в детдоме такие, как я, у кого погибли все. У других остались родственники – братья-фронтовики, отцы – но ещё служили в армии, не демобилизовались… И сыны полка в детском доме были. Я знал человек десять. Один награждён Орденом Славы III степени. Постарше меня, лет четырнадцать. Но разведчик из всех я в единственном числе. Был у меня пистолет. Дамский браунинг образца 1906 года, лёгонький, аккуратный, калибр 6,35 миллиметров, обойма на шесть патронов. У меня в обойме пять осталось, шестой в Каневе отстрелил.

Получилось на второй день пребывания в Каневе, где-то под вечер, Витя с роднёй гуляет, полный дом гостей, его племянник, постарше меня, позвал на улицу. Соседские мальчишки присоединились, на берег Днепра отправились компанией. Вдруг от реки подходят к нам два хлопца. Лет по четырнадцать. У одного вместо двух передних зубов пеньки торчат, косая улыбочка. На меня:

– Это что за пугало?

Кто-то из ребят:

– Он разведчик.

– На кухне, поди, мышковал, тушёнку тырил, вот и разведчик.

Ко мне подходит:

– Ну-ка дай кемелёк померить.

И срывает с моей головы пилотку. Я среагировал, левой рукой схватил пилотку, он к себе тянет, я не отпускаю. Парень крепкий, того гляди вырвет. Тогда я пистолет выхватываю из кармана и стреляю вверх. Вверх и вбок. Рядом дерево стояло, типа ивы, сухие ветки посыпались. Он отпустил пилотку:

– Ты шо, ты шо! – от меня попятился. – Я пошутил!

Я пистолет на него направил:

– Иди отсюда, пока не продырявил твою башку!

Смотрю, Витя мой бежит:

– Что за война?

Увёл меня. По дороге идём, смеётся:

– Надо уезжать, пока ты хулиганьё наше не перекокошил.

Но только через день уехали.

Первая ночь в детдоме. Завели в отряд, показали – вот воя тпалата, эту кровать занимай. А мальчишки все битые. Никому не показывал пистолет, никому не говорил про него, да один всё равно углядел. Легли спать, куда, думаю, пистолет спрятать? В сапог тайком засунул. Поговорили в темноте, рассказал, где воевал. То да сё… Уснули…

Утром первым делом, как проснулся, руку в сапог, и сердце обмерло – нет пистолета. До того обидно стало. В первые дни, как попал к разведчикам, лейтенант Соломин вручил браунинг:

– Держи! Разведчику нельзя без оружия!

Всю дорогу не расставался с пистолетом. Лишь отравляясь за линию фронта, оставлял в части. Дорожил им. И вещь исключительная, и память о войне, о ребятах-разведчиках. Лейтенант Соломин погиб. Попали в переделку, он до последнего прикрывал отход группы, потом подорвал себя.

Мучительно думал: сказать или нет о краже? Скажешь, будут ругать: почему не сдал? Спрашивали меня, когда записывали: есть оружие или нет? Не сказать о пропаже, тоже может боком выйти. Вдруг пистолет выстрелит. Ранят или убьют кого мальчишки. Тогда точно докопаются – пистолет из какого сапога взялся.

Витя Охрименко предупреждал:

– Аккуратнее с пистолетом. По мне вообще не брал бы в детдом. Война кончилась. Хотя бы патроны выбросил.

Я решил волну не поднимать, никому о воровстве пистолета не говорить, сделать вид: ничего не произошло.

Погоревал в душе. Прошло с полгода, сдружился с Толиком Машиным. Он из Херсона, родители погибли. Толик признался в краже пистолета. Не устоял против соблазна – украл, но и совесть была. У меня первый вопрос:

– Куда девал?

– Помнишь, – говорит, – брат мой приезжал из Одессы, моряк. Ему отдал.

Слава Богу, пистолет не выстрелит здесь.

В детдоме был с сорок пятого по пятидесятый год. Сразу взяли во второй класс. Грамоту ещё в запасном полку освоил. В госпитале газеты раненым читал. Учился хорошо, четвёртый класс окончил и в шестой перескочил. Утром сдавал математику за четвёртый в своём классе, потом шёл в соседний класс и сдавал за пятый.

