Записки городского хирурга

– Брат, помоги! Доктор, Фируз умирает, – услыхал я знакомые, как под копирку, слова.

– Обязательно поможем! – подтвердил я, сурово сдвигая к переносице брови. – Спасем твоего Фируза! Тебя как зовут? – спросил я невысокого тучного узбека со стандартной поблескивавшей инеем трехдневной щетиной, в черной нейлоновой рубашке, но почему-то с зелеными пуговицами.

– Я – Якуб, доктор! Спаси Фируза!

– Ну, мы оставляем вам пациента? – бестактно встрял в диалог врач «Скорой помощи».

– Где сопроводительный талон?

– Вот! – протянул «скорик» исписанный мелким почерком стандартный бланк.

– Коллега, что вы тут за ерунду написали? – возмутился я.

– Где? Что такое?

– Вот! Что это за диагноз – «острый живот»?

– Обычный хирургический диагноз, – пожал плечами работник «неотложки». – Что вам не нравится?

– Дмитрий Андреевич, не кипятитесь, – вмешался подошедший Витя. – Тут так принято, «скорики» пишут «острый живот», им можно. Мы уже либо конкретизируем, либо снимаем диагноз.

– Безобразие! – кипятился я. – На Дальнем Востоке сколько с этим воевал, и в Питере то же самое.

– Больше 80 % тех пациентов, которых доставляет «Скорая помощь», мы отправляем домой. Нам, разумеется, такой диагноз непозволителен, но им разрешается. Они везут всех подряд, боятся пропустить острую хирургическую патологию, поэтому так и пишут. Они же не хирурги.

– Ну и зачем нам тогда врачи на «Скорой»? В Америке вон парамедики работают. Чего шесть лет штаны протирать?

– Отчего же, есть и такие врачи, что и правильные порой диагнозы пишут. У нас, к примеру, в больнице принято, что если «Скорая» сразу написала «острый аппендицит» или «желчнокаменная» болезнь, то мы их даже не смотрим.

– А кто же их диагностирует?

– Первая хирургия, они же – лапароскописты. В Питере почти все аппендициты и холециститы оперируются лапароскопически. По-моему, они уже только за сегодня четыре аппендицита прооперировали и два холецистита.

– Здорово! Вот что значит век новых технологий! Мы, значит, без работы сидим.

– Нет, мы без нее не останемся, все алкоголики и гастрики – наши. Плохо, что аппендициты к нам редко попадают. Учиться не получается.

– А, ты в этом смысле.

– Конечно, тут лет десять можно проработать и ни разу самому никого не прооперировать. Заведующий точно нам никого не даст. Раньше по экстренке давали хоть аппендициты. Сейчас и того нет. Вот приходится на крючках «висеть», каталки таскать и анализы разносить, – печально завершил Виктор.

– И что, совсем аппендицитов нет?

– Бывают, но очень мало. Если под маской «острого живота» неопытный врач привезет больного, тогда мы оперируем уже традиционным способом.

– Странно, а первой хирургии нельзя передать, раз у них все уже отработано?

– Нет! Так принято!

– Доктор, нас смотреть будешь? Фирузу совсем плохо, – робко напомнил о себе Якуб.

– Да, дорогой! Иду смотреть! Пусть ляжет на кушетку и освободит живот!

Осмотр Фируза показал, что и у него положительный симптом «хлопкороба». Проще говоря, очередной симулянт. Но положено обследовать. Назначил весь комплекс и отправил по этапу во главе с Мишей.

Надо сказать, что все иностранцы совершенно бесплатно у нас обследуются и оперируются, если необходимо, даже при отсутствии полиса.

Больше того, если они пережили операцию, то еще три дня могут лечиться бесплатно, только нужно оформить соответствующие бумаги и подписать их у главного врача. Далее положено заключать с ними договор, и они обязаны оплачивать дальнейшее свое пребывание. Надо заметить, в приличную копеечку влетает. Но мы – гуманная нация, и если у гастарбайтера нет денег, то он лечится до полного излечения бесплатно.

Мои знакомые, например, в Ташкенте в том же году загремели в их больницу с аппендицитом. «Добрые» узбекские эскулапы вытянули у них в общей сложности 15 тысяч долларов. Потому что они русские. По закону гостеприимства, надо полагать.

