Молитвенный круг

Однажды был в детстве в тайге, которую лет, может, за семьдесят до этого, ещё при царе-батюшке поразил шелкопряд. Внешне об этом ничто не говорило – стена деревьев стоит, но стоило зайти в чащу, как всё стало ясно – внизу под деревьями лежали поросшие мхом, полусгнившие толстенные стволы деревьев, тех, над которыми поработал когда-то шелкопряд… В советское время тайга регулярно обрабатывалась малой авиацией – уничтожался шелкопряд, клещи… Сейчас ни малой авиации, ни обработки лесов – гадость и полезла. Правда, берёзы, в отличие от хвойных деревьев, умеют восстанавливаться. Прожорливые гусеницы превратились в бабочек, а на ветках берёз вновь появились почки, они выстрелили молодыми листочками, и я без веников не остался, резал их уже после Ильина дня. Молодая листва на берёзках за окном говорила о том, что здесь тоже порезвился шелкопряд.

– Вы приезжайте к нам, – радушно пригласил батюшка, – приезжайте, помолимся вместе… И пообщаемся. Лучше летом. Хорошо у нас. У меня беседка во дворе. В пост приедете, матушка постные блюда тоже чудесно готовит, а не в пост – шашлыки сделаю. У меня есть свой секрет маринада. С вами поделюсь рецептом. Нет, правда, приезжайте. Не пожалеете.

Батюшка повернул голову к окну. Летели мимо нас перелески, полустанки, овальное зеркало озера сверкнуло и скрылось из виду, мотоциклист в шлеме танкиста мчался куда-то по своим делам, лошадь, запряжённая в телегу, наоборот никуда не спешила, задумчиво переставляя ноги.

– Какая большая страна, – произнёс батюшка. – Как подумаешь, до Владивостока на поезде отсюда почти пять суток. А ещё Сахалин, Камчатка… Как люди сутками ездят?

– Так и ездят, – сказал я.

Первый раз через всю страну ехал, мне ещё шести лет не было. Наша семья перебиралась из Амурской области на Украину. Более десяти суток длилось путешествие. На подъезде к Мариинску, ночь была, бабушка Дуня (я-то, ясное дело не запомнил, рассказывали) не могла уснуть, ждала. «Вдруг больше не доведётся», – говорила. Она не была в родных краях около тридцати лет. Хотелось постоять на земле, откуда уехала на Дальний Восток в конце двадцатых годов. Родная Николаевка с ещё живой матерью в пятидесяти километрах от Мариинска. Не рядом, но что эти километры (в молодости их пешком пробегала) в сравнении с теми, которые снова лягут расстоянием разлуки.

– Я вам не рассказал о чуде, – загорелись глаза у батюшки. – Это я уже купил вагончик, начал модернизировать. Смонтировали каркас из труб под железную кровлю, маковку поставили. Знакомый немец, Федя Альтергольц, у него небольшая фирма по металлу, сделал отличный крест и маковку. Крест метр высотой, плюс штырь, на котором держится, общая длина более двух метров. Крановщику лет сорок, я таких называю – бывалый. Всё-то он знает и умеет, всё он испытал и прошёл. «Батюшка, – заверил меня, – на пять с плюсом заварганим. Чё мы не парни! Я на башенном кране на снегу расписываюсь крюком, а это мухобойка для меня, да и груз-то чё там, смех на палочке…» «Чё там» получилось в том, что стрелы у «мухобойки» не хватило. Как ни изощрялся крановщик, не может установить крест. Ещё и ветер… Я не выдержал, сбросил куртку, взлетел на вагончик, лестницу к маковке приставил, берусь за штырь… Его надо сантиметров на пятнадцать приподнять, подвести к отверстию на вершинке маковки… Крест верёвкой крановщик захватил. Я начал приподнимать, верёвка ослабла, стрелы-то не хватает, и соскользнула… Вся тяжесть в моих руках. Штырь сантиметра три в диаметре, к концу сужается, а там резьба, чтобы гайку в завершении монтажа навернуть и закрепить крест. За резьбу держу… Бог силушкой не обидел, нелегко, но держу и начинаю приподнимать штырь… Жена фотоаппарат на функцию видео поставила, исторический момент фиксирует… И вдруг порыв ветра, крест качнулся, меня за собой… В голове молнией – сейчас разобьюсь. В такие моменты вера в Бога чёткая. Где уж тут сомневаться. Прошу: «Господи, помоги! Господи, помоги!» И чудо – движение прекратилось. Крест замер. Да не просто замер, как будто воздух в мгновение ока бетоном затвердел, крест, как впаянный, застыл над головой. Я ещё крепче за штырь ухватился и подтянулся (да-да, не я его держу, а он меня), встал удобнее на лестнице.

