Пепельные цветы

– Гленду? Почему тебе её жалко?

– Ну-у… Она же… Она ждёт ребёнка.

– Гленда ждёт ребёнка?

– Перестань повторять за мной! Да, она на третьем месяце.

– Вот так дела… – произнёс ошарашенный Ллойд. – А кто отец?

– Ну откуда же я знаю, милый, – улыбнулась она. – Знаю только, что отец погиб в первые дни войны. Гленда – сирота. Поэтому она здесь. А ещё врачи сказали, что у неё какая-то неправильная беременность. Бедная девочка!

– Ну, студенты никогда не были богаты. Она ведь, кажется, студентка?

– Иногда мне хочется тебя убить! Перестанешь ты передёргивать слова?

– Нет, – чистосердечно признался он.

Беатрис рассмеялась.

– Мальчишка! – сказала ласково.

– Ей мог бы помочь профессор Локк.

– Локк? – она посмотрела на него удивлённо. – Но твой Локк он же… он…

– Профессор.

– Понятно, но… У него другая специализация, – мягко произнесла она.

– Ну да, он работает с больными душами. Но разве у душевнобольных не бывает трудной беременности?

– Ох… – вздохнула она. – Как всё грустно…

– А мне – нет. Ведь у меня есть ты.

– Спасибо, милый. Мне очень приятно. А хозяин переселил Гленду в комнату Деллахи. Видимо, он, всё-таки, не так уж плох. Просто недостаточно хорош, наверное.

– Что это на него нашло, не знаю, – пожал плечами Ллойд.

– Да что бы ни нашло, главное, что Гленде от этого получше. И её ребёночку.

– Так значит, на самом деле нас здесь не восемь человек, а девять… вот как… – озадаченно произнёс он. – А у нас? У нас будет ребёнок?

– Что? – улыбнулась Беатрис.

– Я хочу дочку, – продолжал он. – Чтобы она была похожа на тебя.

– Мальчик мой… – Беатрис проглотила подкативший к горлу горький комок, поморгала глазами, чтобы не пустить в них слёзы. – Бедный мой мальчик…

– Да, я не богат. Но семью прокормить сумею.

– Я тебе всё больше и больше завидую, – покачала она головой.

– Зависть – плохое чувство, – кажется, не понял он.

– Да, я знаю. Это же шутка.

– Я тоже пошутил.

В дверь поскреблись.

– Беатрис, вы дома? – спросил с той стороны голос Гленды.

– Мы дома, – отозвался Ллойд прежде, чем Беатрис успела что-нибудь произнести. – Входите, Гленда.

– А-а, вот они где! – улыбнулась та, входя в тесный чулан и лукаво поглядывая на Беатрис, которая успела занять на скамье положение поприличней. – Воркуют, голубки.

– Вы не знаете, что будет на обед, Гленда? – спросила Беатрис, уводя девушку от щекотливой темы.

– Думаю, картошка, – пожала плечами та и добавила торжествующе: – С мясом! Я совершенно отчётливо слышала из кухни запахи мяса и картофеля.

– Всё же наш хозяин не такой уж плохой человек, – сказала Беатрис. – никто ведь не заставляет его заботиться о совершенно чужих людях из последних сил. Он мог бы просто прогнать нас, ведь мы для него обуза, лишние рты.

– Мы платим ему деньги, – возразил Ллойд.

– Деньги, – усмехнулась Беатрис. – Что они значат теперь!

– Деньги всегда что-нибудь да значат, – хмыкнул Ллойд.

– И они значат тем больше, чем их меньше, – добавила Гленда.

– Прекрасно сказано, Гленда! – зааплодировал Ллойд. – Браво!

– А порцию наш добрый хозяин всё-таки урезает, – пожала плечами девушка. – Настойчиво и чуть ли не каждый день.

– И тем не менее, – настаивала Беатрис.

– Деллахи проговорился, что у хозяина есть корова, – поведала Гленда.

– Деллахи проговорился?! – с нарочитым удивлением воскликнул Ллойд. – Да полноте, Гленда! Неужели Деллахи умеет разговаривать и способен проговориться? Кажется, за всё время он произнёс не больше десятка слов.