Учителя отличные. Недавно журналист спрашивал: а дедовщина была детдоме? Нет, на корню пресекалось подобное. Разные ребята, но в основном нормальные. Директор взял из системы Макаренко лучшее. Как я благодарен детдому: на даче любую работу делаю – слесарную, столярную, ремонт машины. И в агротехнике с детдома понятие имею. Трудом нас воспитывали. В мастерских были токарные, фрезерные станки, верстаки для слесарей, литейка своя. С разбитых самолётов снимали детали, переплавляли и учились делать литьё в землю. Формы делали и заливали. Мастера разрешали самокаты себе мастерить. Форму сделаешь, раму отольёшь, облой обрубишь, а вместо колёс подшипники. С тех же разбитых самолётов снимали. Отличные самокаты получались. Гоняли на них. Руль не помню из чего мастерили.

Мастера толковые – и учили хорошо, и понимали, мальчишки-девчонки обездоленные, сироты. Я на токарном станке работал, слесарное дело осваивал. Кроме того сельхозуклон. Сады отличные, коммунары при Макаренко закладывали. Несколько гектаров. Не знал детдом проблем с фруктами и овощами. Огороды. Каждое звено, каждый отряд имел закреплённый участок. Вылетело из памяти имя-отчество агронома. Интеллигентный дядечка, учил агрономической науке, как ухаживать, поливать, собирать урожай, сохранять его. Всё в детдоме имелось – овощехранилище, коровник с дойными коровами. И лошади. В детдоме первый раз сел на лошадь. В армии были лошади, но как-то я не сподобился, а тут решил прокатится. Без седла, она вроде смирно стояла, да чем-то я ей не понравился – понесла. До этого Толик Машин на ней катался. Всё нормально. Летит, я ногами обхватил бока, в гриву вцепился. Только бы не упасть. Вдруг она взадки как даст, назад резко сдала, я по всем законам инерции через голову её полетел под ноги. Сбросила. Хорошо, сгруппировался и удачно приземлился.

На праздники нам давали соевые конфеты, казалось – какая вкуснятина. Что там говорить, дети, сладкое любят. Конфеты без обёрток, сразу в рот засунешь и счастлив. В один из праздников дали по одной мандаринке. Никогда до этого не приходилось цитрусовые есть. Ходили в школьной форме, брюки гимнастёрка. Практически все, кого знал в детдоме, стали людьми. Единицы потерялись в жизни. Близкий друг Вадик Тимченко, москвич, родители репрессированные, его старшая сестра каким-то образом устроила в детдом, скрыла информацию о родителях. Парень головастый, окончил десять классов, поступил в Московский энергетический институт. На строительстве Красноярской ГЭС был одним из технических руководителей. Несколько раз встречался с ним. Командировки в Красноярск были, поеду, позвоню. Один парень из нашего класса окончил Харьковский авиационный, работал на авиазаводе в Харькове.

Наш отряд практически весь был нормальный. Девчонки закончили техникумы: финансово-кредитный, зелёного строительства. Все стали людьми. Жили в детдоме интересно. Над нами шефствовали студенты Харьковского авиационного института. Часто приходили к нам, концерты устраивали, какие-то мероприятия. Вели кружки. Я чем только не занимался – авиамоделизмом, спортом и даже музыкой. Был в детдоме свой оркестр. Я играл на кларнете, а потом на саксофоне. Музыкантом едва в войну не стал. Когда в очередной раз вернули с передовой в запасной полк, определи в музвзвод. Командование решило организовать музвзвод. Всё как полагается – инструменты трофейные, капельмейстер нашёлся. Он из разных подразделений собирал людей. Мне дал трубу – учись. Подудел я, да настроение не музыкальное было. Рвался обратно к разведчикам. При первой возможности сбежал к своим. В детдоме никуда бежать не надо было, начал осваивать кларнет, дело пошло, понравилось, попробовал саксофон, тоже получилось, переключился на него. На вечерах детдомовских выступаем, на концертах ираем. Руководитель оркестра настойчиво предлагал после седьмого класса поступать в Харьковскую музыкальную школу, что при музучилище.

– Ты поступишь, я помогу, – убеждал. – Десять классов закончишь там, а дальше музыкальное училище. Слух у тебя отличный. Надеяться тебе в жизни не на кого, а музыкант без куска хлеба никогда не останется.

Не раздумывая отказался. После полёта на У-2 над разрушенным Дрезденом мечтал только об авиации. Мой хороший товарищ из детдомовского ансамбля Витя Свенцицкий на контрабасе играл, он пошёл по линии музыки, всю жизнь в Харьковском оперном театре работал. В Харьков я часто в командировки на авиазавод ездил, встречались с ним. Хороший парень.

