Кабинет доктора Ленга

Настала очередь Констанс. Она спустилась на первый этаж и прокралась по коридору – черный силуэт, почти неразличимый на черном фоне. Присев на корточки под окном будки охранника, она посмотрела на часы. У нее оставалось пять минут до того момента, когда Мёрфи должен был отпереть двери камер, спровоцировав побег.

Проблема заключалась в том, что охранник удобно устроился в маленькой сторожке и не собирался из нее выходить. Нужно было как-то выманить его, не вызвав преждевременной тревоги. Констанс хотела вывести Джо из камеры, прежде чем начнутся беспорядки.

Она глубоко вдохнула, выдохнула и снова набрала полные легкие воздуха. Потом прикоснулась языком к нёбу, вытолкнула воздух из груди диафрагмой и в последний момент снова опустила язык, заставив воздушный поток пройти над ним. Получившийся звук очень напоминал жужжание пчелы… у дальней стены будки.

Спрятавшись в темноте под окном, Констанс повторила трюк. На этот раз охранник услышал жужжание и поднялся на ноги, со скрежетом отодвинув стул.

Отец Констанс был поэтом, шутником и мечтателем. Самой сумасбродной из его идей было переселение из Лондона в Нью-Йорк незадолго до начала Гражданской войны. Он так и не прижился в Америке, но не утратил страсти к фокусам, которым научился еще в юности, на ярмарке в Ламбете, и забавлял детей чревовещанием вплоть до своей смерти от холеры в 1877 году.

Констанс опустила подбородок, сдавив гортань, и снова вытолкнула воздух из легких. Жужжание повторилось, только теперь оно было тоном ниже, как будто шло от самой земли. На жаргоне ярмарочных фокусников это называлось «сменить верхнюю технику на нижнюю».

Озадаченный тем, откуда взялась пчела в работном доме холодной зимней ночью, охранник открыл окно и высунул голову. Констанс тут же прижала смоченный препаратом кусок марли к его носу и рту, а несколькими секундами позже, прислонив неподвижное тело к стене, обшарила карманы охранника.

Ключа там не оказалось. Но это не стало неожиданностью, ведь Мозли предупреждал, что ключи обычно хранятся в подвале, от греха подальше. Констанс снова проверила время: прошло три минуты. Она представила, как двумя этажами выше Мёрфи так же стоит в темном коридоре, готовый ввергнуть весь остров в невообразимый хаос.

Она добежала до «большого зала», но видела только ярусы камер. Зато ей были слышны ночные звуки, плывшие в замкнутом пространстве.

Наверху прозвучали шаги: это Мёрфи быстро зашагал к дальней камере третьего этажа, собираясь выпустить на свободу всех демонов ада. Подстегнутая его действиями, Констанс рванулась к двери камеры и вставила один из двух изготовленных ключей в замочную скважину. Со всех сторон, в том числе сверху, зазвучали голоса: сонные, удивленные, раздраженные. Она отперла замок и открыла дверь. Внутри, в полутьме, кто-то неподвижно сидел на грязном соломенном тюфяке. Неподвижно, но навострив уши: он тоже слышал чревовещательную пчелу. Ощущая, как отчаянно бьется ее сердце, Констанс шагнула к одинокому щуплому мальчику. В ядовитом воздухе повисло напряжение, точно она попала в электрическое поле, скованная его неодолимой мощью.

Мальчик вскочил на ноги и попятился, во все глаза глядя на нее. Наверху Мёрфи с металлическим лязгом отворил дальнюю камеру третьего этажа.

В тусклом свете Констанс не могла рассмотреть лицо мальчика. Она шагнула в камеру, и он снова отступил.

– Джо, я не сделаю тебе ничего плохого, – сказала она. – Я пришла забрать тебя отсюда.

Мальчик не шелохнулся. Наверху хлопнула дверь второй камеры, и Мёрфи выкрикнул:

– На выход, ребята! Разбегайтесь скорей!

Теперь проснулись заключенные всех трех ярусов. Поднялся неимоверный шум.

Констанс подошла еще ближе. Мальчик напоминал дикое животное, сжавшееся в комок, готовое убежать. Сообразив, как она выглядит в своем трико, Констанс сняла шапку и встряхнула волосами, а потом присмотрелась к мальчику.

– Кто это так тебя? – спросила Констанс, показывая на почерневший, заплывший глаз Джо.

Сначала он ничего не ответил. И вдруг…

– Это повар, – прозвучал его голос.

