Виктория

– Замечательно. Ты одобряешь дизайн. Так? – Вика кивнула. – Значит, ты не против, чтобы я приступил к ремонту?

– Нет. Но ты уверен, что справишься?

– Я – нет. Мы – справимся. Не сомневайся.

– Я ничего не умею. Честно.

– Ничего сложного. Я тебя научу.

– Хорошо. Что у тебя еще в пакете?

– В пакете? Не скажу! – Он мотнул головой, спрятав пакет за спину. – Даже не мечтай.

– Нууу скажи… не будь таким злыднем.

– Неа. Злыдни умею хранить секреты.

– Я все равно узнаю.

– А я его спрячу, и ты его никогда не найдешь.

– Ты уверен?

– Ха. Да, уверен. – Он повернулся к ней спиной, достал из пакета мягкого медвежонка. Повернулся к ней, держа в руках игрушку, прижав ее к груди. – Это подарок, Виктория не тебе, а нашей дочери.

– У меня был такой же мишка, когда я была маленькая, – сказала Виктория и подошла ближе к мужу. – Ее первая мягкая игрушка. От папы. Как мило. Ты такой заботливый.

Они снова поцеловались. И принялись за еду.

Когда они поели, Антон сказал:

– Надеюсь, ей понравится мой подарок.

– Обязательно. Любой подарок от папы или мамы – это лучший подарок для ребенка. Уж я-то знаю.

– Меня никогда не баловали родители. Не то чтобы игрушками, а даже вниманием, которое они тратили только на себя. Чертовые эгоисты.

– Не надо ругаться, Антон. Они твои родители.

– Обычно родители радуются, когда у их взрослых детей рождаются свои дети, а не делают из этого проблему всемирного масштаба. Все еще слышу ее слова: «Что теперь скажут люди, когда узнают, что я стала бабушкой?». Дрожь по телу от таких рассуждений. Боль на сердце от ее бессердечия и бесчувственности.

– Не говори так. Она – твоя мать.

– Мать? Вопрос: мать бросает отца и маленького сына на три долгих года ради карьеры, чтобы потом вернуться ни с чем и без ничего, надломленной, брошенной, несчастной?

– Я…

– Ты бы бросила?

– Нет.

– Вот и ответ на вопрос. Знаешь, я вот думаю, что если бы она не вернулась, что было бы тогда? Было бы лучше для нас с отцом? Я думаю, да. Я никогда бы не увидел ее отчаянья, безумия, хладнокровия, ледяного взгляда, полного боли и ненависти. Не услышал бы в свой адрес толику неблагоразумных речей. Не стал бы свидетелем рухнувшего мифа о великой карьере актрисы. Не стал бы свидетелем постоянных стычек, недомолвок, презренных взглядов между родителями, которые закончились для отца сначала безучастной окаменелостью некогда доброго характера (не зря говорят, что люди, живущие вместе, похожи друг на друга), что привело к нашему отторжению друг от друга, а потом к приступу, повлекшему за собой смерть. Смерть как облегчение от маминого нытья и вечного недовольства; от ее тирании. – Антон посмотрел вверх. – О боже! Отец! Мы так и не простили друг друга. А теперь уже поздно. Слишком поздно. Ты умер, а я – живу, чтобы вспоминать о той ссоре, которую можно было избежать, если бы… я – гордец, я…

– Тише, тише. Успокойся. Он давно простил тебя. Давно.

Его отец умер месяц назад. И для него смерть отца стала хлесткой пощечиной, ударом, который подломил его. Он хотел извиниться перед ним, но не успел.

За три дня до смерти, он встречался с отцом, они обмолвились стандартными вопросами и разошлись в разные стороны, так и не сказав самого главного: «Прости». А теперь уже поздно. Он умер. Ничего не изменишь. Время не вернуть вспять.

– Если бы я извинился… сейчас бы отец был жив. Жив.

– Откуда тебе знать, как было бы? Не вини себя.

– Прости. Я что-то растрогался. Сегодня великий день, а я…

– Великий день? – удивилась Виктория.

– Ага. Во-первых, одобрен проект будущей комнаты. И, во-вторых, выбрано имя нашей дочурки.

– Когда это мы успели? Что-то я не припомню?

– Вчера, – ответил Антон.

– Как я сейчас помню, мы вчера определились на счет двух имен: Алиса и Валентина. Но окончательное решение не было принято. Или я не права?

– Права. Но я еще вчера определился.

– Я тоже.