Окончив семилетку, я поступил в Харьковский авиационный техникум. На Сумской располагался техникум, в одном здании с Харьковским авиационным институтом. И здание одно и преподаватели общие. Сейчас другой институт так не учит. С некоторыми преподавателями позже в АНТК им. Антонова в Киеве работал. Заготовительные, штамповочные работы читал преподаватель, который стал главным технологом харьковского авиазавода. Сборочные работы читал будущий директор харьковского авиазавода. Преподаватели понимали, что техникум не институт, но многое давали из институтского курса. Жили мы в общежитии на Инженерной, дом номер 3. Рядом общежитие авиационного института.

Окончил техникум с отличием и распределился с большой группой наших выпускников – ребята, девчата – в Киев. Мы попали на становление фирмы АНТК им. Антонова. Олег Константинович Антонов в Новосибирске создал с группой конструкторов первый свой самолёт Ан-2. Исключительная машина, по сей день летает, лучше биплана в мире не сыскать. Не зря говорят: Ан-2 – такая же легендарная конструкция, как швейная машинка Зингера, танк Т-34 Кошина, винтовка капитана Мосина и легендарный автомат Калашникова. От Антонова однажды слышал, что Ан-2 – самая большая удача в его жизни. Человек удивительный. В шесть лет от двоюродного брата услышал о полёте Блерио на построенном им самолёте через Ла-Манш и на всю жизнь заболел авиацией. Начнёт со строительства планеров. А время какое было! На соревнования планеристов в Коктебель приезжали совсем молодые Сергей Павлович Королёв, Александр Сергеевич Яковлев, Сергей Владимирович Ильюшин, Михаил Клавдиевич Тихонравов, в будущем станут знаменитыми конструкторами ракетной и авиационной техники. Как-то раз, не помню уж зачем, зашёл в кабинет к Антонову, вскоре после смерти Королева. У него на столе газета с большой статьёй о Королёве. Впервые было рассказано о главном конструкторе ракетной техники широкой публике. Олег Константинович поднял газету, спрашивает:

– Читали?

– Да, – говорю.

– Я ведь знал его. В двадцать девятом году в Коктебеле на соревнованиях планеристов иду с плоскогубцами, надо было подтянуть управление рулями на планере, меня окликает незнакомый парень, в метрах пяти от меня от меня стоит у планера. Приземистый, крепкий. «Стойте, стойте, – останавливает. – Бросьте-ка мне в голову плоскогубцы, очень нужно!» Посмеялись. Траектория при броске в голову самая удобная, чтобы ловить… Бросил, он ловко поймал…

А в тридцать первом году судьба сведёт их в Москве, в бывшем винном подвале на Садово-Спасской, 19, где размещалась мастерская Осоавиахима. Антонов был главным конструктором планерного бюро «Осоавиахима», а Королев руководил одной из бригад ГИРДа – группы изучения реактивного движения. Сами, смеясь, расшифровывали – группа инженеров, работающих даром. На голом энтузиазме трудились, не считаясь со временем.

Серийное производство «Аннушки» отдали Киевскому авиазаводу. И постановлением правительства КБ Антонова переехало в Киев. Когда мы из Харькова приехали в Киев, при авиазаводе всего один цех был. КБ располагалось в двухэтажном здании. С этого начиналась фирма Антонова. На постсоветском пространстве самая живучая авиафирма оказалась. Как никакая другая держалась, несмотря на все приватизации. Не пустили к себе предателей и воров, бессовестных приватизаторов и алчных хапуг. Ильюшинская фирма, туполевская, сухого и все остальные не устояли, легли под них, антоновская не только держалась, продолжала плодотворно работать пятнадцать лет. Только банда Порошенко одолела после майдана 2014 года, прошлась калёным железом по нам, запретила сотрудничество с Россией. Тут же вездесущие китайцы подсуетились. Купили нас с потрохами, грубо говоря – за кусок хлеба купили. Они получат намного больше, сами-то не могут ни планер сделать, ни двигатели, как ни стараются. В провинции Шэньси начали строить цеха и жильё для антоновцев, две тысячи наших высококлассных специалистов с семьями поедут туда. Комфортабельное жильё, отличный заработок, современное производство – трудитесь, дорогие, на благо Поднебесной. Китаю нужны все наши лучшие разработки, самолёты «Мрия», «Руслан», Ан-70, Ан-74, Ан-132, Ан-158, Ан-178. Что ни воздушное судно, то лучшее в мире по основным параметрам. Антоновская фирма – жемчужина мирового плана. А Украина отдаёт её. И кому? Потенциальному врагу. Это ещё хуже, чем Россия поступила, отбросив свою авиапромышленность на несколько десятков лет назад.