Голос из самых глубин памяти Констанс.

На пару мгновений она застыла, словно парализованная. По лестнице эхом прокатился топот шагов, а голоса слились в единый рев. Констанс схватила Джо за руку, крикнула: «Идем!» – и потащила его к двери в подвал, опередив толпу, что собиралась у нее за спиной.

14

Констанс мчалась вниз по лестнице, держа Джо за руку. Они уже добрались до подвальной площадки; сверху по-прежнему доносился стук железных дверей, крики и топот ног. Констанс уловила также приглушенные удары и вопли из подвального коридора: это очнувшийся повар бился в заблокированную дверь. Взглянув еще раз на синяк, расплывшийся по пепельно-бледному в свете лампы лицу Джо, Констанс на миг задумалась, не поквитаться ли с негодяем. Но времени не было. Она крепче сжала руку Джо и выскочила в ночную темноту.

Пока они сломя голову неслись по подвалу, Джо сопротивлялся и вырывался, но, выскочив наружу, уже по своей воле добежал через лужайку до лавровой рощи, где оба остановились и спрятались. Через мгновение людской поток хлынул в подвальную дверь. Кто-то ковылял в кандалах, кто-то бежал налегке, многие кричали, радуясь нежданному избавлению.

Из Октагона раздался заунывный вой сирены. Столпившиеся возле двери заключенные с третьего этажа обезумели и принялись расталкивать друг друга, спеша вырваться на свободу.

Констанс заметила среди них Мёрфи, выпрямилась и помахала ему. Тяжело дыша, он юркнул в заросли лавра.

– Такое зрелище вовек не забудешь, – заявил он с возбужденной усмешкой. – Весь этот сброд вылетел из камер, словно осы из гнезда, если по нему поддать ногой… простите мою вольность, мэм.

Констанс обернулась к Джо:

– Это Пэдди Мёрфи. Он помогает мне забрать тебя с острова. – Она замолчала, испытывая непривычное ощущение: не находилось нужных слов. – Я понимаю, как странно это все выглядит. Но прошу тебя, доверься мне. Когда мы благополучно выберемся из этого ужасного места, я все объясню.

Джо инстинктивно съежился при появлении дюжего извозчика, но не стал сопротивляться, когда Констанс снова взяла его за руку. Все трое пробрались сквозь самую гущу лавровых зарослей, а потом понеслись к безлюдному берегу, где была спрятана лодка.

Они спешили к реке, выбирая места потемней. Джо все так же молчал. К работному дому сбегались охранники из Октагона и исправительного дома, хватая отставших заключенных. До Констанс долетали звуки борьбы, крики и проклятия. Над Октагоном продолжала выть сирена, повсюду загорались керосиновые факелы – светлячки на бархате ночи.

Они спустились с небольшого обрыва к спрятанной лодке. Заливистый лай собак добавил новую нотку в многоголосый сумбур.

– Быстрее! – сказала Констанс, обращаясь к Джо. – Вот наша лодка.

Она отпустила его руку, чтобы он смог запрыгнуть, но мальчик развернулся и побежал по берегу на север. Мёрфи с проклятием бросил весла обратно в лодку и пустился в погоню. Констанс, куда более проворная, тоже кинулась следом за Джо, но не прямо, а по дуге, стараясь отрезать его от обрыва. Быстро обогнав подрастерявшего силы и сноровку мальчика, она повернула ему навстречу.

Джо удивленно посмотрел на нее и попытался уйти вглубь острова, но Мёрфи разгадал его намерение и преградил ему дорогу. Джо остановился и затравленно огляделся. От берега в черную воду уходил подгнивший, покосившийся пирс. Мальчик рванулся к нему, перескакивая через сломанные сваи и просевшие доски, пока не очутился на самом краю причала. Здесь ему пришлось остановиться.

Констанс испугалась, что Джо прыгнет в воду. Но он этого не сделал. Она знаком велела Мёрфи не подходить ближе.

– Джо, – крикнула Констанс, стоя на другом конце разрушенного причала, – вернись! Дай мне увезти тебя отсюда. Я… твоя тетя. Я приехала, чтобы помочь Мэри и Констанс. Мне пришлось через многое пройти, чтобы освободить тебя, в память о твоих покойных родителях. Если ты останешься здесь, то скоро погибнешь. Прошу тебя, Джо, доверься мне, пока мы не уплывем в место, где тебе не будет грозить беда. И если после этого ты захочешь покинуть меня, я не стану тебя удерживать.