– Ну, Деллахи по-особому относится к Гленде, – лукаво улыбнулась Беатрис.

Гленда смутилась. Она, совсем как девочка-подросток, схватилась за платье, зачем-то оправляя его, завертелась на месте.

– Беатрис! – пристыдила она. – Он старый хромой заика!

– Но я же не сказала, что это вы к нему относитесь по-особому, – отозвалась Беатрис.

– Мне кажется, Деллахи должен очень любить детей, – задумчиво сказал Ллойд. – Люди такого типа обычно без ума от детей.

Гленда странно посмотрела на него. Беатрис многозначительно кашлянула.

Но её милый Ллойд не услышал двусмысленности, которую изрёк только что. Где-то на чёрной грифельной доске подсознания Беатрис нарисовалась гнусная рожа Гарри. Он многозначительно улыбался и подмигивал. Усилием воли Беатрис стёрла его ненужный портрет, сдула меловую пыль.

– Ну и чего вы тут расселись? – Пирс Маклахен бесцеремонно открыл дверь чулана и теперь, подбоченясь, стоял на пороге.

Беатрис даже подскочила, моментально побледнев от гнева.

– По какому праву?! – крикнула она. – Почему вы врываетесь в чужое жилище?! Я попрошу вас немедленно выйти!

Гленда тихо съёжилась в углу. Ллойд замер на скамье, не в силах оторвать взгляда от лица хозяина. Взор его стремительно подёргивался знакомой пеленой растерянного безумия.

– Чего-о?! – угрожающе пророкотал хозяин. – Попросишь? Да ты совсем забылась, чёртова кукла?! Это не твоё жилище! Это мой чулан! И ты здесь обжимаешься со своим придурком только до тех пор, пока я, по доброте душевной, разрешаю. А могу и выкинуть вас отсюда к чертям собачьим!

– Вы не могли бы не кричать? – несмело спросил Ллойд.

Хозяин перевёл на него гневный и насмешливый взгляд.

– А ты кто здесь такой? – произнёс он презрительно. – Какого чёрта ты здесь делаешь? Или это и твой чулан тоже?

– Нет, – поник Ллойд. – Нет, я… я зашёл к мисс Беатрис… Мы…

– Заткнись! – гаркнул Маклахен и, оглядев сцену, продолжал: – Я так и не понял, какого чёрта вы тут расселись? Вам больше заняться нечем, кроме как языки чесать?! У меня неважная память, но я точно помню, что у каждого из вас есть работёнка. Или вы думаете, что я буду кормить вас за здорово живёшь?

Он выждал несколько секунд, словно полагал, что кто-нибудь ответит на этот вопрос, и вдруг вытолкнул вперёд кукиш:

– А вот вам!

– Вообще-то, мы не обязаны работать на вас, мы вам не прислуга, – уже спокойней, произнесла Беатрис, пытаясь воззвать к хозяйскому разуму, человечности и логике наконец. – За постой мы платим, а…

– Что-о?! – взревел Маклахен, не дослушав. – Ты не обязана работать?! Так проваливай отсюда, я тебя не держу! Вместе со своими вонючими бумажками проваливай! Кому они нужны, эти бумажки! Я вас всех завтра сгоню к чертям собачьим! Платит она мне… Золотом! С завтрашнего дня будете платить золотом! По двадцать фунтов за место!.. Что? Что молчишь? Съела? Не подавись!

Гленда бросила на Беатрис укоризненный взгляд, покачала головой. Ллойд, краснея лицом, поднялся и сделал шаг к Маклахену.

– Я настоятельно прошу вас повежливей! – сказал он. – Вы разговариваете с дамами.

– Ой! – усмехнулся Маклахен и произнёс с издёвкой: – Это кто тут разговаривает?

– Послушайте, вы не…

– Ты что это, сморчок слабоумный?! – не слушал Маклахен. – Ты на кого голос поднимаешь, шут гороховый?! Первым вылетишь отсюда завтра же! Сегодня! Сейчас!