Матушка увидела, что я качнулся, сердце у бедняжки оборвалось, от фотоаппарата голову подняла, и прицел съёмок сбился. Впаянный в воздух крест в объектив не попал, там лишь маковка и я с поднятыми руками. Потом смотрели – креста не видно, но я твёрдо стою… Ещё одно подтверждение истине – чудеса не для бытового просмотра.

Но дело-то ещё не сделано, начал поднимать крест, и в этот момент он ожил, вся тяжесть снова в моих руках. Молюсь: Иисусе Христе, помилуй мя, Иисусе Христе… Приподнял штырь, опустил в отверстие. Крест встал на место, слава Богу.

С того случая категорически не разрешаю фотографировать при крещении детей и взрослых. Некоторые батюшки дозволяют. На меня никакие уговоры не действуют, сразу предупреждаю: крещу с одним условием – не снимать во время таинства, потом – пожалуйста, само крещение не полезно.

Последнее, что рассказал батюшка, перед тем как улеглись, – о неуступчивом хозяине вагончика. Он стал прихожанином храма, впервые в жизни исповедался, причастился. Помогал батюшке траву на участке косить. Не один раз сам себе удивлялся: «Вот уж не думал, что в моём вагончике церковь будет, и я в ней молиться стану». Купил в храм недешёвую икону святой великомученицы Екатерины. Дочь, которую похоронил, Екатериной звалась. Передавая образ батюшке, сказал «Вот икона для нашей церкви, потом ещё что-нибудь придумаем в память моей Катеньки». И уехал на заработки на север Тюменской области. Там погиб. На тело наткнулись вахтовики в тайге. Лишь по анализу ДНК удалось установить личность.

Батюшка сошёл на своей станции под утро. Я не слышал, когда он собирался, батюшка пожалел меня будить. Так что не попрощались. Утром проснулся и обнаружил на столе иконку – образ святителя Макария Алтайского и записку: «Рабу Божиему Сергию. Храни Вас Господь». Ниже приписан адрес и номер сотового телефона. И рецепт маринада для шашлыков.

Тысяча долларов от неизвестного

Рассказ раба Божия Михаила

Мы летели в Москву. Были полны надежд, верили – болезнь дочери излечима, отступит. В столичной клинике назначат правильное лечение, наконец-то наша доченька, наша Танечка пойдёт на поправку. В Омске сделали операцию на печени, эффекта не дала. У Тани возникли проблемы с двигательными функциями, речью. Весёлая, красивая, умная девочка, полная светлой энергии, радости, угасала. Мы даже в мыслях не могли допустить, что это необратимо. Были полны уверенности – недуг имеет временный характер, обязательно пройдёт, Молодой организм, перерастёт, переможет, надо только подобрать нужное лекарство… Мы победим, исцелимся, ведь все свои четырнадцать лет Таня оставалась нормальным ребёнком, более того – болела редко. Если и цеплялось что-то – самое элементарное, что цепляется к детям: простуда, насморк, горло покраснеет, температура подскочит на пару-тройку дней. И только. Ни разу в больнице не лежала. И вдруг… Что только мы не перепробовали. Кроме врачей, ездили к каким-то бабкам-знахаркам, экстрасенсам… Потом я дозвонился до специалиста в Москву, он сказал: приезжайте… Правда, удивился при нашем появлении, принял нас довольно холодно, но я о не об этом.