– Может, тогда на раз, два, три.

– Тебе не кажется, что это глупо? – спросила Виктория.

– Нет. А тебе?

– Нет.

– А что тогда спрашиваешь? – поинтересовался Антон.

– Для собственного спокойствия, что я не глупая.

– Понятно. Хочешь секрет? Мы оба – глупые!

Они засмеялись, обняв друг друга.

– Раз, – начал отсчет Антон. – Два. Два с четвертинкой. Два с половинкой.

– Стоп-стоп, – воскликнула Вика. – Подожди. Давай лучше напишем имя на бумажках?

– Так лучше! – согласился он.

Оторвав два клочка бумаги из тетради, они написали имена и поменялись бумажками.

– Ты готова?

– Нет.

– Я понимаю, что очень волнительно. Но надо принимать решение.

– Хорошо. Смотрим.

На двух клочках бумаги было написано: «Алиса».

– Значит, Алиса? – спросил он, радуясь, как ребенок.

– Да, – ответила Виктория.

Глава 8

Виктория проснулась от того, что громко – запредельно звонко – заиграла музыка на мобильном телефоне, нарушив медленное течение времени в тиши восходящего утра; на постель падали первые лучи солнца, дыхание свежего ветра проникало через открытую раму, оттуда же был слышен щебет птицы, что сидела на ветке березы.

Ей снился парящий остров, окутанный со всех сторон облаками; она купала новорожденное дитя в чисто-кристальном водоеме, любуясь его божественной красотой и естественностью, содрогаясь от каждого его вдоха и выдоха, наслаждаясь сладким мгновением, когда ребенок крепко-крепко обхватил рукой ее пальчик.

Она встала с постели, все еще паря, как птица, в приятных сновидениях, незаметно уходящих на второй план, в небытие, под покровом ее величества реальности.

Взяла со стола мобильный телефон, который был завален бумагами.

Ответила.

Звонил Василий. Он говорил быстро, тараторил. Явно переживал. Сказал ей о том, чтобы она подошла через час к спортивному комплексу «Титан», если, конечно, она сможет. Виктория сказала, что обязательно придет, не задавая лишних вопросов. Хоть она и была еще где-то между двумя фазами, между сном и реальностью, иными словами, в стадии «полудрема», она сразу сообразила, что ее ждет долгожданное знакомство с Клементиной.

После разговора Викторию накрыло внезапное волнение от грядущей встречи.

Через полчаса она села в такси, и они помчались к стадиону.

Когда машина подъехала к главному зданию комплекса «Титан», она увидела встревоженного Василия, который ходил взад-вперед, о чем-то напряженно думал, шевеля губами.

Заплатив водителю, она вышла из машины и позвала брата.

Василий подошел к ней.

– Почему такая срочность? – спросила Виктория по дороге к стадиону.

– Сегодня особенный день. Точнее утро. Утро, когда ее родителей нет дома, и мы сможете наконец-то познакомиться, не рискуя быть замеченными.

– А где они?

– Уехали в Песчаные владения, в колледж, чтобы записать Клементину на начальные курсы.

– Туда, где учился Домовой?

– Именно.

– О боже! – воскликнула Виктория. – Начальные курсы, это что вроде вступительных экзаменов?

– Я не знаю. Клементина молчит. Она думает, что никогда не поступит в колледж, ибо не способна на то, что ей предлагает сделать руководство колледжа и навсегда останется заложницей здешних мест. Вечным, неприкаянным призраком, духом стадиона, который умрет от одиночества и от сокрушимой боли отчаянья.

– Странно. Почему тогда Домовой не сдавал никаких экзаменов, чтобы поступить в колледж?

– Домовой – сын Великого и Ужасного правителя Темных сил, злых духов. Так что неудивительно.

– Твоя правда, Василий. Ты ей говорил об островах забвения?

– Говорил.

– И что?

– Клементина сказала, что попасть на острова забвения можно тогда, когда ты учишься в колледже, когда ты становишься полноправным гражданином их общества и имеешь право выбора. На данный момент она – никто.

– Клементину кто-нибудь спросил, когда ее взяли на попечения приемные родители, хочет она с ними жить или нет?

– Нет.

– Сколько ей лет?

– Шестнадцать. Как мне.

– У нее нет ни свободы, ни свободы слова, ни родительской заботы и защиты. Ничего. Она одна против всех. Против системы. Ей придется сделать то, что ей скажут для поступления в колледж. Вот только что?