Лицо Ллойда страдальчески сморщилось. Вслед за ним почти готова была зарыдать Гленда. Беатрис ещё больше побледнела и не сводила с Маклахена ненавидящего взгляда прищуренных глаз.

– Не кричите на меня, пожалуйста, – внезапно севшим и ломким голосом почти прошептал Ллойд. – Я не могу, когда на меня кричат.

– Тогда прижми свой тощий зад, ты, вошь бесполезная! – заорал Маклахен. – Сядь и прижми зад, пока я тебя не зашиб! Хотя, нет, постой, какого это я чёрта… Ты же должен подметать дорожку. Тебе было велено подмести дорожку. Ты это сделал?

Ллойд неуверенно опустился обратно на скамью. Беатрис обняла его, не сводя глаз с Маклахена.

– Нет, – растерянно проговорил милый. – Я не… Я пошёл, а Беатрис… вот она… она сказала, что… А потом мы разговари…

– Ллойд! – со слезами в глазах перебила его Беатрис. – Ллойд, милый, не унижайся!

– Я просто… просто хочу объяснить господину Маклахену… – попытался выговорить Ллойд, но комок в горле не давал ему это сделать.

До чего довёл его этот мерзавец!

– Так какого чёрта?! – не переставал орать Маклахен. – Какого дьявола тогда ты сидишь тут и лопочешь никому не нужную чушь, слюнтяй?! Мне взять кочергу, чтобы ты побежал работать?

– Нет. Нет! – испуганно вскричал Ллойд, и Беатрис почувствовала как он дрожит, как что-то хрипит у него в груди, как ужас перед этим монстром затмевает его разум.

– Только посмейте хоть пальцем тронуть его! – она поднялась, закрывая собой своего несчастного возлюбленного, делая шаг к Маклахену, с ненавистью глядя в побелевшие от ярости глаза этого морального урода.

– Да ты что-о-о? – издевательски протянул хозяин. – И что тогда будет? – Он потянул носом воздух, принюхиваясь. – Почему от тебя опять воняет? Почему, я тебя спрашиваю?! Я же тебе ясно сказал, что не хочу в своём отеле задыхаться от вони твоего дерьмового одеколона! – И, повернувшись к Гленде: – А ты, немочь бледная, ты что здесь делаешь, а? Где ты должна быть, глиста в обмотках?

– Хам! – вскричала Гленда, краснея от негодования. На глазах её выступили слёзы.

– Пшла! Пшла драить пол! – не унимался Маклахен. – И чтобы блестело всё! Через полчаса я проверю.

Девушка выскочила из чулана, яростно хлопнув дверью.

– Ну, а вам что, повторять нужно? – повернулся хозяин к Беатрис. – Бездельники! Лентяи чёртовы! Вы что, думаете, вы здесь на отдыхе? Чёрта с два! Мне не нужны прожорливые дармоеды вроде вас, я никого не собираюсь кормить за так. Проваливайте на большую землю, под китайские бомбы! Чего вы сюда явились? Пировать во время чумы?! Чёрта с два у вас это выйдет!

Любимый прижался к Беатрис, пряча лицо у неё на груди.

– Почему он кричит? – простонал несчастный. – Что ему надо от нас? Беатрис, скажи ему, чтобы он не кричал.

– Забирай своего сморчка и проваливайте отсюда оба! – напирал хозяин.

– Ку… куда же мы пойдём? – испугалась Беатрис. Мысль оказаться на пустом причале, перед лицом полной неопределённости, была ужасна.

– Рабо-отать! – взревел Маклахен. – Работать, чёртова кукла! Хоть последние свои дни проживите по-людски, а не как прожорливые вши!

И он вышел, так яростно хлопнув дверью, что казалось, большой двухэтажный дом не выдержит этого удара и сложится как карточный домик.