В самолёте Таня попросилась в туалет, я повёл-понёс. Вернулись минут через семь-восемь. Место жены было у окна, я посадил дочь на среднее кресло, разместился на своём у прохода.

Жена тихо окликнула, повернулся к ней, в руках держала доллары. На лице растерянность. Пока мы ходили в туалет, к ней подсел мужчина и со словами: «Вам нужнее», – вручил.

Всё произошло так быстро, что она не догадалась спросить имя. И внешность не запомнила. Пристально рассматривала идущих по лётному полю пассажиров, когда спускалась по трапу, крутила головой в автобусе, который вёз от самолёта к терминалу аэропорта, оббегала глазами попутчиков при получении багажа. Не нашла.

Деньги, десять купюр по сто долларов, пятнадцать лет хранились в книжном шкафу в томике Джека Лондона. Не одной пачечкой, жена положила разрозненно – получилось десять «закладок» по всей книжке. Томик-сейф стоял во втором ряду, в самом углу. В Советском Союзе имела место акция – ты сдаёшь макулатуру, набираешь нужное количество талонов, а потом получаешь взамен книги известных авторов. Я не собирал макулатуру, старший брат стал обладателем четырёхтомника Джека Лондона и мне подарил. Светло-серая обложка, золотое тиснение. В третий том жена спрятала доллары.

Было несколько моментов, когда собирались воспользоваться ими.

Болезнь дочери совпала с началом тотального развала промышленности, в конструкторском бюро, где я работал, месяцами не платили зарплату, а постоянно нужны были деньги на дорогостоящие лекарства. Выручало, что меня взяли в бригаду, которую создали несколько инженеров и конструкторов нашего КБ. Где только мы не работали: на строительстве домов, на ремонте и отделке квартир, укладывали тротуарную плитку. Это помогло выстоять в тот период. Доллары не тронули.

Болезнь прогрессировала. Дочь могла передвигаться по квартире только на коленях. Прекрасно слышала, а вот говорить не могла. Общались при помощи офицерской линейки. Не знаю, есть ли они сейчас в армии, в советское время – обязательный атрибут офицерской сумки: из тонкого плексигласа прямоугольник, с вырезанными цифрами и буквами. Не помню, кто нас надоумил. Бойко «разговаривали» таким образом. Таня показывала на линейке буквы, к примеру: «Хочу картошку на ужин». Держать ложку и есть сама Таня не могла. Кормили. Любила смотреть телевизор, слушать современную музыку, а потом освоила компьютер, с той поры часами просиживала за ним. Завела многочисленных друзей в социальных сетях. Вошла в круг молодых людей с аналогичной болезнью. Они обменивались информацией о методах лечения, время от времени Таня сообщала о нужных лекарствах. Если что надо было купить в дом, она искала в интернете: подбирала мебель, кафель, линолеум, одежду. Сообщала, где что продаётся. Ездили вместе в магазины. Кроме этого скачивала нам фильмы, интересные телепередачи. Что-то смотрели вместе. Радовалась, когда к нам в дом приходили наши друзья. Всех знала, всех любила и ждала.

Это был наш крест и наш ангел.

С женой разделились, она работала в первую смену и полдня, я – во вторую. Кто-то из нас всегда находился дома при Тане. И у жены на работе, и у меня в конструкторском бюро относились с пониманием к нашей беде, шли навстречу.

Тысячу долларов брали в Москву, когда летали туда во второй раз с Таней. И снова они не понадобились.