Может быть, ее слова произвели впечатление на мальчишку, но он не подал вида… и ничем не показал, что признал в ней родственницу. Он оглянулся на административные здания, где уже зажглись газовые фонари. Потом повернулся обратно к воде и шагнул на крайнюю доску пирса.

– Не надо, Джо! – крикнула Констанс. – Течение очень сильное. Мне придется прыгнуть за тобой. Я ведь знаю, что ты не умеешь плавать.

Мальчик обернулся. Констанс сделала шаг прочь от причала, потом еще один. Джо медленно направился к ней по сломанным доскам. Констанс снова протянула ему руку. Он помедлил немного, а потом, с отчаянием человека, цепляющегося за последний шанс – будь что будет! – взял ее руку и крепко сжал.

Через несколько минут, меж тем как лай собак приближался, они уже сидели в лодке. А вскоре превратились в крохотную точку посреди Ист-Ривер, направляясь под покровом темноты к Манхэттену.

15

2 декабря 1880 года, воскресенье

По каменному коридору больницы Бельвью, окруженный привычными запахами хлорки, нашатыря и фекалий, шел выдающийся хирург. Он размеренно шагал мимо суетящихся сестер милосердия, санитаров, стажеров из врачебно-хирургического колледжа Колумбийского университета и подсобных рабочих. Сам хирург, занимавший почетную должность консультанта, никуда не спешил, сполна наслаждаясь атмосферой болезни и страдания.

Многие больницы и частные клиники боролись за него, но он выбрал Бельвью. Старейшее в Соединенных Штатах медицинское учреждение ввело в обиход такие прогрессивные нововведения, как санитарные нормы и регулярные прививки, но это не сыграло особой роли в его выборе. Куда важнее был размер больницы, обеспечивающий практически неограниченное разнообразие пациентов со всевозможными недугами. Хирург шагал по коридору деловито, как повар прохаживается по овощной лавке, готовый воспользоваться любой возможностью.

Долгие годы он обучался врачебному искусству в медицинских школах Гейдельберга и Оксфорда. Поначалу занимался общей медициной, но потом увлекся проблемами рассудка. Он чувствовал, что именно здесь отыщутся достойные внимания загадки, ведь больше всего его увлекала тайна безумия. В Гейдельберге он сосредоточился на диагностике и лечении душевных болезней – на том, что позже получило название «психиатрия». Особый интерес у него вызывала хирургия мозга, ослабляющая симптомы безумия, сексуальных отклонений и психозов. За время обучения и клинической практики у него сформировались свои представления о нервной системе человека, о ее взаимосвязи с душевным здоровьем и особенно с процессом старения.

В этот час он как раз направлялся в психиатрическую лечебницу Бельвью. С первого этажа спустился на несколько пролетов лестницы к железной двери. За ней, еще ниже, располагалась другая. Здесь, в подземных этажах Бельвью, запахи и шум донимали еще сильнее. Миновав комнату санитаров и пост охраны, он вошел в лучше всего защищенное отделение больницы, где обитали самые буйные и опасные пациенты.

Он свернул в другой коридор, зарешеченные двери которого мало отличались от тюремных.

– Доброе утро, доктор! – обратился к нему студент-медик. – Пришли на воскресный обход?

– Просто хочу взглянуть на результаты процедур за последнюю неделю, Норкросс. Не желаете составить мне компанию?

Зардевшись от оказанной ему чести, студент повел хирурга по коридору, временами останавливаясь возле запертых дверей, за которыми содержались закованные в цепи или связанные пациенты. Не заходя внутрь, хирург выслушивал доклад Норкросса о том, как они перенесли операцию, и об изменениях жизненно важных показателей. У двух пациентов наметилось улучшение. Одному хирург порекомендовал продолжать гидротерапию с применением ледяной воды, другому – давать микстуру из спорыньи и йодистого железа bis in die[36]. Состояние третьего не изменилось, четвертый был на последнем издыхании. Хирург велел студенту, как только пациент умрет, отправить тело в колледж: в анатомических классах вечно не хватало свежих трупов.

– Вот еще что, Норкросс, – сказал хирург. – Среди вновь поступивших нет никого интересного?

– Только один, доктор, – прозвучал ответ. – Доставлен позавчера вечером. Простите мою вольность, но боюсь, справиться с ним не по силам даже вам. – Он помолчал. – Сами послушайте, доктор.