13. День седьмой. Пирс Маклахен

Лишь работа может сделать из глиста человека. Если сидеть, сложа руки и только рот разевать под жратву, то рано или поздно глотать станет нечего. А эти слизни городские сроду не знали, как даётся та булка, на которую они масло мажут. Вот и потрудитесь в поте лица своего, как господь бог завещал. Заработайте хлеб насущный. Хоть под конец вашей пустой жизни станьте людьми, а не бесполезными насекомыми.

Остановившись у своего любимого окна в коридоре, он дождался пока эти двое выйдут из чулана и отправятся работать. Попробовали бы они ослушаться! Не в том настроении был сейчас Пирс Маклахен, чтобы спускать этим блохам.

Усмехнулся, глядя, как вцепился этот придурок в руку девки и волочится за ней, будто телёнок за маткой.

А как она смотрела, девка! С какой ненавистью! Молодец. Но дура. Дура. Нашла же себе этого пришибленного сморчка… "Беатрис, скажи ему!" Х-х-ха! Курица безмозглая, как все бабы. Он уж думал, что есть в ней что-то, какой-то стержень. Ан нет – баба она и есть баба. Дура.

А этот чёртов хромой… Смотри, как он носится с этой дурочкой, как её… с этой немочью бледной. Вот же чёртова жизнь чего вытворяет! Он же таких барышень пятнадцать штук на тот свет переправил, и это ещё только тех, что посчитаны. А теперь: Маклахен, ей молоко нужно… Маклахен, ей нужно мясо… Мясо… А где его взять-то? Всё, всё подъедено… Осталась только Моуи. Но Моуи я вам не отдам – вот вам, выкусите! Чтобы мою любимую коровку сожрали эти… эти глисты?! Нет, моя хорошая, нет, звёздочка моя. Не отдам! Ты у меня одна единственная отрада. Я ж тебя, тёлочку, молоком отпаивал, я ж тебя выхаживал, я ж ночей не спал – с тобой рядом сидел, пока ты не оклемалась. И чтобы эти вши твою кровушку… Вот вам!

Пирс Маклахен вытянул кукиш в спину Ллойду, который, как раз скрывался в гостиной вслед за Беатрис.

Ещё и эта тварь… – вспомнил он о Джайе. – Черномазая нечисть… Проклят… Проклят…

Он не был виноват. Джип занесло на мокром асфальте. А эти черномазые как раз шли по обочине вслед за телегой. Цыганка и пацан её, лет пяти-шести.

Когда машина вдруг перестала слушаться, Маклахен не испугался, не запаниковал. У него было два пути: на встречную, под удар приближающегося молоковоза, или на боковую, сквозь эту чёртову семейку. Меган была на сносях. Разумеется, он выбрал второй путь.

Та цыганка завизжала, когда скрипя тормозами джип вдруг заюзил и рванулся в их сторону. Ты думаешь, она кинулась под колёса, чтобы выдернуть из-под накатывающей махины своего последыша? Да куда там!.. Отпрыгнула, повалились в пыльную траву, скатилась с насыпи, мелькая многочисленными цветастыми юбками. Джип накрыл мальчишку, ударил повозку так, что её завернуло и повалило вместе с запряжённой в оглобли лошадью. Старик-цыган, сидящий в телеге, так ничего и не понял – шмякнулся на асфальт да так и остался лежать.

Машина слетела с насыпи, прошкрябала боком – чудо, что не перевернулась. Меган здорово ударилась головой о лобовое, потеряла сознание. Маклахен думал, всё, конец жене… Вы думаете, легко ему тогда было, цыганва проклятая? Или вы думаете, Пирс Маклахен каждый день сбивает вас, черномазых, в своё удовольствие?

Да Меган после того месяц валялась в больнице. И ребёнка скинула. Потому что эта тварь… Как она принялась визжать, когда взобралась обратно на дорогу и увидела своего раздавленного детёныша. Долго орала и билась головой о землю, волосы на себе рвала. Маклахен, сидя над Меган, которую вытащил из машины и положил рядом, на траву, всё думал тогда: "Чего орёт-то, чего орёт… Добро бы один он у неё был, пацан, а то ведь дома-то, в шалаше, целый выводок, поди, штук не меньше семи-восьми… Лучше бы по мужику так убивалась…"

Мужчина оказался её отцом, это уже потом Маклахен узнал. Когда цыгана выбросило из телеги, он врезался в асфальт затылком. А потом ещё телега навернулась сверху, аккурат колесом.