Другой мой знакомый ездил по делам в Израиль. И там, в Земле обетованной, воспалился у него червеобразный отросток. Участливые хирурги, кстати, наши бывшие соотечественники, обследовали его всего за 500 долларов. Вынесли верный диагноз одного из сложных видов аппендицита – ретроперитонеального – и… предложили за 25 000 у. е. расстаться с рудиментом толстой кишки. Знакомый созвонился со мной, купил за 200 у. е. билет до Питера и, превозмогая боль, сел в самолет. Вскоре он оказался на нашем операционном столе, где мы ему совершенно бесплатно выполнили аппендектомию. Жизнь спасена, осложнений не последовало.

После Фируза доставили Раджаба в сопровождении Парвиза. Он нагонял тоску на окружающих нечеловеческим стоном и до крови кусал мясистые губы. По итогу и Сухроб, и Фируз, и Раджаб, и доставленный под утро Абдулло были обследованы согласно медико-экономическим стандартам, принятым в нашей стране, и благополучно отпущены к месту проживания.

По мере завершения диагностического поиска «тяжелобольные» поправлялись прямо на глазах. И после слов «Ничего страшного у вас мы не нашли, в оперативном лечении не нуждаетесь» плечи у страдальцев выпрямлялись, и они смущенно покидали помещение, забыв о своей благодарности. Один только Сафар, который сопровождал Сухроба, пытался всучить мне мятые, пахнущие семечками двести рублей.

Когда я вернул ему деньги, глаза его прояснились, и он торжественно произнес:

– Спасибо, доктор. А Мамлакат Наханову я знаю! Я, как и ты, тоже был пионером, и наша дружина носила ее имя. После развала Союза ее имя не принято вспоминать. Молодые парни уже не знают, кто она такая.

– Главное, чтоб ты не забыл, Сафар!

Еще доставляли больных с острым панкреатитом, прободной язвой, желудочным кровотечением. Мне удалось ночью самостоятельно, в паре с Мишей, прооперировать больного с перфоративной язвой желудка.

Были еще какие-то операции. Ночью тоже принимали каких-то больных, но в памяти они не задержались. Рутина. Что-то еще оперировали. К утру к концу дежурства оказалось, что мы приняли 35 человек по приемнику. Десять положили на отделение, пятерых прооперировали. Ноги гудели, голова плохо соображала.

– Ну как, Дмитрий Андреевич, первое дежурство? – спросил утром заведующий после того, как мы передали дежурство третьей хирургии.

– Да бывало и похуже! – наигранно бойко отрапортовал я.

– Ну и славно! Только учтите: сегодня понедельник, дежурство заурядное. Самое тяжелое бывает по пятницам.

– О как! А я как раз в пятницу и дежурю.

– Пятница-развратница! Так шутят у нас молодые доктора. Рассказать, почему?

– Не надо! Рассчитываю сам изнутри познать, – самоуверенно произнес я. – Чем это так пятничное дежурство от остальных отличается?

И вы знаете – познал.

Глава 4

Пятница-развратница

После первого дежурства приходил в себя почти сутки. Когда работал в областной больнице на Дальнем Востоке, тоже приходилось не спать по ночам и по многу часов стоять у операционного стола, выполняя сложные вмешательства. Приходилось вылетать по санитарному заданию и в отдаленные районы области. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, с чем мне пришлось столкнуться в Питере.

Во-первых, полное отсутствие младшего медперсонала и минимум среднего довольно ощутимо увеличивало и так не маленькую нагрузку, так как приходится выполнять их работу самому.

Во-вторых, чрезмерно завышенный, как мне показалось, поток больных, где добрая половина абсолютно не по показаниям направлялась к хирургу врачами поликлиники и «Скорой помощи». А по существующему в больнице положению к какому специалисту больной направлен, тот и обследует его до победного конца. Привезли, к примеру, пациента с диагнозом желудочно-кишечное кровотечение, у него оказалось носовое, его надо бы сразу лор-врачу отдать, но ты его должен обследовать, доказать, что не из желудка кровотечение происходит, и только потом передавать.

В-третьих, очень много нудной и, на мой взгляд, ненужной писанины. На каждого больного заводится история болезни, которая оформляется по всем правилам. Как известно, больше половины рабочего времени у врача приходится на написание бумаг, а при таких условиях бумажная работа увеличивается. Многие врачи, не успев расправиться с историей болезни по дежурству, вынуждены задерживаться и завершать начатые записи. На Дальнем Востоке, к примеру, история заводилась только на больного, которого уже госпитализировали в стационар.

Потом появятся и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых. Это те три основнх неудобных момента, которые отложились в памяти от самого первого дежурства.