– Если бы я знал, я сказал бы тебе, Виктория. Но, увы, я сам не знаю.

– Главное, чтобы это не касалось тебя.

– О чем ты?

– Все о том же. Ей нужно выполнить определенное задание, скажем так, домашнюю работу, чтобы набрать определенную сумму балов до проходного минимума. Работа, которая подразумевает сделать нечто такое, определенно плохое, отчего она сама не в восторге. А именно причинить боль смертному, которого она сейчас охраняет.

– На что ты намекаешь? – возмутился Василий.

– Я не намекаю, я пытаюсь предположить.

– Ты не знаешь Клементину, а уже ее осуждаешь в том, что она еще не совершила. Я жалею, что рассказал тебе о ней.

– Прости, я не хотела обидеть тебя. Как и её, Клементину, которая сейчас стоит за моей спиной и нагло подслушивает наш разговор.

– Ее здесь нет! – воспротивился Василий, оглядываясь по сторонам.

– Ты уверен?

– Да. Я почувствовал бы ее запах.

– Плохое у тебя обоняние.

– Ты с ума сошла! Она не такая, чтобы подслушивать чужие разговоры.

– Ты ее считаешь святой. Это и есть обман. Не бывают непорочных. Все мы неидеальны. И все мы подслушиваем чужие разговоры, хоть это и считается неприемлемым и постыдным. – Виктория обернулась и увидела еле видимое сияние, излучающее смешенные чувства страха и заинтересованности. – Я тебя вижу, как Божий свет. Ты сияешь, как блики солнца от воды. Нет больше смысла прятаться. Я сказала, как думаю. Ты можешь либо принять эти слова, либо отвергнуть. Это твое право. Как и право быть со мной дружелюбной или той, кто предпочитает меня не замечать, как угрозу. Если ты пройдешь мимо, так и не появившись, я все пойму и просто развернусь и уйду, не сказав ни слова. Если явишься в своем истинном обличии, я подойду к тебе и с превеликим удовольствием познакомлюсь с тобой. С девушкой, с музой, которая каким-то волшебным образом приручила к себе моего непослушного младшего брата.

Виктория улыбнулась. И перед ней из светлого пятна, отражаемого от окрашенного асфальта, появилась рыжая босоногая девушка в ситцевом платье, поношенном и грязном; скромная улыбка, пленительные глаза, красивые руки.

Она подошла к Виктории, протянула руку и сказала:

– Я хочу с вами познакомиться. И то, что вы сказали отчасти правда, которую глупо отрицать, которую я тщетно пыталась скрыть не только от Васи, но от самой себя. Меня зовут Клементина.

– Очень приятно Клементина. Меня зовут Виктория, как тебе уже известно.

– Очень приятно.

Они пожали друг другу руку.

– Есть ли здесь более укромное место для разговора? – спросила Виктория.

– Есть, – сказала Клементина. – Пойдемте.

– Почему я не вижу, как ты светишься? – спросил Василий у Клементины, когда взял ее за руку.

– Потому что у твоей сестры более развиты сенсорные чувства, чем у тебя.

Они вышли на узкую асфальтированную дорогу, которая огибала баскетбольные и теннисные площадки, огражденные высоким металлическими решетками.

Сойдя с дорожки, они углубились в густой лес, часть которого поросла на территории спортивного комплекса. Дойдя почти до забора, они остановились, расположившись в тени березняка, и сели на поваленное дерево.

– Вы правда встречались с отцом Домового? – спросила Клементина, чтобы не начинать тяжелый разговор.

– Да. Один раз. Мерзкий тип. Мне еще повезло, что он меня не убил.

– Вы правда любили десять лет Домового?

– А почему любила? Я и сейчас его люблю. Двадцать лет уже получается.

– С пяти лет? Это возможно?

– Как видишь, возможно.

– Кстати, поздравляю вас. Вы скоро станете мамой.

– Спасибо.

– Что вы чувствуете?

– Нечто, что невозможно описать.

– Понятно.

– Что ничего не понятно, – добавил от себя Василий. И засмеялся.

– Клементина, где ты родилась? – спросила Виктория.

– На другой планете, где и сейчас живу.

– Мне жаль твоих родителей.

– Мне тоже.

– Приемные родители – хорошие?

– Ужасные, мерзкие духи, которые заставляют меня делать ужасные вещи.

– Которые тебе не по душе, – добавила Виктория.

– Да, – согласилась она. – Если честно, я их ненавижу.