Но Пирс Маклахен был ни чём не виноват. Какого чёрта эти дьяволовы дети делали на обочине? Нельзя им было там находиться!

Цыганка, немного придя в себя, замерла над трупом мальчишки и только сидела качалась взад-вперёд, как китайский болванчик. Маклахен не зверь: оставил жену, которая только-только начала приходить в себя, подошёл к черномазой. Хотел по-человечески чтобы всё, сочувствие выразить. А она…

Сначала она по цыгански чего-то бормотала. А в глазах – пустота.

Потом глянула в лицо Маклахену, и понесло её!

– Будь проклят ты! – кричала она. – Будь проклят ты в родителях своих, и в детях – да не родятся они у тебя больше никогда! Будь проклят ты, убийца! Не человек ты и не будешь человеком! Да чтобы отвернулись от тебя все! Да чтобы ненависть сожрала твоё сердце! Да чтобы печень твоя сгнила от злобы! Будь ты проклят небом и землей, чтобы никто никогда тебя не любил! Да чтобы ни один человек не сказал тебе доброго слова, никто бы тебя не любил, а только плевали на тебя! Да будь ты проклят трижды и четырежды, чтобы не понесла тебя земля, и небо не приняло! Будь ты проклят, пусть смерть твоя будет чёрной, а жизнь ещё чернее смерти! Да сдохни ты, не увидев ни своих детей, ни солнца, ни света! Вижу, вижу… Как огонь погаснет, так и сдохнешь! Слава богу!

Она ещё много чего орала – совсем, видать, ополоумела, – но Маклахен слушать не стал. Не хочешь по-доброму, ну и пошла ты!.. Он плюнул ей под ноги и вернулся к жене.

Та всё слышала, принялась уговаривать мужа, чтобы шёл, вымолил прощение, упросил цыганку отозвать проклятье. Ага, сейчас… Чтобы Пирс Маклахен кланялся какой-то чернозадой!

На третий день Меган сбросила дитё. А через год второй помер, едва родившись.

Маклахен тогда стал искать ту цыганку. Не затем, конечно, чтобы молить её о прощении, нет. Хотел убить её. Если цыганку убить, то и проклятье действовать перестанет. Но не нашёл…

Пирс Маклахен хотел бросить взгляд на скомерский маяк. Но за окном стояла такая тьма, будто наступил поздний вечер. Маяка не было видно за плотной стеной сумерек и чего-то ещё, что густо сыпалось с неба.

Что за чёрт?!

Но не погас маяк, нет! Горит он, должен гореть!

За спиной вдруг распахнулась, ударила о стену дверь из гостиной.

– Ох, боже мой, что творится-то! – услышал он голос жены. – Ох, господи, матерь божья!

Пирс Маклахен степенно, не торопясь, повернулся. Никакая бабская блажь, никакой страх и никакие вопли не заставят его засуетиться или испугаться.

– Что? – спросил он с презрительной усмешкой. – Что у тебя стряслось опять? Чего ты раскудахталась, бестолковая?

– На улице-то что делается! – вскричала Меган. – Страсть господня!

Пирс Малкахен бросил ещё один взгляд в окно.

– Ну, и что же там делается?

– Серо всё, – затараторила жена. – Всё серо и дышать нечем. Как, скажи, небеса сгорели и падают теперь прахом!

Она тяжело, утробно и с надрывом закашлялась в руку. Оторвав руку ото рта, удивлённо и испуганно посмотрела на ладонь, будто жабу выкашляла.

– Матерь божья! – поперхнулась она страхом. – Ох, страсть господня… Что же будет-то?.. На дворе ни зги не видно. А страшно-то как: ни ветерка нет, и только пепел падает, как снег, крупный такой, – она снова закашлялась. – Ох, господи, твоя власть!