Хирург постоял, прислушиваясь к надрывным крикам из дальнего конца коридора, приглушенным из-за толстых стен.

– Итак, Норкросс, вы подарили мне достойный внимания случай, – сказал хирург. – Мы не должны терять веру в mens sana in corpore sano[37]. Прошу вас, показывайте дорогу.

Они двинулись дальше по коридору, мимо тощих, как скелеты, пациентов, скорчившихся у стены в полубессознательном состоянии или яростно вырывавшихся из смирительных рубашек. Вопли становились все громче по мере приближения к последней камере. Там буйствовал одетый в лохмотья мужчина в цепях. Двое медиков остановились поодаль от железной решетки, чтобы до них не долетали слюна, пот и кровавая мокрота.

– Поговорите с ним, – сухо попросил доктор студента.

– Прошу прощения?

– Сделайте мне одолжение.

Студент прочистил горло и задал буйному пациенту ряд вопросов, каждый из которых вызывал лишь очередной взрыв бессвязных криков.

– Благодарю вас, Норкросс, – сказал хирург, и студент отступил назад. – Каков ваш диагноз?

Норкросс заметно нервничал.

– Э-э… непрекращающийся бред, агрессивный психоз… полное ментальное отчуждение от норм общества.

Хирург слегка улыбнулся, опознав фразу из учебника.

– Общества или даже цивилизации. Ваша формулировка, Норкросс, немного отдает студенческой скамьей, но тем не менее верна. Какое лечение предлагаете?

– Я бы сказал, что пациент неизлечим.

– Может, и так, но какие хирургические процедуры вы бы рекомендовали?

Студент выдохнул с тайным облегчением.

– Лейкотомия? – предложил он с легким сомнением.

– Превосходно. Префронтальная лейкотомия…[38] И чем скорее мы избавим это существо от страданий, тем лучше. Договоритесь с доктором Коли, чтобы он внес операцию в расписание.

Доктор Коли, старший психиатр Бельвью, заведовал психиатрической лечебницей.

– Обязательно. Могу я предложить ему определенное время?

Хирург взглянул на карманные часы:

– Удобнее всего завтра утром. Я обедаю в час дня, так что передайте доктору Коли, что операционная и пациент должны быть готовы к половине двенадцатого.

– Да, доктор, – ответил Норкросс и нерешительно добавил: – Позвольте спросить: вы будете проводить операцию долотом?

– Нет, Норкросс, в этом случае вряд ли нужны такие хлопоты. Одно отверстие в черепе трепаном, затем зачистка и удаление поврежденных тканей… – Он на мгновение задумался и закончил: – Девятидюймовой кюреткой[39].

Доктор заметил, что студенту все это интересно, и его брови взлетели вверх.

– Вы хотели бы присутствовать на операции?

– Очень хочу, сэр.

– Превосходно!

Хирург предпочитал работать со способными студентами, а не со свежеиспеченными врачами. Студенты были податливее, лучше воспринимали новые идеи.

– Не могли бы вы обговорить детали с доктором Коли?

– Сей же миг, сэр.

– Благодарю. В таком случае я с вами прощаюсь. До завтра!

– До завтра. И спасибо вам еще раз, доктор Ленг!

Хирург благодушно махнул рукой, резко развернулся, так что плащ обвился вокруг его стройной фигуры, и зашагал обратно по коридору несколько быстрее, чем по дороге в отделение.

16

23 мая, вторник

Капитан-лейтенант Винсент д’Агоста вышел из полицейской машины на Сентрал-Парк-Вест и посмотрел на колонны у входа в Американский музей естественной истории. Так много воспоминаний, связанных с этим огромным зданием: хороших, плохих, жутких. Несмотря на все безумные события, что произошли там, он все еще был очарован этой громадиной.

Рядом притормозил фургон экспертной службы. Начальник бригады криминалистов Джонни Карузо выбрался наружу со своей командой. Они разгрузили оборудование и приготовились тащить его в музей по ступенькам.

– Мальчишкой я очень любил это место, – сказал Карузо, подходя к д’Агосте с рюкзаком на плече. – Няня часто приводила сюда нас с сестрой и миловалась со своим бойфрендом за тотемным столбом в Индейском зале, пока мы носились без присмотра.

– А когда я был мальчишкой, – ответил д’Агоста, – меня отругал охранник за попытку забраться на слона в Африканском зале. Думаю, у каждого ньюйоркца что-нибудь да связано с этим местом.