– Прости, что меняю тему нашего разговора. Но я должна сказать. Значит, ты родилась на другой планете, где живут злые духи?

– Да. О том, что там живут злые духи, я узнала только недавно от Васи.

– Домовой узнал об этом и того позже. Так что тебе еще повезло.

– Лучше бы я не знала.

– Рано или поздно узнала бы так или иначе.

– Наверное. Мерзко родится там, где живут одни пропавшие души…

– Ты, не пропавшая душа, если тебя во время излечить. Домовой ведь излечился, хоть и на его руках человеческая кровь.

– Но мне не излечиться, я твердо решила не поступать в колледж.

– Почему?

– Потому что, – она запнулась. – Я…

– А если тебя заставят? – не угомонялась Виктория.

– Не заставят, – запротестовала Клементина.

– Ты уверена?

– Да. Нет. Я не знаю. Они могут меня заставят, а это приведет…

Она замолчала.

– К чему, Клементина? К чему?

– Я… не могу сказать…

– Пожалуйста, только скажи одно, моему брату что-нибудь угрожает?

– Нет, – сказала она. Потом закрыла лицом руками. И закричала. – Я не могу больше врать!

Наступило молчание.

– О чем ты, Клементина? – теперь уже спросил Василий.

– Тебе грозит опасность, – еле выдавили она из себя. – Простите.

– Мне начать задать вопросы или ты сама расскажешь, что, как и почему? – обратилась Виктория к Клементине.

– Начну, – сказала Клементина и покосилась на Василия. – Прости, что не сказала сразу тебе об этом. Я боялась ранить тебя. Причинить боль. Потерять. Несколько недель назад приемные родители мне сообщили, что я должна причинить тебе невыносимую боль, чтобы меня взяли в колледж. Либо тебя изувечить так, чтобы ты до конца жизни остался калекой. Либо убить. Убийство и увечья – это верный способ заявить о себе в колледже, как о сильной личности. Сегодня они уехали подписывать соответствующие бумаги, что я согласна, но никто меня даже не спросил. К концу лета, после обучения теоретическим знаниям, я должна буду убить или искалечить тебя. Если не справлюсь – они помогут. Я им не верю. Мне кажется, они просто меня пугаю. Наверное. Сказать наверняка я не могу.

– Это правда? – спросил ошарашенный Василий.

– Правда. Правда, которая колит глаза, а душу разрывает на две части. Поэтому я так долго молчала, эгоистично хотела продлить нашу дружбу до конца лета, чтобы потом бросить тебя… чтобы ты больше никогда не приходил на стадион и сторонился его, как чрево ада, из которого нет выхода. Прости. Я поступила невежественно, кормя тебя пустыми надеждами на светлое будущее. Мы никогда не будем друзьями.

Василий молчал. Он окаменел. Его отчаяние настолько было велико, что он вошел в стадию ступора, мрачно глядя в глаза любимой.

– Неожиданно, – прошептала Виктория. – Или ожидаемо? – Она подошла к рыдающей Клементине, склонилась над ней и обняла. – Ты ни в чем невиновата, Клементина. Ты пешка в чужих и подлых руках. Тебя используют. Тобой манипулируют. Но ты не должна отчаиваться. Ты должна быть сильной ради себя, ради Василия.

– Я виновата! Виновата! – повторяла она, взявшись за руку Викторию, как за спасительную соломинку. – Только я! Если бы я послушала свое сердце, то я не стала бы встречаться с Васей и думать при этом, что все хорошо. Но я пошла на поводу предательских «возвышенных» чувств, которые обуздали мой разум и вскружили голову. И я влюбилась в него – в человека, теша свое самолюбие несбыточными мечтами, что мы всегда буде вместе и ничто – никто – нас не разлучит, ибо наша любовь чиста и непорочно. И вечна. Как же я ошиблась! Прости меня, Вася! Прости! Я люблю тебя, но моя любовь тебя недостойна! Я тебя недостойна!

Василий, в глазах которого стояли слезы, подошел к Клементине, присел на корточки, взял ее за свободную руку и сказал:

– Не говори так, что ты недостойна меня! Не говори! Это больно! Ты мой лучший друг, с которым мне хорошо и которого я люблю! Я тебя ни в чем не виню. Ни в чем! И хватит извиняться за то, что ты просто хотела любить! Как сказала моя мудрая сестра, ты невиновата. Тебя используют…

– Я утаила от тебя правду. Я подвергла тебя опасности. Я – чудовище!

– Постой. Ты во всем призналась. И это главное.