– Ладно не кудахтай, – Маклахен направился к гостиной – выйти на улицу, посмотреть, что так напугало эту дуру. Бросил, проходя мимо жены: – Иди работай.

– Да куда же идти-то, господин Маклахен! Там же, говорю, дышать нечем.

– А ты – не дыша, – усмехнулся Маклахен, небрежно хлопнул жену по сутулой спине.

– Шутишь, муженёк, – оживилась та, угодливо подсмеиваясь, вторя нежданной ласке.

– Ну, ты-ы! – осадил он, стреляя в неё взглядом. – Знай место!

– Ох, простите, господин Маклахен, что ж это я! – осеклась жена.

– Конец, – проворчал Пирс Маклахен, берясь за ручку двери. – Конец этому свету грядёт. Скоро все сдохнем.

– Да скорей бы уж, – пробормотала сзади Меган. – Уж что-то и надоело. Устала я, не сказать как.

14. День седьмой. Ллойд

У кошек нет модели взаимоотношений с машинами. С человеком, который сидит в машине – есть, а с самой машиной – нет. У собаки, впрочем, тоже. Никакой инстинкт не обусловливает поведение собаки или кошки, когда она вышла на дорогу и видит автомобиль. Потому что машины придуманы недавно и никогда раньше не пересекали собаче-кошачью эволюционную тропу. Именно поэтому под колёсами автомобилей ежегодно гибнет огромное количество этих животных. И тем не менее, их гибнет меньше, чем людей, у которых имеется модель поведения при встрече с машиной. Ллойд специально интересовался в своё время статистическими данными на этот счёт. Так вот, неразумных животных гибнет меньше, чем разумных людей.

Он думал об этом, понуро следуя за Беатрис, вцепившись в её тёплую руку, обоняя исходящий от неё женственный запах.

Этот ужасный Маклахен представлялся Ллойду машиной – тяжёлым внедорожником, надвигающимся на него – испуганного кота, который не знает, что ему делать и как себя вести. Он мечется по дороге, припадая к раскалённому солнцем асфальту, и чувствует только неправильность всего происходящего и странную потерянность и страх.

Если бы не Беатрис, он бы, наверное, сошёл с ума, когда хозяин начал кричать на него. Впрочем, если бы не Беатрис, Ллойд не сидел бы в чулане за пустой беседой, а подметал дорожку. Это она перехватила его в коридоре и увела к себе.

Любовь хороша, да. Она сладка – все эти поцелуи, объятия, слова, от которых в душе пощипывает и что-то трепыхается. Если бы ещё любовь не требовала так много от мужчин! Если бы она не была коридором, с таким количеством дверей, каждая из которых может привести тебя в такие дебри!..

Женщинам хорошо, им не нужно ничего делать, ни к чему не нужно стремиться, не нужно завоёвывать, а потом защищать – сиди только и подавай руку для поцелуев.

Беатрис стала его первой настоящей любовью. И к счастью, дверей в этом коридоре оказалось не так уж много. Главное, когда открываешь, не забыть, с какой стороны ты пришёл. Но Беатрис – молодец, она всегда готова напомнить, помочь и поддержать. Он должен быть благодарен ей за всё. И конечно, постарается не дать её в обиду.

Сегодня он почти готов был ударить этого Маклахена, и если бы тот не начал кричать… Ллойд не может, когда на него кричат. Что-то в его мозгу щёлкает, едва только уши уловят повышенную громкость и сердитые интонации собеседника. Что-то щёлкает, заставляя его чувствовать себя котом на дороге, перед стремительно надвигающимся огромным внедорожником.

Может быть, оно и к лучшему… Если бы он не сдержался и ударил хозяина… Маклахен крупный человек, у него очень сильные руки-крюки с цепкими пальцами. Его даже по лицу видно: этот человек может и убить, не задумываясь. Ну почему, почему им так не повезло?! Почему бы им не оказаться в другом месте, где нет Маклахена?