В начале пятидесятых фирма Антонова только начиналась. В 1953 году вышло постановление правительства о начале разработки КБ Антонова двухдвигательного Ан-8, первого в Советском Союзе большого военно-транспортного самолёта. Ничего подобного у нас, да и в мире не было ещё. В Союзе в качестве транспортного военные использовали только Ли-2, но у него боковой люк. Ан-8 с задним люком. Его на западе назвали китом.

КБ вело его разработку, когда мы в Киев приехали. Нас подключили. Для начала на подхвате. Работали плотно, часто вечеровали. Интересно было. Конструктора, конечно, ассы и молодые. Энтузиазм, заряженность на работу. Антонов всегда доступный, радушный, никакого генеральства. И конструктор гениальный. Мы не понимали, как нам повезло, в какой исключительный коллектив попали!

Только вработались, повестки из военкомата – возраст подошёл в армию. Куда деваться? Получаем расчёт. Жили большой группой в обычной трёхкомнатной квартире. Общежития не было. Бедный начальник отдела, он в той же квартире жил с семьёй в одной из комнат, а мы по четыре человека в двух других. Туалет, ванная – общее. Выходной один в то время – в воскресенье, деньги получали хорошие, частенько что-нибудь отмечали: день рождения, праздники, гости приходили… Магазин продовольственный на первом этаже, далеко не надо ходить. Весело жили. И работали на полную, и в выходные не скучали.

Отметили призыв в армию, все деньги просадили. Сфотографировались на память, по сей день храню снимок: нас призывников десять человек, все лысые…

Отправка с товарной станции, подгоняют эшелон, тут же покупатели. Мы стоим, подлетает на открытом «опеле» первый заместитель Антонова Болбот Ануфрий Викентиевич. Потом большим человеком стал в авиационной отрасли Советского Союза – заместитель министра авиапромышленности, Герой Социалистического Труда. У него был трофейный «опель», на нём приехал за нами. Договорился с военкомом, чтобы нас не брали. Рассылали повестки призывников с избытком, с учётом того, кто-то не доедет из сёл, кто-то заболеет, а план надо закрыть. Призывников в команды комплектуют, кого куда, нас не трогают, на закуску держат, если не хватит. Болбот не уезжает, ждёт. Получилось, как он хотел, укомплектовали команды без нас. Ануфрий Викентьевич берёт троих в «опель» к себе, в Киев подвезти, остальные, я в том числе, на трамвае добирались.

– Завтра все как штык на работу, – приказал.

На следующий день прямиком к нему:

– Ануфрий Викентьевич, мы деньги прогуляли.

– Что ж вы так?

– А зачем они нам в армии?

– Это точно!

Он вызывает главного бухгалтера:

– Выдай ребятам рублей по триста.

Мы получали по семьсот в месяц. Две недели отработали, снова повестки вручают. Болбот и на второй раз приехал на товарную станцию нас возвращать к гражданской жизни. Отстоял, уговорил военкома. Неделя проходит, опять повестки. Мы, несколько человек, решили: хватит туда-сюда суетиться, сколько можно, лучше со своим годом отслужить, военкомат всё равно не отстанет. На следующий год бронь дали призывникам КБ в связи с военным заказом. Но это после нас. Двух человек, кто держался до последнего, не поторопился, как мы, Болбот и в третий раз отстоял. Больше повесток они не получали.

