Сага о таксисте

Живут на Рабочих, знаю эту общагу, не один раз возил туда и оттуда проституток. Однажды вызов по этому адресу, подъезжаю, ба – мой давнишний клиент выходит. И понятно, откуда. Подмигнул:

– Малехо проветрился!

– Толя, – говорю, – меня пора убивать.

Я знаю его детей от первого брака, от второго, тёщу от второго, любовницу, недавно познакомился с подругой любовницы. Вся жизнь как на ладони. Был момент, Толя терзался: молодая жена (лет на пятнадцать его моложе), а он завёл любовницу (любовница на восемнадцать лет моложе). Любовница – недалёкая, самоуверенная баба. Мучился:

– Вот жена, а я эту полюбил. Тянет к ней, как зека на волю.

В первый раз, когда вёз к жене от любовницы, был как нашкодивший школьник. Неудобно передо мной, ведь не раз восхищался женой, какая она замечательная. Цветы ей, конфеты, вино. По мобильнику рассыпался в комплиментах… Там и «солнышко», и «мышонок», и «козочка»… И вдруг любовница… По жизни грешен на десять рядов, а комплексовал, искренне мучился, что обманывает жену. Но стоило набраться храбрости и признаться жене в наличии левого увлечения – всё стало на свои места. Приобрёл почву под ногами. Даже гордился: вот я какой, жену не бросил. Когда датый, всегда откровенничал… Какое-то время я не попадал на него. А потом узнал: весьма активно живёт с двумя бабами. Бывает, к жене в пятницу вечером везу, та их совместную дочь воспитывает, а утром в субботу – к любовнице. Чаще живёт у любовницы. А гуляет с женой. Со второй, к первой не ездит. Купил квартиру, туда переселил любовницу и поселился сам. Как-то от любовницы везу. Он жене позвонил, поговорили. Вдруг резко принимает решение:

– Всё, сначала едем за цветами, шампанским, устроим мамке праздник!

Между первой и второй женой сильно ударял по проституткам.

– Мамки-сутенёрши, – рассказывал, – специально держали для меня вновь прибывших…Такой уговор был…

Отрывался по полной… Ему чуть больше сорока, магазин в Сургуте. Два КамАЗа, гоняет из Омска с товаром в свои магазины. Деньги умеет делать, но в жизни понакручено…

И вот, оказывается, несмотря на жену и любовницу «проветривается» время от времени…

Приходите всей гурьбой

В первые дни, как таксовать начал, мужчина с женщиной останавливают у Детского мира. По возрасту нашего призыва. У него интеллигентная бородка. Оба в очках. Поддатенькие слегка.

– До кинотеатра Маяковского, – спрашивают, – за тридцать рублей отвезёте?

Минималка сорок рублей была.

– Садитесь, – говорю.

У меня стоял Вертинский. Она узнала. Растаяла. В то время записи Вертинского большой редкостью были. Это сейчас наштамповали дисков. Тогда кассеты…

– Ах, Вертинский! Ах, Вертинский! – завосклицала. – Китайчонок Ли…

Доехали, там ехать-то – разогнаться и остановиться, она спрашивает:

– А вы кто?

– Таксист.

– Нет, кем вы были раньше?

Чуть обниматься не стали, когда узнали, что мы земляки по Казани. Они Казанский химико-технологический институт окончили, в Омск в семьдесят восьмом приехали.

Тоже, похоже, звёзд с неба не хватают ребята – «за тридцать до Маяковского»…

Я за год до инфаркта съездил в Казань на встречу выпускников.

С самых первых минут на вокзале, когда встретили друзья Юра Сорокин, Юля Аксёнова, Таня Гаврилова, подняло в солнечный простор и понесло… В сердце поселилась радостная взвинченность, даже лихорадочность: вперёд-вперёд… Будто там что-то должно произойти. Этот накал, наэлектризованность оставались все три казанских дня… С вокзала заехали к родителям Юры в Борисково, на Полонную, 8. Не надеялся увидеть этот дом, Юра как-то писал, что собираются продавать…. Постарели Юрины родители, постарел дом. Но те же родные и неповторимые запахи, стоит лишь переступить порог, те же голоса, та же душевность… В студенчестве нет-нет да заезжал к Юре с ночевой. Всегда сердечно относились ко мне его родители. Никогда не забуду, утром проснулся, пошёл в «домик на одно место» во дворе. Утро солнечное, весна, апрель. Вечером, ночью лил дождь. К утру ветер разогнал тучи. Небо промытое, синее. На крыльцо выхожу, Юрина мама, Валентина Алексеевна, тётя Валя, моет мои туфли. Мы пришли вечером, на улице грязно, она туфли сына моет и мои. Как это тронуло. Совершенно чужой человек заботится о тебе. Казалось бы – мелочь. И на всю жизнь запало в сердце. Почему-то самым удивительным оказалось не то, что всегда, как родного, дядя Коля, тётя Валя сажали за стол, а вот эти туфли… Как последний довод материнской любви…