Последний раз вспомнили о них при покупке машины. С опозданием пришла идея стать автомобилистом. Казалось бы возраст под шестьдесят, куда уже? Жена отговаривала, однако я настоял. Сын обзавёлся машиной, я попробовал и пошёл на курсы. Кое-какие сбережения были, в КБ начали стабильно платить зарплату, жена получала пенсию и продолжала трудиться (работала в химической лаборатории), у них на заводе тоже дела наладились. На Таню получали пенсию. Я решился на машину. То и дело возникала необходимость везти дочь по врачам. Это всегда было связано с неудобствами: зайти-выйти с коляской в общественный транспорт, где-то пандуса нет, или лифт не работает. Бог силой меня не обидел, но был момент – я запаниковал: возникли проблемы с позвоночником. Да такие, что трудно ходить стало, ногу подволакивал. Знакомый потом говорил: походка у тебя, как у старого деда была. Я боялся, если болезнь будет прогрессировать, как они без моей помощи? У сына своя семья, своя квартира, жене не под силу тягать коляску. Слава Богу, вовремя подсказали мне курс лечения, я восстановился.

Кроме того, что постоянно возил Таню по врачам, на своей машине можно выбраться всем вместе на дачу, Таня любила шашлыки на свежем воздухе, горох-морковку с грядок. А ещё ей понравилось ездить на лошади. На ипподроме работала секция для детей-инвалидов. По возрасту Таня уже не ребёнок, хотя по весу – да. Она всегда с нетерпением ждала встречи с лошадью, беспокоилась, не забыть бы взять ей угощение – яблоко, морковку, печенье. Был ритуал, покатаемся, а потом в благодарность кормим лошадь. Поначалу Таня опасалась – а вдруг укусит. Я ей в ладошку положу угощение, придерживаю руку, лошадь губами берёт. Первые разы напрягалась, когда лошадь наклоняла морду к руке, а потом смело угощала. И светилась лицом. Конечно, не сама правила лошадью, я придерживал, инструктор, очень хорошая женщина была, водила лошадь.

Таня обрадовалась идее покупки автомобиля, активно подключилась к выбору машины. Распечатывала на принтере характеристики машин, вместе искали вариант, чтобы цена и качество подходили, багажник был вместительным – коляска легко входила. С Таней ездили в автосалоны «КИА», «Шевроле», «Рено». С ней выбрали в конечном итоге.

Всё хорошо, кроме одного – полной суммы не набиралось. Что ж, думаю, вот и пригодились доллары, наступил их момент. Решил взять четыреста долларов из книги-сейфа.

Но снова наш валютный запас остался неприкосновенным – жене дали хорошую премию.

Несколько раз спрашивал её: как выглядел тот человек. Она не могла вспомнить.

– Всё случилось мгновенно, – рассказывала, – я ведь сидела с закрытыми глазами, дремала, вдруг слышу, кто-то обращается ко мне. Лет тридцать пять, средней комплекции, в лёгкой куртке, кажется, в джинсах, шатен. Я слова не успела вымолвить, он ушёл. Приподнялась через какую-то секунду посмотреть – никого в проходе нет.

Жена стала заходить в церковь, после того, как сама заболела.

– Иконы целовать не могу, – признавалась. – Пальцами прикоснусь и всё.

Никак не могла решиться пойти на исповедь, причастие… Так и не собралась… Что-то сдерживало… Подруга принесла ей молитвослов, брошюру для подготовки к исповеди, причастию, но…

– Как это причащаться из общей Чаши? – недоумевала.

Храм у нас, можно сказать, во дворе, с лоджии виден. Жена на Пасху раза два была на ночной службе, на Рождество ходила. Молебны несколько раз заказывала о здравии Тани и всей нашей семьи.

– Знаешь, – говорила, – батюшка вслух называет имена, я про себя вдобавок перебираю всех близких родственников и обязательно мужчину из самолёта вспомню, Бог его знает…

В последние годы боялись мы с женой за будущее Тани. Уйдём, что с ней будет? Сыну этот крест не по силам. Думать не хотелось про интернат. Как ни гнали мысль «что будет с Таней после нас?», а сердце болело. Обоим за шестьдесят. У меня в пятьдесят пять лет были проблемы со спиной, слава Богу, выкарабкался, а жена в шестьдесят два года серьёзно заболела…

Получилось так, отправил её в Казань, родственники помогли устроить в хорошую клинику, сам остался с Таней. А ей тоже надо в больницу, плановое лечение. Легли с ней, а она умерла. Ничто не предвещало такого поворота. Вдруг ночью во сне. Утром врач звонит…

Болезнь исчерпала весь ресурс Таниного организма.