Я в одну часть попал с Сашей Ларионовым и Петей Старовым. Хорошие парни. Обоих уже нет в живых. Саша Ларионов в Испании погиб. Был ведущим инженером по испытаниям пожарного варианта Ан-32 – Ан-32П. Три самолёта по контракту полетели летом в Португалию. В случае пожара два задействуются, третий в горячем резерве. Ларионов был ведущим инженером летных испытаний и старшим группы. Одновременно по программе АНТК проводились эксплуатационные испытания самолёта в боевых условиях. Неделю пробыли самолёты в Португалии, условия жизни отличные, возгораний нет. Почти курорт: пожарник спит, служба идёт, но спит чутко. В это время на их беду в Испании, в Валенсии разбушевались пожары, Испания запросила у Португалии помощи. По условиям контракта вроде как самолёты Ан-32 на одну Португалию работают. Саша Ларионов попытался позвонить главному конструктору: как быть? Ситуация неоднозначная. У Португалии с Испанией есть межправительственная договорённость о взаимопомощи при пожарах, но они ведь не португальцы в чистом виде. Сотовых ещё не было. Это 1994 год. Раз позвонил, другой, не может дозвониться. И ситуация самая что ни на есть пожарная, каждая минута дорога. Португальцы торопят. Принял решение – летим. Два самолёта поднялись в направлении Испании. Советского Союза уже не было, а менталитет советского человека остался: надо, значит, надо, мало ли что контракт гласит. Полетели спасать леса Валенсии.

По условиям контракта в день пилоты совершают не более десяти вылетов на пожар, они сделали одиннадцать, тут приказ лететь ещё на одно лесное возгорание вглубь Валенсии. Командиром группы трёх самолетов Ан-32П был лётчик-испытатель Юрий Владимир Курлин, асс, Герой Советского Союза. Знал Ан-32 как никто другой, первым поднял опытный образец в воздух, первым начал испытывать машину. Всегда отзывался о ней высоко. Тоже по сей день нет самолёту замены. На западе прозвали Серебряным конём Ан-32. Обычно Саша Ларионов летал с Курлиным как технический руководитель по испытаниям, а тут сел в другой самолёт. Столько факторов сошлось. Рельеф местности неизвестен, второй пилот португалец, (так прописано в контракте), делали заход на очаг пожара против солнца, значит, видимость ограничена, а ещё дымка, скорее всего, командир не учёл высоту, а второй пилот не предупредил об опасном снижении, был бы наш второй. Общались на трёх языках: португальцы между собой (во втором самолёте второй пилот тоже португалец) на португальском, с нашими португальцы – на английском, наши между собой – на русском. А там была горка, командир снизился на опасную высоту, метров тридцать, готовясь сбросить воду на горящий лес, и поздно заметил возвышенность круто начал набирать высоту, потерял скорость, началось сваливание и врезался в гору… Кроме того, в тот день уже тринадцатый час работали. По контракту – предельная продолжительность полётов не более двенадцати часов. Инженера по эксплуатации Сашу, фамилию забыл, редкая фамилия, вот склероз… Его выбросило при ударе. Настоящее чудо, повезло – не пристёгнут был. Как пробка вылетел из самолёта и угодил в водяной поток, командир в последний момент включил сброс воды из баков, она самортизировала удар о землю и защитила от огня пожара, в который упала машина. Получил серьёзные ожоги, но, слава Богу, второй и третьей степени. Выжил. Остальные все, в том числе и однокашник мой Саша Ларионов, погибли. Вспомнил, Семиряд фамилия спасшегося.

После армии я вернулся к Антонову, включился в работу, окончил вечерний авиационный институт, и, сам того не желая, оказался на острие отправки председателя Верховного Совета Ворошилова в Индию.

Русские коровы для индусов

Собрался Климент Ефремович за три моря в гости. Понятно, с пустыми руками не поедешь, иначе принимающая сторона может неправильно истолковать сей факт. Дескать, ждали их, готовились, столы накрыли, а они на дурничку хотят прокатиться. Советский Союз тогда крепко дружил с Индией. Начали дипломаты и знатоки протокола светлые головы ломать: что же такое дать Ворошилову? Кого-то из них осенило: лучший подарок индусам – животные сельскохозяйственного направления. Надо понимать, человек этот и вне работы отличался рациональностью, собираясь в гости, не тратился на первую попавшуюся ерунду, лишь бы приличия соблюсти. Выбирал подарок по степени его полезности. С индусами предложил поступить аналогичным макаром – выбрать презент из соображения его практичности. Индия – страна аграрная, у них даже элементарная корова – это священное животное, вот и повезти что-то в подобном роде. Не курицу, само собой, а что-то существенное. К примеру, ту же корову, только супер, да с быком в придачу. Идея пришлась высшему руководству по душе. А так как русская душа широкая, решили каждой твари по паре подарить от имени трудящихся Советского Союза.