Хорошо отдохнув и помня о своих ошибках, я прибыл на дежурство в пятницу без опоздания и в прекрасном расположении духа вошел в больницу. Предъявив пропуск, беспрепятственно миновал вахту и, напевая какой-то веселый мотивчик, поднялся к нам на отделение.

– Дмитрий Андреевич, быстро переодевайтесь и бегом в операционную, – вместо приветствия, как всегда, коротко бросил заведующий.

– А что стряслось?

– Ножевое ранение в живот, пять минут назад доставили по «Скорой». Уже подали в операционную по шоку. Там, похоже, внутрибрюшное кровотечение.

– Так, где шоковый хирург? Я же сегодня по приемнику?

– Идите в операционную, вам говорю! – несколько повысил голос Трехлеб. – Шоковый хирург сегодня будет с пяти часов вечера.

«Чудно все как-то, – думал я, спускаясь в операционную. – Почему шоковый хирург с 17:00, когда шоки в любой момент могут привезти?»

– Доброе утро, коллега! – весьма бодро, несмотря на изматывающее ночное дежурство, встретил меня Петр Долгих, хирург третьего отделения. Он нес дежурство по шоку в рядах предыдущей бригады. – Вот вручаю судьбу этого пострадавшего в ваши надежные руки. Его подкинули к нам, когда еще девяти не было, формально мы им должны заниматься. Но вы же понимаете: уже девять, смена закончилась. Вы – здесь, вам и карты в руки. Группу крови я ему определил, занесу в отделение переливания на подтверждение.

– Сами понесете?

– Разумеется, сам, а что?

– Сестры разве не могут отнести?

– Что вы! Сестры у нас на вес золота, мы их бережем! – весело сообщил Долгих. – Сами носим, ножками, ножками – и на первый этаж.

– Там что произошло? – поинтересовался я, надевая колпачок и фартук, висевшие в предоперационной, кивнув в сторону операционной.

– Трудно сказать. Он пьян как сапожник, кровь на этанол мы тоже взяли. Похоже, очень широким ножом ударили: из раны на животе внутренние органы выпали.

– Так надо оперировать! Немедленно! Вы вызвали анестезиологов?

– Вызвал, но и у них пересменка. Там номера отделений возле телефона, продублируйте еще раз. Я вам не нужен?

– Нет, спасибо! Хотя, знаете, у меня есть один вопрос. Вы не в курсе, почему Трехлеб сообщил, что шоковый хирург начнет работать только с 17.00? Отчего так произошло?

– Ха-ха! – развеселился Петр. – Да оттого, что тут самый что ни на есть бардак! Обыкновенный российский бардак и беспредел! Нам, видите ли, переработку часов не оплачивают, только голую ставку. У кого больше получается, старшая медсестра, когда табель составляет, уменьшает часы в дежурствах, проставляя их с пяти вечера. И все равно бывает, что перерабатываем. В общем, получается, что работаем бесплатно, за идею!

– Простите, что-то я не очень вас понял – как так?

– Да тут никто ничего понять не может. Заведующий составляет график дежурств на ближайший месяц. Все, что превышает норму часов, урезается. У вас, если дежурства превысят норму часов, то тоже с пяти проставят. Похоже, у хирурга, который сегодня по шоку дежурит, случился перебор в часах.

– Получается, что мы вчетвером будем за пятерых отдуваться?

– Втроем, дорогой коллега, а то и вдвоем.

– Не понял?

– Чего тут неясного? Днем на отделение выходят три дневных хирурга. А тот, который по отделению дежурит, приступает с пяти. Дневным хирургам по 5–6 дежурств ставят и, как правило, по отделению, но все равно они официально присоединятся к бригаде только в 17:00. Только в выходные и праздничные с утра выходят. А если у кого по приемнику перебор часов, они с пяти выходят. Да не забивайте голову пустяками. Мы вчера вдвоем до пяти работали. Шоков днем не везли, так я по приемнику вместе с ответственным хирургом принимал на пару. Ерунда, прорвемся! Вы лучше анестезиологов поторопите, а то как бы ваш пациент не того…

Анестезиологи все не шли, я начал волноваться. На операционном столе покоился средних лет нагой мужчина, покрытый бледной кожей и щедрыми татуировками. На невзрачной физиономии с перебитым носом топорщилась жиденькая свалявшаяся бороденка цвета пожухлой травы. В правом подреберье устрашающе зияла кровоточащая рана размером с детскую ладонь. Из нее ниспадала тусклая петля тонкой кишки, покрытая сгустками крови и чем-то зеленым. При ближайшем рассмотрении это оказалось налипшими на орган зелеными травинками, фрагментами мятых цветков вперемешку с обыкновенным песком. Глаза раненого оставались прикрытыми. Только биение сонных артерий на хлипкой чумазой шее говорило, что он пока жив.