– Если бы…

– Что?

– Я утаила еще кое-что, потому что… потому что… не могла сказать всю правду. Просто не могла.

– А сейчас сможешь? – спросил у нее Василий.

– Да. Я построюсь, – самоотверженно сказала Клементина и, потупив взгляд на землю, начала говорить. – Не так давно к нам домой заходил сам отец Домового. Его глаза горели ненавистью, жестокостью и болью. Он властно и высокомерно оглядел владения, фыркнул и приказал моим услужливым приемным родителям отправить меня погулять, ибо, как он сказал, их ожидает серьезный разговор и коварно улыбнулся. Меня выгнали на улицу. В силу своей любознательности я оббежала дряхлую хижину, залезла на шаткую крышу, забралась на чердак и бесшумно пробралась к комнате, где они сидели, настолько близко, насколько в данной ситуации это было возможно. Я слышала его властный и грубый голос. Он говорил сначала о каких-то злых деяниях, потом стал причитать о боли, о страданиях, о печали и отчаянии, о постыдном унижении и пошатнувшейся карьеры Великого правителя. О том, что он никогда не простит сыну его подлую измену. Как и не простит ту, которая вскружила голову его мальчику, который ополчился на отца и сейчас ведет с ним войну.

– О боже! – воскликнула Виктория. – Войну! Ты уверена?

– Именно так он и сказал. Он долго говорил о межпланетной войне, которая приведет к тому, что одна из двух великих империй обязательно потерпит поражения. «Не может быть двух победителей. Либо его армия, либо моя! И я сделаю все возможное, чтобы уничтожить ЕГО! ». Так он сказал моему отчиму, который кивал головой, соглашаясь с каждым его словом.

– Что еще он сказал?

– Потом он предложил отцу и мачеху то, отчего они не могли отказаться.

– Что же это? – нетерпеливо спросил Василий.

– Он сказал: «Уважаемые друзья, вы же хотите прожить остаток дней в достатке и в роскоши, о которых вам даже и не снилось в самых чудных сновидениях? Чтобы вас все уважали и ценили? Конечно. Глупый вопрос. Я дам вам такую возможность. Как вы знаете, ваша уважаемая печерица не претендует на то, чтобы поступить в наш колледж. Нет у нее таких задатков. Но я готов закрыть глаза на этот факт и принять ее в колледж, в цитадель знаний. Если она выполнит одно простейшее задание под вашим непосредственным руководством. Именно: уничтожит земного мальчика, с которым завязала дружбу несколько месяц назад. Его зовут Василий. Если задание будет выполнено безукоризненно и четко, то я приму ее в наше элитное заведение». В комнате воцарилось тишина. Мачеха спросила: «А нам, какая выгода от этого?». Он снова засмеялся. И сказал: «Уважаемые, я думал, вы более сообразительны. Ну да ладно. Я объясню. Когда ваша печерица успешно выполнит задание и поступит в колледж, вы автоматически попадаете в Высшую Лигу. И не надо на меня так смотреть! Вы будите самыми востребованными духами по части воспитания детей! Сами посудите. Вы берете к себе падкого ребенка и делаете из него, не побоюсь этого слова, Великого, который имеет честь стоять в одном ряду со мной. И это еще не все! Убив этого двенадцатилетнего мальца, вы, мы совершим сокрушительный удар по бастиону Домового. Вы представляете? Вы будите героями! Богатыми героями, надо заметить».

– Они согласились, – догадалась Виктория.

– Сразу же. Расписались в каких-то бумагах. И пожали друг другу руки. Единственное, что спросил отчим у него, почему он сам не может выполнить это задания. Он ответил, что это не его дело. Потом сложил документы в папку и вышел из хижины. Я тем временем была уже на улице, якобы, поглощена вымышленной игрой. Он помахал мне рукой, улыбнулся и сказал: «Надеюсь, ты справишься, девочка моя». И исчез. Через минуту меня позвали в дом на серьезный разговор.

– Я не понял, ОН, что собираться выиграть войну, убив меня? – спросил Василий.

– Да, – ответила Виктория. – Я ничего не знала о войне. Не знала, что так все серьезно между отцом и сыном. Не знала, что нам грозит опасность. Кажется, меня сегодня ждет серьезный разговор с Домовым.

– А что же нам делать? – спросила Клементина у Вики.

– Прежде всего, вам следует сейчас перестать общаться. Теперь вам опасно быть вместе.