Ничего не могу сказать по поводу мелочёвки: коз, баранов, свиней и другой живности. Я имел дело с крупногабаритными позициями, попавшими в перечень подарков: элитный племенной бык и не менее породистая корова, а ещё, что доставило лично мне столько хлопот и волнений, голубых кровей скакун и кобыла при нём, тоже не из колхозной конюшни.

Когда их перечень утверждали в самых высоких кабинетах, никто не удосужился продумать заранее способ транспортировки четвероногих подарков к месту вручения. Индия – страна мало того заморская, она и загорская. По сухопутью прямых дорог в её пределы не проложено ни с асфальтовым покрытием, ни железных. Самые высокие в мире горы – Гималаи – стоят непреодолимой преградой между нашими государствами. Но лишь недели за три до визита Ворошилова спохватились ответственные лица: подарок намечен не того размера, который в карман сунул и вперёд. Не бриллиант или алмаз. Корова есть корова, даже элитного статуса. Надо понимать, когда выбор пал на животных, по дипломатическим каналам прокачали вопрос с индийскими товарищами о правильности подарков, и получено соответствующее одобрение, мол, такой презент для нас вовсе не оскорбителен, а даже совсем наоборот. Коров мы очень любим, и скакуны у нас в почёте. Всё загодя согласовали, вдруг затык. По морю на океанском лайнере поздно отправлять, даже на самом быстроходном крейсере не успеет доплыть подарок. И взад пятки не пойдёшь: дескать, извините, у нас заминка непреодолимая вышла, угораздило вас, дорогие и уважаемые индусы, слишком далеко от нас расселиться, давайте всё переиграем.

Опять светлые головы бросились ломать мозги и лбы морщить. И замкнуло у кого-то в Кремле: мы ведь авиационная держава, на самолёт скотину помещаем и – от винта. Даже лучше, никакой морской болезни у коров и другой твари, вес не потеряют за долгую дорогу, прилетят в точку назначения в бравеньком товарном виде.

Министру гражданской авиации даётся приказ: обеспечить доставку. Тот спецов собрал, задачу поставил. Начали они думку думать. Лететь-то не над украинской степью, через горы, на высоте не ниже восьми тысяч метров. И коровы с лошадьми – это не ящики с железом, их транспортировать можно только в герметичном самолете, маски кислородные на коров и лошадей не наденешь. Ан-12 по этой причине сразу отбросили. В парке «Аэрофлота» тогда имелся Ил-18, отличный самолёт, но его забраковали по причине неподходящего диаметра фюзеляжа. Остался один Ан-10.

Тут же звонок в Киев главному конструктору самолёта Антонову: «Олег Константинович, надо доставить в Индию пару крупнорогатых скотин – коров – и пару лошадей. Сроки такие, что надо было всё решить ещё позавчера».

Я тогда работал в общих видах. Вызывает меня начальник, и мы с ним идём к Антонову. Главный ставит задачу: сделать расчёты, как на Ан-10 обеспечить перевозку животных.

Решать её поручили мне с матёрым конструктором Панченко. Алексей Афанасьевич, шутник и балагур, меня спрашивает:

– Володя, в Индию сильно хочешь?

Я с готовностью:

– Конечно, хочу!

Думал, у него идея заодно с лошадьми и нам полететь сопровождающими.

– Я тоже «очень», но мы с тобой, к сожалению, не быки-производители, особенно я, посему будем соображать над схемой отправки парнокопытного быка.

Не так-то просто организовать транспортировку животных на воздушном судне. Высоты фюзеляжа Ан-10 хватает, правительственные подарки, даже если они с рогами, входят запросто. Да корова не человек, в кресло её не усадишь с просьбой «пристегните ремни». Надо как-то швартовать, не то будет мотать бурёнку, а заодно и сивку-бурку по всему салону.

– Володя, – спрашивает Алексей Афанасьевич, – ты габариты груза знаешь?

– Откуда?

– А ведь надо начинать с них.

Это и понятно. Я предложил пойти в библиотеку, взять литературу по коровам, лошадям… Алексей Афанасьевич на корню отверг моё предложение.

– Книги книгами, а я, как человек практичный в этом вопросе, в молодости пастухом одно лето нанимался, предлагаю поехать в хозяйство и с живой скотинки параметры снять. Заодно не на картинке в книжке посмотришь конструкцию коровы, где у неё расположены рога, вымя и подхвостица. Глядишь, какая идея рядом с родственницей нашего груза у тебя в головушке забродит.