– Да где же, черт побери, этот анестезиолог?! – в сердцах бросил я.

– Я уже тут! – радостно сообщил плотный голубоглазый здоровяк в синей медицинской робе, представившийся Олегом. – Чего шумим?

– Безобразие: пострадавший уже полчаса на операционном столе, мы не можем начать операцию.

– Дмитрий Андреевич, – еще шире улыбнулся Олег, прочитав мой бейдж, – бросьте вы, в самом деле, не стоит этот алкаш того, чтобы мы тут из-за него друг другу нервы трепали.

– Я никому не собираюсь трепать нервы! Но тут у пациента, пардон, кишки наружу торчат! Он на ладан дышит, а мы ждем неизвестно чего?

– Мы готовы. А если так трепетно к каждому хмырю будете относиться, то, смею вас заверить, вас надолго не хватит! Я даю наркоз! Где ваш ассистент? С кем вы оперируете?

– Ассистент? – растерянно переспросил я и оглянулся. В самом деле, где мой ассистент?

– Дмитрий Андреевич, меня к вам на помощь прислали, – выдохнул подбежавший интерн Миша. – Там в приемнике полный завал. Сразу пятеро обратились.

– Потом разберемся, давай шустро мойся! Олег, мы готовы! – изрек я и подошел к операционному столу.

Операция прошла на удивление без эксцессов. Жизнь еще одного нашего гражданина, дотоле висевшая на волоске, благополучно избавлена от приближающейся смерти.

– Всем спасибо! – поблагодарил я операционную бригаду, наложив последний шов на кожу. – До новых встреч!

– А вот этого не надо заявлять! – возмутилась операционная медсестра.

– Работа у нас такая – оперировать!

– Ох, доктор, идите вы лучше в приемный покой: уже весь телефон оборвали, все справляются, когда вы закончите.

– А что, без меня никак?

– Похоже, никак! Там Паша и Леонид Михайлович, который ответственный хирург сегодня, уже просто зашились.

– Иду! Миша, снимай фартук и давай за мной в приемник. Поглядим, что там стряслось.

А то, что происходило в приемном покое в тот момент, больше смахивало на сцену из фильмов о Гражданской войне, когда отступающая Белая армия грузила из госпиталей Севастополя своих раненых воинов на корабли, навсегда покидая ставший чужим для них Крым.

Повсюду, докуда хватало взгляда: и во вместительном холле, и в длинном широком коридоре, и во всех медицинских кабинетах за открытыми настежь дверями – стояли, сидели, лежали и полулежали разнополые пестрые люди. Отдельные граждане, абсолютно никого не стесняясь, валялись прямо на полу. Все малочисленные носилки и каталки закончились. Их одолжили чьи-то корчащиеся и громко, взахлеб причитающие тела. В плотном воздухе витал невообразимый гул и запах давно немытого человеческого тела вперемешку с перегаром, чесноком и дорогими духами.

Казалось, прямо сейчас откуда-то сбоку со скрипом отворятся широкие двери и войдут сюда, брякая шашками в вытертых ножнах, понурые справные молодцы с короткими кавалерийскими карабинами за спиной, в серых шинелях и с погонами Белой армии на плечах. И примутся молча и торопливо грузить на стоящие неподалеку подводы тех, кому требовалась эвакуация. А нуждались в ней, похоже, все. И будто послышался вдалеке надрывный гудок пришвартованного недалеко корабля, призывавший поторопиться, и ржание запряженных в телеги застоявшихся лошадей.

Мы с интерном с невероятным трудом протиснулись сквозь людскую массу и чудом пропихнулись в хирургический кабинет. Жалких размеров комната с табличкой на входе «Смотровая хирурга» оказалась набитой народом. Публика была весьма многолика и словоохотлива. Похоже, что изъяснялись все разом, но каждый о своем. Кто-то пытался еще и жестикулировать руками, задевая соседей. Подкрепляли свои слова отборным матом, но в такой неимоверной толчее и гуле это оставалось без особого внимания.