Карузо усмехнулся:

– Это точно. А разве ты не участвовал в расследовании загадочного дела с убийством в музее примерно десять лет назад?

Д’Агоста покачал головой, не подтверждая, но и не отрицая этого.

– Теперь здесь стало спокойнее.

И то правда: спокойнее – до недавнего времени. Но, по крайней мере, это дело отличалось от череды похожих друг на друга до оторопи, угнетающе бессмысленных перестрелок, поножовщин, изнасилований и убийств, которые д’Агосте приходилось расследовать в последние несколько лет: при прежних городских властях поднялась волна преступности. Д’Агоста ощущал себя выгоревшим дотла.

Парочка автомобилей местного отдела по расследованию убийств остановилась рядом с фургоном криминалистов. Похоже, каждый рвался поучаствовать в раскрытии дела. Д’Агоста огляделся: все в сборе.

– Отлично, ребята, идем, – сказал он.

Они поднялись по ступенькам и прошли через огромные бронзовые ворота. Было два часа пополудни, в Ротонде толпились посетители. Эхо восторженных детских голосов носилось под сводом. Д’Агоста разглядел директора музея, Лоуэлла Картрайта, торопливо огибавшего хвост огромного скелета бронтозавра. Директор был высоким и тощим, как огородное пугало, и его спутникам приходилось бежать трусцой, чтобы не отстать.

– С прибытием, – шепнул д’Агоста Карузо, когда директор подошел к ним.

– Очень рад, что вы смогли приехать, – заговорил Картрайт. – Разрешите представить вам Мартина Арчера, начальника службы безопасности, и Луизу Петтини из отдела по связям с общественностью.

«Связи с общественностью, – подумал д’Агоста. – Хотя бы в этом музей не меняется. Здесь всегда были одержимы общественным мнением».

– Несчастный случай произошел в отделе млекопитающих, – сказал Арчер. – Мы пойдем прямо туда.

Д’Агоста оставил его слова без ответа. По его представлениям, голый хранитель, запертый в морозильнике, никак не мог стать жертвой несчастного случая. Он пожалел об отъезде старого приятеля, Пендергаста. Тот собрался во Флориду, ненадолго, но с тех пор прошло уже три месяца. Чего бы только не дал д’Агоста за то, чтобы загадочный, скрытный агент ФБР стоял сейчас рядом с ним. Господи, одно и то же, все время одно и то же: он уже сыт по горло!

Картрайт оглядел собравшихся.

– Вам действительно нужны все эти люди, лейтенант?

– Это стандартный регламент работы нью-йоркского отделения, – ответил д’Агоста.

Картрайт вывел криминалистов из Ротонды. Все направились к неприметной двери, за которой оказался огромный служебный лифт, с тяжеловесной медлительностью поднявший их на пятый этаж. Из него они вышли в просторное помещение с ветвившимися во все стороны коридорами. В воздухе ощущался сильный запах смерти – слишком сильный для одного мертвого хранителя. К тому же он, кажется, лежал в морозильнике.

– Дальше по коридору находится камера мацерации, – объяснил Картрайт. – Отсюда и запах.

«Камера мацерации». Д’Агоста вспомнил, что так называется место, где трупы животных превращают в скелеты, размачивая их в теплой воде, пока плоть не сойдет с костей. Чудесненько!

– А морозильная камера – в этой стороне, – добавил Картрайт.

Они повернули налево, потом направо, и д’Агоста совершенно запутался. Группа оказалась под самым карнизом музея, где крыша уходила вверх, образуя замысловатый лабиринт арок и стропил.

Наконец они подошли к серой металлической двери, футов десяти в высоту и столько же в ширину, помятой и оцарапанной за долгие годы. Все остановились возле нее, заметно нервничая.

– Тело все еще там? – спросил д’Агоста.

– Мы ничего не трогали. Он так замерз, что превратился в ледышку.

– А какая температура внутри? – поинтересовался Карузо.

– Двадцать градусов ниже нуля.

– Опля, – пробормотал Карузо. – Я забыл парку.

– Мы можем выдать вам плащи, – не переставая улыбаться, сказал директор.

Он подал знак одному из спутников. Тот открыл шкаф со старыми, засаленными плащами на одном стеллаже и такого же сомнительного вида перчатками на другом.