И говорить не стоит, каким это было для нас ударом. С женой решили хоронить в Татарии. Мы оба с одного села, я приехал в Сибирь по распределению, она за мной. Тогда как все наши родственники, все братья-сёстры в Татарии живут. Планировали мы со временем переехать туда. Поэтому сразу приняли решение хоронить Таню в Татарии. С прицелом, потом и сами к ней подтянемся.

Надо везти, а денег нет, две недели назад отправил жену в Казань, потратились на билет, и с собой взяла на лекарства, лечение. Вот когда полез я в книжный шкаф, достал Джека Лондона и доллары, что пятнадцать лет пролежали в третьем томе. В переводе на рубли – один к одному тысяча долларов соответствовала сумме, которую насчитали в ритуальном бюро за транспортировку гроба в Татарию.

Благотворитель, спаси его Господи, передавал деньги в самолёте не на это, да вот так у нас получилось.

Клиническая смерть

Встреча

Позвонил однокашник из Казани, к ним на фирму приехал командировочный из Омска по имени Михаил. Мой институтский друг воспользовался случаем и передал с ним презент для меня. Завершая телефонный разговор, сказал: «Ты побеседуй с Михаилом, человек интересный. К Богу пришёл, пережив клиническую смерть».

Заинтриговал друг, поэтому хотелось встретиться с Михаилом не в формате «отдал-взял», не на бегу, а посидеть, пообщаться.

В течение месяца не получалось пересечься. Два раза договаривались, оба раза встреча срывалась. Стояло лето. Оно в тот год долго раскачивалось, скептики делали заключение – «лета не будет». Дождило в июне, мокрым и прохладным выдался июль, зато август разошёлся, опровергая все пессимистические прогнозы. На Илью-пророка несерьёзный дождик окропил землю, небо погромыхало, как и положено, после чего надолго затворило свои хляби. Днём сибиряки впитывали энергию жаркого солнца, а когда зной спадал, наслаждались поистине южными бархатными вечерами. В один из них мы встретились с Михаилом на набережной. Небосвод за рекой пламенел закатными красками, тёплый ветер морщинил текучую поверхность реки, на которой отражался закат.

Михаил был мужчиной, о каких говорят «в самой поре» – лет сорока пяти от роду, высокий, широкоплечий, в очках с тонкой оправой. Вручил презент из Казани, я в ответ подарил свою последнюю книжку.

– Спасибо, обязательно прочитаю, – сказал Михаил. – После рекламы вашего друга несколько рассказов скачал из интернета, теперь вот книга.

И добавил, приложив руку к груди:

– Ради Бога простите, из меня сегодня плохой собеседник, курить бросаю, второй день без сигарет. Вчера вообще ходил зомби и зомби. Голова квадратная… Сегодня получше, но всё равно…

Я начал расспрашивать Михаила о дорогой моему сердцу Казани, а потом плавно перевёл разговор на него самого.

У смерти Михаил на особом счету. Был случай, когда его чудом не сбила машина, тонул, попадал в серьёзнейшую автомобильную аварию, последствия которой остались на всю жизнь. Несколько раз Михаил оказывался на грани «или-или», но для чего-то Господь хранит своё чадо, не попускает погибнуть.

Мать хотела назвать его Сергеем. Когда ходила беременной, старшая дочь, ей тогда было семь лет, говорила маме в живот: «Серёжа». Даже не говорила, нежно пела: «Серё-ё-ё-жа». Музыка имени очаровывала девочку. Она повторяла несколько раз, а потом обращалась к матери: «Когда уже у нас родится Серёжа?» И заливисто смеялась.