– Но мы не можем жить друг без друга! – возразил Василий.

– Так. Вот только не надо сейчас разыгрывать слезоточивую мелодраму. Я сама знаю, что требую от вас невозможного. Но так надо. Ради твоей же безопасности, Василий.

– Я полностью согласна с твоей сестрой, – сказала Клементина.

– Вы что обе сговорились! – возмутился он.

– Спасибо, – поблагодарила Вика Клементину, подмигнув ей.

– А что, если я не согласен на такие условия? – поинтересовался Вася.

– Тогда ты будешь дураком, который рискует своей жизни, жизнью своей семьи. Рискуешь своей любовью. Ты разве не понимаешь, что, если ты умрешь, что ты никогда не сможешь быть вместе с Клементиной? Так что придется смириться с тем фактом, что ты не увидишь Клементину до конца этого лета.

– Она права, Вася.

– Я знаю, – фыркнул он. И спросил. – Но хоть переписываться можно?

– И как ты себе это представляешь?

– Не знаю.

– Виктория, может, я буду передавать письма тебе, а ты – Василию? – предложила Клементина.

– Хорошая идея. Я согласна.

– Отлично! – обрадовался Василий и обнял Клементину.

– Когда возвращаются твои родители? – спросила Вика.

– Через полчаса, примерно.

– Но могут и раньше?

– Да, – подтвердила Клементина.

– Тогда предлагаю закончить наш разговор и начать прощаться.

Прощание было долгим и болезненным.

Глава 9

Виктория снова и снова прокручивала в голове события, произошедшие двумя часами ранее. Обычное знакомство с потусторонним духом окончилось неожиданным поворотом, открывающим несколько сокровенных тайн, тщательно скрытых от Викиного сознания и понимания, о которых она не должна была узнать, но узнала. Главным потрясением для нее стало то, что идет «скрытая» война между двумя духовными расами, война между отцом и сыном. Война, которая коснулась ее семьи, в частности, ее младшего брата, чья жизнь теперь в опасности.

Виктория решила сразу идти в школьный парк, к Элизабет.

Она ускорила шаг, почти перейдя на бег. Лоб покрылся испариной, лицо побагровело, пряди волос прилипли ко лбу, широкая свободная футболка взмокла от пота. Она почувствовать слабую боль в животе и остановилась. Перевала дыхание, отдышалась и пошла дальше, но уже спокойно и размерено, причитая себе под нос: «Успокойся, малышка. Куда вдруг побежала? С ума сошла? Хочешь потереть Алису, свою крохотную еще не родившуюся дочурку? Ты этого хочешь? НЕТ! Значит, хватит нестись, как паровоз. Успокойся. Ничего не произошло. Все живы, здоровы. Это главное. Поэтому не время отчаиваться и переживать из-за пустяка. Из-за пустяка? Пустяка! О чем ты болтаешь, Виктория? Это не пустяк. Василий в опасности. Возможно и твоя жизнь сейчас в опасности. Не забывай, что теперь ты не одна! Ты – мать! Ты помнишь об этом? Да! Вот и прекрасно!».

Перейдя дорогу, она зашла в парк и увидела Элизабет с Леонардо; они стояли в тени высокого тополя, Элизабет держала на руках Лео и что-то ему рассказывала.

Когда Лео заметил Викторию, он обрадовался, скромно ей улыбнулся и задергался в маминых руках, крикнув: «Виа! Мам, Виа!». Элизабет сначала не поняла, чему так радуется сын. Но потом, когда Лео стал показывать пальчиком на Вику, она обернулась и, рассмотрев Викин приближающийся силуэт, замахала ей рукой, отпустив сына навстречу любимой тете. Вступив на землю, он засеменил ножками, радуясь своему самостоятельному бегу. Виктория его подхватила на руки и закружила в воздухе.

– Что ты тут делаешь с утра пораньше? Соскучилась? – спросила Элизабет.

– И соскучилась. И хотела поговорить с твоим мужем, – ответила Вика.

– Я его сейчас нет. На работе… тяжелые трудовые будни… сама понимаешь. Если только в обед придет.

– А когда у него начинается обед?

– Через два часа.

– Понятно. Я что-то запамятовала, где он сейчас работает? – Виктория прекрасно знала, где он, якобы, работает.

– На заводе, – соврала Элизабет.

– Ах да точно! – Теперь все ясно. Элизабет знала о войне. Просто ничего не говорила ей. Но для чего? И почему? – В последнее время я какая-то рассеянная! Прости.