За стандартным, покрытым бессчетными царапинами казенным столом близ окна восседали Павел и Леонид Михайлович. Самих докторов видно не было, но на их присутствие в кабинете указывали два белоснежных накрахмаленных форменных колпака, сиротливо возвышавшихся над склонившимися вокруг них посетителями.

Я насчитал восемь носилок, расположившихся полукругом подле стола, со стонущими и молящими о помощи страдальцами, силившимися перекричать общий шум.

– Леонид Михайлович, кого надобно смотреть? – крикнул я, с трудом пробившись к столу, при этом нежно оттерев корпусом в сторону двух довольно миловидных женщин в дорогих кожаных куртках со скорбными лицами, пытающихся показать ответственному хирургу кипу мятых листов на стандартных бланках.

– Вот на тех каталках любого! Не ошибетесь! «Скорики» просто с ума посходили, пятнадцать человек привезли в течение последнего часа. Из них только восемь лежачих!

– Понял! – скривился я, ощутив, что кто-то в сутолоке наступил мне одновременно на обе ноги сразу.

– Что с вами случилось? – наклонился я над ближайшей каталкой.

– Уже месяц, как живот болит, – отозвался скрипучий старческий голос.

– Это моя родная бабушка, – раздалось откуда-то сзади. – Мы ее месяц не видели, она одна живет. Мы ее сегодня утром решили навестить, а у нее, оказывается, живот болит. Мы «Скорую» и вызвали, – пулеметной очередью голос выстрелил в меня информацией.

– Молодцы! – похвалил я. – А в поликлинику почему не обратились?

– Да вы что? – Предо мной предстало неопределенного пола существо с распущенными фиолетовыми волосами и разнообразными блестящими модными железяками, обильно усеявшими прыщавое лицо говорившего. – У нее живот уже месяц болит, а мы в поликлинику? Вдруг у нее аппендицит приключился?

– Логично. Вас как величать?

– Чаво? – не поняло существо.

– Зовут, говорю, вас как?

– Ну, Настя.

– Так вот, Настя, если бы у вашей бабушки приключился аппендицит, то за месяц она не один раз могла помереть от осложнений.

– Так и че нам теперь делать? В поликлинику ее везти?

– Зачем же? Я ее осмотрю, направим на анализы, обследование, потом более предметно и поговорим.

– Чаво потом?

– Потом, говорю, скажу, что с ней. Поняла?

– Угу.

Следующим оказался довольно дряхлый дедушка, больше недели не ходивший в туалет по-большому. На вопрос, пытались ли ему давать слабительное или, на худой конец, поставить очистительную клизму, потный брюхатый мужик и желчная вертлявая тетка, сопровождавшие пенсионера, округлили глаза и дружно замотали головой. Вопрос о поликлинике также повис в воздухе.

Далее следовал некий средней руки бизнесмен, вибрировавший на каталке мелкой потрясающей дрожью, ежеминутно покрываясь липкой испариной.

– Доктор, понимаете, неделю пил виски, и ничего! А вот два дня, как на коньяк перешел, и вот результат! – грустно поведал бизнесмен, вяло разводя руками. – Все утро блюю, и живот как-то странно болит. То схватит, то опустит, то схватит, то опустит. И трясет еще очень, прямо как вибратор какой вовнутрь проглотил. Эх, не надо было на коньяк переходить! Знал же, что все так закончится!

– У тебя давно все к этому шло. Коньяк тут ни при чем! – гневно произнесла некогда красивая дама бальзаковского возраста, рано увядшая из-за пьяных выходок мужа. – Алкоголик несчастный.

– А почему несчастный? – пытался ерничать муж. – Может, я в пьяном виде только и счастлив!

– Он у вас эстет? – обернулся я к даме.

– Да. Любит дорогие коньяки, виски, шикарных длинноногих блондинок, дорогие машины!

– Люся! – поморщился на каталке эстет.

– Что Люся?!

– Прекрати, кругом же люди!

– А что я такого сказала? Доктор прав: ты – эстет, любишь все эффектное, красивое, необычное. Вот когда издохнешь от пьянки своей в объятиях роскошной шалавы, то и гроб у тебя будет тоже утонченный. Резной, дубовый. Или лучше ореховый, а, Коля? Может, раскошелиться на гроб из красного дерева?

– Ну Люся! Ну не здесь, я тебя умоляю! – испуганно зашептал Коля.

– Не переживайте, мы поставим вас на ноги! – заверил я Колю, осмотрев его. – У вас острый алкогольный панкреатит, но это лечится. Поздравляю вас, вы попали в надежные руки.