Жили тогда без всяких УЗИ, пол ребёнка узнавали при появлении чадушки на свет, однако мать была уверена – носит сына.

Родился на Сергия Радонежского – восьмого октября. Да отец не согласился с мнением женской половины семьи, захотел назвать Михаилом. Жену уговорил, дочь убедил, так Серёжа стал Мишей.

Кто знает, может, уготован в будущем Михаилу постриг в монахи с именем Сергий.

На набережной, под куполом закатом окрашенного неба рассказал Михаил следующие истории.

Святая вода

С ранних лет рос я атеистом. Ещё и воинствующим. Стыдно по сегодня за какие-то слова и поступки. Смеялся над оппонентами, рубаху на себе рвал, доказывая, Бога нет. Горячности у меня хватает. Только после аварии утих…

Пословица «в семье не без урода» – про меня. Мама в Бога всегда верила, про мамину родню – бабушку, сестёр, братьев, дядей и тётей – и говорить не приходится, они из забайкальских староверов (семейских), из крепкой староверческой деревни. В XVIII веке несколько тысяч староверов заставили переселиться из Польши в Бурятию, мои предки по маме на новом месте основали деревню и зажили на богатых землях лучше прежнего. Труженики исключительные, хлебопашцы отменные, хозяйствовать умели как мало кто в то время в Забайкалье.

У маминых родителей было двенадцать детей, мама младшая – с сорокового года. В школе, когда наступила пора вступать в пионеры, отказалась вместе с двумя подружками от членства в передовой организации. Мои бабушка с дедушкой настраивали дочь «не вступай», у её подружки дед возглавлял общину староверов деревни, и тоже был решительно против внучки с галстуком на шее. Бедных девчонок несколько дней прессовали: оставляли в классе до вечера, таскали к завучу, директору школы. Добились своего – принудили пополнить пионерскую организацию.

Советская власть церкви, молельные дома староверов после революции позакрывала – нечего, мол, дурманить народ. Как уже говорил, мама младшая в семье, я появился на свет позже многочисленных двоюродных братьев и сестёр (пять тёть и шесть дядь дали хорошее потомство), те вынесли из детства все основные молитвы: «Отче наш», «Богородицу», «Да воскреснет Бог», «Живый в помощи Вышнего», знали тропари святым и праздникам. Меня ничему этому не учили. Не исключено, живи я в деревне, по-другому было бы, но я родился в Якутске, к бабушке ездил только на лето, она почему-то моим религиозным воспитанием не занималась. Рос безбожником.

Гостить у бабушки любил. Помню, в засушливое лето бабки в старинных цветастых одеждах, в кичках с рогом (головной убор) ходили в поле молиться, вызывать дождь. Обязательно постились в это время, животные даже постились. Родного деда не знаю, до меня умер. Иногда думаю, будь жив, наверное, наставил бы меня в вере. Через дом от бабушки жил родной брат деда – дед Леон. Ух, мощный был – косая сажень в плечах, бородища чёрная. Он себе гроб выдолбил лет за двадцать до смерти. В сенцах стоял.

Гробы староверы как делали. Сначала заготовлялся сутунок – толстенное бревно метра два с половиной длиной. Оно не один год сохло где-нибудь во дворе на солнечном месте. Сутунок могли использовать в качестве лавочки, посидеть вечерком да семечки в охотку пощёлкать, а, в общем-то, зачастую путался он под ногами. На лодыря, болтающегося без дела, говорили «вот сутунок в штанах». Мол, что с него взять. У деда Леона сутунок отлежал положенное, он его распилил вдоль, из одной части выдолбил гроб, из другой крышку и занёс в сени.

Я в мальчишках бегал – гроб стоял у стенки в сенях, армию отслужил, домовина всё также пылилась на своём месте. Дед Леон не на завалинке дожидался часа положения во гроб, ворочал по хозяйству, не каждый молодой мог угнаться.