Беатрис вся пылала, он физически ощущал стелющийся за ней шлейф гнева – это была горячая наэлектризованная волна, которая искрила и готова была испепелить каждого, кто неосмотрительно окажется слишком близко. Ллойду даже стало страшновато. А может быть, Беатрис сердится и на него тоже? Ведь он вёл себя не как настоящий мужчина, он спасовал перед Маклахеном, показал свою слабость…

Нет, в следующий раз он постарается не быть размазнёй. Нужно только отвлечься от того, что говорит хозяин, не слушать его крика, который подавляет, уничтожает, размазывает тебя по полу.

Вслед за Беатрис он вышел на крыльцо.

Здесь было темным-темно, как перед штормом. Со стороны материка надвигалась тяжёлая чёрная туча, которая не сулила ничего хорошего.

– Постой здесь, милый, я принесу инструмент, – сказала Беатрис, направляясь к сараю, в котором хранились у Маклахена лопаты, мётлы, грабли и прочие вещи – такие мирные, такие добрые, приносящие уму и сердцу щемящие воспоминания о детстве, в котором пахло сжигаемой листвой, маминым передником и папиным нюхательным табаком.

Она вернулась через минуту с двумя мётлами.

– Помогу тебе немножко, – сказала, тяжело дыша. – Ты начнёшь от крыльца, а я пойду на ту сторону, хорошо?

Милая, милая Беатрис! Какая ты умница, какая ты добрая!

– Фух, – вздохнула она. – Наверное, я перенервничала с этим… с этим подлецом. Прошла всего ничего, а уж прям задыхаюсь.

– Будет гроза, – кивнул он на тучу. – Поэтому так душно, милая.

Она улыбнулась, кивнула, пошла. И вдруг остановилась.

– Что это? – произнесла она, повернувшись, глядя в сторону материка.

Ллойд посмотрел туда же. Никакого материка на горизонте видно не было. Вообще ничего в той стороне не было. Даже моря. Нет, сколько-то моря было, а потом из него вырастала сплошная серая стена, закрывавшая остатки мира от взгляда.

– Стена, – озвучил он своё впечатление.

– Но там не может быть никакой стены!

– Я знаю. А тебе не кажется, что она приближается?

– Да, – ответила Беатрис, присмотревшись. – Да, очевидно. Надеюсь… это не опасно.

– Может быть, это газовая атака? – предположил он.

– Откуда? – пожала она плечами.

– Но китайцы же говорили, что будут использовать химическое оружие против Швеции.

– Норвегии, – поправила Беатрис. – Вряд ли. Химическое оружие запрещено.

Ллойд тоже пожал плечами. На использование ядерного оружия тоже был наложен мораторий. И что с того? Для того и выдумываются всякие законы, чтобы потом их нарушать.

Стена приближалась и довольно быстро. Теперь это было видно явственно.

– Господи, пресвятая богородица! – услышали они возглас со стороны огорода, который располагался левее, вдоль стены гостиницы. Там копошилась на грядках Меган Маклахен.

Поглядев на неё, Ллойд сразу вспомнил о Пирсе Маклахене. Он торопливо спустился с крыльца и принялся махать метлой, выметая песок и пыль с кирпичной дорожки. Беатрис посмотрела на хозяйку, на него, но не взялась за работу, а снова повернулась к приближающеёся чёрной стене.

– Ллойд! – позвала она через пару минут. – Ллойд, посмотри же!

Он поднял глаза от дорожки.

Стена перестала быть стеной. Теперь это была огромная туча, которая застила весь белый свет, от моря до неба, от горизонта до горизонта. Туча наплывала на них. Теперь стало ясно видно, что с неба что-то падает. Снег. Только почему-то снег был не белый, а серый. Да и неоткуда взяться снегу на пороге июля месяца.

– Пепел, – догадался он. – Это пепел.

– Пепел… – прошептала Беатрис. – О, господи, я боюсь.

– Не бойся, я рядом, – сказал он.

А пепел уже падал и ложился на их волосы, плечи, на кирпичную дорожку. Это были пока ещё редкие крупные и не лёгкие, в отличие от снега, хлопья. Падая, они тут же рассыпались. От земли поднималась вверх почти незаметная серая пелена мельчайшей пыли.