– Спасибо, доктор! Я верю в вас! Значит, я правильно поступил, что в частную клинику не поехал? Там, говорят, только деньги умеют выуживать.

– Не знаю насчет частной медицины, но в нашей больнице мы точно вам поможем.

– Доктор, я вижу, вы иронизируете? – тихо спросила Люся.

– Ну как можно? – сделал я честное лицо.

– Ах, бросьте! Скажите все как есть, я не собираюсь перед этим, – она кивнула на бизнесмена, – отчитываться. Вы бы только знали, как я устала от его загулов!

– Я вас понимаю. – Мне стало очень жаль эту замордованную приятную женщину, и я сказал ей правду: – Никакого панкреатита у него нет. Я сгустил краски.

– Зачем?

– Чтоб помочь вам. Если ваш Коля решит, что он перенес алкогольный панкреатит, то в следующий раз он подумает, когда потянется за рюмкой, стоит ли оно того. Наверняка в его кругу уже были летальные исходы от алкогольного панкреонекроза.

– Разумеется! Уже не один его собутыльник загнулся от пьянки!

– Ну вот! Нагоним на него жути! Возможно, и остановится. В моей практике случались такие прецеденты.

– А сейчас у него что на самом деле?

– Обыкновенный похмельный синдром. Настораживающих моментов по животу не вижу. Пить бросит – будет жить долго и счастливо.

– Спасибо вам, доктор!

– Все ради вас, сударыня!

– О, да вы романтик. – Впервые за все это время дама улыбнулась, продемонстрировав великолепные ровные и белые зубы.

Неожиданно нас прервали.

– Дмитрий Андреевич, можно вас? – просунулась в кабинет голова заведующего приемным покоем Бориса Ароновича Томилина.

– Иду! – отозвался я. – Сейчас попрошу ребят, чтоб вас побыстрее обследовали и направили на отделение, я к вам после зайду, – обратился я к жене бизнесмена. – Миша, займись тем пациентом, отправь его на УЗИ живота, возьмите анализы. Я сейчас вернусь. Борис Аронович чего-то желает от меня.

Пробираясь через толпу в коридор, я спиной ощущал теплый взгляд, исходящий от Люси, но оборачиваться не стал.

– Дмитрий Андреевич, дорогой! Нам надо помочь!

– О чем вы говорите, Борис Аронович, я к вашим услугам.

– Тут весьма деликатное дело. Я вам в двух словах.

– Внимаю.

– Пенсионерка, семидесятилетняя бабушка, вызвала на дом слесарей из ЖЭКа. У нее протек кран на кухне. Заявились два таджика. Кран починили, заодно и многократно изнасиловали старушку. Причем изощренным способом.

– Это как?

– Короче, они ее изнасиловали и во влагалище, и в прямую кишку. Разворотили старухе все, что можно разворотить, и скрылись. Ее соседи нашли в луже крови. Те мерзавцы, когда убегали, забыли запереть дверь за собой. Вам надо ее обязательно осмотреть. Она у гинекологов сейчас, мы с вами подойдем, и вы ей прямую кишку осмотрите.

– Не вопрос. Куда идти?

– Да это еще не все. Одного злодея милиционеры изловили сразу по горячим следам. При задержании немного палку перегнули, ну, вы меня понимаете, в общем, эта гнида тоже нуждается в вашем осмотре. На живот жалуется. Анализы и УЗИ мы ему уже выполнили. С кого начнем?

– Давайте с таджика, а то боюсь, что после осмотра бабушки у него добавятся повреждения.

– Я вас понимаю. Идемте, он у травматологов в смотровой сидит.

Между двумя плечистыми сержантами милиции был зажат щуплый, наголо обритый таджик лет 25, с грязной шеей и давно немытыми ушами. Вжав в плечи голову, он отрешенно смотрел в пол. Не избалованный стиркой сиреневый свитер предохранял костистое тело, покрытое множественными свежими кровоподтеками и старыми гнойниками в разной стадии развития. Видно, питерский климат ему не шел на пользу.

Я затребовал перчатки, так как не смог перебороть в себе внезапно нахлынувшую брезгливость. Это еще одна грань нашей работы: мы обязаны осматривать и оказывать помощь любому, кто к нам обратится. Насильник попытался сымитировать «симптом хлопкороба», но на меня это в данный момент не действовало. Я написал, что он здоров, причем не глядя на результаты УЗИ и анализы.