– У вас прекрасная коллекция ископаемых, – заметил Карузо, опасливо прикоснувшись к одному из плащей. – Но, думаю, у нас возникнут трудности, если мы попытаемся надеть их поверх комбинезонов.

Криминалисты посмотрели на д’Агосту, ожидая какого-нибудь решения. Он постарался сдержать раздражение: обо всем этом следовало подумать заранее. Да, там, за дверью, находится место преступления, но как собрать улики, не отморозив себе задницы?

– Что там лежит, почему надо держать это замороженным? – спросил д’Агоста.

– Животные и части их тел, – ответил Картрайт. – Там хранятся замороженные слоновьи шкуры, собранные еще Тедди Рузвельтом. Когда придет время, мы заменим ими те, что выставлены в зале Африки. Еще есть горилла, которая недавно умерла в зоопарке Бронкса и ожидает мацерации. Ну и так далее.

– Горилла, – протянул д’Агоста. – Ладно… Вот что мы сделаем. Будем заходить внутрь посменно. Дверь не закрывать. Плащи не надевать. Первая смена будет работать столько, сколько сможет, потом придет вторая. И так до тех пор, пока не закончим.

– Мы не сможем держать дверь открытой так долго, – предупредил директор.

– Будем входить и выходить как можно быстрее. Если понадобится, станем закрывать за собой дверь, чтобы камера снова охладилась. Это вас устроит? В смысле сколько пройдет времени, прежде чем горилла оттает?

Картрайт выглядел недовольным.

– В морозильнике стоит датчик тепловой тревоги.

– Вот и прекрасно. Он будет подавать сигналы, когда нужно закрыть дверь и сделать перерыв. – Д’Агоста обернулся к Карузо и остальным. – Начинайте.

Криминалисты переоделись в защитные комбинезоны. Арчер, начальник службы безопасности, открыл замок и повернул дверь, подвешенную на массивных петлях. Из морозильника хлынул поток обжигающе холодного воздуха, и коридор наполнился облаками пара.

Д’Агоста невольно ахнул. Хранитель растянулся на полу в нелепой позе: голова приподнята, рот открыт в застывшей гримасе, округлившиеся глаза подернуты инеем. Он лежал в нижнем белье и в одном носке. Остальная одежда была разбросана по всему морозильнику: пиджак, брюки, жилет, ботинки. Не было только плаща.

Первая смена вошла внутрь, д’Агоста остался у двери наблюдать за ними. Фотограф делал снимки, специалисты по сбору отпечатков вооружились пинцетами и ультрафиолетовыми фонарями. Коронер склонился над телом, осматривая его с головы до ног.

Д’Агоста повернулся к директору:

– Как его имя?

– Юджин Мэнкоу.

– Почему он без плаща?

– Не знаю.

– Как по-вашему, что он здесь делал?

– Загадка. Морозильная камера относится к отделу млекопитающих. А он из антропологии. Нам точно известно, что вечером его здесь не было. Поэтому, что бы ни произошло, это случилось ночью. Многие хранители работают допоздна, и мы не принимаем особых мер безопасности, за исключением закрытых дверей. Но у него мог быть ключ.

– В этом морозильнике хранятся антропологические образцы?

– Нет, у них свои складские помещения.

Д’Агоста достал фонарик и осмотрел дверь морозильника. Она явно была старой работы: тяжелая, помятая и грязная. С внутренней стороны имелся поворотный запор с надписью: ЭКСТРЕННЫЙ ВЫХОД. Ручка была поднята вверх.

– Так всегда делают на случай, если кого-нибудь ненароком закроют здесь, – объяснил Картрайт.

– Похоже, он не сработал. – Д’Агоста осветил ручку фонариком и повернулся к Карузо. – Нужно поискать скрытые отпечатки. – (Карузо кивнул.) – Ты взял с собой оружейника или механика? Я хочу, чтобы кто-нибудь осмотрел механизм.

– Значит, Пол Нгуен. Эй, Пол!

Один из криминалистов подошел к ним.

– Вы не могли бы взглянуть на запор экстренного выхода? – спросил д’Агоста. – Нужно установить, почему он не сработал.

– Пустяковое дело.

Механик тут же принялся за работу: открутил щиток, направил на механизм луч налобного фонаря и стал ковыряться в замке.

Из морозильника, поеживаясь, вышел коронер.

– Осмотрен и готов к отправке.

– Время смерти?

– Предположительно, рано утром, учитывая то, что он промерз до костей. Когда вернусь в лабораторию, посчитаю точнее.