Сейчас в доме деда Леона мой брат двоюродный Пётр живёт. Дом листвяжный. Брёвна толстенные. Петя два года назад стал перебирать пол, намереваясь подгнившие половицы заменить. И что вы думаете, ни одной подгнившей, плахи «двадцатки» все как на подбор целёхонькие, только и всего – рубанком Петя прошёлся. Без единого гвоздя положен пол. Больше ста лет дому деда Леона. Окна большие, ставни тоже из листвяка, на века строился.

Староверы отличались трудолюбием и благочестием. Деревня делилась на две половины, в одной жили карымы, потомки смешанных браков русских с тунгусами и бурятами. Русские мужчины, оказавшись в Забайкалье на царской службе, женились на тунгусках, бурятках. У карымов не возбранялось пить, курить, не отличались чистотой и порядком в домах. Совсем другое – староверы. Чистота, никакого пьянства, табакокурения. И целомудрие. Они, конечно, раскольники, в чём-то отошли от православия, появились свои толкования, зато нравственно держали себя крепко, тут не отнять.

Приведу в пример маму. Родители поженились, сестра отца тут же сманила молодых в Якутию на заработки. Мама устроилась на стройку. За длинным рублём кого только не заносило на севера – контингент ещё тот. Мама по отношению к себе быстро всех поставила на должное место. Мужики из бригады придумали аттракцион. Если появлялся новичок, подзуживали его, мол, не теряйся, паря, приобними-ка Тасю или руку на плечо положи, она сейчас как раз свободная, не дрейфь. Мама была женщиной видной, не богатырского телосложения, но рука не барышни-белоручки… Её братья и сёстры говорили: «Наша Тася в неге выросла». До мамы четыре класса образования – максимум, что имели дети в семье, она десятилетку окончила. Не надо думать, что староверы – тёмный народ. Наоборот, они к образованию детей всегда относились ревностно, да советская власть всё перебуровила, староверческие школы, как и церкви, закрыла. Старшие девушки и парни из маминой семьи все прошли через лесоповал и лесосплав, особенно в военные годы, маме ничего этого не досталось. Но и «нега» такая, что только держись. Огород не один гектар, скотины полон двор. Так что от зари и до зари с лопатой, вилами, тяпкой, косой, подойником… Поэтому руки натренированные. Смельчак, который решался игриво приобнять маму, получал такую увесистую затрещину, что долго потом под смех шутников из бригады тёр ушибленное место. Если вообще удавалось устоять на ногах. Бывало, что и летел в дальний угол.

Что бабушка, что тёти, хоть и староверы, но святую воду брали из православных храмов, не выводилась у них крещенская. Получается, в этой части доверяли православным. Заболею в гостях у бабушки, она обязательно даст попить, лицо омоет. Помню, с коровой что-то случилось, не могла встать, лежала в стайке, бабушка кропила её святой водой с молитвой. И подняла. К святой воде старшие относились с благоговением, мама тоже обязательно держала воду. Это натолкнуло меня на одну «прогрессивную» мысль. Учился я в школе практически без троек. Памятью Бог наделил отличной. Любой стих запоминал с двух прочтений. Вечером один раз пройду, утром, перед тем как идти в школу, второй, а чаще – перед уроком. Вызывают отвечать, я без запинок декламирую. Без всяких усилий и напряжений, стоило глазами пройти по тексту, он сам собой в голове укладывался. Большинству из класса приходилось зубрить, несколько раз прочитать, потом несколько раз повторить. Я этого не знал. Легко давалась математика, геометрия. Друг в классе, Саня Пронин, постоянно завидовал. Учился не хуже меня, но чтобы запомнить доказательство теоремы, сначала разбирал его по учебнику, потом брал листок и, стараясь обходиться без книжки, писал по памяти. Только так мог уложить в себя доказательство. Мне стоило два-три раза прочитать, и я готов на доске всё с рисунками и выкладками изложить.