Вечером вчетвером – Юра, Юля, Люба Шило и я – решили где-нибудь посидеть. Направились наобум, что попадётся и ляжет на душу, там и остановимся. Поселили Любу в гостиницу недалеко от Дома актёра и пошли. Миновали Дом актёра, пересекли садик Горького с его высокими, стройными (стволы голые чуть не до верхушек) соснами… Дождик чуть взбрызнул Казань, мокрый асфальт отражал фонари на улице Горького. Всё вокруг до сердечной боли знакомо, к счастью, этот угол Казани почти не тронут новостройками. На улице Гоголя вывеска «Трактир на Гоголя». Зашли. Спокойно, уютно… Сели за столик у окна… Заказали бутылочку вина… И потекла беседа… Столько лет не виделись… Я слушал (всё слышал, всё запомнил) и не слушал… Душа купалась в неправдоподобной близости бесконечно дорогих и бесконечно далёких людей. Напитывалась музыкой родных голосов… Верилось и не верилось в происходящее…

Город, нарядный и праздничный, твой и не твой. И этот сказочный вечер твой и не твой. И эта ранняя казанская темнота, плотная и влажная… Изменившаяся Казань… Память хранит свой рисунок площади Куйбышева. Тот, что ассоциативно всплывает, стоит лишь обратиться памятью к центру города. Но уже по-хозяйски высится поблизости что-то новое, а чего-то – к примеру, кинотеатра «Вузовец», с его дурацкими, неудобными, жёсткими сиденьями – нет в помине. И всё равно прежний дух города (он давным-давно стёр тебя из своей памяти, как изменившего ему) остался. Чувствуешь его объём, его разноуровневость (подъёмы и спуски), смешение архитектурных стилей… Город сходится к тебе, в тебя – от Волги, Борисково, Соцгорода, Дербышек… Об этом не думаешь, это на уровне ощущений… Это захватывает тебя, создаёт настроение… А рядом друзья, с которыми судьба свела на прекрасные пять с половиной лет, затем развела навсегда… И хочется выговориться, и хочется наслушаться… И всё же главное не в словах, а в том, что мы рядом, что души купаются в этой неправдоподобной близости…

На следующий день встреча в институте, который уже университет, но для нас навсегда институт. Взрыв эмоций. И кого-то не узнаёшь вообще. Ну, никак. А кто-то – будто вчера расстались. Смех, возбуждённые голоса. И вдруг тихая фраза друга, мы стояли чуть в стороне от всех:

– Знаешь, Илья, ловлю в последние два года себя на мысли: нет мотивации в жизни. Идёт всё по накатанному. Всё вроде хорошо… Но пресно, тоскливо, безрадостно…

На экскурсии по городу привозят в Крестовоздвиженский собор, на месте которого была обретена чудотворная икона Казанской Божьей Матери и в котором эта икона находилась долгое время. Мы жили в общаге в ста метрах от собора и не знали этого. Здание собора принадлежало пединституту, там было общежитие, которое мы звали «монастырь». Это хорошо знали, об иконе, храме – увы…

В ресторане мы – лысые, сивые и седые дядьки, наши славные девчонки, многие из которых уже стали бабушками – все мы, оказавшись рядом, словно обрушились с высоты своего возраста в юность. Собравшись одним кругом, будто создали мощное энергетическое поле, пробивающее время в те годы, когда это поле создавалось, когда мы врастали друг в друга…

Это было в пятницу, а в субботу ночью я уезжал в Омск. Юра предложил вечером съездить в Раифский монастырь. Эта под Казанью. Юра на машине, он молодец, принимал на грудь только в ресторане. Проезжаем Аракчино. Памятное место. Здесь жили с женой и дочерью на пятом курсе. Сняли частный домик. Небольшой, но тёплый.

– А помнишь, как к вам приехали сюда? – спросил Юра. – Вот тоже ума было! У вас Наташке меньше года, а мы завалились на ночь глядя…

В феврале после каникул они приехали. Чуть не на последней электричке. Поздно вечером. Что значит молодость. Ударило в голову: а поехали к Илье. Не смутило, что дочь малая, домик без гостевых комнат. Стук в окно, одеваюсь, выхожу за калитку и… Стоят у ворот трое с бревном на плечах… Учудить мы всегда были горазды. Со станции друзья мои в празднично-шкодном настроении идут… Только что каникулы отгуляли, до сессии далеко, да и вообще – пятый курс не первый, мы уже ветераны обретения высшего образования. Даже преподаватели с уважением относятся. Идут студенты великовозрастные по Аракчино и глядь – у забора бревно. Справное сосновое брёвнышко, диаметром сантиметров двадцать, длиной метров пять… Не сказать, что бесхозное, да охраны не видать. Подхватили на плечи… У меня проблема была с дровами, вот друзья и принесли в качестве гостинца. Дескать, мы не с пустыми руками… Давай, требуют, пилу, сейчас на раз его на чурки развалим… И распилили под свет луны, как я не отговаривал. Но топор не дал рубить…

Так мы хорошо посидели той ночью, даже попели шёпотом. Дочка в комнате спала, а мы на кухне, почти за печкой…

Раифский монастырь, можно сказать, образцово-показательный. Шикарная дорога от главной магистрали проложена. На территории чистота идеальная, ухоженность. Мы приехали поздно, церкви были закрыты. И тишина, красота благостная. Паломники, которых, говорят, днём всегда полным-полно, схлынули. И ни послушников на территории, ни монахов в этот заключительный час вечера. Много зелени, цветов… Вышли к озеру, натянутая гладь сонной воды, ни морщинки на поверхности…

Летим обратно, дорога замечательная, за сосновым лесом Волга, туда почти закатилось солнце, но ещё красит небо малиновым пожаром. Я еду рядом с Юрой. На заднем сиденье гитара. Взял её и запел Виктора Луферова, его неоднократно звучавшее на нашей встрече:

Приходите, приходите,

Приходите всей гурьбой,

Как осенний листопад!

Говорите поперёк,

Говорите вразнобой,

Говорите невпопад!

Запел в полный голос, распеваться не надо, полдня горланили песни, продолжая нашу студенческую встречу на прогулочном катере. Волга ходила на солнце волнами, а мы пили водку, пели. Сойдя на берег, страшно не желая расставаться (почти по живому рвать), группой человек в пятнадцать зашли в кафе-стекляшку, неправдоподобно сохранившуюся из наших семидесятых годов, тогда такие заведеньица именовались с привлечением флористики: «Фиалка», «Ромашка», «Сирень», «Ландыш», «Берёзка». Стекляшка была почти пустой, как специально для нас, немножко выпили и снова запели. Гитара то у меня, то у Юры, то у Юли Аксёновой. И даже получили профессиональную похвалу. Я пошёл покурить, подходит пожилой мужчина:

– Спасибо, я тут с товарищем, мы оба в прошлом преподавали музыкального училища, немножко понимаем, хорошо, очень хорошо поёте…»

Ради Бога приходите

Трубки дымные курите,

Отряхните пыль дорог.

В доме злых собак не держат,

На квартире цифры те же,

И в исправности звонок!

Юра подхватил… Не подпевая, нет – на полную запел, будто не за рулём сидит…

В нетерпенье ожиданья

Я окно раскрыл напрасно,

И уж вышло так само –

Листопад влепил под сердце

Одичалый лист кленовый,

Одиночества клеймо…

Мелькают сосны по обочинам, справа открылась Волга, а мы два немолодых дядьки самозабвенно (один, конечно, выпивши, пусть понемногу, но целый день «принимать на грудь» приходилось, другой совершенно трезвый) на подъёме в полный голос поём…

И листву, как занавеску

Вдруг сорвало, открывая

Неба хмурого проём…

И тогда я только понял,

Никого винить не стоит

В одиночестве своём…

В поезде вспомнил: мы никогда с Юрой в студенчестве не пели вдвоём. Почему? Трудно сказать. Оба играли на гитаре, но так получилось – ни разу, чтобы вот так дуэтом… И вдруг… Потом затянули актуальный романс: «Я ехала домой…»

И летели мы с песнями из прошлого в прошлое…

В поезде было тоскливо и сиротливо… Праздник нагрянул и схлынул… Крутилось в голове: «Приходите, приходите, приходите всей гурьбой…»

Дома жена сказала: «Ты приехал какой-то просветлённый…»

Хватило просветления на пару дней, а дальше опять закрутило такси…

***

Оформление обложки разработано художником Владимиром Чупилко.